Текст книги "На службе военной"

Автор книги: Николай Воронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

Трудно было вести артиллерийскую разведку обороны противника. Видимость очень плохая – мешали снегопады и туманы. Вокруг мелколесье. К тому же противник очень искусно маскировал свои огневые средства. Даже выдвижение передовых артиллерийских наблюдательных пунктов на предельно короткие расстояния от противника, устройство их на деревьях не приносили ощутимых результатов.

Да, рамушевский "коридор" был очень серьезным "орешком". Уже полтора года наша авиация вела здесь фотосъемки, но ясной картины обороны противника все-таки не было. А ведь для артиллерии нужны точные координаты всех огневых точек, входящих в систему обороны противника. Недаром в артиллерии царской армии был девиз: "Не вижу – не стреляю".

Кроме того, грунтовые условия сильно снижали эффективность артиллерийского огня: снаряды и мины с установками взрывателя на фугасное действие глубоко проникали в зыбкий грунт и почти совсем не поражали живую силу противника осколками. Это было одной из причин неудач наших предыдущих наступательных операций.

Мы выехали в особую группу генерала М. С. Хозина и там обнаружили крупные недостатки в боевой готовности соединений и частей, хотя на картах все изображалось красиво и правильно. Меня больше всего удивило, что командиры соединений почти не касались трудностей, возникающих из-за бездорожья и тяжелых грунтовых условий. Когда же я спрашивал об этом, они обещали срочно провести разведку путей и района предстоящего исходного положения. Было ясно, что эта сильная группа, в которую входили 7 воздушно-десантных дивизий, 10 лыжных бригад, механизированный и танковый корпуса, 6 артиллерийских истребительных противотанковых полков и ряд других частей, не подготовлена к боевым действиям. Она еще не закончила даже свое формирование, сколачивание и обучение.

Тем не менее наступление началось. 15 февраля 11-я и 53-я армии после артиллерийской подготовки взломали передний край обороны противника, несколько продвинулись вперед, но развить успех им не удалось. Зато противник получил хороший предупредительный сигнал. Впрочем, гитлеровцы, видимо, заранее знали о наших приготовлениях к наступлению на этом направлении и, наученные горьким опытом на Волге и Дону, стали усиливать оборону рамушевского "коридора". Наши последующие удары успеха также не имели.

Я искренне восхищался работой нашей авиации. На своих крошечных самолетах У-2 летчики производили до 10 вылетов за ночь. Нельзя забыть этих ночных полетов: некоторые самолеты возвращались продырявленными, как решето, но на них летали, пока работал мотор. Один из таких полков проложил свой курс через наш командный пункт, и ночью можно было слышать, как возвращающийся с бомбежки лихой летчик выключал двигатель, планировал над нами и, перегнувшись через борт, пел сильным и красивым баритоном знакомую песню: "Дайте в руки мне гармонь..."

Находившиеся в передовых частях командиры-артиллеристы присылали весьма безрадостные донесения.

"Пехота к атаке не подготовлена. Отсутствие огневого воздействия со стороны противника после артиллерийской подготовки пехотой использовано не было. Ружейно-пулеметный огонь, ротные и батальонные минометы использовались крайне недостаточно. Управление в динамике боя со стороны командиров пехоты скверное",– сообщал полковник Афанасьев.

Подобные донесения я получал непрерывно и требовал от соответствующих командиров устранить недостатки, старался оказать практическую помощь. Мои ближайшие помощники, опытные офицеры, находились в передовых подразделениях наступающей пехоты, но, несмотря на все усилия, не могли добиться устранения недостатков в действиях войск.

После блестящих побед на Дону и Волге неудачи на этом фронте удручали. Ясно было, что не следовало затевать здесь крупной операции. Нашей могучей технике нужны просторы, здесь же она увязала в болотах. Снова в душе накапливалось раздражение против тех, кто составлял красивые планы операции, не потрудившись изучить условия местности, пути сообщения, особенности климата.

Я не мог молчать. Решил: будь что будет, но выскажу все, что думаю по поводу поспешных и необдуманных планов наступления в этом районе. Мы обрекали на гибель технику, теряли множество людей и неисчислимое количество боеприпасов на явно бесперспективных направлениях.

8 марта я послал в Ставку донесение, в котором попытался разобрать причины неудач на Северо-Западном фронте. Первой из них я назвал плохое изучение противника. Мы не учли, что враг здесь имеет стойкие кадровые дивизии, хорошо оснащенные, всесторонне подготовленные к упорной обороне. Его оборонительные полосы отлично оборудованы в инженерном отношении, умело замаскированы естественными масками: густыми лесами, мелколесьем и кустарником.

Вина командования Северо-Западного фронта в том, что оно не знало района предстоящих действий. Части занимали оборону в двух и более километрах от противника, не имея с ним постоянного соприкосновения. Этот-то участок и был намечен для прорыва. Без наблюдения, без хороших позиционных районов (болота и под снегом вода), почти без дорог наша мощная артиллерийская техника попала в весьма невыгодные условия. Войска даже не всегда могут использовать свои огневые средства. Батальонные минометы, станковые пулеметы при наступлении отстают, не говоря уже о 45-миллиметровых пушках, а тем более 76-миллиметровых полковых орудиях – их тянут на руках 20 – 30 человек, несут потери от огня противника и все-таки отстают. Для использования танков местность крайне неблагоприятная.

Войска Северо-Западного фронта почти полтора года пробыли в обороне, к наступлению никогда по-настоящему не готовились. Прибывшие сюда вновь сформированные соединения, недостаточно обученные и сколоченные, попали сразу в очень трудные условия, многие командиры, естественно, растерялись, не сумели во всех звеньях организовывать и проводить бой.

К проведению операции очень плохо подготовились тылы фронта и наступающих армий. По-моему, это имеет место потому, что у нас во всех звеньях длительное время хранятся в секрете готовящиеся операции, проводятся сначала оперативные перевозки, а потом снабженческие, поздно подвозятся материальные средства, а также горючее, боеприпасы и продовольствие. Вот почему часто район будущих действий остается без дорог, без организованной службы тыла. Вот почему сталкиваемся мы с недостачей тех или иных средств к началу действий.

При планировании операции в центре и на местах у нас не всегда правильно учитывается элемент времени. Сроки начала действий устанавливаются без учета реальных возможностей. Гораздо хуже все это обстоит во фронте, армиях, дивизиях и ниже. Тому, кому нужно непосредственно воевать – командиру роты и батальона, командиру батареи и дивизиона, – обычно времени остается очень, очень мало, что пагубно сказывается на подготовке и организации боя.

В настоящее время бои приняли затяжной характер. Пехотой занимается только то, что начисто очищено от противника нашей артиллерией, минометами и реактивными установками. Противник от этого огня несет, безусловно, большие потери, но и мы теряем людей и огромные материальные средства. Пехота несет значительные потери от огня противника потому, что лежит в исходном положении, очень неохотно подходит к разрывам своей артиллерии, чтобы сразу после переноса огня в ближайшую глубину вражеской обороны немедленно и стремительно атаковать позиции противника. Расход снарядов и мин непомерный, продвижение же за день боя исчисляется сотнями метров Пехотное оружие используется очень плохо, даже при отражении контратак противника.

Кое-кто из командного состава, в связи со слабым продвижением вперед, пытается свалить вину на других: пехотное командиры винят артиллерию, артиллеристы – пехотинцев и т. д.

"На Северо-Западном фронте, – писал я в донесении,– мы, безусловно, частично выиграли в оперативном отношении, так как создали угрозу окружения демянской группировки, изрядно ее побили, заставили противника отступить и тем самым отказаться в будущем здесь от активных действий. В то же время мы прогадали в том, что противник получил резервы за счет вывода из демянского "котла" своих войск для прикрытия важного оперативного направления, намеченного нами для удара.

По моему мнению, не следует замышлять крупные операции с большими целями на таких фронтах, как левое крыло Говорова, фронты Мерецкова и Тимошенко, а также правое крыло их ближайшего соседа. В своих предыдущих операциях они уже поглотили очень много сил и средств и добились результатов, далеко не оправдывающих затраты. Мне думается, что нужно искать больших решений там, где мы сможем наиболее продуктивно использовать свою громадную и богатейшую боевую технику всех видов. Тогда обойденные нами леса и болота будут взяты одной только угрозой окружения в крупных оперативных масштабах.

В современной войне, как никогда, кроме необходимых для победы сил и средств, кроме умения воевать, кроме желания наступать и разбить врага, еще нужно особенно внимательно учитывать возможности наиболее продуктивного использования нашей могучей техники на том или ином направлении.

Для обеспечения лучшего управления, для лучшей организации, увязки действий и взаимодействия на поле боя родов войск при прорыве обороны противника, особенно в ударных армиях, нужны корпусные управления. Командующему армией, совершающей прорыв, оснащенной большими средствами усиления, очень трудно организовать бой и управлять войсками в бою без корпусных управлений. Вообще, по моему мнению, наступило время, хотя бы на важнейших фронтах, поднять роль армий и создать побольше корпусных управлений. В то же время, может быть, стоит пойти на сокращение количества фронтов.

Крайнее беспокойство вызывает отсутствие нужных нам к весенне-летней кампании запасов самых ходовых снарядов и мин. Их расстреливают фронты, где по условиям лесисто-болотистой местности каждый убитый немец стоит тысячи снарядов и мин.

К лету же нам обязательно нужно иметь хотя бы небольшие запасы наиболее ходовых снарядов и мин".

Отправляя донесение, я рассчитывал, что в Москве посчитаются с моими соображениями. Однако, кроме положительного решения о восстановлении корпусных управлений, Ставкой ничего не было сделано.

Наступили оттепели, потекли талые воды. Дороги разбухли и стали непроезжими.

17 марта войска Северо-Западного фронта вышли на реку Радья и дальше продвинуться не смогли.

Неприятно было улетать с фронта, где хотя и был ликвидирован демянский "котел", но задача выполнена с весьма ограниченными результатами. Сколько раз мне вспоминались заманчивые, но неиспользованные оперативно-стратегические возможности на среднем Дону! Вот бы туда к 15-20 декабря 1942 года послать такие силы, как под Демянск, – туго пришлось бы Гитлеру и его компании!

Уже в Москве я ознакомился с приказом нового командующего Северо-Западным фронтом генерала И. С. Конева. В этом приказе были подведены итоги боевых действий, со всей прямотой вскрыты причины февральско-мартовских неудач фронта и намечены пути их устранения. Мне приказ понравился, особенно за то, что он ответственность за все недочеты в равной степени возлагал на общевойсковых и артиллерийских командиров. Этот документ безусловно сыграл большую роль в подготовке войск фронта к предстоящим наступательным операциям.

Опять воздушные тревоги

В Москве ждала напряженная работа.

Весной 1943 года активизировалась бомбардировочная авиация противника. Она стала производить ночные 360 налеты на промышленные объекты, находившиеся в нашем глубоком тылу. Я вспоминаю эти тревожные ночи. Вся система противовоздушной обороны страны проходила серьезный экзамен. Зенитчики и истребительная авиация ПВО действовали с большим напряжением, чтобы отбить вражеские воздушные налеты. Тем не менее, отдельным самолетам противника удавалось выходить на объекты и бомбить их. Так, в одну ночь в двух приволжских городах был нанесен значительный урон нашим заводам. Это было расценено в Ставке как слабость руководства противовоздушной обороной.

Кто-то предложил создать комитет ПВО. Предложение мгновенно было принято. Председателем назначили Маршала Советского Союза А. М. Василевского, в числе членов этого комитета оказались А. А. Новиков, я и другие. Комитет существовал недолго, он не смог в краткие сроки оказать какое-либо влияние на улучшение всей боевой деятельности ПВО. Воздушные налеты гитлеровцев продолжались, а комитет лишь заседал, регистрируя недостатки. Жаль было время переводить на пустые словопрения.

Как-то поздно вечером на моем столе зазвонил кремлевский телефон.

– Товарищ Воронов, Ставка только что приняла решение подчинить вам ПВО страны. Вашим заместителем будет Громадин. Вам ясно? Вопросов нет? Вот и хорошо.

Я продолжал держать трубку, но слышал только частые гудки.

"Как же так? – мучила мысль. – Принимать такое ответственное решение, даже не вызвав меня для предварительных переговоров? Почему выбор пал именно на меня? Не много ли взвалено на мои плечи?" Как командующий артиллерией я отвечал за очень важный участок. Ставка непрерывно направляла меня в качестве своего представителя на фронты. Мне поручены все дела по изобретательству и рационализации в наркомате обороны. А теперь на меня возложена новая огромная обязанность, которая требует четкого оперативного руководства. Я понимал, что мне придется за все неудачи ПВО нести личную ответственность в полном объеме.

На следующее утро у меня в кабинете уже были генерал М. С. Громадин, мой первый заместитель по войскам ПВО, и начальник главного штаба ПВО генерал Н. Н. Нагорный. Сразу всплыло множество организационных и оперативных вопросов. Мы прежде всего задумались над дальнейшим насыщением войск ПВО новейшей боевой техникой и обеспечением их кадрами. Мое счастье, что М. С. Громадин и Н. Н. Нагорный оказались хорошими заместителями, и я твердо полагался на них.

Мы работали дружно. Несмотря на многие трудности, дело шло не так уж плохо. Были разработаны важные мероприятия по улучшению противовоздушной обороны войск и страны, организации четкого взаимодействия истребительной авиации с зенитной артиллерией.

Конечно, пришлось немало волноваться. Каждая неудача войск ПВО приносила множество огорчений и неприятностей.

Однажды ночью противник совершил длительный ночной налет на станцию Дарница, восточнее Киева. Все средства противовоздушной обороны, прикрывавшие этот объект, были мобилизованы на борьбу с вражескими самолетами. Это была тревожная, бессонная ночь. Мне непрерывно докладывали о действиях зенитчиков и истребительной авиации ПВО. Гитлеровцы сбросили множество бомб, но наш урон был, в общем, невелик. В 9 часов 30 минут утра я получил об этом исчерпывающие донесения. Но через несколько минут вызвал к телефону нарком путей сообщения Л. М. Каганович и набросился на меня, угрожал привлечь к строгой ответственности за разгром противником Дарницы. Кажется, не было конца его ругательствам. В заключение Каганович сказал, что мне не поздоровится.

В тот же день меня вызвали в Ставку для докладу о ночном налете на Дарницу и наших потерях. Я сообщил, что в эту ночь на станции находилось около 50 железнодорожных составов, причем многие из них были с такими огнеопасными грузами, как боеприпасы, горючее и сено. Первая группа немецких самолетов сбросила бомбы на парк порожних вагонов, находившихся в некотором удалении от главных и запасных путей станции.

Начался пожар: загорелись вагоны и деревянные строения, расположенные неподалеку. Все последующие группы немецких самолетов, ориентируясь на пламя пожара, сбрасывали бомбы только на этот участок. Основные сооружения станции и транспорты с боеприпасами остались целыми и невредимыми – нам просто повезло. Зенитчики сбили за ночь пять самолетов противника. Я выразил удивление по поводу неправильных действий наркомата путей сообщения – нельзя допускать такой загрузки станций в ночное время да еще с ассортиментом легко воспламеняющихся грузов. Моим, докладом и предложениями все остались довольны, кроме тех, кто жаловался.

Второй случай произошел во время весьма напряженных перевозок на один из фронтов западного направления. Однажды рано утром наркомат путей сообщения и Генеральный штаб подняли шум по поводу того, что немецкая авиация ночью вывела из строя важный железнодорожный мост, поэтому движение оперативных эшелонов остановлено, их приходится направлять окружным путем. Штаб ПВО получил другие сведения: мост цел, никаких прямых попаданий в него не было, но по вине железнодорожников поезда через мост действительно не идут.

После проверки на месте, которую тотчас же произвели офицеры войск ПВО, установили, что наши сведения правдивы. Ночью на полустанке, находящемся в двух километрах от моста, стоял маневровый паровоз. Вдруг раздался сигнал воздушной тревоги. Все бросились в убежища, а паровозная бригада, зная, что в мост ночью попасть трудно, повела паровоз вперед. Когда паровоз был уже на мосту, самолет противника сбросил бомбу. Мост не повредило, но маленький паровоз подбросило воздушной волной, и он встал поперек путей, перекрыв железнодорожное движение.

Днем меня вызвали в Ставку для разбора инцидента. Я подробно изложил всю историю от начала до конца. Доклад был настолько исчерпывающим, что были даже названы фамилии машиниста и кочегара. Незаслуженное обвинение в адрес войск ПВО тотчас же отпало. Но сколько было волнений и переживаний, сколько обвинений пришлось выслушать до этого!

Споры о самоходной артиллерии

Главное артиллерийское управление много лет занималось разработкой опытных образцов самоходных артиллерийских орудий, предназначавшихся для сопровождения наступающей пехоты в бою. Первые, далеко не совершенные образцы таких орудий участвовали на московском параде еще в 1934 году, но тогда они по ряду причин не были приняты на вооружение.

В 1938 году эти работы возобновились, но продвигались очень медленно и до начала Великой Отечественной войны не были закончены. Кстати сказать, некоторые руководящие военные деятели из числа танкистов, не хотели признавать самоходные орудия, называя их "плохими танками".

Наши наступательные операции показали, что на поле боя трудно сопровождать наступающую пехоту орудиями на прицепе, а тем более орудиями на конной тяге. Пришлось срочно браться за создание самоходных орудий. Вскоре появилась 76-миллиметровая пушка на гусеничном ходу, стали формироваться первые полки самоходной артиллерии.

Чтобы готовить кадры командного состава для нового вида артиллерии, выделили одно из военных училищ, создали центр формирования и обучения "самоходчиков".

В Ставку стали поступать заявки на эти новые, только еще формирующиеся полки самоходной артиллерии. Это меня напугало – никак нельзя было прерывать боевую учебу этих частей. Немедленно отправил свой протест в Ставку, но он не был принят во внимание, и два неподготовленных полка были направлены на фронт. Они, конечно, не сумели проявить себя в бою. Этого оказалось достаточно для шумной дискредитации нового вида артиллерии.

Когда я вернулся с Северо-Западного фронта, мне стало известно, что некоторые танковые начальники стали снова возражать против создания самоходной артиллерии. Они рьяно доказывали невозможность создания в артиллерии такой же ремонтной базы, какую имеет бронетанковое ведомство. По этому вопросу была создана комиссия, в которой я был единственным артиллеристом при подавляющем большинстве танкистов.

В комиссии шли бесконечные дебаты. Я доказывал, что в самоходной артиллерии должны быть орудия "различных калибров. Для сопровождения танков нужны самоходные орудия обязательно большего калибра, чем калибр орудий танков. Не было никаких оснований для передачи самоходной артиллерии бронетанковому управлению. Наоборот, имелись серьезные опасения, что танкисты используют ее только для себя, забыв про интересы других родов войск.

Вскоре состоялось весьма длительное заседание Государственного комитета обороны, на котором обсуждался вопрос о передаче самоходной артиллерии в подчинение командующего бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии. Доводы обеих сторон были те же, что и на заседаниях предварительной комиссии. Мне пришлось много раз брать слово и доказывать нецелесообразность такой передачи. У танкистов; был только один довод:

– К чему создавать в артиллерии свое ремонтно-восстановительное хозяйство? Я парировал этот довод:

– Пусть эта база останется у танкистов, мы будем; сдавать им на ремонт и восстановление свои самоходки на тех же условиях, на каких мы производим ремонт артиллерийской техники, применяемой в танках.

Но чаша весов явно клонилась в пользу танкистов. Я вновь попросил слова и снова стал доказывать, что моя настойчивость не какая-то прихоть артиллеристов, а военная необходимость.

Сталин резко оборвал мое выступление:

– Я вижу, что вы любите власть. Вам мало того, что вы имеете в своем подчинении. Ваши доводы мало убедительны. Мы не можем создавать вам ремонтные органы, вы это должны понять. Сейчас мы найдем выход из тяжелого положения.

Он приказал вызвать командование гвардейских минометных частей, подчинявшихся непосредственно Ставке. Когда генералы В. В. Аборенков и Л. М. Гайдуков прибыли, им объявили, что гвардейские минометные части передаются в полное подчинение командующего артиллерией Красной Армии. Те пытались возражать, но их доводы отмели. Учредили при командующем артиллерией Красной Армии Военный совет, в состав которого были назначены генералы Н. Д. Яковлев, И. С. Прочко, П. А. Дегтярев, Л. М. Гайдуков и я как председатель этого совета.

Так странно решился принципиальный и очень важный спор.

Моя настойчивость в этом вопросе, конечно, определялась не стремлением к власти, не желанием побольше войск иметь в своем подчинении. Просто опыт и здравый смысл подсказывали необходимость иметь в составе артиллерии самоходные установки как надежное и мощное средство обеспечения взаимодействия артиллерии с пехотой, кавалерией и танками.

Решение Ставки осталось в силе, пришлось приступить к сдаче всего, что имело прямое отношение к самоходной артиллерии. С болью передавались созданные нами учреждения, учебные заведения, учебный центр и все сформированные части самоходной артиллерии. Все это делалось только ради того, чтобы не создавать параллельно ремонтные базы. А их и не нужно было создавать, просто следовало обязать танкистов проводить ремонт самоходных орудий на своих базах, как ремонтируют артиллеристы все артиллерийское вооружение, приборы и другую артиллерийскую технику, находящуюся в танках.

Наше опасение полностью оправдалось, дальнейший путь развития советской самоходной артиллерии принял единственное направление – сопровождать танки. Отношение к самоходным установкам танкисты не изменили, по-прежнему называли их "плохими танками". А наша пехота осталась без весьма нужных ей самоходных орудий сопровождения.

Войска идут на Запад

Крушение "Цитадели"

Секретный приказ о решающем наступлении в районе Курской дуги Гитлер подписал 15 апреля 1943 года. В приказе говорилось :

"Я решил, как только позволят условия погоды, осуществить первое в этом году наступление "Цитадель".

Это наступление имеет решающее значение. Оно должно дать нам инициативу на весну и лето.

Поэтому все приготовления должны быть осуществлены с большой осторожностью и большой энергией. На направлении главного удара должны использоваться лучшие соединения, лучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов. Каждый командир, каждый рядовой солдат обязан проникнуться сознанием решающего значения этого наступления.

Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира".

Советское командование задолго до наступления противника узнало о замыслах Гитлера. Ставке были известны не только группировки вражеских войск и их численность, но и даже ориентировочно время начала наступления. Наше командование приняло решение – измотать противника преднамеренной обороной, а затем разгромить его на широком фронте. В связи с этим в районе Курского выступа сосредоточивались большие силы – около 40 процентов всех общевойсковых объединений, в том числе все танковые армии. Здесь впервые должны были принять участие только что сформированные артиллерийские корпуса и другие мощные артиллерийские соединения. Им предстояло надежно обеспечить не только прорыв обороны противника, но и быстрое перерастание тактических успехов в оперативные.

В район предстоящих боевых действий выезжал мой первый заместитель генерал-полковник артиллерии Н. Д. Яковлев, который оказывал практическую помощь артиллеристам в подготовке к операции.

Многое его порадовало в боевой работе артиллерийских частей и соединений, но немало вскрылось и недостатков.

Невозможно забыть случай, который он рассказал нам тогда. На одном из наблюдательных пунктов командующий армией наклонился к артиллерийской стереотрубе и стал просматривать отдельные участки обороны противника.

– Как хорошо все видно в эту трубу! Какое увеличение она имеет? – спросил он. Командующий артиллерией армии, не задумываясь, ответил:

– Четырехкратное!

Общевойсковой командир недоверчиво покачал головой:

– Артиллерийская панорама тоже имеет четырехкратное увеличение, но почему в нее хуже видно, чем в эту трубу?

Генерал Яковлев сделал вид, что не слышал этого разговора: он не хотел ронять авторитет командующего артиллерией армии в глазах непосредственного начальника, а может быть, и нанести вред боевой дружбе двух генералов. Но когда командующий армией удалился, Н. Д. Яковлев пристыдил армейского артиллериста.

Этот случай заставил нас всерьез заняться проверкой знаний артиллеристов всех степеней не только в войсках, но и в центральном аппарате. Мы потребовали, чтобы генералы и офицеры почаще заглядывали в уставы, наставления, руководства и инструкции.

Перед центральным аппаратом была поставлена задача – более активно оказывать помощь войскам. Появился у противника новый тип танка – надо сразу же выпустить большим тиражом памятку по стрельбе по этому танку. Стали чаще издавать инструкции по боевому применению новых видов артиллерийского вооружения, техники и боеприпасов. Это принесло немалую пользу.

Штаб артиллерии Красной Армии и штабы артиллерии фронтов пристально изучали танковые силы противника – вели строгий их учет, постоянно собирали необходимые сведения по всевозможным каналам, тщательно их анализировали. Мы хорошо знали количество танковых соединений противника на советско-германском фронте, их дислокацию, следили за их перемещениями и маневрами вдоль фронта и в его глубине. Передислокации танковых соединений противника немедленно вызывали у нас необходимость усиления соответствующих фронтов соединениями истребительно-противотанковой артиллерии, а также частями и соединениями зенитной артиллерии: ведь всякое массированное использование танковых дивизий противник всегда сопровождал и массированным применением авиации.

На полях сражений выработались новые тактические приемы и способы борьбы с танками противника. Тон в этом задавали бригады истребительно-противотанковой артиллерии. Их личный состав неутомимо совершенствовал свою выучку, умение бить немецкие танки, проявлял незаурядную стойкость в бою, волю к победе. В ходе боевых действий наши артиллеристы создавали оригинальные правила стрельбы по вражеским танкам, вносили много нового в тактику действий. Штаб артиллерии Красной Армии обобщал их боевой опыт, делал его достоянием всех фронтов и армий.

Воины истребительно-противотанковых частей стали любимцами в войсках, они получили некоторые преимущества перед другими артиллеристами, в том числе даже особый знак различия: на левом рукаве носили ромбик из черного сукна со скрещенными пушками желтого цвета.

Опыт боевых действий в 1943 году показал, что в составе этих бригад необходимо иметь четвертый полк, вооруженный самоходными установками с орудиями калибром не ниже 85 миллиметров. Мы внесли в Ставку такое предложение, и вскоре появилось постановление Государственного комитета обороны по этому вопросу. Бригады, пополнившиеся полками самоходной артиллерии, стали неизмеримо устойчивее в жарких боях с танками противника.

4 июля поздно вечером меня вызвали в Ставку для доклада о том, как обеспечены в артиллерийском отношении фронты, против которых готовится наступать противник. Я доложил, что артиллеристы позаботились о тщательной организации мощной артиллерийской контрподготовки в полосах вероятного наступления врага. Приняты меры, чтобы создать сильные артиллерийские противотанковые резервы.

Здесь я узнал, что Ставка располагает точными данными – завтра, 5 июля, на рассвете противник переходит в наступление на тех направлениях, где и предполагалось. Мне предложили немедля отправиться на Брянский фронт представителем Ставки и оказать помощь командованию фронта.

– Стойкой и упорной обороной войска должны до предела измотать врага и быть готовы к переходу в решительное наступление! – сказали мне. – В своей работе на Брянском фронте вам все время следует помнить об этом.

Я выехал на фронт незамедлительно. Путь был долгий. Сначала ехали с зажженными фарами. Их погасили, когда стало светать. Небо было голубым, без единого облачка. Подъезжая ближе к фронту, я дважды видел на большой высоте вражеский самолет-разведчик. Он спокойно летел, куда ему хотелось. Это меня встревожило. Видимо, на земле подготовились к встрече врага, а в воздухе нет.

На командном пункте Брянского фронта меня встретил командующий войсками фронта генерал М. М. Попов. Он доложил, что на Центральном фронте противник после сильной артиллерийской и авиационной подготовки перешел в наступление, результаты которого еще не известны. На Брянском фронте, в полосе действий армии генерала В. Я. Колпакчи, противник тоже наступает. Бои идут на переднем крае нашей обороны, местами враг вклинился в наше расположение.

– Как в Ставке расценивается начавшееся наступление немцев? – спросил меня генерал Попов.

Я поделился своими мыслями о вероятных целях и задачах немецкого наступления.

– Помните, – сказал я в заключение, – весной 1918 года Гинденбург и Людендорф собрали на западном фронте все, что могли, для удара по союзным войскам Англии, Америки и Франции. Хотели в последний раз испытать счастье на поле битвы. Как известно, отчаянная попытка закончилась не в пользу немцев. Мне кажется, мы с вами являемся свидетелями повторения этой истории.

Мы отправились на наблюдательный пункт командующего армией генерала В. Я. Колпакчи. Узнали, как идет отражение немецких атак. Ничего опасного, безусловно, не было, а та легкость, с которой наши войска расправлялись с противником, позволяла сделать вывод, что враг не ведет перед левым флангом Брянского фронта наступления крупными силами, а стремится активными действиями ввести в заблуждение наше командование.