Текст книги "На службе военной"

Автор книги: Николай Воронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Героический рабочий класс Ленинграда заверил партию и Советское правительство, что справится с любым их заданием. Рабочие, инженеры, все ленинградцы работали не жалея сил, преодолевая немыслимые трудности, обрушившиеся на осажденный город. Это был подвиг труда, стойкости, самоотверженности.

Ленинград испытывал страшные лишения. Люди жили на голодном пайке. Участились перебои с электроэнергией, не хватало сырья, топлива. Заводы работали под вражескими обстрелами и бомбежками. Чтобы не тратить силы на дорогу, многие рабочие и работницы ночевали в цехах,

Мне довелось беседовать с работницами одного предприятия, находившегося под систематическим обстрелом вражеской артиллерии. Люди получали ежедневно всего лишь по 125 граммов хлеба низкого качества, но трудились с огромным напряжением. Они говорили:

– Мы готовы на все, даже отказаться от нашего скудного пайка, только вы, военные, не пускайте врага в город.

Чудеса трудового героизма проявляли рабочие Кировского завода. Этот завод был очень близок к фронту. Вражеские снаряды и бомбы разрушали цеха. Но ленинградцы продолжали работать. На Кировский завод часто поступали поврежденные орудия прямо с огневых позиций. Ремонт производился быстро, и пушки снова уходили на фронт.

Промышленность Ленинграда продолжала производить 76-миллиметровые полковые пушки образца 1927 года, освоила выпуск минометов и противотанковых орудий. Производился даже ремонт сложных звукометрических станций.

С ноября 1941 года ленинградцы не только снабжали свой фронт некоторыми видами артиллерийского вооружения, но и смогли делиться кое-чем с другими фронтами. С волнением получали бойцы оружие, снаряды и мины с маркой ленинградских заводов. Люди, ослабевшие от голода, создавали это оружие, вкладывая в него всю любовь к Родине и всю ненависть к врагу.

Отправка его производилась самолетами. В Ленинград они везли продовольствие, а в обратный рейс летели с оружием. Насколько это было трудным делом, выразительно говорят донесения тех дней.

В ноябре я доложил, что готовы к отправке полковых пушек 76-мм без передков – 200 штук, минометов 120-мм – 140 штук с ходами, 82-мм – 30 штук и 50-мм – 500 штук. Из этого числа в Хвойную уже отправлено 16 и 21 ноября 21 полковая пушка и 7 ходов к 120-мм минометам. Основным тормозом является отсутствие нужного количества самолетов для переброски пушек и минометов. Просим вас обязать тов. Жигарева ежедневно присылать возможно большее количество ТБ-3. Переброску с Хвойной по назначению желательно организовать автотранспортом, до безопасных станций погрузок.

Генерал-полковнику Жигареву я сообщил, что 22 ноября ни один самолет ТБ-3 в Ленинград не прибыл. Когда же и в каком количестве можно ожидать ТБ-3 для переброски пушек и минометов?

24 ноября 1941 года самолетами было отправлено 48 полковых пушек, 120-мм минометов – 3, стволов к 120-мм минометам – 22, 50-мм минометов – 81. ТБ-3 прибыло в Ленинград десять, 6 из них убыли с пушками, 4 остались на ночлег. Должно было быть 13. Три потеряны на маршруте Череповец – Ладожское озеро. Вскоре после этого я напомнил Яковлеву, что в 54-й армии лежит резерв Ставки 69 полковых пушек с передками. Попросил доложить об этом Народному комиссару обороны. Их следует переотправить. Добавил я, что сегодня специальным самолетом на Московский фронт отправлено минометов 82-мм – 20 и 50-мм – 30 сверх отправок по постановлению Госкомитета обороны.

В те дни только воздушный "коридор" связывал Ленинград с Большой землей. Организация перевозок по воздуху отнимала у нас уйму времени. Ставка непрерывно запрашивала о ходе перевозок артиллерийского вооружения. Однажды мною была послана следующая телеграмма в Ставку:

"Для борьбы с танками противника Ленинград имеет возможность отправить до 50 тысяч корпусов для 76-мм бронебойных снарядов. В среднем транспортный самолет "Дуглас" или ТБ-3 может взять 350-370 корпусов. Для переброски 50 тысяч корпусов нужно 138– 143 самолето-рейсов. Прошу ваших указаний. Воронов".

В Москве, по-видимому, не поверили этим цифрам. Позвонили мне в Ленинград по телефону и попросили еще раз совершенно объективно разобраться: сколько реально ленинградцы могут дать корпусов бронебойных снарядов.

– Учтите, что в них очень нуждаются другие фронты. Подсчитайте и доложите! Сообщите, сколько самолетов требуется для переброски?

Я подтвердил уже сообщенные мною цифры. Вскоре началась переброска этой продукции. Самолеты, однако, летали нерегулярно, их было мало, и отгрузка шла медленно. В довершение ко всему ГАУ дало распоряжение перевозить корпуса снарядов в укупорке – это увеличивало общий груз еще на двадцать процентов. От укупорки мы решительно отказались – вмятины на корпусах, если бы они и появлялись при перевозках, никакого значения не имели: ведь стрельба по танкам велась на малых дальностях.

Ленинградцы издавна производили полевые телефонные аппараты. Их немало скопилось в Ленинграде. А на других фронтах была страшная в них нужда. Я доложил об этом в Ставку. Меня спросили:

– А нельзя ли взять их в Ленинграде побольше? Срочно отгружайте.

И отгрузка началась. Управление связи потребовало посылать эти прочные деревянные коробки в специальной упаковке. Как мы ни убеждали, что прочные деревянные коробки все равно не разобьются, ничто не помогало. В конце концов, мы все-таки поступили по-своему: весь груз отправляли без упаковки, и он доходил до других фронтов целехоньким.

Да, долго еще сказывались привычки мирного времени у некоторых работников центрального аппарата наркомата обороны. Их склонность к перестраховке не только раздражала фронтовиков, но и порой наносила прямой ущерб делу.

Немецкая авиация усиленно охотилась за нашими самолетами, летавшими по "воздушному коридору", стремилась лишить Ленинград последней возможности сообщения со страной. Героически действовали истребительные части Ленинградского фронта. Летчики часто вступали в неравные поединки в воздухе и выходили из них победителями. Подвиги ленинградских летчиков еще ждут своего летописца. Благодаря их беспримерному мужеству я смог 30 ноября послать в Москву радостное известие:

"Москва, ЦК ВКП(б). 30.11.41. Самолетами из Ленинграда отправлены последние пятнадцать пушек по ноябрьскому плану. Воронов".

Вместе с орудиями и боеприпасами удалось послать из Ленинграда пять тысяч артиллерийских целлулоидных кругов, столь нужных при стрельбе по наземным целям, а также почти весь тираж учебника артиллерии для военных училищ, отпечатанный в Ленинграде еще накануне войны. Этот учебник оказал неоценимую помощь в подготовке кадров для фронта.

Наступление ранней зимы прибавило ленинградцам новые трудности, однако заводы все более усиливали выпуск вооружения и боеприпасов. Это позволило А. А. Жданову в своей речи на сессии Верховного Совета СССР в июне 1942 года сказать об итогах блокадной зимы:

"Никогда еще ленинградская промышленность, ее кадры не проявляли такой маневроспособности, такого большевистского умения выйти из самых трудных положений и выполнить во что бы то ни стало свою задачу, как это было в самые суровые месяцы прошедшей зимы, в условиях блокады. Танки, пушки, минометы, автоматическое оружие, снаряды, мины, гранаты и многое другое давала и продолжает давать фронту ленинградская промышленность".

Невская Дубровка.

Оперативная директива Ставки, которую я доставил из Москвы, стала осуществляться. Войска Ленинградского фронта готовились к боям в районе Невской Дубровки, чтобы проложить путь на восток для соединения с наступавшими навстречу им войсками 54-й армии.

В штабе фронта решались сложные вопросы организации взаимодействия войск. Много трудностей предстояло преодолеть при форсировании Невы. Обсуждались вопросы боевого применения всех видов артиллерии, особенно той, которая должна была сопровождать переправившуюся на противоположный берег реки пехоту, изыскивались силы и средства для действий не только на главном, но и на второстепенных направлениях фронта.

Неожиданно командующий войсками Ленинградского фронта генерал И. И. Федюнинский обратился с просьбой поставить вопрос перед Ставкой об освобождении его от должности. Заявил, что этот пост ему не по плечу, ему очень трудно. Я переговорил об этом с А. А. Ждановым. Он удивился. Потом, подумав немного, сказал:

– Докладывайте, пусть Ставка решает.

Вдруг Жданов предложил этот пост мне и стал приводить массу доводов в подтверждение своего предложения. Я ответил, что всегда готов работать там, куда меня назначат, но вопрос этот решается не нами. Я являюсь заместителем Народного комиссара обороны, начальником артиллерии Красной Армии, а в данное время – представителем Ставки. Слагать с себя эти обязанности мне никто права не давал.

– Предположим, я дал бы вам свое согласие. А как это расценят в Ставке? Вероятнее всего, как попытку уйти от трудностей, – сказал я в заключение.

На этом разговор и закончился.

В тот же день я доложил в Ставку о просьбе И. И. Федюнинского. Она была удовлетворена. Командующим фронтом назначили генерал-лейтенанта М. С. Хозина.

Наши части начали активную разведку боем в полосе предстоящего наступления.

Мне довелось участвовать в рекогносцировке, которую проводила группа командиров во главе с начальником штаба фронта генералом Д. Н. Гусевым. Чтобы не привлекать внимания, все мы оделись в обмундирование рядовых бойцов – в ватные брюки и куртки.

С рассвета до темноты пробыла наша группа на переднем крае, изучая противника и определяя наиболее удобные места для форсирования реки. Несколько артиллерийских наблюдательных пунктов размещалось в полуразрушенном здании бумажного комбината. Отсюда в бинокль, а особенно в стереотрубу, хорошо просматривался передний край обороны противника, проходивший по восточному берегу Невы. Все остальное скрывалось в лесу. Противник тщательно маскировал свои позиции, и изучить их было нелегко.

Постепенно создавался общий план форсирования Невы и захвата плацдарма на ее восточном берегу. Скрытно подтягивались средства переправы, как штатные, так и подручные. Их было немало. Сюда подвозились даже прогулочные лодки с водных станций Ленинграда.

В землянках артиллеристов шел разговор о том, как лучше помочь пехоте преодолеть реку. Было решено, что конец артподготовки должен совпасть с криками "ура" высадившейся пехоты. Пусть передовые подразделения без промедления двинутся вперед за огневым валом, уходящим в глубь вражеской обороны.

Молодые командиры внимательно слушали мои советы. Люди рвались в бой, но у многих еще не хватало боевого опыта, знаний, практических навыков. Поэтому приходилось давать подробные указания, останавливаться подчас на элементарных вещах. Обсуждали недостатки в тактике. Их было немало. При планировании артподготовки поражаемая площадь разбивалась механически на клетки-квадраты. Батареи не получали конкретных целей (огневых точек), поэтому подчас вели огонь по пустым местам. Нередко артподготовка планировалась кратковременной и однообразной, противник быстро приспосабливался к нашему артиллерийскому огню. Все эти упущения необходимо было исправить как можно скорее.

Когда мы закончили рекогносцировку и собирались уезжать, противник точно спохватился, его артиллерия обрушила свой огонь на наши позиции. Налет длился долго, но не причинил большого ущерба войскам. Едва замолк грохот, мы вышли из землянки. Нужно было пройти до машин около трех километров. Противник неожиданно начал новый налет. Не раз приходилось нырять в кюветы или в воронки, чтобы спастись от осколков.

Противник не жалел боеприпасов. Невская Дубровка слыла тогда опаснейшим местом на Ленинградском фронте. Группировка противника на этом участке представляла серьезную силу, была вооружена большим количеством пулеметов, орудий и минометов, ее оборонительные позиции располагались на выгодных рубежах.

Ставка торопила с началом наступательных действий. Весь Ленинград ждал подхода с востока 54-й армии – "армии-спасительницы", о которой уже складывались легенды.

Хотя надежда на успех была невелика, командование Ленинградского фронта решило начать операцию, рассчитывая больше всего на отчаянный порыв войск, стремившихся во что бы то ни стало "прорубить" коридор в кольце блокады.

Части с боями переправились на восточный берег Невы, захватили небольшой плацдарм, но расширить его, а тем более продвинуться вперед не смогли. Переправа войск происходила под сильным огнем противника с флангов. Артиллерия сопровождения наших войск из-за недостатка плавсредств не смогла своевременно переправиться на "пятачок", и передовые части пехоты оказались в трудном положении.

Многократно делались попытки возобновить наступление, но все безуспешно.

Опыт боев первой половины ноября 1941 года выявил типичные ошибки в действиях нашей артиллерии: плохо поставлена артиллерийская разведка, слаба связь с пехотными частями, неумело планируется огонь, недостаточно точная корректировка, увлечение стрельбой по площадям.

В документе содержались практические указания, как устранить недочеты. После того как он был получен, многие меня уверяли, что все меры ими приняты, промахи учтены и больше не повторяются. Но на деле было далеко не так. Вникая в ход боев, я убеждался, что артиллерийские командиры упорно цепляются за старое. Положение было трудным, и это определяло характер и стиль распоряжений. Вот подлинный текст моего разговора по Бодо с начальником штаба артиллерии 8-й армии Степановым:

"У аппарата генерал-полковник артиллерии Воронов. Здравствуйте, товарищ Степанов. Вашей работой и работой вверенной вам артиллерии Военный совет фронта остается недоволен. Вы израсходовали очень много боевых выстрелов и не добились никаких результатов. Атакующие пехота и танки после вашей артиллерийской подготовки были остановлены вражеским огнем. Ваши данные об уничтожении и подавлении противника остаются во многом мифом".

Далее пришлось напомнить важнейшие требования разосланной в части директивы. Закончил я разговор словами:

"Я просто поражаюсь, как до сих пор вы можете допускать, что на таком узком участке у противника остаются целыми отдельные пушки ПТО: они не расстреливаются не только во время артиллерийской подготовки, но даже и тогда, когда открывают огонь по нашим атакующим танкам. Из этого я делаю вывод, что генерал-майор Краснопевцев и вы, его начальник штаба, не выполняете прямых неоднократных указаний – резко улучшить и поднять эффективность огня артиллерии всех видов".

Мне пришлось вести по аппарату Бодо неприятный разговор и с начальником артиллерии 54-й армии Т. А. Бесчастновым:

"Учтите, что пехота часто не предъявляет претензий к вам из-за непонимания ваших задач. Вы говорите, что ваши передовые наблюдательные пункты находятся в пехоте. Это хорошо, но они должны быть все в передовых линиях пехоты.

Уделите серьезное внимание вопросам пристрелки и стрельбы на поражение. Если бы была у вас высокая действенность огня, некоторые ваши дивизии были бы давным-давно в Ленинграде. Я говорю от Свиридова, но пока не слышно ваших выстрелов и разрывов. Эти дни должны быть решающими в вашей работе. Обратите серьезное внимание на боевое применение минометов. Прикажите всем артиллеристам оказать минометчикам помощь в проведении пристрелки и стрельбы на поражение".

Впоследствии я с удивлением прочел приказ по 54-й армии, в котором Военный совет армии чрезмерно восхвалял действия своей артиллерии. В нем прямо говорилось, что "она в полной мере справилась с поставленными задачами и в боевой работе добилась значительного совершенствования своего артиллерийского дела в соответствии с требованиями боя". Военный совет армии отмечал, что к артиллерии и ко всему ее личному составу ни один общевойсковой и пехотный начальник не предъявлял сколько-нибудь серьезных претензий, а тем более обвинений в невыполнении требований пехоты и по времени и по месту.

Как известно, 54-я армия, которую возглавлял Г. И. Кулик, а затем М. С. Хозин, не выполнила своей задачи. Она не смогла разорвать кольцо блокады и обеспечить надежные пути подвоза продовольствия и всего необходимого для населения города и фронта. Боевую задачу армия не выполнила, но, как ни странно, командование к своей артиллерии претензий не имело!

В чем же причины неудачи? Их было много. И главная из них, по-моему, заключалась в том, что мы к тому времени еще не научились как следует воевать.

Не было современного боевого опыта у командиров, штабов и войск, неумело организовывалось взаимодействие и управление, мало уделялось внимания войсковому тылу.

Одно немного утешало: уроки этих боев многому нас научили, и прежде всего тому, что наступательные операции нужно готовить особенно тщательно.

Контрбатарейная борьба

Обстановка в Ленинграде ухудшалась. Население голодало. Город и его окрестности днем и ночью обстреливала вражеская тяжелая артиллерия. Интенсивность обстрелов постепенно нарастала и в ноябре стала угрожающей. Противник ежедневно выпускал по городу 200-250 снарядов. За семь суток ноября в Ленинграде было зарегистрировано 1534 разрыва вражеских снарядов. 581 снаряд угодил в воду или на пустыри, не нанося никакого ущерба, но 953 других причинили много вреда: 280 убитых и 900 раненых из гражданского населения.

Героизм ленинградцев заставил врага отказаться от штурма. Он теперь хотел задушить защитников города костлявой рукой голода, бомбежками и артиллерийскими обстрелами.

Немецкие газеты выходили с зловещими аншлагами: "Ленинград под обстрелом", "Твердыня большевиков будет разрушена". Гитлеровские артиллеристы, взятые в плен под Ленинградом, цинично хвастали своими злодеяниями. Пленный ефрейтор 1-й батареи 768-го артдивизиона Вилли Бекер прямо заявил: "Задача дивизиона состояла в обстреле Ленинграда. Когда я прибыл в дивизион, командир батареи мне сказал: "Наша задача – уничтожить Ленинград". Мы знали точно, что в Ленинграде много гражданского населения, по нему мы и стреляли".

Гитлеровцы сосредоточили под Ленинградом дальнобойную артиллерию крупных калибров, оборудовали для нее хорошо укрепленные основные и запасные позиции. У врага было огромное преимущество – он мог подвозить боеприпасы в любых количествах. У ленинградцев же каждый снаряд был на счету.

Возможности разорвать кольцо блокады или хотя бы отогнать противника на расстояние, превышающее дальность стрельбы его артиллерии, у ленинградцев пока не было. Поэтому особо важное значение приобрела борьба с батареями, обстреливавшими город.

Снова и снова я мысленно возвращался к тому, что пережил в Мадриде. Там тоже враг наседал со всех сторон. Но здесь все имело иные, более крупные масштабы – и город, и размах боев, и силы, столкнувшиеся на этом плацдарме. Все было неизмеримо сложнее.

С вершины Исаакия я смотрел на город, видел посты ПВО и зенитные пулеметы на крышах домов, боевые корабли на Неве, наши передовые позиции и вдалеке вспышки стреляющих фашистских батарей. Мой родной город, израненный, измученный, отбивал вражеские удары.

То и дело над Исаакием пролетали немецкие снаряды – купол собора был прекрасным ориентиром.

Пожалуй, правильно, что командование артиллерии Ленинградского фронта свой командный пункт основало на элеваторе: и ориентир не столь приметный, и к вражеским позициям ближе.

Гибкое управление артиллерией осуществлялось хорошо поставленной связью. Командующий артиллерией фронта мог мгновенно соединиться с любым наблюдательным пунктом, с любым подразделением. Это помогало своевременно сосредоточивать огонь в нужных направлениях.

Войска Ленинграда были оснащены средствами артиллерийской инструментальной разведки лучше, чем другие фронты. И все же средств этих не хватало. Наиболее эффективной оказалась звукометрическая разведка. Она дополнялась и другими методами определения координат вражеских батарей. В Ленинграде действовало семь разведывательных артиллерийских дивизионов и столько же воздухоплавательных отрядов наблюдения. Информация о вражеских батареях поступала также от всех частей фронта. Ценную помощь ленинградским артиллеристам оказал начальник разведывательного отдела штаба артиллерии Красной Армии полковник М. В. Ростовцев, отличный знаток и патриот своей специальности. Умело организованная артиллерийская разведка быстро сказалась на успехах контрбатарейной борьбы, несмотря на весьма ограниченные нормы расхода боеприпасов. Больше всего отличились в этой борьбе артиллерийские полки офицеров Витте, Гнидина, Жданова.

Неимоверные трудности стояли перед нашими артиллеристами. Их позиции располагались в пригородах, среди зданий. Задача уничтожения батарей противника была нам не под силу – не хватало орудий и боеприпасов. Довольствовались систематическим подавлением вражеских батарей и попутным их уничтожением. Фашистская артиллерия несла потери от нашего огня, и значительное количество снарядов расходовала на борьбу с нашими батареями. Отважные артиллеристы, намеренно вызывали на себя огонь противника, чтобы уменьшить обстрелы города.

Много времени я проводил с артиллеристами. Командный пункт артполка, которым командовал офицер Гнидин, располагался в верхнем этаже Дома Советов на Московском шоссе. Это здание построили перед самой войной, оно предназначалось для ленинградского Совета. Заканчивалась отделка помещений, когда грянула война. Теперь на чердаке гигантского дома расположились артиллерийские командно-наблюдательные пункты. Немцы не жалели снарядов – в стенах нового здания уже зияло немало пробоин.

Я нашел командный пункт артполка без особого труда. Есть верный способ у артиллеристов – искать по проводам. Они привели меня по лабиринтам лестниц и коридоров к самому командиру полка, который вел наблюдение из слуховых окон на чердаке. В это время немецкая авиация бомбила Кронштадт. Из района Пулковской высоты наши батареи вели огонь по противнику. Вражеские снаряды, шурша и свистя, пролетали над нашими головами.

Командный пункт был организован хорошо. Отсюда четко направлялась вся боевая работа дивизионов и батарей. Я встретил здесь немало опытных артиллеристов, которые еще до войны тщательно отрабатывали на учениях методику и тактику контрбатарейной борьбы. Теперь они умело подавляли немецкие батареи. Рядом с командным пунктом артполка размещался пост наблюдения береговой и морской артиллерии. Артиллеристы армии и флота действовали совместно, по единому плану, всеми силами помогая друг другу.

Запомнился мне и наблюдательный пункт одного из дивизионов, который размещался на крыше эллинга судостроительного завода. Отсюда хорошо просматривались позиции противника. При мне фашисты начали обстреливать эллинг из противотанковой пушки прямой наводкой бронебойными болванками. Видимо, заметили, как мы пробирались по фермам здания. Болванки оглушительно свистели, вызывали страшный грохот при ударе о металлические балки. В минуты обстрела мои земляки-артиллеристы проявляли удивительное спокойствие. Лишь обострившиеся от усталости и недоедания лица еще более побледнели. Я встретил и на эллинге моих старых знакомых. С ними мы до войны на Лужском полигоне испытывали новые орудия и отрабатывали разнообразные методы стрельбы. Приобретенные там знания и навыки сейчас пригодились.

Мастерство ленинградских артиллеристов быстро росло. Особенного успеха они добивались, когда наносили удары вместе с летчиками-бомбардировщиками. Об одной из таких удач я подробно сообщил в Ставку:

"Противник применил "Толстую Берту" – орудие калибра 420 мм. Всего выпущено 10 снарядов по району Колпино, один из них не разорвался. Звукометрическая разведка определила место стоянки орудия, и его обстреляла наша тяжелая артиллерия. Вот уже третьи сутки вражеское орудие молчит. По собранным осколкам, размерам воронки (диаметр 8 метров, глубина 2,5-2,8 метра) и дальности стрельбы сделан вывод, что орудие не новое, а времен первой империалистической войны. Из-за плохой погоды не удалось разведать его фотографированием. Воздушная визуальная разведка результатов не дала".

"Толстая Берта" занимала огневую позицию в 6 километрах от нашего переднего края. Предельная дальность ее стрельбы была около 14 километров, вес снаряда 890 килограммов, разрывной заряд – 107 килограммов. При падении снаряд проникал в грунт на глубину до 12 метров.

В дальнейшем было установлено, что после первой же стрельбы батарея оказалась подбитой огнем нашей артиллерии и ее пришлось отправить в Германию на капитальный ремонт. На том и закончился визит "Толстой Берты" к стенам Ленинграда.

Весной 1942 года Военный совет Ленинградского фронта потребовал от своих артиллеристов переходить в контрбатарейной борьбе от оборонительных действий к наступательным – не только подавлять артиллерию противника, но и воспрещать ей обстрелы города. На Ленинградском фронте были люди, увлекавшиеся терминологией, пытавшиеся жонглировать понятиями времен первой мировой войны, вместо принятых и узаконенных нашими уставами: уничтожение, разрушение и подавление. Реальность задачи – воспрещать врагу обстреливать город – вызывала серьезные сомнения. Ее можно было решить только путем полного уничтожения батарей противника, обстреливавших город. Но и в этом случае через какой-то промежуток времени враг наверняка создал бы новую группировку артиллерии, и город вновь оказался бы под огнем. Уничтожение батарей противника может быть осуществлено на малых и средних дальностях стрельбы, а на больших дистанциях, особенно близких к предельным, оно явно нереально. Решение задачи на уничтожение вражеских батарей – требовало огромного расхода боеприпасов крупных калибров, а их и так не хватало в осажденном Ленинграде. Разрушение инженерных построек на огневых позициях батарей противника тоже было немыслимо без большого расхода боеприпасов и, конечно, отличного наблюдения и тщательной корректировки огня. Реально возможным оставалось для нашей артиллерии лишь подавление вражеских батарей. При удачных попаданиях или близких разрывах наших снарядов фашистские артиллеристы вынуждены были прекращать огонь на какой-то промежуток времени, а затем, конечно, пушки противника опять "оживали" и открывали стрельбу по городу.

Условия стрельбы были весьма неравными: враг стрелял по большому городу, каждый его снаряд попадал в цель. Наши же батареи вели огонь с городских окраин, фактически по точке на местности, где далеко не каждый снаряд, при существующем рассеивании, может оказаться в опасной близости от вражеских орудий. Немецкие батареи обстреливались короткими налетами с малым расходом снарядов. Наши артиллеристы отважно принимали на себя огонь вражеской артиллерии и тем самым сокращали количество огневых налетов на городские кварталы. Наш ответный огонь поддерживал моральный дух защитников города.

Артиллеристы наращивали мастерство. Лучше становилось взаимодействие различных видов артиллерии, а также взаимодействие с авиацией. Противник утратил возможность безнаказанно обстреливать Ленинград, и в этом, безусловно, была большая заслуга советских артиллеристов.

Грозной силой Ленинграда стала корабельная и береговая артиллерия Балтийского флота. К сожалению, мы, армейцы, раньше плохо знали возможности этой артиллерии. Трудная боевая обстановка на Ленинградском фронте заставила нас серьезно взяться за организацию взаимодействия с моряками. Многое сделал в этом отношении замечательный артиллерист полковник М. А. Рерле, знакомый мне еще со времен гражданской войны (он был командиром дивизиона, в который входила наша батарея). Рерле мы величали нашим полпредом у моряков: он был связующим звеном между командованием артиллерией фронта и флота.

Вся морская артиллерия Кронштадта и Ленинграда находилась в подчинении контр-адмирала И. И. Грена и привлекалась к стрельбе по наземным целям в порядке тесного взаимодействия с артиллерией Ленинградского фронта. Вначале допускалось немало недостатков в использовании этого могучего огневого кулака. Доходило до того, что некоторые общевойсковые командиры ставили перед этой мощной и дорогой во всех отношениях артиллерией задачи, далеко не соответствующие ее боевым возможностям, например, подавление незначительных групп пехоты. Приходилось снова и снова разъяснять нашим товарищам известную артиллерийскую аксиому: калибр снаряда должен соответствовать характеру цели.

В середине ноября 1941 года Военный совет фронта решил "потрясти" запасы моряков. Начальник флотского тыла, перелистывая ведомости, старательно докладывал Военному совету о наличии того или иного имущества. Докладчик невозмутимо, несмотря на улыбки и даже смех присутствующих, докладывал, например, о том, что манильским тросом флот обеспечен всего лишь на 1,5 года войны и что "эта позиция неудовлетворительная"; выстрелами по такому-то калибру флот обеспечен на 3 года войны, что, дескать, тоже нельзя считать удовлетворительным.

Флотские товарищи, по-видимому, считали, что блокада Ленинграда продлится многие годы.

Заседание было шумным, оживленным. Выяснилось, что флот имеет большие резервы, которые используются весьма слабо. Например, обнаружилось, что моряки хранят "на черный день" огромное количество мин заграждения. Военный совет фронта принял решение немедленно использовать взрывчатое вещество этих мин для снаряжения боеприпасов, производимых на ленинградских заводах. Пришлось морякам поделиться и запасами снарядов, топлива, продовольствия.

Большое значение в те дни имела противовоздушная оборона города. Ее возглавлял генерал-майор артиллерии Ф. Я. Крюков, умелый организатор, отличный знаток своей специальности. Во время налетов авиации противника включались в борьбу с ней и береговые батареи и артиллерия боевых кораблей, стоявших в Кронштадте и на Неве. Несколько зенитных батарей располагались в Финском заливе на специально приспособленных баржах, поставленных на якоря. Противовоздушная оборона Ленинграда имела в своем распоряжении первые наши отечественные радиолокационные станции кругового обзора РУС-1 и РУС-2, которые легко обнаруживали летящие самолеты противника в любых условиях дня и ночи.

Зенитная артиллерия взаимодействовала с истребительной авиацией ПВО, хотя и не всегда четко. В октябре и ноябре зенитчики были значительно стеснены в расходе боезапаса, особенно по среднему калибру: на подвоз особенно рассчитывать не приходилось, а заводы Ленинграда еще только налаживали это новое для них производство. Тем не менее, зенитчики Ленинграда своим огнем значительно подняли потолок вражеской авиации, чем уменьшили эффективность ее налетов. Нередко вражеские летчики сбрасывали свой бомбовый груз куда попало.