Текст книги "На службе военной"

Автор книги: Николай Воронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

Моим неизменным партнером на теннисных кортах в Сочи был А. И. Верховский, профессор Академии имени М. В. Фрунзе. Но часто мы забывали о ракетках и затевали бесконечные опоры о дальнейшем развитии оперативного искусства. Верховский был увлечен бурным развитием танков и авиации. Возлагая на них все надежды, он невольно умалял значение артиллерии. Бурные перепалки с ним натолкнули на мысль, что прежде всего надо дать отповедь теоретикам, которые считают артиллерию второстепенным, чуть ли не отмирающим родом войск.

Да, будущая война будет маневренной, с массированным применением танков и авиации. Что же может явиться барьером для этих новейших средств войны? Такого заслона, кроме артиллерии, не существовало.

Рост советской наземной и зенитной артиллерии должен идти в ногу с бурным развитием танковых и авиационных сил. Пусть за границей шумят об отмирании артиллерии – мы пойдем своим путем.

Я был настолько убежден в этом, что принялся составлять планы самого широкого развития артиллерии всех систем и калибров. Надо было, прежде всего, немедленно браться за разработку таких орудий, которые способны пробить любую танковую броню. Броня у танков все более утолщалась. Значит, следует непрерывно совершенствовать орудия, чтобы обеспечить победу снаряда над броней. Я ставил себе задачу – ни на минуту не ослаблять контроля за улучшением наших орудий, за созданием новых мощных бронебойных снарядов. Противотанковая артиллерия Красной Армии должна быть первоклассной!

Уходила в прошлое конная тяга артиллерии. Чтобы поспевать за танками, орудиям нужны механические тягачи.

Но больше всего партия требовала думать о кадрах, о воспитании и правильной их расстановке. Было ясно, что подготовку командного состава артиллерии надо вести не только в военных училищах, на курсах усовершенствования и в артиллерийской академии, но и на специальных сборах, где командиры могли бы выработать единство взглядов, ознакомиться со всем новым, что есть в военном искусстве, научиться эффективно использовать технику.

Вновь и вновь обсуждали мы в кругу артиллеристов уроки боев в Испании.

Необходимо было добиться полного единства взглядов на развитие и боевое использование артиллерии. Артиллеристы страны взялись за разработку новых, отвечающих современным требованиям уставов, наставлений, инструкций – единых и твердых воинских законов.

Развернулась деятельная работа по созданию нового вооружения и боевой техники. На пленумах артиллерийского комитета ГАУ обсуждались теоретические вопросы, рассматривались тактико-технические данные будущих образцов артиллерийского вооружения. В этих обсуждениях участвовали строевые командиры, виднейшие ученые, известные конструкторы, представители министерств, производящих артиллерийское вооружение.

В этой большой и ответственной работе очень помог заместитель Народного комиссара оборонной промышленности, а с 1939 года Народный комиссар Б. Л. Ванников со своим большим практическим опытом и постоянным стремлением к новому. С первой встречи у нас установились хорошие, дружеские отношения. Задача перед нами стояла тяжелая – в кратчайшие сроки наладить массовое производство орудий и минометов различных калибров, с высокими боевыми качествами, с большой живучестью. Г. И. Кулик и некоторые его приближенные вдруг поставили перед промышленностью задачу производить красивые орудия. Борис Львович разъяснил всю несуразность этого требования и предупредил меня, что ненужная красивость пойдет за счет значительного снижения количества производимых орудий. Для меня, начальника артиллерии Красной Армии, количество имело очень большое значение. Вскоре выяснилось, что погоня за показной красотой, прилизанностью орудий привела бы к сокращению производства орудий на 20 процентов.

Приняли разумное решение: производство добротных орудий постепенно увеличивать, боевые качества их должны быть высокими, это – главное. Великая Отечественная война полностью подтвердила правильность принятого решения.

На случай войны мы должны быть готовы к применению крупных артиллерийских масс, к созданию больших артиллерийских группировок на главных направлениях, должны иметь мощный резерв артиллерии в руках верховного командования.

К началу 1938 года мы уже разработали план-систему вооружения артиллерии, пехоты, танков и противовоздушной обороны, начиная от пистолета и кончая полевыми орудиями 305-миллиметрового калибра. Этот документ имел важное значение, в нем, как в зеркале, отражалась возросшая мощь нашей социалистической индустрии. В плане наряду со стройной гаммой орудий различного предназначения впервые в истории отечественной артиллерии была предусмотрена такая же стройная гамма минометов различных калибров до особой мощности включительно.

На полигоне проводились опытные стрельбы артиллерии большой и особой мощности. Они дали много ценных данных, в частности о способах разрушения долговременных огневых точек.

Еще в 1936 году была испытана и принята на вооружение 76-миллиметровая пушка Ф-22 известного конструктора В. Г. Грабина вместо модернизированной пушки такого же калибра образца 1902/30 гг. Новая пушка имела раздвижной лафет, большие утлы горизонтального и вертикального обстрела, раздельную наводку для ускорения стрельбы с закрытых позиций. Однако она страдала рядом конструктивных недостатков. Начались дополнительные испытания в зимних условиях. Комиссия под моим председательством записала в акте испытаний, что новое орудие нуждается в дальнейшем совершенствовании и пока не может быть принято на вооружение Красной Армии.

Это заключение вызвало в Москве недоброжелательную реакцию. Дело разбиралось в высших инстанциях с участием руководящих работников наркомата обороны, промышленности и конструкторов. После моего краткого доклада нарком оборонной промышленности пытался взять под сомнение наши выводы и всячески старался восхвалять свое детище. Военные молчали. Нарком обороны был раздражен моим докладом: на него, видимо, подействовали выступления представителей промышленности. А меня до крайности удивляло, как могли эти товарищи расхваливать свою явно недоброкачественную продукцию.

Дело оборачивалось круто. Я было уже решил, что на этом и закончится моя работа в центральном аппарате наркомата обороны. Но поддержали представители ЦК партии.

– Производство пушек – не производство мыла! – сказали они.– Нужно прислушиваться к критике, нужно устранить у пушки все обнаруженные недостатки, чтобы она стала боеспособной...

Была создана комиссия, в состав которой включили и меня. Ей поручалось еще раз все взвесить и подготовить соответствующее решение. Я облегченно вздохнул: Одержана трудная победа в борьбе за качество военной продукции.

Для выбора лучшего образца провели длительные параллельные испытания четырех пушек: штатной образца 1902/30 гг., Ф-22, Л-10 и еще одной. Испытания проводились по большой программе: с пробегами, длительным ведением огня, стрельбами на кучность боя и на предельные дальности, проверкой скорострельности по подвижным целям. После этого на одном из подмосковных полигонов пушку Ф-22 показали в стрельбе К. Е. Ворошилову. Он воочию убедился в ее недостатках, и только тогда было принято решение о доработке этого образца. Одновременно ГАУ заказало промышленности проектирование новой дивизионной пушки со значительно меньшим весом. Тому же В. Г. Грабину позже удалось создать орудие, получившее название "УСВ", которое после испытаний приняли на вооружение.

В связи с переводом орудий на механическую тягу требовалось большое количество гусеничных тягачей. Однако машины этого типа, выпускавшиеся в небольшом количестве, имели серьезные конструктивные и производственные недостатки. Их производством занимались танковые заводы, и без того перегруженные. Мы предложили создать специальные заводы по производству гусеничных тягачей новых конструкций, полностью отвечающих современным требованиям. Однако начальник ГАУ Г. И. Кулик и начальник автобронетанкового управления Д. Г. Павлов выступили против этого предложения. Они заверили, что и существующие заводы полностью удовлетворят наши заявки. К сожалению, их заверения остались пустым звуком. До сих пор не могу себе простить, что не добился осуществления этого предложения. Два завода на Урале могли быть построены уже к концу 1939 года, и задолго до начала войны мы получили бы их продукцию, столь нужную для нашей артиллерии.

На практических стрельбах выяснилась относительная слабость действия снаряда 76-миллиметровой зенитной пушки. Решено было приступить к конструированию нового орудия калибром 100 миллиметров. Лучшие артиллерийские конструкторы создали первые опытные образцы таких пушек. Но начальника ГАУ Г. И. Кулика смущало то, что эти орудия имели вес на 400-500 килограммов больше утвержденного правительством. Уменьшить вес не представлялось возможным без снижения прочности орудий. Кулик побоялся доложить правительству об этих расхождениях постановления с практикой. В результате 100-миллиметровые зенитные пушки не были приняты в производство, и мы вступили в войну, не имея мощной зенитной артиллерии.

Как-то вместе с Куликом побывали на заводе, производившем 76-миллиметровые зенитные пушки. Возникла мысль, нельзя ли, пользуясь большим запасом прочности лафета этого орудия, наложить ствол большего калибра? Идея была тут же подхвачена конструкторами и инженерами. При нас они произвели предварительные расчеты. Оказалось, что есть полная возможность увеличить калибр ствола на 9 миллиметров. Так появилось на свет зенитное орудие 85-миллиметрового калибра образца 1939 года. К нему были сконструированы снаряд, гильза и заряд. Конечно, это орудие не могло по своим тактико-техническим характеристикам заменить мощную стомиллиметровую пушку, но другого пока не было.

Все шире привлекались научные силы к конструированию и производству новых орудий, минометов, приборов, боеприпасов. В Ленинграде находилась Артиллерийская академия имени Ф. Э. Дзержинского, имевшая в своем составе большой коллектив ученых, но оторванная от заводов, конструкторских бюро и военных учреждений. Правительство пошло нам навстречу и приняло решение о переводе академии в Москву, создало хорошие условия для ее работы. Начальники артиллерии РККА и ГАУ могли теперь опираться на мощный коллектив ученых, который стал активнее помогать в создании нового артиллерийского вооружения и техники.

В присутствии наркома обороны мы на подмосковном полигоне испытали опытные образцы реактивной артиллерии. Новое залповое оружие произвело сильное впечатление, но бросились в глаза и его недостатки – значительное рассеивание снарядов, трудность маскировки огневой позиции во время стрельбы. Несмотря на это, опытный образец получил положительную оценку.

Нам указали держать новое оружие в строгом секрете, быстро совершенствовать его, но на массовое производство поставить лишь в предвидении войны. Предложили заняться конструированием для него осколочно-фугасного снаряда. Как сожалели мы потом, что своевременно не приступили к производству этих грозных установок, не подготовили для них необходимые кадры!

Но мне тогда казалось, что доведение опытных образцов установок и снарядов займет много времени и что все это должен сделать коллектив, работавший над новым видом вооружения. Безусловно, я недооценил этого оружия. Вот почему все опытные работы остались с намеченным ранее боевым предназначением в руках прежних начальников.

Важнейшей задачей была подготовка командного состава артиллерии. Текучесть в личном составе подчас принимала угрожающие размеры. Стоило немалого труда добиться, чтобы все назначения и перемещения старшего звена командного состава артиллерии производились только с нашего ведома, чтобы все артиллерийские военно-учебные заведения подчинялись единому центру. На нас была возложена переаттестация нескольких десятков тысяч артиллерийских командиров, находившихся в запасе, что помогло правильнее решить вопрос об усовершенствовании знаний и навыков этой категории командного состава.

В 1937 году в результате произвола, порожденного культом личности Сталина, были оклеветаны и погибли многие преданные делу партии работники, коммунисты и беспартийные. Большие потери в кадрах командного состава понесла и наша артиллерия. Много опытнейших командиров было дискредитировано, опорочено, уволено из рядов армии и репрессировано.

В середине декабря я послал личное письмо Народному комиссару обороны, в котором взял под сомнение огульные обвинения комсостава артиллерии и привел для примера десять фамилий хорошо мне известных командиров, которые подлежали увольнению из армии. За них я ручался головой, просил вмешаться и оказать помощь. По моему настоянию все десять артиллеристов были оставлены в армии. Впоследствии, в годы Великой Отечественной войны, они зарекомендовали себя отличными боевыми командирами.

Излишняя подозрительность доходила до нелепостей. Из одного военного округа пришло, например, донесение, что штыки у пехотных винтовок стали гнуться, они явно "вредительские" и для боя не пригодны. Специальная комиссия из Москвы на месте установила, что шум о негодных штыках поднял какой-то оружейный техник. Однажды ему взбрело в голову зажать конец штыка в больших стационарных тисках и попытаться, опираясь всем телом на ложе винтовки, погнуть штык. Это ему удалось. Вот и поднялась тревога. После тщательной проверки комиссия установила, что штыки имели большой запас прочности и были вполне пригодны для боя.

В одном из отдаленных военных округов получили рабочие чертежи деревоземляных блиндажей для полигонов. Начальник артиллерии округа заявил, что эти чертежи, поступившие из инженерного ведомства, являются вредительскими. Я затребовал их. Блиндажи для размещения полигонных команд, наблюдающих за ходом стрельб, должны были надежно выдерживать одно прямое попадание 152-миллиметрового снаряда. По документам же было установлено, что блиндажи разрушались лишь при третьем, четвертом и пятом прямых попаданиях. Таким образом, их прочность оказалась выше возможных ожиданий. Пришлось разъяснить всю нелепость и вздорность обвинений. Как виновато и неловко себя чувствовали потом эти "искатели вредительства"!

Артиллерийские училища нуждались в добротных стабильных учебниках. Было решено создать учебник "Артиллерия" в 10-12 книгах. Коллектив авторов возглавил отличный знаток артиллерии, один из старейших военных педагогов А. Д. Блинов. В процессе работы над учебником я предложил, прежде всего, издать первый, вводный том, в котором собрать все важнейшие сведения об артиллерии. Расчет был такой: в случае надобности в ускоренной подготовке командиров-артиллеристов этот том должен обеспечить прохождение курса обучения по сокращенной программе.

Все издание несколько затянулось, но хорошо уже то, что первый том вышел из печати накануне Великой Отечественной войны. Он сыграл большую роль в подготовке молодых артиллерийских командиров для фронта.

На Дальнем Востоке

В конце июля 1938 года японцы начали провокации у озера Хасан. С началом военных действий в этом районе нарком обороны предложил мне вместе с группой офицеров выехать на Дальний Восток, чтобы оказать необходимую помощь артиллерийским частям. Может случиться, что к нашему приезду боевые действия уже закончатся (нарком приказал ехать поездом). Тогда мы должны будем провести проверку боевой подготовки войск Дальнего Востока вдоль всей границы от Благовещенска до острова Русского на Тихом океане. Одновременно с теми же задачами туда направлялась группа общевойсковых командиров во главе с начальником управления боевой подготовки В. Н. Курдюмовым. Мы решили объединиться и работать совместно.

Прибыв в Хабаровск, мы узнали об успешном окончании боев в районе озера Хасан. Командующий войсками Дальнего Востока Маршал Советского Союза В. К. Блюхер рассказал нам, как развивались события.

Советские воины проявили беспримерный массовый героизм. Оказались на высоте и наши командиры. И все же в ходе боев вскрылись существенные недостатки в обучении войск. Прежде всего, мобилизационная готовность частей была недостаточно высокой. Как отмечал позднее нарком обороны, действия войск не были молниеносными и четкими, в особенности в организации взаимодействия и нанесения концентрированного удара. В боевой подготовке допускалось много условностей. Недостаточно четко работали штабы.

Я спросил Василия Константиновича:

– Что нового было обнаружено в действиях японской артиллерии?

Он ответил, что противник прибег к новинке: стрельбой отдельными орудиями вводил в заблуждение наших командиров, и потому мы посчитали, что у него больше артиллерии, чем было на самом деле... Я взял со стола командующего наш новый боевой устав артиллерии и прочел статьи, в которых говорилось о действиях кочующих орудий. Это оказалось для него не меньшей новостью. В том была и моя вина: я не принял мер, чтобы в достаточной мере познакомить общевойсковых командиров с нашими новыми артиллерийскими уставами.

Работали мы напряженно. На автомашинах, поездах, верхом на лошадях, на полуглиссерах, лодках, пешком добирались до самых отдаленных гарнизонов. Проверяли строго и сразу же оказывали помощь в устранении недочетов.

В ряде частей и подразделений процветали условности и упрощенчество в боевой подготовке. Например, артиллерия одной из стрелковых дивизий проводила учебные стрельбы прямо из своего лагеря, занимая огневые позиции возле передней линейки. Наблюдательные пункты располагались на небольшом удалении впереди. Стрельбы велись в район полигона, где была установлена постоянная мишенная обстановка.

Когда мне стало известно об этом, я поставил начальнику полигона задачу: выбрать в тайге удобный район для создания новой мишенной обстановки, а места для огневых позиций вынести на 20-25 км от лагеря, причем всю эту работу провести в строгой секретности.

Когда новый район для стрельбы был подготовлен, за три часа до рассвета раздался сигнал боевой тревоги. Артиллерийские части и подразделения двинулись; маршем в тайгу. В заданном районе они развернулись, командиры доложили о готовности к открытию огня. Я дал указание начать пристрелку реперов. Через 15-20 минут посыпались доклады о том, что пристрелка произведена. Однако за это время не раздалось ни одного выстрела, никто не видел ни одного разрыва: все производилось "условно". Я отдал приказ провести пристрелку боевыми выстрелами. До сих пор помню растерянность командиров. Стрельба шла медленно, общепринятые нормы не соблюдались.

К концу учения начался сильный дальневосточный ливень. Дороги стали ужасными. Ночной марш в таких условиях был нелегок. Артиллеристы на опыте убедились, что учиться, как раньше, нельзя.

Надо все же отдать должное дальневосточникам: в большинстве частей и подразделений учеба была поставлена по-настоящему, уставные требования и инструкции выполнялись строго.

Тщательная проверка боевой подготовки, а затем повторный контроль встряхнули всех. А мы, возвратившись в Москву, доложили о том, с чем встретились в дальневосточных войсках. В армии развернулась борьба с упрощенчеством в боевой подготовке. Занятия и учения стали все чаще проводиться в условиях, близких к боевым.

В эти годы все более широкое хождение приобретали взгляды о том, что мы будем вести наступательные бои на территории врага с "малой кровью". Поэтому мало внимания уделялось отработке оборонительного боя. Были сильны тенденции к линейному построению обороны, недооценивалось создание глубоко эшелонированных оборонительных полос и опорных пунктов. Все эти недостатки обнаружились, к сожалению, поздно,– когда устранение их потребовало огромного напряжения и жертв.

Халхин-Гол

В июне 1939 года империалистическая Япония внезапно напала на дружественную нам Монгольскую Народную Республику. Монгольские и советские войска вступили в бой с агрессором. Группа ответственных работников наркомата обороны во главе с заместителем наркома Г. И. Куликом была направлена в район Халхин-Гола. В состав этой группы вошел и я.

Мы вылетели на самолете Си-47. Отлет задержался почти на 40 минут в связи с тем, что мне никак не могли подобрать парашют. Бесконечные примерки надоели, и я пошел на хитрость – так сгорбился, что лямки оказались по фигуре. Потом удивлялись: зачем нас мучили этими примерками? Когда мы уселись в кабине, наши парашюты забросили на полку. Летчик предупредил: дверь в воздухе открыть невозможно, ее сильно прижимает потоком воздуха. А окна в самолете такие маленькие, что в них и без парашюта не протиснешься.

Полет был длительным, с несколькими посадками.

Наконец мы у цели. На полевом аэродроме стояли новейшие по тем временам бомбардировщики и истребители с красными звездами на крыльях. Мы долго кружились над аэродромом: в районе посадочной полосы авиаторы на мотоциклах гонялись за верблюдами, упорно не желавшими покидать зеленую лужайку. Наконец упрямцев все-таки удалось прогнать, и самолет благополучно приземлился.

Быстро смеркалось. Нам предстоял длительный путь по степи в район Хамар-Даба, где был командный пункт. Две передовые машины на большой скорости быстро исчезли из виду. Водитель нашей арьергардной машины объяснил, что к Хамар-Даба идут две дороги, причем одна из них короче на 30 километров. Нам не удалось догнать ушедшие вперед автомашины. Наступила абсолютная темнота. Тогда было принято решение ехать по более длинной дороге: вдоль нее стояли телеграфные столбы, и мы, по крайней мере, не рисковали заблудиться.

На командном пункте узнали, что две автомашины, двигавшиеся впереди нас, еще не прибыли, и мы, естественно, начали беспокоиться. Вести розыски ночью не имело смысла. По всем телефонам было передано предупреждение войскам и пограничникам.

Спутники наши явились на рассвете. Ночью они сбились с пути, ушли в сторону озера Буин-Нур, и их задержали пограничники на монголо-китайской границе.

Командный пункт располагался на господствующей высоте Хамар-Даба. Оттуда отличная видимость по фронту и в глубину, хорошо просматриваются расположение противника и боевые порядки наших войск. Решили создать здесь пункт централизованного управления артиллерийским огнем.

На следующий день съездил на Баин-Цаган, где недавно наши войска умелой контратакой нанесли серьезное поражение японцам. На поле боя оставалось много вооружения и боевой техники противника. Мрачно выглядели наши бронеавтомобили, сожженные бутылками с горючей жидкостью.

Обстановка в районе Халхин-Гола была не из легких. Противник сосредоточил здесь отборные части Квантунской армии, хорошо оснащенные для боевых действий в полупустынных степях.

В наших уставах были главы, именуемые "особые условия". Обычно на изучение этих глав не хватало времени. А теперь наши войска попали как раз в типичные "особые условия".

Бескрайние голые монгольские степи. Кое-где небольшими островками поднимаются над ними невысокие песчаные барханы. Редко-редко можно встретить озеро с соленой водой. Днем жара достигает 50-60 градусов, а ночью бывает подчас очень холодно.

В ближайших тылах у японцев – железная дорога, от нас же до железнодорожных путей 650-700 километров. Большие трудности испытывались с подвозом продовольствия, боеприпасов, горючего, воды, топлива: Вокруг сыпучий песок, прочных укрытий в нем не построить. На подвоз лесных материалов рассчитывать не приходилось.

С заходом солнца мириады комаров набрасывались на все живое. От их укусов пухли лицо, шея, руки.

Японские солдаты имели марлевые накомарники, на руках перчатки, у нас ничего этого не было. Сравните пребывание в "секрете" японского солдата и нашего красноармейца. Первый может наблюдать спокойно, а наш боец непрестанно хлопает себя по лицу, отгоняя комаров, и выдает свое присутствие.

Срочно передали в Москву просьбу прислать накомарники. В ответ пришла встречная просьба: прислать рабочие чертежи или образцы японских накомарников. Дело кончилось тем, что первые сетки неважного качества прибыли из Москвы только к концу боев.

Меня спасли наши артиллеристы. Видя мои мучения, они подарили трофейный накомарник.

На фронте не затихали перестрелка и воздушные бои. Противник вел активную разведку и пытался даже наступать небольшими силами. Мы принимали все меры к упрочению обороны, стремились выиграть время, накопить силы и уже тогда перейти к решительным действиям.

Наши передовые части находились за рекой Халхин-Гол и занимали там значительный плацдарм. Под прикрытием ночи туда был выведен стрелковый полк только что прибывшей дивизии. Утром противник обнаружил плохо замаскированные боевые порядки полка и открыл артиллерийский огонь. Молодые красноармейцы, которым до этого, как говорится, не доводилось нюхать порох, растерялись. В отдельных подразделениях возникла паника. Командиры пытались навести порядок, но это не всегда удавалось. На наше счастье, японцы не смогли воспользоваться растерянностью наших бойцов. Видимо, у противника ушло много времени на организацию моторизованных отрядов. Когда они, наконец, начали наступать, по ним открыли огонь четыре наши батареи, срочно выдвинутые по моему приказанию на открытые позиции. Под прикрытием артиллерии свежие стрелковые батальоны восстановили положение.

Дрогнувший полк был отведен в резерв, среди его бойцов провели большую воспитательную работу. Через несколько дней эти же люди пошли в бой и дрались храбро.

Но случай с необстрелянными бойцами произвел сильное впечатление на председателя московской комиссии Г. И. Кулика. Он вдруг предложил отдать приказ об отходе наших частей с плацдарма. Командование группы войск пыталось доказать нецелесообразность такого решения, а потом наотрез отказалось выполнить его. Об этом узнала Москва. Оттуда пришло указание – войска не отводить, а комиссии Кулика немедля возвратиться в столицу.

Мы начали собираться к отлету. Грустно было покидать друзей, которым предстояли тяжелые испытания. Ночью из Москвы пришло обрадовавшее меня уточнение: комкору Воронову остаться до особого распоряжения.

Утром проводили улетающих. Все облегченно вздохнули, когда самолет взмыл в воздух: Кулик вносил много путаницы.

Противник все настойчивее готовился к наступлению. Усилились действия его авиации, активизировалась артиллерия, разведка доносила о сосредоточении танков (вскоре выяснилось, что это – макеты, сделанные из подручных материалов, с гусеницами из белой жести).

Наши войска улучшали свою оборону, вели разведку противника. Мы обнаруживали у японцев важные цели вне досягаемости огня наших орудий. С большим трудом удалось получить одну четырехорудийную батарею 122-миллиметровых пушек с дальностью стрельбы порядка 20 километров. Прибытие этой батареи и ее первая внезапная стрельба по штабным палаткам японцев произвели переполох в стане противника. Командовал ею Леонид Михайлович Воеводин, впоследствии Герой Советского Союза (ныне генерал-лейтенант артиллерии).

Много времени я проводил на Хамар-Даба, центральном командно-наблюдательном пункте. Здесь возник скромный артиллерийский штаб со столь же скромными средствами связи. Отсюда мы с начальником артиллерии группы войск генералом Корзиным управляли огнем наших батарей и вели наблюдение. Вражеские батареи были точно засечены, и мы не давали им покоя.

Наша пехота несколько раз пыталась захватить выгодные высотки – барханы, чтобы создать более благоприятные условия для предстоящего наступления. Во время одного из таких боев артиллеристы хорошо "наложили" свой огонь на большой бархан, который тут же должна была захватить стрелковая рота. По установленному сигналу артиллерия перенесла огонь несколько вперед, однако рота продолжала лежать у подножия холма. Атака не состоялась.

Не выдержав, я направился в эту роту. На пути встретился командир батальона и доложил, что рота упустила удачный момент для атаки, а теперь два японских пулемета не дают поднять головы. Орудия сопровождения почему-то молчат. Когда я добрался до командира роты, мне все стало ясно. Артиллерия стреляла через головы наших войск, до японского переднего края обороны оставалось всего лишь около 200 метров. При сплошных разрывах наших снарядов земля тряслась так, что невольно каждый зарывался как можно глубже в сыпучий песок. Грохот взрывов оглушал, дым и пыль стояли стеной. Не мудрено, что необстрелянные бойцы опасались и голову поднять.

Очень симпатичный командир роты чувствовал себя неловко. Он стойко защищал честь своего подразделения и уверял, что при повторении артиллерийской подготовки бойцы обязательно захватят бархан. Я посоветовал ему, как лучше организовать движение вслед за разрывами наших снарядов. Прощаясь со мной, командир роты сказал запомнившуюся мне фразу:

– Война дело простое, вот только нужно уметь воевать!

Он был, конечно, прав. Наши бойцы были еще новичками в бою, а против них находилась хорошо обученная, отборная японская пехота.

Вскоре артиллерия повторила свой налет, рота поднялась и с криками "ура" захватила бархан.

Так накапливался опыт тесного взаимодействия артиллерии с пехотой. У красноармейцев крепла вера в мощь своей артиллерии и точность её огня.

Мне довелось быть свидетелем интересного боевого эпизода. После непродолжительной артиллерийской подготовки стрелковая рота поднялась в атаку, вклинилась в оборону противника, но вдруг ее левый фланг заколебался: застрочил уцелевший японский станковый пулемет. Вся рота залегла, продолжая вести огонь из ручного оружия. Казалось, назревала очередная неудача. В это время с бокового наблюдательного пункта мы увидели, как из ближайшего тыла к позициям роты, высоко подымая пыль, на большой скорости двинулся не то танк, не то бронеавтомобиль. Вскоре оказалось, что это тягач "Комсомолец" с 45-миллиметровой пушкой на прицепе. В кузове тягача строго по уставу сидел орудийный расчет. Подойдя поближе, тягач остановился, бойцы спрыгнули на землю, мгновенно привели орудие к бою и открыли огонь по пулемету противника. После 2-3 выстрелов пулемет был уничтожен. Рота немедля пошла в атаку и выполнила задачу.

Командование группы решило наградить отважных артиллеристов. Трое суток разыскивали отличившийся орудийный расчет. Дело в том, что командир орудия действовал по своей инициативе и теперь опасался, как бы его не наказали за самовольство. И только когда бойцам разъяснили существо их подвига, доблесть их командира, проявившего решительность и похвальную самостоятельность в бою, отважный расчет удалось найти. Весь личный состав его был награжден. О делах этого орудийного расчета узнали войска как об образце взаимодействия артиллеристов с пехотой.