Текст книги "На службе военной"

Автор книги: Николай Воронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

В случае успеха полигонных испытаний заказывалась малая серия опытного образца, которая поступала уже на войсковые испытания. В войсковой обстановке образцы проверялись авторитетной комиссией под председательством крупного специалиста-артиллериста.

Строгая и надежная система разработки, производства и проверки опытных образцов вооружения способствовала оснащению советской артиллерии добротной боевой техникой. Может быть, некоторые из наших орудий не были столь красивыми, как иные заграничные. Но в боевых качествах их сомневаться не приходилось.

Конечно, трудностей встречалось немало. Допускались и ошибки. Однажды прокатилась волна преждевременных разрывов снарядов при стрельбах на полигонах. Для выяснения причины была назначена комиссия под моим председательством, в которую вошли В. Д. Грендаль, И. А. Серов и другие специалисты. Как всегда бывает в таких случаях, сразу найти виновников оказалось трудно.

Комиссия проверила работу ряда заводов, производивших артиллерийские боеприпасы. На новых заводах ведущей силой были молодые инженеры и техники и еще более молодые рабочие и работницы, которым не хватало знаний и сноровки. Техническое оснащение заводов не всегда умело использовалось.

На заводах, производивших корпуса снарядов, мы обнаружили, что приемка продукции отделами технического контроля и представителями от армии ведется по старинке, на глазок, на ощупь.. По указанию комиссии большая партия уже принятых корпусов была подвергнута проверке гидравлическим способом. Некоторые из корпусов сразу же дали течь. Это был явный брак. Если корпус пропускает жидкость, то пороховые газы при выстреле, развивающие огромное давление, тем более смогут проникнуть во внутреннюю часть снаряда. Неизбежен преждевременный взрыв, возможно, даже в самом стволе орудия, что грозит его разрушением, человеческими жертвами.

Очень ответственная задача возлагалась на работниц, проверявших головные части снарядов. Они должны были выявлять возможные трещины или "волосовины" зачатки трещин. С этой целью головка снаряда опускалась в специальную жидкость, в которой дефекты на металле проявлялись нагляднее. Мы заинтересовались этой стадией контроля. И опять обнаружили значительный процент брака в уже принятой продукции, В беседе с девушками-контролерами было установлено, что первые два – четыре часа их работа идет хорошо, а потом глаза устают и замечать дефекты становится все труднее.

Разобрались мы и в качестве наполнения корпусов снарядов взрывчаткой. И здесь мы нашли нарушения технологического процесса. Когда мы ночью проходили с директором завода по шнековальному цеху, я пошутил:

– Насмотревшись на ваше производство, я не буду удивлен, если в одном из снарядов мы найдем зашнекованного кота.

Директор тяжело вздохнул и серьезно ответил:

– Нет, этого быть не может.

Проверили мы и процесс производства взрывателей. Дело это не простое. Известно, что современный взрыватель в снаряде – механизм поточнее и посложнее, чем карманные или ручные часы. Какие бы мудреные часы ни были, их всегда можно исправить, заменить детали, отрегулировать. Взрыватель же не исправишь, и сработать он должен точно, независимо от того, когда будет пущен в дело: сегодня или через десятки лет. В производстве взрывателей тоже допускались отступления от инструкций. У контролеров в руках мы увидели напильники: если деталь не подходила, они просто слегка ее подпиливали без всяких измерений. И это там, где ошибка в десятые, даже сотые доли миллиметра недопустима! Все это делалось в целях скорейшего выполнения плана. Мы взяли 10 тысяч взрывателей, готовых к отправке, и направили в другой город на такой же завод для их разборки и тщательной проверки. Обнаружились сотни случаев производственного брака с отклонением от рабочих чертежей и установленных допусков. Одних удлиненных жал выявили 114. Только этот дефект мог дать 114 преждевременных разрывов!

В заключение комиссия провела многочисленные опытно-экспериментальные стрельбы. Они воочию доказали, что конструктивно боеприпасы безупречны, но качество их изготовления необходимо улучшить.

Комиссия потребовала наладить технологический процесс, повысить техническую грамотность работников, решительно поднять трудовую дисциплину, внедрить новые, прогрессивные методы контроля. Производственники поняли свои ошибки и приложили все силы, чтобы выпускать продукцию высокого качества.

Недостатки, выявленные нами, были серьезными. После нашего доклада комитету обороны кое-кто стал высказывать мнение, что за такие промахи виновников надо жестоко наказать. Предлагали снять с работы некоторых директоров, главных инженеров, главных технологов. Эти настроения были и у некоторых членов нашей комиссии.

Но мне и моему заместителю по комиссии В. Д. Грендалю было ясно, что наказанием мало поможешь делу. Снять и наказать людей просто, а где взять в данное время лучших специалистов? Как бы не променять кукушку на ястреба!

Пришлось взять под защиту многих руководящих работников заводов. Наши выводы и предложения были приняты и утверждены. Все остались на местах. Производство артиллерийских боеприпасов вскоре было хорошо налажено.

Мне много раз приходила в голову мысль о том, что история с преждевременными разрывами снарядов могла быть создана и умышленно, чтобы поколебать нашу уверенность в пригодности производимых артиллерийских боеприпасов. Представьте себе, если бы мы стали наспех вносить изменения в чертежи, необоснованно браковать снаряды с точки зрения конструкции и многого другого – все это могло привести к тому, что наша артиллерия к началу войны при отличной материальной части осталась бы без боеприпасов. Комиссия своей добросовестной работой, таким образом, внесла свой вклад в укрепление обороноспособности страны. А сколько труда это нам стоило! Ведь в наш адрес сыпались заявления, предупреждения, анонимки поднявших голову клеветников, склочников, болтунов и шептунов, обливавших грязью честных работников.

Вспоминается случай с пулеметными патронами для самолетов-истребителей. Вдруг ни с того ни с сего авиационные пулеметы системы "ШКАС" стали часто давать осечки.

По поручению Народного комиссара обороны С. К. Тимошенко нам пришлось заняться этим делом. Мы организовали опытные стрельбы. Они показали, что все сомнительные патроны в обычных винтовках, ручных и станковых пулеметах сухопутных войск работают безотказно, а в авиационных пулеметах продолжают давать осечки. Выявилось и то, что есть какие-то партии патронов, которые не дают осечек при стрельбе из "ШКАС". Но какие и почему – этого никто не мог точно установить.

На очередном заседании комиссии я обратил внимание на лежащие на столе образцы боевых капсюлей. Стал внимательно их рассматривать и обнаружил одну деталь: фольга в месте крепления с капсюлем была покрыта красным или черным лаком. Красный лак был импортным, а черный – отечественным. Провели новые стрельбы. Капсюли, покрытые импортным лаком, не давали осечек. Вторые, наоборот, дали осечки.

Все патроны с капсюлями, покрытыми черным лаком, были немедленно изъяты из ВВС и переданы для использования в сухопутные войска. Военно-воздушные силы стали снабжаться патронами с капсюлями, покрытыми красным лаком. Комиссия предложила также провести тщательные исследования качества отечественного лака. Оказалось, что наши химики не доработали: лак, предложенный ими, вредно влиял на фольгу. Было предложено срочно устранить этот дефект. Вскоре создали новый лак, вполне отвечающий предъявляемым к нему требованиям. Осечки прекратились.

Участие в ответственных комиссиях хотя и отнимало много времени, но зато обогащало знаниями и опытом в различных областях артиллерийского вооружения и боевой техники.

За Днестром

Во второй декаде июня 1940 года Народный комиссар обороны приказал мне немедленно выехать в Киевский особый военный округ и оказать помощь артиллеристам. Моим попутчиком был В. Д. Грендаль, ехавший с подобным же поручением в Одессу. Хотя конкретные задачи мы должны были получить на месте, оба догадывались, что наша скоропалительная командировка безусловно связана с событиями на румынской границе. Так и оказалось.

Получив полную ориентировку от командующего войсками Киевского округа, я без промедления направился в группу советских войск, приведенных в предбоевое положение в районе Коломыя.

Артиллерийские начальники выехали на советско-румынскую границу для изучения местности. Начальник артиллерии группы войск на этом направлении генерал Н. В. Гавриленко и другие артиллеристы старались убедить меня в наличии большого количества долговременных огневых точек на оборонительных рубежах Румынии. Товарищи настолько верили в это, что я с трудом мог удержаться от смеха. Вот к чему может привести плохое знание экономических возможностей противника. Экономика королевской Румынии никогда не осилила бы сложное и дорогостоящее оборонное строительство, о котором говорили мне товарищи. Я показал несколько мест на границе, где рядами стояли убогие деревянные надолбы. Доты и дзоты не могли, конечно, сочетаться с распиленными, не очень толстыми бревнами, небрежно воткнутыми около дороги. Мои доводы, кажется, убедили артиллерийских начальников, они стали реальнее смотреть на оборонительные сооружения румын.

26 июня 1940 года Советское правительство обратилось к правительству Румынии с предложением возвратить Советскому Союзу Бессарабию – выполнить договор, заключенный в марте 1918 года. Правительство Румынии приняло предложение мирным путем решить бессарабский вопрос.

К двум часам дня 28 июня 1940 года советские войска, построившись в колонны для марша, тронулись в путь. Я с двумя сопровождавшими командирами прибыл на шоссе Коломыя – Черновицы, к мосту через небольшую речку непосредственно на границе. По ту сторону уже не было видно ни одного румынского пограничника. Группками собрались местные жители. Мост оказался деревянным, довольно ветхим, он не выдержал бы тяжести наших танков. Саперное подразделение немедленно приступило к ремонту. С того берега подошли несколько молдаван и стали умело помогать нашим красноармейцам. Через некоторое время через мост перешли два старика молдаванина и, низко кланяясь, заговорили на своем языке вперемешку с русским.

Все увеличивающаяся толпа молдаван с обнаженными головами приветствовала своих освободителей. Перед толпой оказался оркестр народных инструментов человек в сорок, который очень хорошо исполнил старинный русский марш "Тоска по родине".

Раздался шум моторов – наша танковая колонна подошла к мосту и точно в 2 часа дня перешла границу. Под радостные возгласы и громкие аплодисменты молдаван проходила кавалерия, мотопехота, артиллерия.

На следующий день на одном из перекрестков я встретил легковую автомашину с двумя румынскими офицерами и переводчиком. Они подошли ко мне и высказали упрек: наши войска движутся слишком быстро. Впервые в жизни мне встретились королевские офицеры-щеголи с подведенными бровями и ресницами, напудренными и подкрашенными лицами, а у одного из них была даже черная мушка на щеке. Персонажи из оперетты, да и только! Объяснил им, что марш наших войск проходит в строгом соответствии с планом, утвержденным обеими сторонами. Советские войска продолжали двигаться за Днестр.

Мирное освобождение Бессарабии и Северной Буковины закончилось парадом советских войск в Кишиневе при большом стечении жителей этого красивого южного города. Ликование освобожденного народа было неописуемо.

Во время парада я обратил внимание на священника в долгополой рясе, с большим красным бантом на груди, в шляпе с большими полями. Он стоял на придорожной тумбе, держась за фонарный столб, и, поднимая правую руку вверх, выкрикивал: "Христолюбивому русскому воинству – ура!", "Русскому солдату ура!", "За Русь святую – ура!"

Когда прошли войска, и мы спустились с трибуны, священник подошел к нам, снял шляпу, поздоровался и тут же задал вопрос:

– Как и на каких основаниях я могу вступить в коммунистическую партию?

Многие не сразу нашли ответ. Выручил член Военного совета округа. Он ответил кратко и вразумительно:

– На общих основаниях, батюшка! Священник поблагодарил за ответ и отошел в сторону.

Возвращаясь в Москву, я радовался, что наконец-то ликвидирована вопиющая несправедливость. Народы, населяющие Бессарабию и Северную Буковину, освобождены, и теперь они смогут зажить полнокровной жизнью в братской семье народов Советского Союза.

Новые назначения

Совсем случайно мне стало известно, что заместитель Народного комиссара обороны начальник ГАУ Г. И. Кулик и заместитель начальника Генерального штаба И. В. Смородинов разрабатывают проект ликвидации должности начальника артиллерии Красной Армии и его аппарата и передачи их функций в ГАУ. У меня не укладывались в голове эти неразумные предложения. Недавно только закончилась советско-финляндская война, которая подтвердила возросшую роль и значение артиллерии в современной войне.

Вскоре меня официально предупредили, что вопрос уже решен высшими инстанциями. Я получил извещение прибыть на заседание в Кремль.

Главным докладчиком был генерал И. В. Смородинов. Его дополнил Г. И. Кулик. На стене висела большая схема организации нового ГАУ. Она доказывала, что без начальника артиллерии можно вполне обойтись. Ряд его функций переходят к ГАУ, другие, видимо, в ведение Генерального штаба.

Я выступил против, но мой единственный "глас" оказался "вопиющим в пустыне". После этого снова выступил Г. И. Кулик и в своей витиеватой речи попросил учесть, что ему пора перейти работать на другое направление и поэтому нужно освободить его от работы в ГАУ. Куда он метил – этого он не сказал, но пояснил, что его перемещение соответствовало бы его высоким оперативным познаниям и опыту работы, что у него выработан большой оперативный "нюх". Кулик внес предложение назначить меня начальником нового ГАУ.

Я попросил снять мою кандидатуру, так как не согласен с новой структурой, и предложил оставить на этой должности Г. И. Кулика: пусть на деле докажет полезность предлагаемых им новшеств.

Большую ошибку я тогда допустил, что не отстоял свою точку зрения.

Начальником ГАУ был утвержден Г. И. Кулик, я – его первым заместителем, Г. К. Савченко – вторым, В. Д. Грендаль – третьим.

Моя работа в роли первого заместителя начальника ГАУ была не из легких, она требовала большого внимания и настороженности. Г. И. Кулик был человеком малоорганизованным, много мнившим о себе, считавшим все свои действия непогрешимыми. Часто было трудно понять, чего он хочет, чего добивается. Лучшим методом своей работы он считал держать в страхе подчиненных. Любимым его изречением при постановке задач и указаний было: "Тюрьма или ордена". С утра обычно вызывал к себе множество исполнителей, очень туманно ставил задачи и, угрожающе спросив "понятно?", приказывал покинуть кабинет. Все, получавшие задания, обычно являлись ко мне и просили разъяснений и указаний.

В столь же тяжелых условиях находились Г. К. Савченко и В. Д. Грендаль. Мы часто составляли "триумвират" и коллективно добивались положительных решений от своего начальника.

С большим трудом удалось доказать необходимость создания противотанковых артиллерийских соединений. Гитлеровские захватчики уже более года на полях Европы широко демонстрировали массированное применение танков. Нам надо было готовить надежные артиллерийские заслоны против них. Наконец удалось убедить командование.

Вышла в свет директива о формировании десяти артиллерийских противотанковых бригад – первых специальных соединений, предназначенных для борьбы с танками противника.

Формирование велось ускоренными темпами. Большое внимание уделяли подбору руководящих кадров. На должности командиров этих бригад были назначены лучшие, наиболее способные артиллеристы. Приняты меры, чтобы весь личный состав соответствовал своему назначению. Спешно разрабатывались указания по боевому применению формируемых соединений. Бригады получали новейшие артиллерийское вооружение и боевую технику.

Все, казалось, шло хорошо. Но вдруг появилась новая директива – о прекращении формирования бригад.

Кто был инициатором этого вредного мероприятия, мне не известно.

Много понадобилось времени, чтобы добиться отмены этого документа. Некоторые бригады, далеко не закончив вторичного формирования, втянулись в бои начавшейся Великой Отечественной войны. Тем не менее они сумели доказать целесообразность своего существования. Бригады дрались геройски.

А у меня опять несчастье: обострилась болезнь – последствия автомобильной катастрофы. После лечения направили в санаторий "Барвиха". Несмотря на всякие запреты, тайно от медицинского персонала рецензировал научные труды, касающиеся нашей артиллерии. Я имею в виду труд Академии имени М. В. Фрунзе под редакцией В. Д. Грендаля и труд Артиллерийской академии имени Ф. Э. Дзержинского под редакцией А. К. Сивкова. Оба труда имели большое значение для подготовки кадров командного состава артиллерии. Мне хотелось, чтобы в этих книгах не было ошибок. Многие из моих замечаний были учтены.

Пока я лечился, состоялся очередной сбор начальников артиллерии округов. Руководил им Г. И. Кулик и, конечно, допустил ряд ошибок. Он, например, абсолютно незаслуженно дискредитировал наши новые правила стрельбы наземной артиллерии, разработанные большим коллективом специалистов на основе результатов многих опытных стрельб. На сборе Кулик обещал вскоре издать другие правила стрельбы. Вызвал к себе работника, занимавшего небольшую должность в арткоме ГАУ, и приказал ему в две недели заново разработать правила и представить их на утверждение. Офицер пришел ко мне в большом расстройстве, ибо ему поручили явно непосильную задачу. Недоразумение было ликвидировано после моей длительной беседы с Г. И. Куликом с глазу на глаз.

Как-то в "Красной звезде" я прочел насторожившую меня статью по стрельбе артиллерии.

Очень не хотелось, чтобы на страницах нашей печати разбалтывалось то, над чем мы работаем. Ко мне то и дело. обращались с настойчивыми просьбами представители военных газет и журналов, уговаривали поделиться с читателями боевым опытом, думами и пожеланиями на будущее. Настойчиво требовали статей. Но я оставался непреклонен. И правильно делал! Фашистская Германия многого не знала тогда о нашей артиллерии и не учла ее возможностей в своих планах "блицкрига".

В начале 1941 года проверялось качество артиллерийской подготовки в Академии имени М. В. Фрунзе. Выяснилось, что слушатели – общевойсковые командиры – слабо изучают вопросы боевого применения артиллерии. Эта проверка помогла руководству академии исправить крупные недостатки в учебном процессе.

Продолжалась разработка проекта нового Полевого устава. В канун Великой Отечественной войны на моем столе лежала уже 17-я верстка этого проекта. Работа нашей комиссии протекала медленно. Нередко менялись председатели комиссии, они иногда начинали все заново – тогда приходилось возвращаться к уже принятым статьям и разделам устава, вносить бесконечные, зачастую несущественные, поправки. Это задерживало выход в свет важнейшего документа.

В конце мая 1941 года меня вызвали в ЦК партии и предложили согласиться с возможным моим назначением на должность начальника Главного управления противовоздушной обороны страны. Это было полной неожиданностью. Мне не хотелось уходить из артиллерии, которой я отдал много лет своей жизни.

Тепло и дружески говорили со мной, подчеркивая всю важность дела, которое мне поручалось.

– Вы должны взяться за эту работу всерьез и надолго. Вообще-то все уже предрешено, мы ждем только вашего согласия.

– А если его не будет? – спросил я.

– Все равно вы будете назначены, Николай Николаевич.

Мне оставалось сказать, что я согласен.

19 июня, за трое суток до начала войны, я вступил в должность начальника Главного управления ПВО.

Всегда на новой работе бывает масса трудностей, но на этот раз они были особенно многочисленны. Больше всего тревожило, что некоторые военные товарищи не понимали значения ПВО в современных условиях. С первых же дней многое казалось поставленным не так, как должно бы быть. Но я не спешил с окончательными выводами: надо же во все вникнуть, глубоко изучить новое дело. Тем не менее, сразу же взялся за повышение боевой готовности войск ПВО. Я был охвачен стремлением как можно быстрее сделать противовоздушную оборону страны отвечающей современным требованиям.

Система управления войсками ПВО была весьма нестройной. Так, например, вся служба воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС) находилась в ведении непосредственно главного штаба ПВО в Москве, а все активные средства противовоздушной обороны подчинялись командующим военными округами и лишь по вопросам специальной подготовки – начальнику Главного управления ПВО. Это, конечно, не способствовало четкости и оперативности в управлении.

Мне и моим ближайшим помощникам – генералам Н. Н. Нагорному, А. А. Осипову и корпусному комиссару П. К. Смирнову пришлось засучив рукава взяться за дело.

Над Родиной смертельная опасность

Роковые просчеты

Очень тревожно было на душе. Война надвигалась с каждым часом – об этом сигнализировали донесения с границы, сводки ВНОС, сообщения о перелетах немецких самолетов. А в наркомате обороны обращали мало внимания на угрожающие симптомы.

Странным кажется, почему наше руководство, зная о нарастающей военной опасности, не сочло нужным собрать наиболее ответственных начальников наркомата обороны, чтобы обменяться мнениями о создавшейся военно-политической обстановке.

В апреле, мае, июне в Генеральном штабе составлялись документы большой важности. В них сообщалось о больших оперативных перевозках немецких войск к нашим западным границам с перечислением номеров корпусов, пехотных и танковых дивизий. Авторы этих документов не делали четких выводов, а ограничивались лишь голой констатацией фактов. Было ясно, что Генеральный штаб не рассчитывал, что война может начаться в 1941 году. Эта точка зрения исходила от Сталина, который чересчур верил заключенному с фашистской Германией пакту о ненападении, всецело доверялся ему и не хотел видеть нависшей грозной опасности.

Между тем тревожных данных было немало. Наши люди, побывавшие в Германии, подтверждали, что немецкие войска движутся к советским границам. Мало того, даже Уинстон Черчилль нашел нужным еще в апреле предупредить Сталина об опасности, грозящей Советскому Союзу со стороны фашистской Германии.

Итак, за два месяца до начала войны Сталин знал о подготовке нападения на нашу страну. Но он не обращал внимания на все тревожные сигналы.

Несмотря на свою занятость, я урывками по ночам стал составлять проект докладной записки начальнику Генерального штаба. Собирал все данные о вероятном противнике, анализировал их, намечал предложения общего порядка и отдельно – по вопросам ПВО. Над проектом я мог работать только сам, не привлекая никого, и даже решил представить документ, написанный от руки.

Надеялся полностью закончить работу к 25-26 июня. К утру 22 июня у меня был только карандашный черновик в весьма сыром виде, с уймой помарок.

Как жалел я после, что поздно взялся за свою докладную записку!

Я в то время не знал, есть ли у нас хоть какой-нибудь оперативно-стратегический план на случай войны. Знал лишь, что "План-система артиллерийского вооружения и боевой артиллерийской техники" все еще не был утвержден высшими инстанциями, хотя первый его вариант был разработан в 1938 году. В практической работе мы руководствовались этим неутвержденным проектом, действовали на свой страх и риск.

Многие вопросы волновали в эти предвоенные дни. Было известно, например, что наши войска, стоявшие на западных границах, не выводились на свои рубежи обороны в приграничную полосу из-за боязни спровоцировать войну. Но вместе с тем в это же время осуществлялись большие оперативные перевозки войск из глубины нашей страны к западным границам. Шли сюда небоеспособные части, которые нуждались в людских пополнениях, оснащении вооружением. Вдогонку им двигались многочисленные транспорты с техникой и боеприпасами. Это большое оживление на железных дорогах легко могло быть вскрыто агентурой противника и его воздушной разведкой.

Тут было явное противоречие. Зачем было бояться выдвигать наши войска непосредственно к границам и развертывать их на этих рубежах, если мы уже в это время совершали большие оперативные перевозки, сосредоточивали войска в определенных районах?

Военно-воздушные силы совершенно неоправданно размещались по мирной дислокации. Почему нельзя было под видом обычных учений рассредоточить их по полевым аэродромам, а всю истребительную авиацию приграничных округов нацелить на противовоздушную оборону войск, командных пунктов и важных тыловых объектов?

Как могло наше руководство, не построив нужных оборонительных полос на новой западной границе 1939 года, принять решение о ликвидации и разоружении укрепленных районов на прежних рубежах?

Прямые указания сверху – ни в коем случае не идти на провокации гитлеровцев порождали смехотворные нелепости. Многие наши части, находившиеся в приграничных округах, перед началом войны не имели даже винтовочных патронов, не говоря уже о боевых снарядах. Не без ведома Генерального штаба средства механической тяги в это время изымались у артиллерийских частей и использовались на строительстве укрепленных районов вдоль новой западной границы. В результате орудия остались на "приколе", их невозможно было применить в неожиданно развернувшихся боях.

Впрочем, нашлись командиры, которые по собственной инициативе держали свои части в боевой готовности. Например, 16-й стрелковый корпус Прибалтийского военного округа к маю 1941 года скрытно подготовил главную полосу обороны вдоль государственной границы. Артиллеристы корпуса, обеспокоенные усиленным сосредоточением немецко-фашистских войск в этом районе, подвезли на огневые позиции боеприпасы. Командование округа, узнав об этом, приказало вернуть боеприпасы обратно на склады. Артиллеристы, с разрешения командующего армией, не сдали боеприпасы.

Командование корпуса и армии располагало тогда точными данными, что в этом районе одному нашему корпусу противостоят три немецких. Обстановка была грозная. Вот почему командование армии и корпуса не выполнило приказ командующего округом.

Когда на рассвете 22 июня 1941 года фашистская Германия начала войну, войска 16-го корпуса смело приняли бой и успешно отразили атаки противника.

Артиллеристы, заранее обеспечив себя боеприпасами, умело вели борьбу с гитлеровскими танками и нанесли врагу большие потери.

Есть основания предполагать, что подобные случаи инициативных действий были и в других приграничных округах, но они, конечно, не могли оказать решающего влияния на ход боевых действий. Возможности для организации отпора врагу были упущены нами в роковые предвоенные месяцы.

Особенную тревогу переживали тогда мы, руководящие работники ПВО. Широкая сеть постов ВНОС подробно сообщала обо всех полетах немецких разведывательных самолетов над территорией наших приграничных округов. Эти данные наносились на специальные карты и немедленно докладывались в Генеральный штаб. Очень часто нам отвечали: "Уже знаем. Не беспокойтесь".

Мы имели категорическое приказание не открывать огня по немецким самолетам. Наши истребители получили указание: в случае встречи с немецкими самолетами не трогать их, а предлагать им приземлиться на любой из наших аэродромов. Однако такие предложения немцами, конечно, не принимались, они спокойно уходили на свою территорию, на прощание помахивая рукой нашим летчикам.

По приказу командующего войсками Прибалтийского военного округа Ф. И. Кузнецова вводилось затемнение городов и отдельных объектов, имеющих военное значение. Я сразу же по телефону доложил об этом начальнику Генерального штаба Г. К. Жукову, чтобы получить разрешение на проведение таких затемнений и в других приграничных округах. В ответ услышал ругань и угрозы в адрес Кузнецова. Через некоторое время командующему Прибалтийским округом было дано указание отменить этот приказ.

За несколько дней до начала войны я случайно встретился в Москве с командующим войсками Белорусского военного особого округа Д. Г. Павловым, которого я хорошо знал по совместной работе в наркомате обороны и по боям в Испании.

– Как у вас дела? – спросил я его.

– Войска округа топают на различных тактических батальонных и полковых учениях, – ответил Павлов. – Все у нас нормально. Вот воспользовался спокойной обстановкой, приехал в Москву по разным мелочам.

В таком благодушном настроении находился командующий одним из важнейших приграничных военных округов.

В тот же день я был на приеме у заместителя наркома обороны Г. И. Кулика. Разговор коснулся последних сводок Генерального штаба о продолжающемся усиленном сосредоточении немецких войск, их штабов и тылов у наших западных границ. Данные были правдивыми – в них указывались номера немецких корпусов, пехотных и танковых дивизий. Кулик по этому поводу сказал:

– Это большая политика, не нашего ума дело!

И это говорил заместитель наркома обороны!

Сталин по-прежнему полагал, что война между фашистской Германией и Советским Союзом может возникнуть только в результате провокации со стороны фашистских военных реваншистов, и больше всего боялся этих провокаций. Как известно, Сталин любил все решать сам. Он мало считался с мнением других. Если бы он собрал в эти дни военных деятелей, посоветовался с ними, кто знает, может быть, и не произошло бы трагического просчета.

Сталин, безусловно, совершил тогда тягчайшую ошибку в оценке военно-политической обстановки, и по его вине страна оказалась в смертельной опасности.

Огромных жертв стоила советскому народу эта ошибка.

Во многом был виновен и Молотов, с декабря 1930 года занимавший должность Председателя Совета Народных Комиссаров и председателя Совета труда и обороны, а с мая 1939 года по совместительству и Народный комиссар иностранных дел.

Невольно вспоминается, с какими трудностями решались некоторые вопросы, связанные с обороной, на заседаниях, проводимых Молотовым в канун Великой Отечественной войны. Он тоже должен держать ответ за то, что мы пришли неподготовленными к войне.

Если бы вероломно напавшие на нас немецко-фашистские захватчики на рассвете 22 июня 1941 года встретили организованный отпор наших войск на подготовленных оборонительных рубежах, если бы по врагу нанесла удары наша авиация, заблаговременно перебазированная, рассредоточенная на полевых аэродромах, если бы вся система управления войсками была приведена в соответствие с обстановкой, мы не понесли бы в первые месяцы войны столь больших потерь в людях и боевой технике. Тогда ход войны сложился бы совершенно иначе. Не были бы отданы врагу огромные территории советской земли, народу не пришлось бы переносить столько страданий и тягот.