Текст книги "Джек Восьмеркин американец [3-е издание, 1934 г.]"
Автор книги: Николай Смирнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)
Дождь перестал в субботу, к обеду, а в воскресенье утром выглянуло даже солнце. Густое, осеннее небо отразилось в лужах, и было похоже, что кто-то растерял по дороге голубые платки. Дул сильный ветер, и грязь быстро подсыхала. Теперь она больше не мешала автомобилю ехать вперед, хотя машина и была перегружена. Кроме Чарли, в ней сидели Летний, Николка, Капралов и Маршев. Большой кусок красной материи на двух палках тормозил движение. Он надулся, как пузо. Надпись однако можно было разобрать:
СДАЕМ ИЗЛИШКИ ХЛЕБА ГОСУДАРСТВУ.
За большим дубом, когда автомобиль повернул к Чижам, плакат, громко хлопнув, вывернулся и начал действовать, как парус; теперь ветер дул в направлении движения и помогал машине итти.
За автомобилем, на некотором расстоянии, ползли шесть подвод коммуны с мешками, а за подводами шагали коммунары. В общем колонна подвод была похожа на настоящий красный обоз, и в таком виде не стыдно было пройти через Чижи.
У старого дуба, когда красный парус начал помогать движению машины, Николка знаками попросил Чарли прибавить ходу. Автомобиль сильно опередил подводы, въехал в Чижи и остановился перед избой Петра Скороходова.
Прибытие автомобиля, да еще с лозунгом, расшевелило Чижи. К машине начали собираться сначала ребята и девушки, а потом взрослые.
Был праздник. Девки в желтых и розовых кофтах расположились в отдалении, щелкали подсолнушки и молча глядели на машину. Ребята, наоборот, лезли под колеса пробовали упругость шин, висли на подножках. Когда народу собралось порядочно, Николка рявкнул гудком и, поднявшись во весь рост, заявил, что сейчас начнется летучий митинг.
Петр Скороходов и несколько членов «Умной инициативы» вынесли лавку и уселись тут же у избы, недалеко от машины. Пришли члены сельсовета во главе с Советкиным, красивым низкорослым мужичком.
Капралов, в качестве председателя, объявил собрание открытым и предоставил слово Николке.
Николка говорил недолго, но горячо. Он разъяснил крестьянам, какое большое значение имеет каждый лишний мешок зерна для советского государства. За хлеб дают нам буржуи машины, и это важно, потому что голыми руками работать невыгодно. Крестьянин без машины все равно что последний жук или вошь. А машинами хоть весь мир запахать можно. Вот почему «Новая Америка» сдает хлеб сверх нормы. Но этого мало. И коммуна вызывает «Умную инициативу» поддержать начинание. Ну-ка!
Николка замолчал и посмотрел на правление «Умной инициативы».
Петр Скороходов бойко вскочил на лавку, раскланялся во все стороны и ответил с усмешкой:
– Благодарим товарищей коммунаров за приглашение. Считаем, что действует «Новая Америка» похвально и правильно. Только вот ответить на ваш вызов мы не можем. Дело в следующем: хлеб-то мы уже разделили. Как будет новый урожай в будущем году, обязательно свезем подводы три, а может и четыре. А пока не взыщите, поздно приехали.
На этом и кончилась ответная речь Скороходова. Он соскочил с лавки, подошел к автомобилю и уже попросту начал расспрашивать, много ли коммуна везет хлеба на пункт.
Николке не пришлось отвечать на вопрос. Как раз в это время обоз из шести подвод подошел к дому Скороходова. На мешках, на первой телеге, сидел Яков Восьмеркин. В этот момент он был меньше всего похож на председателя коммуны. Он был занят только своей лошадью, которую подхлестывал, и дергал вожжами. Подводы остановились полукругом у автомобиля.
Петр Скороходов и чижовские мужики пошли вдоль возов, щупая каждый мешок в отдельности. Им казалось, что коммуна надувает их, и в мешках не зерно, а мякина. Но хлеб на возах был самый настоящий, и мужикам ничего не оставалось сказать. Они только кряхтели и поглаживали бороды. Ребята помоложе, наоборот, высказывали свои соображении вслух:
– Это вот да… Заработала, значит, «Америка»! Не то что мы, без прибыли, соплей накрываемся. От бедности столько хлеба не повезешь…
Яшка Восьмеркин не простил еще Скороходову весенних боев и подвохов. Он никогда не разговаривал с ним и не здоровался, – делал вид, что не замечает. Но теперь, когда Петр Павлович начал бесцеремонно ощупывать мешки на его возу, Джек не выдержал и неожиданно хлестнул лошадь. Байрон дернул, и телега осью зацепила Петра за сапог. Петр чуть не упал, покраснел от злости и начал кричать:
– Ну что ж, поезжайте дальше, товарищи! Не почему-нибудь говорю, а добра вам желаю: хлеб до темноты не успеете сдать.
Антон Козлов, горячий мужик, недавно вернувшийся в Чижи из Красной армии, вскочил на подножку автомобиля и закричал:
– Позвольте мне, граждане, слово сказать! Каждый может видеть свободно в настоящее время, какая есть суть в артели «Умная инициатива» и ее председателе. Заработать хотят и поскорей разделить. Прямо скажу: так мы социализма не достигнем. Какая наша задача по этому случаю? А вот какая. Надо нам, советским элементам сельца Чижи, соединиться в особую артельку и другую политику повести, против кулацкого духа. Название артельке дадим искреннее: «Кулацкая гибель». Вот мое предложение по случаю красного обоза.
Выступление Козлова заинтересовало крестьян победнее. Они протиснулись к автомобилю, развязали языки.
Послышались крики:
– Совершенно правильно, Козлов, говоришь! «Умная»-то она умная, только в свой карман. Поди-ка без лошади в нее запишись: нипочем! Свою артель и составим!
Тут заговорил Зерцалов, высокий черный мужик, член сельсовета, Зерцалов был солдатом в империалистическую войну и много горя хлебнул: отсидел в немецком плену три года, потом получил рану на гражданской, и рука у него не сгибалась. Мужики уважали его за строгость и рассудительность.
– Вот что, други, – начал он низким голосом. – Как я понимаю политику советской власти, Козлов абсолютно неправильно возражает. Нельзя раскол в артельное дело вносить, членов распылять. Так мы до товарности никогда не доберемся. Надо иной выход, други, придумать…
Он на минуту умолк, и Петр Скороходов воспользовался этим. Вскочил на лавку и заговорил опять:
– Всецело поддерживаю выступление товарища Зерцалова. Не нужно нам другой артели, наша никому в приеме не отказывает. Пиши заявление и входи. Такая моя точка зрения, да и город так смотрит. Вон московский товарищ может подтвердить.
Петр показал на Летнего и сел. Мужики повернулись к писателю. Очки блеснули в автомобиле. Летний медленно поднялся и, прежде чем говорить, потер себе нос, подумал, вздохнул:
– Пожалуй, что правильно говорит гражданин Скороходов, – начал он негромко.
– И на том спасибо! – насмешливо крикнул Козлов. – А еще Москва!
Крестьяне начали переглядываться, подходить поближе. Николка сощурился и посмотрел на Летнего вопрошающе.
– Сейчас поясню, – продолжал Летний. – Существует в Чижах артель, и вот председатель ее перед всеми заявляет, что отказа в приеме нет. Значит, кто хочет хозяйство коллективно вести, должен в эту артель записываться. А если кулацким духом оттуда пахнет, так ваша первая задача – этот дух выкурить.
– Правильно! – воскликнул Николка. – Здорово закручено! Подавай, Козлов, завтра заявление в артель и входи туда с товарищами. Прямая дорога тебе в правление будет. А уж мы тебе, в чем нужно, поможем.
Козлов хотел что-то сказать, но промолчал.
Сережка Маршев, курносый и взлохмаченный, восторженно крикнул:
– А ну, ребята, ради такого случая, неси по ведру зерна! Кто против кулаков, неси зерно, как один человек.
Козлов сейчас же заявил, что выделит от себя хлеба на пункт и подводу даст. Побежал закладывать лошадь. Собрание приумолкло, словно все дожидались чего-то. Скоро Козлов подкатил к обозу. В телеге его лежали пустые мешки горой и один стоял полный.
– От себя цельный мешок жертвую! – закричал Антон во все горло. – Кто следующий, подходи. Да поскорей, а то, ехать надо. Крестьяне побежали по дворам и возвращались с ведрами хлеба. Капралов тут же записывал на щепке, кто сколько дает. Когда все козловские мешки были доверху насыпаны, Николка закричал:
– Вот теперь видать, кто за советскую власть, а кто против! Поехали дальше, товарищи! Вывод ясен!
И начал трубить в гудок.
К коммунарам присоединилось десятка три чижовских крестьян, ребят и девок. Все вместе с обозом двинулись на станцию. Подводы растянулись по дороге. Николка и Летний соскочили с машины и подошли к Козлову. Начали тихо толковать, как действовать дальше. Советовали записаться в «Умную инициативу», сколотить большинство и отстранить Петра Скороходова от председательствования. Козлов сначала все возражал, говорил, что трудное это дело, а потом пообещал подобрать своих ребят и записаться в артель группой.
– Только ты, Козлов, того, – сказал Летний, – духом в левую сторону не гни. А то начнешь кур переписывать, мужиков испугаешь. Петя этим воспользуется, беда будет.
– Сам понимаю, – ответил Козлов угрюмо. – Голову ему отвертеть надо, а придется церемонию разводить. Мужики его за разные слова уважают.
Незаметно в разговорах прошли длинную дорогу до станции. Николка уже предчувствовал новые схватки, волновался, размахивал кулаками. Егор Летний советовал действовать с умом, поосторожней. Козлов больше слушал. Осенний свежий воздух бодрил, ребята запели песню. Вдали показалась станция. Здесь, у хлебного сарая, опять начался митинг. Всем хотелось поговорить, порассказать о своих мыслях. Заведующий ссыпным пунктом приветствовал новую деревню и благодарил за подачу зерна. Потом слова попросил Серега Маршев.
– Послушайте, граждане, повесть бедняка-горемыки, – начал он задушевно. – Как я бился много годов без всякого результата и как теперь работаю коллективно с дорогими товарищами…
И Маршев рассказал, как помогла коммуна ему с семьей. Он теперь не только сыт, но даже сапоги себе справил, вторые за всю жизнь. Первые истаскал еще мальчонкой.
Поговорил Маршев и о Петре Скороходове.
– Таких людей только бедняк раскусить может, для зажиточных он свой брат. Занимал я у него проса два раза под проценты, а вот теперь на пункт и ведра хлеба у него не нашлось. Для таких бедняк, как для нас овца: стриги поголей, и все тут.
– Вот именно! – закричал Козлов. – Я ж про то и говорил!
И как раз в этот момент вдали зазвенели бубенчики. Все приумолкли, повернули головы в сторону дороги. Прямо к сараю подкатила парная телега, доверху нагруженная мешками. На мешках сидел Петр Павлович Скороходов в красной рубашке. А сзади него, на двух палках, болталось полотенце с надписью:
УМ. ИНИ. ГОСУДАРСТВУ
Надпись была сделана колесной мазью, наспех, и разобрать ее было трудно.
Петр лихо осадил коней у сарая и закричал с телеги:
– Вот и наш хлебец, товарищи дорогие! Наскребли все-таки для советской власти малость. Чем богаты, тем и рады. Коней запарил, как гнал.
Чижовские мужики грянули «ура» и полезли качать Петра. Тот не отказывался и прямо лег на руки. Пока он летал вверх и вниз, Николка объяснил своим, что привез Петр зерно не иначе, как из хитрости, чтоб не косились люди на «Умную инициативу».
– Что и говорить, хитер чорт! – подмигнул Капралов Летнему. – Но и мы не дураки. Зерно однако примем.
– Да, трудно вам будет с ним управиться, – сказал Летний раздумчиво. – Надо, чтоб ваша коммуна за Чижами наблюдения не ослабляла.
– Само собой, – ответил Капралов и пошел таскать мешки.
Пока зерно вешали и ссыпали в амбар, с чихом и весельем, Егор Летний пошел бродить по путям. Незаметно он добрался до платформы, с платформы прошел в помещение станции. Подошел к телеграфному окошку, потребовал бланк.
На бланке быстро написал:
«До коммуны добрался сносно точка дела хороши составили красный обоз точка классовая борьба обостряется точка задерживаюсь две недели пишу»
Телеграмма была адресована в Москву, редактору газеты.
Производственный план коммуныА все-таки история с ночным отъездом Джека из коммуны не прошла бесследно. Джек как-то притих. Несколько дней ходил сумрачный, не болтал зря и даже с Чарли не разговаривал. Потом поймал Николку Чурасова на дворе, загнал его в угол и сказал, глядя в землю:
– Просьба у меня есть. Прошу на мое место другого председателя выделить.
– Ты что, в обиде, что ль? – спросил Николка.
– Нет, не в обиде, а ошибок наделать боюсь. Сам понимаешь, какие у нас есть коммунары. Приценятся к чему-нибудь, а потом опять расхлебывай.
Николка подумал.
– Что ж, обсудим в ячейке.
Через несколько дней правление предложило Джеку передать дела Василию Капралову. Яшка принес Капралову гонг, которым будил народ, и папку с делами. В папке оказались планы коммуны, набросанные карандашом, и заметки о будущих работах.
Капралов просмотрел все это и сказал:
– Я тебя, Яша, конечно, замещу, но правление просит, чтобы производственный план на будущий год ты составил.
– Хорошо, составлю, – сказал Джек.
– И провести его на собрании должен.
– Проведу.
Джек ушел в светелку и начал готовиться к докладу. А в коммуне пошли разговоры.
Больше всех старалась, конечно, Пелагея. Она шептала направо и налево, что Яшку обидели, и размазывала слезы по лицу. Но не все разделяли ее печаль. Чумаков, Чувилев и Бутылкин, например, считали, что все это к лучшему. Надо немного отдохнуть от Яшки, а то он и зимой спешку разведет. Капралов куда спокойнее, без «американства». А весной – видно будет.
Производственный план коммуны, собственно, должно было сначала обсудить правление, а потом уже общее собрание. Но на этот раз решено было сделать заседание правления открытым, пригласить всех коммунаров и, если разногласий не встретится, утвердить план. Собрались вечером, в конторе, где собирались всегда.
Председательствовал Николка Чурасов. Он сказал несколько слов о том, что коммуна вступает во второй год своего существования, подвел кратко итоги первому году и призвал всех к дружной, сознательной работе. Затем предоставил слово Джеку для доклада по новому производственному плану.
Яшка встал и начал говорить.
Да, конечно, это был уже не прежний Джек, с его размахом, неожиданными предложениями, рискованными замыслами. Время и дела его многому научили. Он сделался осторожным, как Капралов; он уже знал, как мало удается сделать из того, что задумано. Погибший табак не выходил из его головы так же, как недостроенный дом, мастерские и многое другое.
Предложенный Джеком план был более чем скромен, и, несмотря на это, докладчик все время оглядывался на председателя Чурасова. Но Николка ни разу глазом не моргнул, да и моргать было нечего. Речь шла всего-навсего о небольшом увеличении запашки под яровые и о покупке племенного бычка, если удастся. Сеять табак без теплицы не стоит вовсе, опять может быть несчастье, и пропадет весь труд. О достройке старого дома, о силосной башне, о мастерских – ни слова. О новых культурах – тоже.
Доклад разочаровал всех, но каждый понимал, что предложенный план легко выполним и не требует кредитов. Джек кончил и вздохнул, и долго молчали все. Не о чем было спорить: ведь, в сущности говоря, было предложено повторить прошлый год, почти без изменений.
Наконец встал Егор Летний.
Он сделал заявление о том, что, вероятно, весной в коммуне будет свой трактор. Джек равнодушно ответил, что он учитывал это при составлении плана. Без трактора коммуна не вспашет на шести лошадях ста двадцати гектаров.
– А как же силосная башня? – спросил Николка.
– По-моему обойдемся без нее, – ответил Джек. – Для наших коров мы силос и в траншее заготовим. Если бы их больше было, тогда другое дело. Впрочем, как собрание решит. Но учитывать надо, что на башню цемент требуется.
Несколько человек высказалось за постройку башни: надо кирпич со двора в дело пустить, а то он только движению мешает.
Было еще несколько небольших предложений: починить ворота, заколотить досками окна в старом доме и устроить склад, развести свиней. Предложения споров не вызвали. Николка Чурасов поставил на голосование вопрос:
– Кто за план, пока без добавлений?
Руки начали было подниматься, но в это время Чарли крикнул что-то по-английски с камина.
Руки опустились, и все поглядели на Чарли. Джек что-то ответил американцу, и между ними завязался разговор, очень похожий на перебранку.
– Прошу посторонних разговоров не вести! – вмешался Николка.
– Да это не посторонние разговоры, – сказал Джек смущенно. – Чарли говорит, что он хочет тоже высказаться как член коммуны. Оказывается, он составил какой-то план хозяйства и просит его заслушать. А по-моему не стоит ему слова давать. Он условий наших не знает.
– Почему не стоит? – спросил Николка живо. – Это, брат, будет недооценка технических сил. Слово предоставляется товарищу Ифкину.
– Просим! – закричали все.
Чарли, красный от волнения, с синенькой тетрадкой в руках вышел к столу и заговорил. Говорил он быстро и с жаром, все время поднимая глаза к потолку и перебирая ногами, как в танце. Никто ничего не понимал.
– Громче! – закричали из задних рядов.
– Переведи, Яша, – сказал Николка, улыбаясь.
– Чарли говорит, – начал Джек неохотно, – что у нас благословенная земля, необыкновенно чистый воздух и выгодные условия для работы. Он говорит, что в три года здесь можно соорудить форменный рай.
– Ну, рая нам не нужно, ты о деле, – прервал Николка.
Джек взял тетрадку из рук Чарли и начал ее проглядывать. Все следили за ним, затаив дыхание. И вдруг золотые зубы блеснули во рту у Джека. Он улыбнулся, впервые за последние дни. Потом хихикнул, а потом засмеялся громко, но сейчас же оборвал смех.
– В чем дело, доложи! – раздались голоса. – Доложи, пожалуйста!
– Товарищи, – сказал Джек, и все притихли, – вы знаете, что Чарльз Ифкин, американский уборочный рабочий, недавно приехал в СССР. Он, вероятно, думает, что здесь штат Нью-Йорк или Пенсильвания, где можно купить железную дорогу или небоскреб с лифтами на все стороны света. Но ведь у нас здесь не Америка, и, к слову сказать, денег у нас нет. Поэтому, я считаю, плана читать не стоит.
Джек положил тетрадку на стол. Николка сказал горячо:
– Ты нам читай все по порядку, а уж мы сами решим, какие наши возможности. У нас, брат, козырей непочатый угол, хоть и денег действительно нет. Ты о связи с городом подумал, ударную работу учел? А коллективная организация труда? Читай, одним словом.
– Хорошо! – сказал Джек угрожающе. – Я вам сейчас прочту без пропусков, что он здесь начирикал.
– Чарли предлагает, – наконец начал Джек важно, – послезавтра приступить к окончательной отделке старого дома и закончить ее в десятидневный срок. Шесть комнат пустить под жилье, а в большом зале развернуть универсальную мастерскую на двадцать рабочих мест. Он находит, что в наших условиях в мастерской должны работать зимой все, в том числе женщины. Рынок сбыта продукции, по его мнению, обеспечен, прибыль – тоже.
Послышался легкий смех. Вопрос о большом доме для всех был уже снят с обсуждения, а Чарли поднимает его снова. Здорово!
Улыбнулся и Николка. Но Джек, как бы пользуясь случаем, что это вовсе не его предложение, продолжал сухо, по-деловому:
– Чарли предлагает производить в мастерской главным образом мебель, ульи и инкубаторы. Нужный материал, по его мнению, мы можем получить двумя путями. Путь первый: повалить дубы на большой аллее. Он подсчитал, что мы можем вывезти не меньше двухсот пяти дубов, и если устроить сушильню, то на две зимы у нас дуба хватит. Второй путь…
Джек сделал маленькую паузу и вдруг начал говорить дальше совсем другим тоном. Теперь казалось уже, что он сам писал этот доклад и что Чарли здесь ни при чем. Может быть, действительно это были его тайные мысли, которые он не решался высказать. Во всяком случае он больше не скрывал своего восторга.
Он говорил:
– Путь второй – это разобрать избы коммунаров, которые получат комнаты в большом доме: Чарли предлагает произвести разборку в срочном порядке, перекинуть бревна сюда на двор и разогнать их на доски. Таким образом мы получим сухой материал. Он здесь подсчитал, сколько это составит примерно кубических футов древесины, но я думаю, пока это не важно. Он исчисляет прибыль от мастерской за зиму в двадцать тысяч рублей. На эти деньги, по его мнению, мы должны купить будущей осенью сорок хороших коров…
Джек опять остановился, дух у него захватывало. Лицо налилось кровью, руки дрожали.
– Дальше давай! – раздался восторженный крик Маршева.
– Дальше Чарли пишет, – произнес Джек с трудом, – что в большом доме зимой будет, конечно, темно, и поэтому надо теперь же, приступить к постройке электрической станции. Место на реке он выбрал, воду изучил. Он пишет, что если приняться за работу на той неделе, вывезти возов двести камня и сорок дубов из аллеи, то плотину можно соорудить в двадцать дней. К зиме, одним словом, мы будем иметь ток. Здесь у него есть план, как поставить фонари на дворе, но мне кажется, что это уже мелочь…
Как это ни странно, но никто из коммунаров уже не смеялся. Все сидели, как зачарованные, с потными лицами и пристально смотрели на Чарли. Было очень жарко, но никто не обращал на это внимания. Лицо Николки положительно сняло. В полной тишине Джек говорил:
– Затем Чарли предлагает приступить зимой к ремонту теплицы, которая заросла крапивой, вон там, за старым домом. Он пишет, что рамы можно будет сделать в мастерской, а стекла для рам придется выбрать из деревенских изб, которые мы разберем. Он пишет, что если осветить теплицу, электричеством, то мы будем иметь результаты уже в марте. Он имеет в виду свежие огурцы. Дальше – о постройке силосной башни…
Первый не выдержал Капралов. Он закричал на всю комнату, так громко, что лампа мигнула.
– Стой, Яша, стой! А где мы средства возьмем, чтобы с места двинуться? Об этом-то он подумал?..
– Чарли пишет и об этом, – ответил Джек невозмутимо. – Он предлагает завтра продать автомобиль.
– Кому?
– Коммунальному хозяйству, в город. Оказывается, он уже там показывал машину, и за нее дают девять тысяч рублей хоть сейчас. Чарли полагает, что на первое время этих денег хватит.
