Текст книги "Джек Восьмеркин американец [3-е издание, 1934 г.]"
Автор книги: Николай Смирнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)
Часть вторая
Коммуна «Новая Америка»
Глава первая
Егор Летний собирается в колхозРедактор газеты только что пришел на работу и не успел еще шляпу снять, как в его кабинет ввалился писатель Егор Летний.
– Посоветоваться пришел, – заявил Летний добродушно и плюхнулся в кресло. – Решил ехать в колхоз.
– Хорошее делю, – сказал редактор и быстро снял шляпу, как будто поблагодарил Летнего. – Целевая установка есть?
– Есть. Повесть пишу. И хочу я в повести хороший колхоз показать. Литературу-то разную я подчитал, да этого мало. Надо колхозной соли поесть. Только не знаю, куда ехать. Посоветовать можешь?
– Отчего не посоветовать. Колхозов много.
– Мне чтоб получше был и поближе.
– И такие есть.
Минут пять потолковали о разных подмосковных колхозах и коммунах. Летний записал в книжку несколько адресов и собрался было уж уходить, но вдруг редактор спросил его:
– А тебе почему непременно поближе хочется?
– Да времени у меня, понимаешь, мало. А что?
– А то, что я тебя могу направить в одну интересную коммуну. Но это не близко.
– Что за коммуна?
– Да как тебе сказать… По чистой совести, я сам о ней почти ничего не знаю. Но ручаюсь: если она существует, то должна быть интересной. Ты вот послушай. Года два назад сюда, в эту комнату, явился ко мне из Америки парень с золотыми зубами. Прекрасно помню зубы, а вот фамилию его позабыл. Он пришел сюда голодный и попросил прежде всего поесть. Мы его тогда накормили, обнадежили. Потом он ночевал у меня и ночью рассказал свою историю.
Редактор замолчал и улыбнулся.
– Ну?
– Рассказал он мне свою историю… История прелюбопытная. Он попал в Америку случайно, во время гражданской войны. Красный крест его туда затащил вместе с другими ребятами. Те-то уехали, а он отбился. Бродяжничал там, выучил язык, потом работал на фермах и совсем американцем сделался. Только вдруг потянуло его сюда, в СССР.
– Зачем?
– Курьезная история! Он, видишь ли, задумал здесь обзавестись своей собственной фермой. Прослышал, что земля у нас национализирована, и прикатил. В Америке-то ведь за землю заплатить большие деньги надо, а у нас – даром. Ну вот… Сам он был из заволжских крестьян, не помню уж, какой деревни. Я ему тогда помог выехать из Москвы на родину, два червонца дал. Он обещал писать в газету о деревенских делах, но не прислал ни одной корреспонденции. Вот, собственно, и все.
– Что и говорить, интересно. Но не понимаю, при чем же здесь коммуна?
– Очень просто. Этой весной я получил от него огромнейшую телеграмму.
– Ну и что же?
– Из телеграммы я понял, что он уже стоит во главе коммуны. Они даже трактор откуда-то достали, и вот как раз во время сева у них что-то приключилось. Во всяком случае американец мне телеграфировал, что лежит на полу, связанный кулаками, и очень беспокоится, что пахота сорвется. Копия телеграммы была адресована губернскому прокурору. Одним словом, судя по всему, он уже успел освоиться…
– Ну и чем все кончилось?
– Не знаю. Думаю, что коммуна процветает. Ведь он мечтал о механизированном хозяйстве, об электрической дойке, рассказывал мне о клубнике величиной в кулак. Парень был энергичный и деловитый. Остальное, полагаю, должна дать ему наша деревня.
Редактор искоса поглядел на Летнего. Тот поправил очки, зажмурился, почесал за ушами и сказал:
– Что и говорить, штука интересная. А далеко ли – ехать?
– За Волгу. В Средневолжский край.
Летний вздохнул, встал и медленно повернулся на каблуках. Перед его глазами проехали стол редактора, накрытый стеклом, кирпичные спинки книг в шкафу, портреты на стенах, большая карта Союза. Летний подошел к карте и пальцем дотронулся до Волги. И тут, должно быть, сквозь карту и стену, он увидел широкую реку, осенние поля, избы под соломой и людей, которые борются за новую жизнь.
– А ведь уговорил! – закричал он энергично и хлопнул в ладоши. – Еду в американскую коммуну!
– Очень хорошо, что сразу решил. Я тебе и дорогу оплачу, если выполнишь одно поручение.
– Какое?
– А вот. Наша газета решила принять шефство над двумя колхозами, – одним подмосковным и одним дальним. Дальнего мы до сих пор еще не выбрали. Так вот я тебя попрошу – обследуй ты хозяйство этой коммуны, и если дело у них стоящее, мы примем шефство над ними. Выясни, в чем они нуждаются, мы поможем: книг там дадим, еще что надо. А весной, если земли у них порядочно, мы им трактор достанем. Наверняка достанем. Можешь пообещать, это их подбодрит.
– Заметано! – сказал Летний и вынул книжку. – Давай адрес и до свиданья.
Редактор открыл рот и посмотрел в потолок, развел руками.
– А ведь позабыл…
– Адрес позабыл?
– Н-да, адрес. Ведь он ко мне когда приходил: в двадцать шестом году. А теперь двадцать восьмой. Станцию-то помню, а вот село позабыл. И простое такое название, птичье…
– Кукушкино?
– Да нет, не Кукушкино.
– Уткино?
– Да нет, не сбивай, подожди… – Немного помолчали.
– Может быть, Страусово? – тихо сострил Летний.
– Нет, какое там Страусово! Самое простое название. Постой, постой, вспомнил: Чижи.
– А может быть, не Чижи?
– Наверное помню – Чижи. В Чижах и сельсовет помещается. Там тебе полную справку дадут. Попадешь в коммуну, кланяйся от меня председателю. Скажи, что жду от него многого. Разъясни коммунарам, что такое советская газета. Пусть пишут сюда о своих нуждах. Ну, конечно, поинтересуйся общественной жизнью коммуны, ячейкой, пионерией. Может быть библиотечку с собой захватишь?
– Могу.
– Вот, отбирай сам книги в этом шкафу. Если задержишься у них, пришли очерк, напечатаем. Или хоть открытку напиши. Очень интересно мне, как проявил себя американец, какой из него коммунар вышел. Ты с ним обо всем по душам поговори.
Встречи со старыми знакомымиНесколько слов о Егоре Митрофановиче Летнем, о том, как он из электромонтера завода «Самоточка» превратился в писателя.
Летний и сам не знал, почему собственно он начал писать. Скорее всего от задора, – просто руки у него чесались, чтобы по каждому поводу высказать свои замечания.
Лет шесть назад поместил он несколько статеек в заводской стенной газете. Статейки понравились читателям, и Летнего в шутку начали звать писателем. Однако на писательство свое он смотрел тогда как на баловство, забаву. Главное было электричество.
Но прошел год, и Егор Летний как-то незаметно из стенкора превратился в корреспондента профсоюзного журнала. Писал он маленькие юмористические статейки о своем производстве, подписывался «Егорка». Понемногу начал заниматься, подчитывать. Кончилось все это тем, что он, как способный парень, получил командировку в литературный вуз. Дачи ему и стипендию. Летний снялся с производства, и скоро вместо мозолей на его руках появились чернильные пятна, а на глазах от неумеренного чтения – очки.
Летний уже не мог изменить литературе. Он начал писать очерки из заводской жизни, печатал их в разных журналах и газетах и на это жил. По поручению редакций ему приходилось выезжать на стройки электростанций, и таким образом ему пригодилось и его электрическое прошлое и связи с рабочей массой.
Затем в жизни Летнего настал момент, когда он решил написать большую повесть. Понадобилось задеть деревню, хоть краешком книги. Отсюда – тяга в колхоз.
Предложение редактора сильно заинтересовало Летнего. Он уже решил теперь не только деревню посмотреть, но и принять посильное участие в колхозном строительстве. Его смущало только одно – что он не агроном, а электрик. В дороге, при помощи книг, надо было пополнить этот пробел.
Егор недолго собирался в путь.
Он отвез тяжелую пачку литературы из редакции домой, потом вышел на улицу, купил электрический фонарик, химический карандаш, две банки маринованных бычков и ножик.
Все это вместе с одеялом уложил в чемодан, вперемежку с книгами. Сказал соседям по квартире, что уезжает дней на десять, запер квартиру и пошел к трамваю. На вокзале в кассе взял билет. Улегся на верхней полке, и не успел поезд отойти, как он уже крепко заснул, не снявши очков.
Следующий день в поезде прошел незаметно. Егор проглядывал брошюры о силосе и свиноводстве, смотрел в окно. Там телеграфные провода линевали серое небо, как тетрадку, черные грачи срывались с шершавых полей, красные листья кленов засыпали станции. У Волги появились арбузы и копченая рыба. Пошел дождь. Он все усиливался, и большие капли, как козявки, поползли по окнам наискосок, обгоняя друг друга.
Когда Летний подъехал к ближайшей к Чижам станции и выглянул из вагона, дождь поливал станцию целыми струями, как из пожарной кишки. Летний поднял воротник пальто и сошел с подножки. Шлепая по лужам, он пересек платформу бегом и спустился по скользкой лестнице к грязной дороге, на которой стояло несколько крестьянских подвод. Летний обратился к рыжему мужику:
– Отец, свезешь, что ли, в село Чижи?
Рыжий замотал головой:
– Не, мне не по пути, я из Пичеева. А вон там глухонемой стоит, он из Чижей. Повезет.
– Да я по-глухонемому-то говорить не умею.
– Пойдем, я объясню. Я на их языке маленечко калякаю.
Крестьянин охотно соскочил на землю и подвел Летнего к забрызганной грязью телеге, на которой сидел глухонемой – худой и бледный мужик. Рыжий ткнул глухонемого в бок, махнул рукой куда-то вдаль и кивнул головой в сторону Летнего. Глухонемой поднял вверх три пальца. Рыжий показал ему два. Глухонемой утвердительно кивнул головой и подобрал вожжи. Рыжий торжествующе сказал Летнему:
– Вам, небось, смешно смотреть, а мы сторговались. Он берется вас в Чижи везть за два рубля. Сходно?
– Подойдет.
Летний бросил чемодан на мокрое сено, а затем сел и сам, как в болото опустился. Глухонемой стегнул лошадь кнутом под живот, и телега тронулась.
Заметно стемнело. Дождь противно забирался в рукава и за ворот, темные капли липли к стеклам очков. Иногда с дороги залетали куски грязи и плющились о пальто. Телега ползла как-то боком, и несколько раз глухонемой соскакивал на землю и помогал лошади. Конечно, если бы не грязь и темнота, Летний давно бы ушел один вперед. Но теперь приходилось терпеть. Писатель расположился поудобнее, закрыл глаза и утешал себя мыслью, что спит. Он и действительно задремал, но не надолго. Телега вдруг остановилась. Летний открыл глаза и по огонькам догадался, что они стоят на середине деревенской улицы. Судя по всему, это и были Чижи.
Егор дал извозчику два рубля и сошел на землю. Ноги затекли, было холодно. Летний забрал свой чемодан и направился к избе, окна которой светились ярче других. Он стукнул в переплет довольно сильно, и сейчас же изнутри к стеклу припала голова.
– Чевой-то?
– Где у вас здесь колхоз?
– А что?
– Дело есть.
– Сейчас выйду.
Но никто не вышел. В сенях о чем-то спорили, и Летний расслышал фразу:
– Уходите от греха, папаша! По голосу видно, что ревизия.
Слышно было, как стукнула дверь где-то на задворках.
Летний все ждал. Наконец на крыльце показался крестьянин. Он сказал негромко:
– Не пойму я, в чем дело, гражданин. Вы откуда?
– Из Москвы. Писатель я. Мне в колхоз нужно.
– Так, так, понятно. Что ж заходите в избу. Дело в следующем: колхоз наш здесь помещается, а я – председатель.
Летний обрадовался, что без всяких приключений попал прямо по адресу. Он бодро вбежал на крыльцо со своим чемоданом. Дождь шипел в соломенной крыше, но теперь это было уже не страшно.
Через несколько минут Летний сидел в светлой комнате, босиком и в сухой рубахе. Жена председателя, молодая смешливая баба, подала помыться и поставила самовар. Летний вынул из чемодана коробку бычков, председатель принес хлеб, молоко, творог. Принялись закусывать и пить чай. Летний рассказал, что приехал познакомиться с жизнью колхоза. О шефстве газеты и тракторе пока умолчал. Начал задавать вопросы и по ответам председателя сейчас же составил себе представление о чижовском колхозе.
Прежде всего это была артель, а не коммуна. Артель носила громкое название «Умная инициатива», но ни ума, ни инициативы ни в чем заметно не было. В сущности говоря, все хозяйство «Умной инициативы» состояло из небольшого ярового клина, который был обработан весной сообща. Дальше этого дело не пошло. Артельного скотного двора не было, и даже общего помещения завести не успели. Стоило ли из-за этого ехать так далеко? У Летнего даже зародилось подозрение, что он не туда попал, и он очень тонко поинтересовался, были ли у колхоза весной недоразумения и сидел ли председатель.
– А то как же! – ответил тот развязно. – Буза весной, конечно, была. Дело в следующем: меня подкулачники тут одни на пушку взяли. В самоуправстве обвинили. Из совета пришлось уйти, и две недели отсидел. Потом, конечно, извинялись, прощения просили… Ну, махнул рукой…
У Летнего с дороги все в голове перепуталось, и он решил, что ошибки быть не может. Все как будто соответствовало рассказу редактора.
Летний отогнал сомнения, поблагодарил за угощенье и зевнул.
– Вам уж спать желательно, я вижу, – сказал председатель услужливо. – Сейчас постелим перинку.
И он вместе с женой начал стлать на лавках постель.
Летний решил прежде всего выспаться, а потом поговорить о делах колхоза, о планах на будущее, о шефстве, библиотеке. Постель была уже готова, и Летний стал укладываться, как вдруг вспомнил, что самого главного-то и не узнал.
– Да! – сказал он, снимая очки. – Позабыл я спросить. Как поживает этот, как его… ну, американец, вот что весной у вас председателем был?
– Это какой же американец? – спросил председатель тревожно.
– Да тот, что из Америки приехал.
– Таких у нас нет.
– Ну, с золотыми зубами…
– С золотыми зубами? Это Яшка Восьмеркин, что ли? Он не нашего колхоза. Он особо. У них на барском дворе коммуна «Новая Америка».
Летний надел очки.
– Далеко ли это?
– Да километров не менее четырех будет.
– А ведь я как раз туда и приехал! – сказал Летний виновато. – Мне туда нужно, а не к вам.
Жена председателя тонко хихикнула и зажала рот рукой. Председатель посмотрел на нее сердито, взял в руки нож со стола и сказал:
– Ну что ж, переночуете, а завтра пойдете.
Летний подумал. Да, конечно, так и придется сделать! Он уже устроился здесь на ночь, а там опять беспокоить людей. Да и шагать ночью по грязной дороге невесело.
– Ну, а как у них там дела? – спросил он, вновь укладываясь на перинку.
– Гроб, – ответил председатель и усмехнулся. – Чистый гроб.
– То есть как это гроб?
– Да так. Шибко пыль в глаза пускать любят. Решили в мировом масштабе работать. Сели на все готовое, на барский двор, и начали шебаршить. Яшка, председатель, подумайте только, на дочери бывшего адмирала Кацаурова, помещика, женился – и глазом не моргнул. Приятеля из Америки выписал. Тот ни аза по-русски не знает, однако с автомобилем приехал. А на кой он, пес, здесь, автомобиль? На нем проехать до станции рубль обходится. А тем не менее Яшка на нем ездит. Начали было дом барский ремонтировать – на стекла денег нехватило. Из-за этого скандалы у них в коммуне пошли. А вчера проезжал здесь один коммунар, из ихних, товарищ Бутылкин, так говорил, что сегодняшнего числа, будет у них общее собрание: решили Восьмеркина уволить начисто. Не подошел он к ним: больно размашист.
– Сегодня вечером собрание? – спросил Летний и начал рукой искать сапог на полу.
– Сегодня вечером. В восемь часов.
– Так.
Летний стрельнул глазами по часам. Было без малого десять.
Не мешкая, Егор ухватился за сапоги и начал их натягивать.
– Да вы что, гражданин? – спросил председатель недоуменно. – Аль чего захотели?
– В «Новую Америку» пойду, может, на собрание еще поспею. Интересно на важном собрании побывать.
– Да ведь не поспеете, гражданин, честное слово! Мы вам лучше здесь собрание завтра соберем, ежели интересуетесь. Ведь под дождем до «Америки» не меньше часа пройдете.
– Может, лошадь дадите?
Председатель задумался.
– Не, не могу, извините. Дело в следующем: спят наши лошадки. За день намучились, под дождем хворост возили. Да и грязно больно. Подождите до утра, отвезем.
Летний в это время уже надевал пальто. Он быстро собрал свои вещи, посовал их в чемодан и сказал, глядя поверх очков:
– Если лошади не дадите, пешком дойду. За угощение – спасибо. Пока! – И двинулся к двери.
Председатель посветил ему спичкой в сенях.
– Эх, право, как это неловко вышло! – бормотал он вслед. – И зачем только я вас рассказом расстроил?
Но Летний уже ничего этого не слышал. В тяжелых сапогах он шагал по деревенской улице с единственной мыслью в голове: скорей бы добраться до коммуны. Ему казалось, что он своим прибытием поможет распутать дело, предупредит развал «Новой Америки». А это поважнее, чем выспаться с дороги!
Дождь не перестал, хотя несколько ослабел. Деревня уже спала. Оступаясь на каждом шагу, Летний вышел в темное, как пещера, поле. Ноги разъезжались на скользкой дороге, чемодан мешал итти. Соблазнительно было думать о возможности выбросить хоть часть книг. Это облегчило бы ношу вдвое. Но Летний отогнал от себя эту мысль и взвалил чемодан на плечо. Итти стало легче, но легче и упасть. Два раза подряд он растянулся на дороге, выпачкал в грязи лицо и руки. Решил на минуту остановиться, протереть очки. Тут вспомнил об электрическом фонарике. Вытащил его, нажал кнопку, – белый круг лег на дорогу. Грязь непролазная! Нет, уж лучше прямо шагать в темноте. Он положил фонарик в карман и побрел дальше по краю дороги, где, как мочалка, торчала мертвая трава. Летний прошел более трех километров, когда вдруг прямо перед собой, на дороге, заметил большой черный предмет, какому на дорогах быть не полагается. Это был не то домик, не то возок.
Летний зажег фонарик и вскрикнул от удивления. Под блестящими брызгами дождя стоял на дороге небольшой автомобиль. Дождь стучал по его брезентовому верху, колеса глубоко застряли в грязи, и это придавало машине жалкий, беспомощный вид.
Трудно было представить себе однако, что машина стоит без призора в поле ночью. В чем же дело?
Летний поставил чемодан на подножку машины и направил свет фонарика под брезент. Сквозь целлулоидовые окна можно было рассмотреть, что в автомобиле спят два человека. Они тесно прижались друг к другу, накрывшись серой бархатной курткой.
Свет фонаря разбудил их. Они оба сразу сели и заговорили быстро по-английски.
– Эй! – закричал Летний, приподнимая край брезента. – Что вы здесь делаете в такую пору, ребята?
– Машина стала, – ответил голос изнутри.
– Вижу, что стала. Но чего ради вы решили спать в поле? Один из парней внутри машины печально улыбнулся, и золотые зубы его блеснули на секунду.
– Нам больше негде спать в данное время.
– Как так негде? Вы из коммуны «Новая Америка», что ли?
– Ну да. Бывшие члены.
– Давно ли выбыли?
– Да уж больше часа назад.
Дела «Новой Америки»Каким же образом это случилось?
Почему Джек остался за бортом коммуны?
Куда и зачем уехал он вместе с Чарли в такую пору?
Что же, надо признать, что председатель «Умной инициативы» Петр Павлович Скороходов не обманул Летнего. Дела в коммуне «Новая Америка» действительно расстроились. И главным виновником всех бед был Яшка. Если бы не проклятая заносчивость его характера и не дурные его замашки, коммуну смело можно было назвать образцовой.
«Новая Америка» как-то сразу попала на верный путь. Она не болела свое первое лето, как многие новорожденные коммуны. Осенью в книгах подвели итоги, и они оказались неплохой. И в то же время… Впрочем, надо вернуться немного назад.
Состав коммуны мало изменился за год. Удержались почти все члены, а кто не удержался, тот был заменен быстро и безболезненно. На стене в конторе висел полный список коммунаров и их семей.
Вот он:
1. Восьмеркины, Яков, Пелагея, Екатерина …… 3
2. Капраловы, Василий, Ольга, детей двое …… 4
3. Чурасов Дмитрий, жена Клавдия, ребенок …… 3
4. Маршевы, Сергей, мать Анна, шестеро детей …… 8
5. Бутылкин, жена Дарья, двое ребят …… 4
6. Курка Петр, жена его Аграфена …… 2
7. Булгаков Глеб, жена Софья …… 2
8. Кашкин, жена Марья, двое ребят …… 4
9. Чувилев, жена Елена, сын Вася …… 3
10. Кацауровы, Татьяна, Дуня, брат ее Петя …… 3
11. Зеленов Сергей, жена Лидия, ребят трое …… 5
12. Чумаков, жена, ребенок …… 3
13. Грачев, жена Капетолина, двое ребят …… 4
14. Громов, жена, дочь Вера, совершеннолетняя …… 3
15. Николай Чурасов, холостой …… 1
16. Чарльз Ифкин, холостой, американец …… 1
Итого …… 53
Из этого числа работников: мужчин – 16, женщин – 17. ребят старше десяти лет – 9, моложе – 11.
Летом все члены коммуны старше десятилетнего возраста работали в бригадах. И список бригад тоже висел в конторе:
Бригады
1. Полевая …… 10 работников
2. Животноводческая …… 4 работницы
3. Куроводческая …… 1 работница и трое ребят
4. Огородная …… 4 работницы, шестеро ребят
5. Кухня …… 3 работницы
6. Контора …… 2 работника
7. Конюшня …… 2 работника
8. Постройка …… 7 работников
Во главе каждой бригады стоял бригадир. Работали бригады по нарядам правления, подписанным председателем. План работ был составлен заранее, еще весной, и утвержден общим собранием.
Сразу же, в первое лето, открылось много преимуществ общего хозяйства.
Земли подняли больше, чем раньше поднимали, при единоличине. На кухне было всего трое, а ели всегда вовремя и лучше, чем в деревне. Старую помещичью баню отремонтировали и топили по очереди раз в неделю. Труд был незаметен, а мылись все. Летом, в горячую пору, Ольга Ивановна, жена Капралова, и Вера Громова устроили ясли и вдвоем управлялись с одиннадцатью ребятишками. А на огород коммуны приятно было посмотреть. Гряды были высокие, прямые, под веревку. Овощи уродились хорошо. Помидоры крупнее, как кровью налились, а про остальные овощи и говорить нечего, хотя сеяли много новых сортов, прежде неизвестных. Огород был гордостью коммуны, а работали на нем всего только ребята да четыре работницы.
За лето на работе постепенно выяснились характеры отдельных коммунаров, их уменья, расторопность, недостатки. Курка, например, любил выпить и против водки устоять не мог. Бутылкин, жена его Дарья Ивановна и Пелагея Восьмеркина были мастера поговорить, шли иногда против всех и заявляли неосновательные претензии. Чумаков Петр мог спать без просыпа хоть двое суток и, если его не будили, не выходил к обеду. Булгаков был фантазер и рассказчик. Он готов был целый день рассказывать разные забавные истории, которые придумывал сам тут же. Старик Громов во всем сначала сомневался и расхолаживал коммунаров, но потом быстро менял свое мнение и сбивал всех с толку. Чувилев был задумчив, и казалось, что мысли его далеки от коммуны. Иногда он говорил, что думает все время о социализме, когда в каждой деревне появится тротуар и зверинец и можно будет летать на аэропланах хоть каждый день. Чувилев очень боялся, что не доживет до этого времени, поэтому жалел свое здоровье и от трудных работ отказывался. Все это было скоро подмечено коммунарами, и этого было достаточно, чтобы люди начали следить за собой, сдерживаться, исправляться. В общем хороших работников было в коммуне больше, чем плохих, и хороши тянули за собой отстающих. Какое-нибудь хорошее качество отдельного коммунара постепенно делалось качеством всей коммуны. Джек, например, не любил откладывать дел в долгий ящик, актив поддерживал его, и коммуна делала все вовремя. Николка Чурасов был решителен, прямолинеен и не допускал соглашательства. В коммуне поддерживали его и с бузотерами не церемонились. Маршев стоял за бедняков-безлошадников, и коммуна ни разу не обделила их. Капралов был осторожен и любил расчет. И к его голосу прислушивались. Даже в мелочах коммуна выигрывала. Каждый, кто умел прежде мастерить что-нибудь для себя, теперь работал на всех. Бутылкин, например, умел класть печи, и его назначили главным печником коммуны. Старик Громов ухаживал за общим садом: он раньше, в молодости, был садовником. Словом, коммуна «Новая Америка» была умнее, сноровистее и дальновиднее, чем любой коммунар в отдельности: хорошие качества сложились вместе, а дурные понемногу исчезли.
Общее хозяйство было неудобно только в одном отношении: нехватало помещения для жилья, и теснота изводила.
Все не могли жить во флигеле, а работы часто требовали присутствия всех работников с раннего утра. Ходить из Починок, за пять километров, было трудно. Летом большинство оставалось ночевать на сеновале и в сараях. А осенью, с первой непогодой, из-за помещения пошла буза.
С помещения и началось.
