Текст книги "Записки космического контрразведчика"

Автор книги: Николай Рыбкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

«Если послал – то идите!»

Однажды начальник военной контрразведки Чкаловской авиабазы срочно собрал оперативный состав отдела для организации и оперативного обеспечения мероприятий, проводимых высшим военным руководством во главе с министром обороны Дмитрием Федоровичем Устиновым.

Высшие военные чины провели совещание на базе Монинской академии и должны были на двух самолетах вылетать в штаб Группы советских войск в Германии. Поскольку генералы и маршалы разных родов войск были «разогреты» во время ужина, им необходимо было помочь занять свои места в самолетах в соответствии со списками, утвержденными помощниками министра обороны.

Наше руководство понимало, что общение с «лампасными товарищами» предстоит сложное, а потому на развилке к самолетам поставили меня – единственного, кто был в гражданской одежде. Таким образом, исключались возможные попытки поставить меня по стойке «смирно». В общем, думаю, особенно объяснять не нужно... Мне было велено спрашивать фамилию, сверять ее со списком и указывать направление к нужному самолету.

Вначале все шло нормально. Но чем выше были чины, тем сложнее оказывалось убедить их в том, что они летят на другом самолете, а не вместе с министром обороны. И вот в то время, когда Д. Ф. Устинов принимал рапорт командира экипажа у трапа, один из спешащих к министерскому самолету генералов в ответ на мою просьбу назвать свою фамилию просто грубо послал меня «в известном направлении». Причем сделано это было так вульгарно, что я не выдержал и громко высказался в его адрес – разумеется, не так грубо.

Однако такая неожиданная реакция и дерзость «пиджака», как он меня назвал, пришлись ему совсем не по душе, и генерал выдал такую визгливую «трель», что обратил на себя внимание Дмитрия Федоровича Устинова. Тот резко повернулся к матерщиннику и спросил:

– В чем дело?

Генерал обиженно промычал:

– Товарищ министр обороны, меня вон тот вот, – он показал на меня пальцем, – «пиджак» послал на..!

Дмитрий Федорович улыбнулся и, под громкий смех окружающих «лампасников», быстро сгладил ситуацию:

– Ну, так если послал – то идите!

Все, кроме того генерала, были удовлетворены...

Как кончается дружба

Накануне 60-й годовщины Великой Октябрьской революции, в 1978 году, в наш отдел и ЦПК поступило указание встретить делегацию во главе с президентом Сомали Мохаммедом Сиадом Барре.

В 12:00 5 ноября мы, в соответствии с отработанным до мелочей планом, встретили руководителя Сомалийского государства у памятника Юрию Гагарину. Вид у темнокожего гостя был суровый и неприветливый, но все экспозиции он осмотрел, пожал руки героям космоса и уехал – но без традиционного банкета. Тогда мы еще не знали, что Мохаммед Сиад приезжал просить у Леонида Ильича Брежнева оружие для войны с Эфиопией, но получил дипломатичный отказ, почему и возвратился в Могадишо весьма недовольный... А потом, после ноябрьских праздников, мы услышали в телевизионных новостях информацию, что сомалийские власти окружили все советские объекты, практически взяв в заложники многочисленный персонал. А ведь дружба между нашими государствами длилась почти семнадцать лет, и Ленинградский пединститут даже разрабатывал алфавит и правила написания для их языка суахили. Наши военные обучали сомалийцев не только в их «домашних условиях», но и принимали массу курсантов и слушателей во многих военных училищах и академиях Вооруженных сил СССР. Но теперь этой дружбе пришел конец, и из Сомали пошла тревожная информация об издевательствах над советскими и кубинскими гражданами...

Уже 11 ноября я в соответствии со специальным предписанием был готов вылететь с Чкаловского аэродрома. Советское руководство приняло решение собрать в Ташкенте всех обучающихся в СССР сомалийцев и буквально менять их на наших граждан. Сомалийские власти немного притихли, когда увидели на рейде Могадишо наши корабли, и быстро согласились на обмен. Однако тут возникла совершенно иная проблема: оказалось, что многие сомалийские военные совсем не хотели улетать домой, понимая, что там их сразу же пошлют на войну. И они изыскивали способы остаться в СССР или сбежать в «третью страну» по пути на родину. При этом была даже серьезная опасность захвата самолетов – если учитывать, что среди сомалийцев были и летчики.

Когда мы получали инструктаж от наших генералов, собравшихся в Ташкенте, то нам ставили еще и специальные задачи. Так, во время пребывания в Могадишо мы должны были группами добраться до наших объектов и оказать помощь их сотрудникам в ликвидации спецтехники, документов, а также в проведении специальных мероприятий.

Как это часто бывает, рядом с грустным неожиданно появляется и смешное. Так, когда один из больших генералов объяснил нам способы тайного проникновения на спецобъекты и поинтересовался: «Есть ли вопросы?», поднялось несколько рук. Я был в числе спрашивающих. Задали, в частности, такой вопрос:

– Товарищ генерал, как вы представляете наше «тайное проникновение» – в стране, где одни чернокожие, да и с иностранными языками у нас не очень?

Ответ был краток, как выстрел:

– Ночью, блин! – Затем последовали риторические возмущения: – Умники мне нашлись! Чернокожих сотрудников у нас пока нет, запомните! Вам сказали проникнуть – вот и проникайте!

Очевидно, генерал и сам понимал, что все не так просто, как пытались изобразить, а потому он поворчал и успокоился, заговорив уже гораздо мягче:

– Вы уж, ребятки, подумайте и постарайтесь! Скоро, очень скоро у нас будет специальное подразделение для таких целей, и мы перестанем рисковать вами...

Это он говорил о подразделении «Вымпел» и других, о необходимости которых специалисты из КГБ уже многократно задумывались ранее... Посмеялись мы тогда славно, но и долго обдумывали различные варианты действий в Сомали.

С первыми трудностями столкнулись во время перелета по маршруту Ташкент – Карачи – Аден – Могадишо. Вне пределов СССР дружелюбие сомалийских «студентов» закончилось быстро, зато агрессия по мере приближения к дому нарастала. Мы были вооружены лишь пистолетами ПМ, применить которые казалось весьма проблематично. Пассажирам – а летели мы на Ил-18 – было сразу же приказано-предложено места не покидать и туалетом пользоваться только хвостовым.

Чего нам только ни пришлось услышать, ведь все они худо-бедно знали русский язык. Сомалийцы уговаривали высадить их либо в Карачи, либо в Адене, но чаще всего – угрожали убить нас и съесть по прилету в Могадишо. Нам же нужно было довезти до конечного пункта их всех, так как сколько человек туда доставишь, столько своих, советских, оттуда и заберешь.

Ил-18 летит долго, но во время посадок и заправок выходить нельзя; в Карачи было жарко и влажно; в Адене вообще было такое пекло, что к самолету без перчаток не притронуться. Но вот, трудности перелета закончились. По прилету нам отвели стоянку в аэропорту Могадишо, которая прямиком выходила к океану... Всех бедолаг-сомалийцев усадили в военные автобусы и под конвоем сразу увезли на фронт. Нам же с улыбкой показали на побережье и предложили искупаться, предупредив, правда, что не далее как позавчера на этом месте акулы растерзали французских стюардесс.

Однако нам и без этих страхов было не до купания – голова болела о другом. Но, к удивлению, мы в принципе легко решили свои задачи, чему способствовала величайшая беспечность охраны аэропорта. Понаблюдав, как перемещаются по территории американцы и европейцы, мы через некоторое время оказались каждый у своей цели, так что к назначенному времени вернулись к самолету, полностью выполнив поставленные задачи...

Так мы посещали Сомали более двух недель – пусть и с разными приключениями, зато возвратились домой без потерь и «проколов», получив благодарность от руководства. В тот период мы, естественно, не могли даже похвастаться перед друзьями результатами своей работы, хотя и пришлось уклончиво отвечать на вопросы о том, где так шикарно загорел в ноябре.

Подарок для генсека

Не заставила себя ждать и следующая командировка, причем, что удивительно, опять в Африку, только теперь в соседнюю с Сомали Эфиопию – на историческую родину великого русского поэта А. С. Пушкина.

Ситуация возникла самая простецкая и дурацкая. Сомалийские сепаратисты захватили в плен четверых наших посольских разгильдяев – иначе их не назовешь. Четверо сотрудников посольства в Аддис-Абебе – советник, военный атташе, гэбэшник и врач – решили поохотиться в саванне. На привале к ним подошел такой же якобы охотник – из местных, заговорил на русском, а когда они ему объяснили, кто они есть, да что тут делают, да с кем на охоту приехали, он дал команду – и его невесть откуда появившиеся черные ребятки всех четверых «повязали». Этими ребятками оказались бандиты, возглавляемые сомалийцем – выпускником Одесского артиллерийского училища. Вот откуда был русский язык, которым собеседник сразу вызвал симпатии наших дипломатов. Взяв четверку в заложники, бандиты повели их в глубь Суданской территории, требуя выкуп.

Вот так, еще в 1978-1979 годах начинали сомалийцы свой криминальный бизнес. Но как говорят мудрые люди, героизм одних – это зачастую последствия разгильдяйства других. Вот и теперь несколько групп наших сотрудников и кубинцев гоняли эту банду по саванне, в которой сами они чувствовали себя совсем неуютно – в отличие от сомалийцев.

Как и было предусмотрено, я облачился в форму летчика гражданской авиации, которая хранилась у меня в служебном кабинете на Чкаловском аэродроме. Затем получил соответствующие документы и в составе экипажа и сопровождении спецгруппы отправился в Аддис-Абебу и далее. Трудно давалась эта командировка. Практически из зимы мы прилетели в пекло, где вскоре почувствовали, что готовы буквально кожу с себя содрать, чтобы охладиться. В саванне в изобилии водится всякая живность, в том числе и ползучие...

Естественно, что мы не были готовы к серьезным действиям в таких условиях, но тем не менее задачу свою выполнили – правда, ценой неимоверных усилий. Заложники были освобождены и вернулись в Москву, где отчитывались за разгильдяйство. Нас же, членов группы, прямо или косвенно причастных к заданию, как говорится, «погладили по головке». Я еще раз убедился, что для решения таких задач нужны суперспециалисты, пребывающие в состоянии постоянной готовности, а не так, как я: сегодня – в Звездном, завтра – в африканской саванне.

Однако еще раз мне пришлось участвовать в спецоперациях, но теперь – в привилегированных условиях. В составе экипажа самолета Ил-76 я выполнял задачу по обеспечению безопасности визита Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева в ФРГ. Транспортный самолет был до предела загружен спец-аппаратурой связи и приземлился в аэропорту Кельн – Бонн. Мы с экипажем выполнили все возложенные на нас задачи, но с обратным вылетом вышел казус: немцы, зная слабость Леонида Ильича к хорошим машинам, подарили Брежневу автомобиль, и он дал команду сразу же доставить это авто в Москву.

«Умники» из ближайшего окружения распорядились выгрузить секретную аппаратуру связи прямо на чужом аэродроме и охранять там ее своими силами.

– Да бог с ними, пусть остаются! – преспокойно сказал один из лизоблюдов, улетая вместе с Брежневым.

Ил-76 улетел с «подарком» для генсека, а совершенно секретная аппаратура осталась... И вот стояли мы с экипажем неподалеку от летного поля и думали над тем, что же в этой жизни главное? Но почему-то нужного ответа не находили. Может быть, потому что в голове и на языке у каждого были только матерные слова.

Приобретенные привычки

Как-то, еще в 1963 году, когда мне было 17 лет, я после утренней смены на шахте и сытного обеда, не пошел пешком в общежитие, а сел в полупустой автобус. Свободным оказалось переднее место, расположенное спиной к окну. Я присел и приготовился вздремнуть... На следующей остановке зашло еще несколько пассажиров постарше меня. Я как человек совестливый, но уставший, стал вести внутреннюю борьбу: уступить – не уступить. Но когда в автобус зашла женщина с ребенком, борьба мотивов прекратилась, и я уступил место женщине, на руках которой был ребенок.

Едва автобус успел отъехать от остановки, как с боковой дороги на полном ходу в него врезался самосвал с пьяным, как потом выяснилось, водителем. Автобус опрокинулся на левый бок, и все пассажиры крепко помялись. Я же не получил ни царапины, а вот женщина, которой я уступил место, сильно пострадала. Я в числе других помогал раненым пассажирам и, сожалея о женщине, вдруг понял: «А если бы я оказался некультурным?» Тем более что я сидел и дремал, мог и не среагировать на аварию...

С тех пор в любом общественном транспорте я присаживаюсь только тогда, когда есть в изобилии свободные места. На подкорку залегла программа: «Всегда уступай место!»

Жаркое лето 1973 года, пора выпускных экзаменов в Высшей школе. Сдав экзамен по уголовному праву, я решил пройти пешком по Ленинградскому проспекту – в сторону метро «Аэропорт», к своему другу Серафиму Вдовину, у которого временно квартировал. Держа китель в левой руке, а фуражку – в правой, я двигался по тротуару, предвкушая сытный обед с жареной картошечкой и бутылочкой по случаю сдачи экзамена...

И вдруг, недалеко от стадиона «Динамо», я боковым зрением увидел легковушку, мчащуюся почему-то по тротуару, услышал резкий визг тормозов, глухой удар и дикий женский крик. Под машиной быстро образовалась лужа крови. Все замерли, а лежащая женщина громко стонала... В военной – хотя и всего лишь курсантской – форме был я один, и все почему-то вдруг посмотрели в мою сторону. Я понял и, быстро соображая, что делать, стал отдавать команды в надежде, что люди подключатся, помогут. Странно, но люди действительно сразу стали выполнять мои команды.

Мужчины быстро подошли к машине, взяли ее за правый бок и по моей команде «раз-два» резко перевернули на левый... На асфальте, истекая кровью, лежала женщина, у которой могли быть сильные повреждения. Я закричал: «Звоните в скорую и милицию!» – и увидел, что какие-то женщины побежали к телефону-автомату. Так как машина могла снова перевернуться, то мы с другими мужчинами очень осторожно перенесли раненую. Тут же в толпе нашлись врачи, но уже подъехала «скорая» и забрала пострадавшую.

Врачи сказали всем «спасибо» и уехали. Я же увидел, что мои руки в крови и пошел к автомату с газированной водой; поочередно нажимая на подставку для мытья стаканов, попытался как-то обмыть руки.

Почти завершив « водную процедуру», я вдруг ощутил, как кто-то трогает меня за плечо. Обернувшись, я увидел молодую женщину, которая показала на меня милиционеру, говоря:

– Вот этот молодой человек все быстро и четко организовал! Как врач я еще добавлю, что он действовал очень грамотно.

Я почувствовал себя смущенной красной девицей, но не пытался говорить, что «на моем месте так бы поступил каждый».

– Сделал, как учили, – сказал я.

– Ну, значит, хорошо учили! – под общее одобрение заявил милиционер и записал мои данные.

Я же, вытирая руки и потихоньку приходя в себя, подумал о том, что хотел взять одну бутылочку винца, но теперь надо взять что-либо покрепче – да и почему только одну?

А на подкорку записалось: «Когда знаешь как, действуй быстро и четко, не знаешь – не трогай, чтобы не навредить!»

7 января 1977 года около полудня в Москве, на Измайловской ветке метро, в третьем вагоне поезда, следовавшего от станции «Измайловский парк» к станции «Первомайская», прогремел взрыв. Сработало устройство, заложенное в «утятницу» экстремистами из Армении, желавшими привлечь внимание к «армянскому вопросу». В результате – двенадцать погибших и много раненых...

В тот зимний день я находился на дежурстве в Чкаловском отделе, но в нарушение установленных правил, договорившись с коллегами, решил по-быстрому съездить на электричке на Курский вокзал и встретить посылку от мамы, переданную через знакомых. Что и сделал. Однако понимая, что я в общем-то «нарушитель», очень торопился возвратиться на дежурство. Сумка мешала передвигаться, но я рванул вперед, а дверь вагона метро закрылась перед моим носом. Вставив руку в щель, я попытался приоткрыть дверь, но она ни в какую. Я остался на этом же месте и спокойно сел в следующий поезд. На подъезде к станции метро «Измайловский парк» поезд остановился и в вагон, едва уловимо, просочился запах взрывчатки. Я, как бывший шахтер, это почувствовал сразу и подумал: «Наверняка где-то идет проходка новых линий и до окончания взрывных работ нас тормознули». Так мы простояли, в общем-то без особых роптаний среди немногочисленных пассажиров, около 25 минут.

Когда поезд тронулся, машинист по радио сообщил, что по техническим причинам на станции метро «Измайловский парк» остановки не будет. Медленно набирая скорость, мы проехали эту станцию, и все вдруг увидели, что на перроне лежат убитые и раненые люди. Тревога и ужас охватили всех, машинист продолжил по радио:

– Всем сотрудникам правоохранительных органов, находящимся в нашем поезде и лицам, наблюдавшим какие-либо подозрительные действия, явиться в комнату № 101 на станции «Щелковская»!

Когда я зашел туда и представился, добавив, что ехал в третьем вагоне следующего за пострадавшим поезда – все это я сообразил после объявления, – на меня обратили внимание все присутствующие. В деталях я описал свои действия и попытки открыть двери уходящего поезда. Один из присутствующих высоких милицейских чинов сказал:

– Слава богу, сынок, что ты не успел туда попасть!

Это был именно «взорванный» вагон. Раньше я никогда не испытывал таких ощущений, а тут волосы под моей щегольской фуражкой встали дыбом. Но, естественно, как я ни пытался вспомнить что-либо оперативно значимое, в мое поле зрения тогда ничего существенного не попало – кроме шипящей и захлопывающейся двери.

Конечно, говорить теперь о какой-либо «конспиративной» поездке в Москву не приходилось. Я доложил о случившемся начальнику, получил, естественно, «взбучку» и уже «профилактированный», но зато целый и невредимый вернулся после дежурства в гостиницу, где со товарищи отметил еще один день рождения. Вот где пригодились мамины гостинцы, которые были использованы по назначению и что называется «под чистую».

В конце того дня вместе с тостами за удачу вырисовался и залег на подкорку еще один постулат: «Не суетись и не торопись!»

Честным быть лучше!

Сколько себя помню, никогда не врал. Мог допустить неточность, потому что не знал другого правильного ответа, мог что-либо приукрасить во время рассказа друзьям, но никогда не врал. Это сразу заметили мои родители и бабушка, так что когда я отвечал на их вопросы, даже после любой мальчишеской шалости, меня не переспрашивали, а верили сразу. Так было и в школе, и в техникуме, и в армии, и всю дальнейшую жизнь...

Вспоминаю случай, когда во время срочной службы ребята из нашего полка попросили меня принести из города водки. Я имел свободный выход из гарнизона, так как часто оформлял стенды в Доме офицеров – меня там все время видели с плакатами, свернутыми в тубы. Вот и теперь, завернув две бутылки в тубу, я двигался в авиагородок. Все шло гладко, как вдруг мне навстречу попался командир эскадрильи, с которым я часто летал в одном экипаже. Он резко остановил меня и также резко спросил:

– Что это ты несешь?

У меня быстро промелькнуло в голове: «Неважно есть ли демаскирующие признаки, надо говорить правду!», и я ответил:

– Водку товарищ, командир!

Он внимательно посмотрел на меня, на плакаты, похлопал по плечу и сказал, улыбаясь:

– Ну ладно, шутник, иди отдыхай – завтра полеты!

Тогда настал мой черед удивляться: « Господи, ведь правду

сказал, и не поверили – значит, у нас частенько врут, и лжи как-то верят больше».

Тогда окончательно решил, что в любых ситуациях нужна правда и только правда.

Однажды, когда я уже работал в Центре подготовки, от одного из начальников услышал в свой адрес такие слова:

– Когда тебя назначали сюда, учитывали и такой немаловажный момент, что ты всегда будешь добывать только объективную информацию, и мы не ошиблись!

Однажды я в спешке и суете допустил серьезную ошибку, которая могла привести, но, к счастью, не привела, к срыву оперативного мероприятия. Того факта, что ошибку допустил я, никто не видел и, в принципе, увидеть не мог. Я же сам не обратил на это внимания. Во время же первичного разбора ситуации я отсутствовал, и причину ошибки не вскрыли, да и вскрыть не могли. Но в моей памяти всплыл этот факт, и я сразу же заявил о нем. Мероприятие было спасено, а меня вместо наказания, наоборот, поблагодарили. Ведь будь я «тормозом» и коллектив, и государство могли понести серьезные убытки и моральный ущерб.

Прожив уже значительную часть жизни и, оценивая все свои действия и поступки, я убедился, что всегда был запрограммирован на правду, честность и правильные поступки. Иного быть не могло!