Текст книги "Гомункулус"
Автор книги: Николай Плавильщиков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)
Линней зажился у Бурманна. Он не только помогал профессору в разборке цейлонских растений, но успел написать две книги, в которых развернул свои таланты систематика. В них же он наглядно показал, что систематики вовсе уж не такие узкие люди, как обычно думают профаны.
Первая книга называлась «Основания ботаники». В ней было триста шестьдесят пять параграфов, а в этих параграфах изложена ботаника как наука. Тут были и описания растений, и описания частей растений, описание цветка, советы, как определять растения, составлять гербарий, и многое другое.
Вторая книга называлась «Ботаническая библиотека»: это был список книг по ботанике.
В этой книге Линней занялся классификацией, но не книг, не растений, а авторов. Тут значились и «отцы ботаники» – исследователи, положившие начало сбору и изучению растений, и «писатели», то есть описывавшие растения без всякой системы, и «любопытные», писавшие о редких растениях. Был отдел, называвшийся «анормальные». В него попали ботаники, которых даже Линней при всех его талантах классификатора не знал, куда отнести: так бестолково они писали. Были «иконографы» (ботаники, делавшие рисунки растений), «комментаторы» (ботаники, писавшие примечания к книгам «отцов»), «называтели» (ботаники, дающие названия растениям), были… много всяких подразделений придумал Линней. Любитель классифицировать придумал для ботаников и иную классификацию – по чинам. Себя он отнес к генералам: так появился новый чин, не предусмотренный табелью о рангах и чинах, – «генерал от ботаники». Впрочем, там же были и полковники, и капитаны, и даже унтер-офицеры.
К тому времени, когда цейлонский гербарий был приведен в порядок, Линней завел еще одно очень полезное знакомство. Бургав рекомендовал его бургомистру Амстердама Клиффорду. Клиффорд заехал как-то к Бургаву посоветоваться насчет своего здоровья, а тот, желая удружить Линнею, дал совет:
– Вам нужно иметь постоянного врача. Нужно, чтобы он тщательно следил за вашей диетой.
– Я и рад бы, да кого взять? – ответил Клиффорд, очень любивший вкусно и плотно поесть, а потому часто страдавший коликами.
– У меня есть для вас врач. Замечательный врач… К тому же он ботаник, – улыбнулся Бургав.
– Ботаник?
– Ну да. И дельный ботаник. Он будет знаменитостью!
Клиффорд был страстным любителем растений, садоводом и владельцем замечательного сада. В своем саду он собрал растения изо всех стран. Большие шкафы были набиты папками огромного гербария. Ведь в те времена Голландия была сильной и торговой страной, голландский флаг развевался от ветров всех морей, и голландские корабли можно было видеть не только во всех гаванях и бухтах, но даже в таких заливчиках тропических морей, которые и названия еще не имели. Бургомистр Амстердама широко пользовался своим положением и связями: ему доставляли растения отовсюду.
– Приезжайте ко мне с Линнеем, – пригласил Клиффорд Бурманна.
Линней не осрамил своего покровителя Бургава. Едва он вошел в оранжерею, где были собраны растения Южной Африки, как названия посыпались, словно спелые яблоки с дерева.
– А вот это новое, это еще не описанное, это…
Клиффорд был поражен: такого знатока растений он еще не встречал.
В библиотеке Клиффорда Бурманн увидел дорогую книгу «Естественная история Ямайки». Он так и впился в нее глазами. Клиффорд заметил это и не замедлил с выводом.
– А ведь хорошая книга, – сказал он, поддразнивая Бурманна. – Какие рисунки!
– Угу…
– Хотите, я променяю вам ее? У меня их две.
– На что?
– На… Линнея.
Бурманн сильно удивился. Менять книгу на… человека, да еще – иностранца!
– Мне нужен домашний врач и ботаник сразу, – засмеялся Клиффорд. – Бургав рекомендовал мне на эту должность Линнея.
Тысячу гульденов и полное содержание – вот что получил Линней от Клиффорда. Он чуть не запрыгал от радости. Какая библиотека, какие гербарии, сколько живых растений!
Работа началась. Сегодня Линней изучал флору Индии, завтра – Ост-Индии, послезавтра – Вест-Индии. А потом, покончив со всеми Индиями, занялся Южной Африкой, а там и Мадагаскаром. Всюду было множество новых, еще неизвестных науке растений. Линней частенько мучился, стараясь придумать новое название для растения: нелегко каждый день давать десятки новых имен!
– Нужно бы североамериканских растений раздобыть, – сказал Линней Клиффорду. – У вас их совсем мало, а в Англии, говорят, кое-что есть.
– За чем же дело?.. – И Клиффорд полез за деньгами.
Линней отбыл в Англию, набив себе карманы рекомендательными письмами. Его предупредили, что в этой чопорной стране без рекомендательного письма шагу не ступишь.
– Я ваш ученик, – услышал он, едва ступив на землю Англии. Слова эти принадлежали доктору Шоу, путешественнику по Африке.
– Мой ученик? Простите, но я гораздо моложе вас.
– Я читал вашу «Систему природы». Она многому научила меня.
Линней обрадовался: его знают даже в Англии! Увы, одна ласточка весны не делает, а Шоу оказался именно этой единственной ласточкой.
«Линней, податель сего письма, есть единственный человек, достойный тебя видеть, единственный достойный быть видимым тобой. Кто увидит вас вместе, увидит двух таких людей, подобных которым едва ли еще раз произведет природа», – так писал Бургав мистеру Слону, знаменитому ботанику и путешественнику, в рекомендательном письме.
Бургав немножко просчитался. Он хотел заинтересовать Слона Линнеем – и пересолил.
Прочитав письмо, Слон рассердился:
– Как? Этот мальчишка-швед равен мне?.. Мне, Слону? – И он так холодно принял Линнея, что тот совсем растерялся.
Другой ученый-англичанин, Диллениус, большой знаток мхов, оказался еще холоднее.
– Открытие какое сделал! – ворчал он. – Тычинки и пестики… Все это мальчишество. Сегодня один кричит о тычинках, завтра другой – о листьях. Кого же слушать?
Лондон встретил Линнея холодно, но все же он ухитрился раздобыть кое-какие американские растения для сада Клиффорда.
Два года пролетели, как сон. Но след от них остался, и не маленький: несколько книг. Из них самой лучшей была «Сад Клиффорда», содержавшая описания растений из сада бургомистра. Конечно, Клиффорд не пожалел денег и снабдил книгу великолепными рисунками: таких до тех пор никто никогда не видел.
Южноамериканский жук-геркулес, самец и самка. Назван и описан Линнеем (натуральная величина).
…Хорошо жилось Линнею в Голландии. Его очень уважали, его любили, за ним толпой ходили почитатели, а иногда и просто ротозеи. Но климат Голландии оказался для него неподходящим, и он решил уехать. Может быть, он и пожил бы еще годик в Голландии, но его отъезд ускорило одно пренеприятное обстоятельство.
Как-то вечером Линней, после утомительного перехода по темным улицам, добрался до дому.
Едва он вошел к себе в комнату, как увидел на столе посылку и письмо. Он вскрыл письмо, поглядывая на посылку: в ней были растения, и, наверно, преинтересные.
Содержание письма оказалось таким, что Линней забыл о посылке и растениях.
За его невестой ухаживал другой! У него хотели отнять Сару-Лизу!
«Нужно ехать домой!»
Линней призадумался. Он крепко любил Сару-Лизу, сильно скучал о ней и очень боялся потерять ее. Но… будет ли еще когда-нибудь случай побывать во Франции, посмотреть растения в Парижском ботаническом саду?
«Я поеду домой через Францию, – решил он. – А ей напишу!»
Начались проводы и прощания. Друзей за эти годы у Линнея развелось столько, что прощание с ними заняло немало времени.
Трогательно простился Линней со стариком Бургавом, умиравшим от водянки.
В Париже Линней раньше всего поспешил в ботанический сад. Запыхавшись, он вбежал в оранжерею, где профессор ботаники Жюссье как раз показывал студентам различные тропические растения. Профессор стоял и глубокомысленно глядел на какой-то кустик.
– Это… это… – мялся он, пытаясь определить растение, названия которого не знал.
– Это растение американское, – раздался голос.
Жюссье оглянулся. Сзади него стоял невысокого роста человек, по одежде иностранец.
– Вы – Линней! – воскликнул Жюссье.
– Именно, – ответил с поклоном тот.
Вот это была встреча, это была рекомендация!
У Жюссье был брат, тоже ботаник. Они оба очень сдружились с Линнеем, и тот не остался неблагодарным: назвал в честь Жюссье род растения, посвятил им несколько книг. Но остальные французы-натуралисты были холодноваты. Правда, с их уст не сходили «знаменитый», «мэтр» и прочие громкие слова, – правда, Линнея тотчас же избрали членом-корреспондентом Парижской Академии, но…
– Это какой-то анархист, – шептали друг другу на ухо ученые. – Вся его заслуга в том, что он старается изо всех сил запутать ботанику. Новую систему выдумал, словно старые уж так плохи.
– Это он по молодости…
– Ах, месье Линней! – рассыпались они перед ним через минуту.
3
Настал великий день: знаменитый ботаник – «князь ботаников», как его прозвали за границей, – прибыл на родину.
Как его встретили? Никак.
Врач без места и без денег – вот его общественное положение. А наука – кому она нужна? За нее платят? Нет.
Линней заехал к отцу, а потом отправился в Фалун, к невесте.
– Вот мои книги, – показал он ей увесистую стопку книг. – Я не без пользы провел время в Голландии.
– Так! Ну, а как со службой? – спросил счастливого жениха папаша.
– Служба? – Линней смутился. – Пока я буду практиковать.
– Тэк-с… Значит, и свадьба пока не скоро.
«Вот история! Написал десяток книг, прославился, можно сказать, по всей Европе, а невесты не завоевал».
Линней повесил на двери вывеску: «Доктор медицины Карл Линней».
Вывеска висела, а пациенты не шли.
Снова, как и в студенческие годы, Линней жил впроголодь, снова грустно поглядывал на изношенные башмаки, на потертый камзол.
«Не уехать ли к Клиффорду? – думал он. – Уеду… А Сара-Лиза?..»
Любовь к невесте удерживала Линнея на родине.
И вдруг повезло! Заболел один из его знакомых. Лечили его много врачей – не помогли. Тогда он обратился к Линнею. Больной, вероятно, рассуждал так: ведь все равно умру, а вылечит меня Линней – и мне хорошо, и ему неплохо.
Линней вылечил больного. Как это случилось, наш ботаник и сам не знал толком. Все знаменитости отказались от больного, а он – помог.
Слухи о замечательном случае разошлись по городу. Через месяц-другой Линней стал модным врачом.
Вскоре ему дали штатное место в Адмиралтействе, а затем пригласили и к королю. Тут уже стало не до ботаники. Гербарии мирно пылились в шкафах, а Линней лечил и лечил. Вскоре он стал зарабатывать больше любого столичного врача.
– Теперь я спокоен за свою дочь, – сказал отец Сары-Лизы. – Я вижу, что ты на хорошей дороге и твои дети не будут голодать.
Линнею было тридцать два года, когда он женился. Пять лет он завоевывал свою невесту, а она ждала его. Они нежно любили друг друга, и первая ссора их – презабавная история: молодые супруги поссорились из-за белья в комоде.
– Кто так укладывает белье? – усмехнулся Линней, увидя, как Сара-Лиза разложила свое и его белье по ящикам. – Нужен порядок!
И он начал наводить в комоде порядок. Его ум классификатора и систематика, дремавший последнее время, вдруг проснулся.
– Отряд – рубашки, род – мужские, вид – дневные обычные, дневные парадные, ночные… – шептал он, раскладывая рубашки.
Когда Сара-Лиза увидела всю эту «классификацию», то всплеснула руками. В одном ящике комода лежали рубашки ее и мужа, в другом – носовые платки, в третьем – простыни, в четвертом… Словом, порядок был полный.
– Да кто же так делает? У тебя по всем ящикам мое и твое белье перепутано.
– Система – великое дело! – ответил ботаник.
– Ну и наводи ее в своих папках. А тут я хозяйка!
Сара-Лиза уложила белье по-своему. Линней смотрел и морщился.
– Из женщины никогда не выйдет порядочного систематика, – ворчал он. – Хороша система! В одном ящике ее белье, в другом – мое. Выходит так: отряд – белье Сары-Лизы, род… род… Нету рода! – воскликнул Линней, хватаясь за голову. – Нету рода! Хороша классификация!
– Знаешь что? – засмеялась Сара-Лиза. – Займись лучше своими папками.
И все же он не угомонился: попробовал классифицировать посуду в буфете. Но тут произошел такой скандал, что систематик раз навсегда решил: не заниматься классификацией предметов домашнего хозяйства.
* * *
В Упсале умер профессор ботаники Рудбек, прежний покровитель Линнея. Кафедра ботаники оказалась свободной.
Линнею очень хотелось занять эту кафедру, но дорогу ему перешли. Перешел ее не кто иной, как старый враг, тот самый доцент Розен, который когда-то добился увольнения Линнея из Упсальского университета. Собственно, Розен не был виноват: доцент, метивший в профессора, имевший право старшинства, получил кафедру. Так и полагалось. А что Линней знал ботанику лучше Розена – кому до этого было дело!
Через год в Упсале освободилась кафедра анатомии и медицины. Ее получил Линней.
Розен-врач читал ботанику, а Линней-ботаник – медицину. Обоим было не по себе, и они решили поменяться. Через год врач сделался профессором медицины, а Линней получил кафедру ботаники. Наконец-то!
– Изучайте свое отечество, путешествуйте, собирайте животных и растения. Я сам… – И Линней принялся рассказывать, как в молодости бродил по Лапландии без гроша в кармане и питался сушеной рыбой. Такова была его вступительная лекция.
Профессор Линней быстро привел в порядок хозяйство кафедры. Ботанический сад в Упсале был преобразован, на месте старого дома-развалины появился новый, библиотека росла не по дням, а по часам.
Все лето Линней водил своих учеников по лесам и лугам. Они приносили в город столько растений, что можно было подумать: студенты запасают сено, а не собирают гербарий. Гербарные папки все прибавлялись и прибавлялись, увеличивались с каждым годом и коллекции животных. Ученики Линнея побывали и в Китае, и в Америке, и в Африке, и в Индии, и отовсюду привозили ценные материалы. Флора и фауна Швеции изучались так старательно, что вскоре Линней смог дать полные списки и описания шведских животных и растений.
Он заставлял своих учеников делать самые разнообразные исследования, проверяя их и присматривая за ними. Когда он собрал и опубликовал все эти студенческие «диссертации», то получилось семь увесистых томов. Там было все: и растения, употребляемые для корма скота, и описания отдельных растений – березы, смоковницы и других, и описания животных, и «душистые растения», и много-много всего другого. Всего до ста пятидесяти работ студентов. Вот как знали растения и как работали студенты двести лет назад!
«А мухомор? Мы забыли о мухоморе!» – И студенту поручалось исследовать мухомор и написать на эту тему «диссертацию».
Теперь Линней-врач и Линней-ботаник жили в тесной дружбе: студентам поручалось исследовать лечебные свойства многих растений. И когда ботаник заболел, то врач быстро нашел для него лекарство. Оказалось, что земляника – великолепнейшее средство от ревматизма; так, по крайней мере, уверял Линней. Он съел целые горы земляники – и выздоровел. Еще более чудодейственное лекарство он открыл от подагры: правда, оно помогает только систематикам, и для каждого систематика оно немножко другое. Линней лежал в постели и мучился от болей, когда один из учеников привез ему гербарий канадских растений. Больной мигом вскочил, занялся рассматриванием интересных растений и так развеселился, что и сам не заметил, как выздоровел.
Одна за другой писались научные работы, переписывались набело, печатались и выходили в свет. Линней писал и о животных, и о растениях, классифицировал жуков Швеции и улиток Индии. Растения Канады, Индии и других стран пестрой вереницей мелькали перед ним. Сидя в своем кабинете, он видел леса Индии, американские прерии, африканские саванны, русские степи.
Ученый не занимался лишь перекладыванием гербарных листов с мертвыми, сухими растениями. Живые растения привлекали его не меньше засушенных.
Бродя по лесам и лугам в окрестностях Упсалы, он подмечал много интересного в жизни растений. Подыскивая хорошие экземпляры дикого цикория для гербария, он никак не мог найти их.
– Куда они годны? – брюзжал великий ботаник. – Ни одного с хорошо раскрытой корзинкой.
А в другой раз не удавалось найти хороших гвоздик, осотов, козельцов: все они были какие-то нераспустившиеся.
– Проследите за цветками… – И Линней назвал ряд растений студентам. – Мне нужно знать, когда они раскрыты и когда закрыты.
Оказалось, что у очень многих растений цветки или соцветия словно «ложатся спать». И самое занятное: у разных растений в разное время.
Одуванчики «спали» ночью, а заодно и в плохую погоду. А вот хлопушки и дрёма – эти «спали» днем.
Линней увлекся интересным явлением. Он назвал его сном растений и написал о нем книгу, которая так и называлась: «Сон растений».
Подметив, что у разных растений цветки открываются и закрываются в разное время, он с помощью студентов составил длинный список. В нем против названия растения были проставлены часы его «сна». Расположив растения в известном порядке, Линней получил своего рода «цветочные часы».
– Что бумага! Мы изготовим цветочные часы в натуре.
Клумба – своеобразный циферблат. Она засажена различными цветущими растениями, но не как придется, а «лучами», секторами. Такими предполагал Линней свои «часы». Это оказалось не так легко и просто, как выглядело на бумаге. Все же живые «цветочные часы» были изготовлены.
– Одно плохо, – жаловался Линней знакомым, показывая им «часы»: – они работают только в хорошую погоду. В пасмурный день никуда не годятся.
4
Его слава росла, а вместе с ней росли и нападки врагов и критиков. Впрочем, Линней не отвечал им.
«Лета, коих я достиг, мои занятия и характер запрещают мне поднимать перчатку моих противников. Я взываю к потомству!» – вот как он отвечал врагам. Секрет миролюбия – не в возрасте и занятиях, а в характере: Линней не умел полемизировать.
Классификация успешно развивалась. В десятом издании своей «Системы природы» Линней дал ее в законченном виде. Так, по крайней мере, думал сам автор. Единственно, что ему никак не давалось, это микроскопически малые животные и растения. Инфузории, бактерии, коловратки… куда их отнести? Он несколько раз менял свое мнение о них и наконец успокоился, устроив класс «червей», куда и поместил все, чему не нашел более подходящего места. И все же инфузории его смущали.
«Несомненно, творец, создав столь малых животных, намеревался оставить их за собой», – решил он в конце концов. А раз сам «творец» оставил для своих занятий систематикой эту группу микроскопических животных, то человеку ли браться за изучение ее со своим жалким умом! Линней и не брался, он уступил инфузорий «творцу».
Зато с самим человеком он не очень церемонился. Устроив особый отряд «приматов» («князей животного мира»), Линней преспокойно включил в него человекообразных обезьян и человека. К научному названию человека «человек разумный» (Homo sapiens) он прибавил коротенькую строчку: «познай самого себя». В данном случае это означало приблизительно: «Посмотри, какая ты обезьяна». Многим это очень не понравилось, и Линнея порядком поругивали за такую вольность.
Животных Линней разделил на шесть классов, причем в десятом издании «Системы природы» не ограничился такими простыми различиями, как перья, волосы, чешуя. Он ввел и анатомические признаки.
1-й класс – млекопитающие. Характеризуется четырехкамерным сердцем, теплой и красной кровью, живородностью, выкармливанием детенышей молоком. Тело покрыто волосами.
2-й класс – птицы. Отличаются от млекопитающих тем, что откладывают яйца; тело покрыто перьями.
3-й класс – гады. Кровь холодная, дышат легкими. (В этом классе Линней соединил земноводных и пресмыкающихся.)
4-й класс – рыбы. Кровь холодная, дышат жабрами.
5-й класс – насекомые. Имеют кровяную жидкость («белую кровь»), сердце без предсердий, щупальца членистые.
6-й класс – черви. Отличаются от насекомых нечленистыми щупальцами.
Конечно, к классу насекомых он отнес и раков, и пауков, и многоножек. «Насекомые» Линнея – членистоногие современной классификации. Самым пестрым оказался класс «червей»: все беспозвоночные, кроме членистоногих.
Всего Линней описал в десятом издании «Системы природы» около 4200 видов животных; из них почти половину составляли насекомые.
Бескрылая гагарка (север Атлантического океана). Названа и описана Линнеем. Полностью истреблена, последняя пара была убита в 1844 году.
Растениям также пришлось несколько изменить свой строй: кое-что оказалось на новом месте. Эти перемены часто выглядели очень странными. Очевидно, Линней заметил, что число тычинок не такой уж хороший признак, и начал обращать больше внимания на внешнее сходство растений. Новый порядок был, пожалуй, лучше старого, но путаницы прибавилось. Линней и сам не мог толком рассказать, почему он сделал так, а не иначе.
«Вы спрашиваете меня об отличительных признаках моих отрядов? Сознаюсь, что я не сумел бы изложить их!» – вот что он ответил одному из своих учеников на вопрос: «Чем отличаются ваши отряды растений друг от друга?» Линней хорошо различал эти отряды просто «на глаз», но записать отличия не мог. Не удивляйтесь этому. И в наши дни многие систематики безошибочно различают очень схожие друг с другом виды именно «на глаз», но записать эти различия им не удается: не всегда находятся слова, чтобы передать те тонкие особенности, которые улавливает опытный глаз.
Вопроса о происхождении видов для Линнея не существовало. На первой странице первого издания «Системы природы» он написал: «Новые виды теперь не возникают», а позже утверждал, что «столько существует видов, сколько их было сначала создано бессмертным Существом». Творческий акт лежал в основе, да другого объяснения с Линнея и требовать не приходилось. Правда, ознакомившись с большим числом видов, он столкнулся с некоторыми затруднениями, но нашел выход. Первоначальные виды созданы творцом; позже, путем скрещивания, могли образоваться и другие виды, но это были только помеси уже имевшихся. Линней допускал и наличие вариаций, то есть внутривидовой изменчивости. Но это не противоречило творческому акту: он хорошо знал, что вывести новую разновидность растения не так уж хитро.
Впрочем, Линнея сама классификация интересовала больше, чем вопрос о том, откуда взялось то, что он столь старательно классифицирует.
Порядка в ботанике и зоологии становилось все больше и больше. Бинарная номенклатура (двухсловное называние), введенная Линнеем, была главной пружиной в этой кропотливой работе.
Дронт (остров Маврикия) Назван и описан Линнеем. В конце XVII века полностью истреблен.
Бинарная номенклатура растений и животных вовсе уж не такая замысловатая штука. Грубо говоря, она сводится к следующему: каждый вид животного или растения имеет только одному ему свойственное научное название, и это название обязательно состоит из двух слов: родового названия (имя существительное) и видового (обычно прилагательное).
Так, например, в роде «синица» насчитывается около десятка видов. В переводе на русский язык научные латинские названия наших обычных синиц будут такие (в скобках указаны названия, под которыми этих синиц знают любители певчей птицы):
синица большая,
синица синяя (лазоревка),
синица хохлатая (гренадерка),
синица болотная (гаичка, пухляк),
синица черная (московка, малая синица).
Синицы (слева направо): хохлатая, лазоревка, большая, болотная (гаичка), черная (московка).
То же и среди растений. Род «лютик» состоит из многих видов: лютик жестколистный, лютик языковый, лютик едкий, лютик ядовитый, лютик золотистый, лютик ползучий и т. д.
Название, данное какому-нибудь виду, вечно; оно не может быть заменено другим, и кто бы ни писал о данном виде, должен называть его именно так, а не иначе. Конечно, вечным оказывается имя, данное первым по времени автором, только при соблюдении ряда правил. Эти правила несложны: в одном роде не может быть двух одинаковых видовых названий; нужно не просто назвать, а хотя бы вкратце описать или изобразить впервые называемое животное или растение. Наконец, нужно, чтобы впервые называемый вид был действительно новым, то есть чтобы он не имел названия, данного ему кем-нибудь раньше. Названия даются на латинском языке: нелатинское имя животного (растения) в расчет не принимается.
Среди животных (и среди растений) не может быть двух одинаковых родовых названий. Это очень важное правило. Теперь мы, слыша латинское название «Пика» (Pica), знаем, что это – род «сорока». Никакие другие животные такого родового имени не носят: оно присвоено только сорокам. А будь не так, трудно было бы разбираться в именах «однофамильцев».
Бинарную номенклатуру пытались применять и до Линнея. Но именно Линией сумел ввести ее в жизнь, и ввести так прочно, что она осталась навсегда.
Новые правила наименования растений и животных требовали и новых названий. Линнею приходилось придумывать сотни названий для животных и растений: старые названия часто не годились. Это очень скучное занятие – придумывать новые названия, и Линней утешался лишь тем, что давал названия «со смыслом». Тут он немножко и поехидничал.
В честь своего врага Бюффона он назвал одно ядовитое растение «Бюффонией». «Пизонтея» – преколючее растение – названо в честь критика Пизона. У ботаника Плюкенета были очень странные идеи и взгляды на систематику, и вот появилась «Плюкенетия», растение с уродливыми формами.
Не забыл Линней и своих друзей, проявляя и здесь немало остроумия. Так, в честь двух братьев Баугинов он назвал растение с двулопастными листьями «Баугинией», а у «Каммелины» в цветке имелись три тычинки – одна короткая и две длинных: братьев Каммелинов было трое – два знаменитых, а третий ничем не замечательный человек.
Скопив денег, Линней купил в окрестностях Упсалы небольшое именьице и заказал в Китае чайный сервиз: на чашках должно было быть изображено растение «Линнея северная», названное так в честь Линнея. Это – крохотный кустарничек, стелющийся по земле в мшистых еловых лесах. Кое-где кверху поднимаются, словно подсвечники, цветущие веточки, каждая с двумя малюсенькими цветочками, похожими на неправильные фестончатые колокольчики. Цветочки снаружи белые, изнутри розовые, пахнут ванилью.
Увы! В Швецию прибыл не сервиз, а черепки от сервиза. Был заказан второй сервиз: Линней очень хотел иметь «ботанические чашки». Этот доехал благополучно, а цветки и листочки «Линнеи» были нарисованы так хорошо, что выглядели как живые.
– Да, это настоящая Линнея, – сказал ботаник и собственноручно расставил чашки на полках шкафа. – Это ботанический сервиз, – заявил он жене. – Тут уж будет мояклассификация.
Награды сыпались на Линнея одна за другой. Он отвел в книжном шкафу отдельную полку для всяких почетных и иных дипломов. Полка вскоре оказалась мала. Русская Академия наук почтила его, избрав своим членом. Это было особенно приятно Линнею: на заре своей научной деятельности он был жестоко высмеян именно русским академиком Зигесбеком. И вот он – русский академик…
В честь Линнея выбивали медали. Его навещал сам шведский король.
Медаль, выбитая в память Линнея.
Годы шли. Линнея разбил паралич. Он разучился подписывать свою фамилию и писал ее вперемешку латинскими и греческими буквами. Потом больной совсем забыл свои имя и фамилию, а прошло несколько месяцев, и он перестал узнавать Сару-Лизу.
Лишь однажды к нему вернулся рассудок, и он приказал отвезти себя в свое имение. В это время жены его не было дома. Узнав о поездке мужа, она поспешила в имение. Сара-Лиза нашла Линнея в кресле перед камином. Закутанный в шубу, он сидел перед огнем и задумчиво курил трубку.
Через месяц он умер.
Король приказал выбить еще одну медаль – на память о великом ученом. Больше того – он упомянул имя Линнея в своей речи при открытии сейма.
Это была невероятная честь. Но ни король, ни просто почтенные и именитые граждане не позаботились о том, чтобы сохранить коллекции Линнея. Сара-Лиза продала их в Англию. Двадцать шесть больших ящиков увезли англичане в Лондон.
Говорят, что шведский король Густав хотел послать в погоню за этим кораблем военное судно, но его отговорили, пугая войной с Англией. Впрочем, вряд ли король собирался сделать это. Какое дело королю до каких-то жуков и мух, наколотых на булавки!
Через несколько лет поклонники Линнея устроили в Упсале Линнеевский музей. Они собрали в нем все, что им удалось купить у наследников знаменитого ученого. Тут были и чашки с растением «Линнея», и линнеевская бритва, и его жениховские помочи, и даже бельевой шкаф. Было все, кроме научных коллекций…
