Текст книги "Генерал де Голль"

Автор книги: Николай Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 37 страниц)

Величие

«Все, что я делаю, – говорил де Голль, – служит величию Франции». Что же конкретно означало для него понятие величия? Формальное положение великой державы? Но еще в конце войны не без участия де Голля Франция получила наравне с СССР, США, Англией и Китаем постоянное место в Совете Безопасности ООН. Может быть, речь шла о реальном могуществе? Во Франции издавна принято считать, что великой державой является государство, способное в одиночку выдержать войну против любой другой великой державы. Мечтать об этом, особенно в атомную эпоху, было бы бессмысленно. Что представляла собой Франция по сравнению с такими гигантами, как СССР или США? Конечно, экономические позиции Франции после войны укрепились, ее удельный вес увеличился, закончился злосчастный демографический упадок и при де Голле население страны возросло до 50 миллионов человек. Франция имела теперь солидные запасы золота. Однако на фоне ресурсов двух мировых гигантов все это выглядело, впрочем, довольно миниатюрно. И де Голль с горечью воскликнул как-то в частной беседе: «О, если бы я был президентом Соединенных Штатов…»

О традиционном «пушечном величии», основанном на превосходстве в материальной силе, нечего было и думать. Генерал де Голль надеялся вернуть Франции величие, добившись преобладающего морального авторитета. «Чтобы пользоваться международным авторитетом, – говорил он, – нет необходимости быть огромной страной». Для этого, по его мнению, надо было прежде всего обладать полной, максимально возможной независимостью. Поскольку характер де Голля больше всего соответствует этой тенденции, внешняя политика Франции должна стать его личной политикой, направляемой его волей. Дух независимости, сила характера, всегда отличавшие его, должны служить величию Франции. «Характер, – говорил де Голль, – это прежде всего способность пренебрегать недовольством, возражениями своих союзников». Он хорошо знал, что среди современных ему политических деятелей западного мира в этом отношении у него нет соперников. «Только мы способны, – говорил генерал, – сказать „нет“ американскому протекторату. Ни немцы, ни итальянцы, ни бельгийцы, ни голландцы не скажут „нет“. Лишь мы одни можем это сделать, и в этом наш долг». Особенно мало стремления к независимости он усматривал у англичан. Он не забывал, что даже сам Черчилль советовал ему когда-то «сгибаться» перед американцами. «Великобритания имеет слабых королей. Есть еще видимость, обычаи, королевские традиции, английские институты. Но все это в счет не идет. Руководители склонны к унизительному самобичеванию». Он саркастически говорил о наиболее крупных и авторитетных руководителях Западной Европы: «Что бы ни говорили о них и что бы они сами ни воображали, все эти почтенные люди думают только о своей карьере. Им в высшей степени наплевать на свои страны».

Что касается де Голля, то он ни в какой степени не мог, подобно им, наплевать на Францию. Увы, перед тем как де Голль пришел к власти, на Францию плевали другие, и она была, по его мнению, просто американским сателлитом. Решимость положить этому конец явилась смыслом внешней политики де Голля. Конечно, высокомерное презрение к слабохарактерным партнерам (высказываемое, разумеется, в узком кругу) вряд ли могло помочь его замыслам. Де Голль пускает в ход целый арсенал разнообразных дипломатических приемов – от лести до шантажа, от убеждения до угроз. Тонкий расчет, симуляция, выдержка, хладнокровие и, конечно, молчание, внезапно сменявшееся страстными патетическими заявлениями, – все это далеко не полный перечень практических приемов голлистской дипломатии. Генерал был мастером психологической игры. Но главное, что всегда скрывалось за внешне эмоциональными, облаченными в великолепную риторику внешнеполитическими декларациями де Голля, состояло в его глубочайшем политическом реализме. Это был макиавеллизм высшего класса. В политике неуместна сентиментальность, здесь совершенно необходим трезвый цинизм – этому он откровенно учил своих сотрудников. Генерал любил повторять слова Ницше о том, что государства– это «хладнокровные чудовища». Однажды на заседании правительства Кув де Мюрвиль заговорил о «государствах, дружественных Франции…» Де Голль немедленно прервал его: «Господин министр иностранных дел, государство, достойное этого имени, не имеет друзей!»

На первый взгляд эта фраза кажется по меньшей мере парадоксом. Но смысл становится понятным при ее сопоставлении с высказываниями де Голля времен войны: «Наши союзники являются также нашими противниками»; «Война – против наших врагов. Мир – против наших друзей»; «Союзники – это иностранцы. Завтра они могут стать врагами». Так де Голль доводил до конца важнейший для него принцип национальной независимости.

Взяв власть в свои руки, генерал де Голль начал борьбу за возрождение независимости Франции путем посте-пенного движения к… предоставлению независимости Алжиру. Пока продолжалась война, внешняя политика де Голля неизбежно оставалась скованной ее прямыми и косвенными последствиями. Поэтому решение алжирской проблемы служило в первые годы Пятой республики, по существу, главным выражением его внешней политики. Только после Эвианских соглашений эта политика получает полный размах. Но все же и до 1962 года голлистская дипломатия во всех вопросах оказалась значительно активнее дипломатии Четвертой республики. Особенно важно, что намечались изменения ее некоторых важнейших принципов, хотя пока шли лишь поиски, зондирование, проверка методов, маневрирование, словом, становление внешней политики де Голля. В ней все яснее обнаруживаются те же самые особенности, что и в его политике в 1940–1946 годах. Собственно, в 1958 году он начал с того, к чему тщетно стремился во время войны, то есть с попытки попасть в закрытый «клуб великих».

24 сентября 1958 года де Голль направил президенту США Эйзенхауэру и британскому премьер-министру Мак-миллану секретный меморандум, в котором требовал, чтобы в Атлантическом союзе была создана система трехсторонних консультаций Франции, США и Великобритании для совместной разработки и принятия важнейших решений. Как раз незадолго до этого англосаксонские державы предприняли весьма рискованные действия на Ближнем Востоке и в Тайваньском проливе. Как обычно, с Францией не посоветовались. Генерал де Голль пишет в «Мемуарах надежды»: «Как я и ожидал, оба адресата, получившие мой меморандум, ответили уклончиво. Следовательно, у нас были все основания действовать».

В марте 1959 года генерал де Голль приказал вывести из-под командования Атлантического союза французский средиземноморский флот. Затем он запрещает американским войскам держать во Франции атомные бомбы и строить на французской территории установки для запуска ракет. Под французское командование вскоре возвращаются соединения противовоздушной обороны и устанавливается система контроля за полетами военных самолетов над территорией Франции. Вопреки прежним соглашениям де Голль отказывается передавать под командование НАТО французские соединения, возвращавшиеся из Северной Африки. Словом, происходило неуклонное сокращение участия Франции в НАТО. А ведь др прихода де Голля к власти все правительства Четвертой республики считали Атлантический союз абсолютной ценностью, основой всей внешней политики. Любые требования американцев, возглавлявших военный блок, выполнялись беспрекословно.

Нетрудно представить себе, о чем шла речь на переговорах де Голля с президентом Эйзенхауэром, прибывшим в Париж в начале сентября 1959 года. Два генерала, бывшие товарищи по оружию, не нашли общего языка, хотя вообще-то Эйзенхауэра встречали в Париже очень приветливо. Генерал де Голль говорил одному американцу: «Я испытываю горячие чувства дружбы к генералу Эйзенхауэру. Это благородный человек». Но затем де Голль вздохнул и добавил: «Люди могут иметь друзей. Но государственные деятели – никогда».

Вскоре после отъезда Эйзенхауэра, 16 сентября 1959 года, президент де Голль посетил Высшую военную школу. Там перед слушателями и преподавателями он изложил новую политику в области обороны страны. «Необходимо, – сказал де Голль, – чтобы оборона Франции была французской. Если такой нации, как наша, придется вести войну, это должна быть ее война; французские усилия должны быть ее собственными усилиями. Нашу оборону, безусловно, можно в случае необходимости координировать с обороной какой-нибудь другой страны, но мы должны осуществлять эту оборону в наших собственных интересах и по своему собственному усмотрению».

Речь де Голля по его распоряжению публикуется в информационном журнале военного министерства. И вот на заседание правительства в Елисейский дворец с этим журналом в руках является министр финансов Антуан Пинэ. Бывший вишист давно стал ярым поборником НАТО. Он убежден, что Франция погибнет без американского покровительства. Пинэ достает журнал и зачитывает на заседании речь де Голля. Затем он обращается к нему: «Господин президент! Если я вас правильно понял, вы осудили сам принцип НАТО… Наши союзники возмущены вашей речью… У нас нет средств для самостоятельной обороны».

Генерал, который председательствует на заседании, презрительно бросает: «Господин министр финансов интересуется проблемами внешней политики?» И он напоминает о своем прошлогоднем меморандуме, о мерах по восстановлению независимости французской национальной обороны. Де Голль подтверждает свою решимость продолжать такой курс. Пинэ пытается спорить, но де Голль не находит нужным отвечать по существу. Он встает и сухо произносит: «Спасибо, господин Пинэ. Господа, объявляю заседание закрытым». Генерал выходит, не пожав никому руки. Затем происходят объяснения. Де Голль говорит своему министру: «Я упрекаю вас не за то, что вы высказали свои мысли, а за то, что вы сделали это на Совете министров». Пинэ заявляет, что в этом он видит свой долг. Де Голль напоминает, что безответственность времен Четвертой республики ушла в прошлое: «Я один определяю политику и один несу за это ответственность. Только мне принадлежит право принимать решения». В конечном итоге в январе 1960 года Пинэ получает отставку. Резко обнаруживается оппозиция основных буржуазных партий новой внешней политике Франции. «Независимые», МРП, радикалы, социалисты– все они не в состоянии представить себе никакой другой политики, кроме безропотного подчинения Вашингтону. Пока де Голль в какой-то мере вынужден считаться с этим. Ведь он еще нуждается в поддержке, чтобы решить алжирскую проблему.

Не менее серьезна в связи с этим же обстоятельством и позиция самого Вашингтона. Американская печать не перестает яростно клеймить «раскольнические» действия де Голля. В начале лета 1961 года в Париж приезжает президент Кеннеди. Американцу был оказан исключительно пышный прием. На официальных церемониях президент США и его супруга вели себя с чисто французской изысканностью и элегантностью. Генерал де Голль держался с американской простотой и суровостью «Коннетабля». Все выглядело великолепно. Версаль во время официального приема сверкал так, что этому позавидовал бы сам «король-солнце» Людовик XIV. Но тем более мрачной, угрюмой оказалась атмосфера на переговорах де Голля и Кеннеди. Президент США, уже встречавшийся с любезными и лояльными руководителями западноевропейских стран, приезжавшими в Вашингтон, с трудом находит нужный тон. В «Мемуарах надежды» де Голль так описывает встречу: «Теперь американцы вынуждены считаться с нашей независимостью и иметь дело непосредственно с нами. Но они тем не менее не могут представить себе, что их деятельность перестала быть решающей и что наша деятельность может идти в каком-либо ином направлении. Короче говоря, в каждом случае, когда Кеннеди мне предлагает какой-либо шаг, – это шаг, который должен быть сделан в порядке участия в его действиях. Я отвечаю, что Париж, безусловно, готов обсудить вопрос о согласованности действий с Вашингтоном, но все, что делает Франция, она делает как хозяйка своей политики и по собственному почину».

Два президента говорят не только о действиях Франции в НАТО. Теперь Париж и Вашингтон выступают раздельно по многим вопросам мировой политики. Франция публично осудила действия США в Конго, где под прикрытием ООН они грубо вмешались, чтобы устранить Лумумбу. Кеннеди предлагает де Голлю принять участие в этом деле, но встречает решительный отказ. Есть между ними и другие острые разногласия. Порвав отношения с Кубой, США призвали Францию последовать их примеру. Однако Франция сохранила свое посольство в Гаване и отказалась ввести эмбарго на торговлю с Кубой. Но главный пункт разногласий – Вьетнам. Кеннеди сообщает де Голлю, что США готовятся к военной интервенции. Он хочет получить одобрение, но де Голль выливает на него ледяной душ осуждения новой авантюры. Он говорит Кеннеди: «Интервенция в этом районе приведет к тому, что вы безнадежно завязнете в этой бесконечной войне. После того как нация пробудилась, никакая иностранная власть, какими бы средствами она ни располагала, не имеет шансов на то, чтобы навязать там свою волю. Вы сами в этом убедитесь… Я вам предсказываю, что вы будете увязать шаг за шагом в бездонной военной и политической трясине, несмотря на все свои потери и расходы».

Эта суровая нотация, которую старый генерал прочитал молодому президенту в 1961 году, выглядит, впрочем, ласковым увещеванием на фоне его последующих публичных разоблачений американской авантюры во Вьетнаме, в которые де Голль вкладывал всю силу своего бичующего красноречия. Переговоры закончились, как это принято, опубликованием коммюнике, составленного из общих фраз, скрывавших тот факт, что два президента согласились лишь в том, чтобы и дальше не соглашаться. Действительно, франко-американские противоречия приобретут в будущем значительно большую остроту, несмотря на общность в главном – в принадлежности к лагерю империалистических стран. В разгар знаменитого Карибского кризиса, поставившего мир на грань войны, де Голль дал знать Кеннеди, что в этом случае Франция будет на стороне США. Как бы далеко ни заходил де Голль в проведении независимой политики, Франция в силу своей социальной природы оставалась скованной органическим классовым единством с США.

Возвратившись на родину, Джон Кеннеди 6 июня выступил по радио с сообщением о своей поездке в Европу. Он рассказал, в частности, о впечатлениях от встречи с де Голлем. «Я обнаружил, – говорил Кеннеди, – что генерал де Голль более заинтересован в том, чтобы мы откровенно изложили свою позицию, независимо от того, совпадает ли она с его собственной, чем в видимости нашего согласия с ним, когда на самом деле мы не согласны. Он прекрасно понимает истинный смысл союза. Ведь он в конце концов единственный из главных руководителей второй мировой войны, кто все еще занимает весьма ответственный пост. Его жизнь – пример необычайной целеустремленности. Это выдающийся человек, олицетворяющий новую мощь и историческое величие Франции… Генерал де Голль не мог проявить большую сердечность, и я не мог питать больше доверия ни к одному человеку, а этот человек к тому же обладает сильным характером».

Джон Кеннеди не скрывал, таким образом, своих разногласий с де Голлем и косвенно признавал неудачу переговоров с ним. Но одновременно он высказывал весьма лестные слова в адрес генерала. Быть может, он рассчитывал сделать его более покладистым? Вряд ли. Кеннеди был слишком умным человеком, чтобы не понимать тщетность подобных уловок по отношению к де Голлю. Видимо, он действительно проникся к нему искренним уважением. В 1963 году, за 15 дней до своей гибели, Кеннеди в беседе с французским послом сказал: «Если бы я был президентом Французской республики, я поступал бы так же, как генерал де Голль!»

Что касается де Голля, то вначале он был очень предубежден против молодого американского президента и насмешливо называл его «завитым мальчиком». Вероятно, это шло еще с времен войны, когда де Голль не взлюбил отца Джона Кеннеди, занимавшего пост посла США в Лондоне. Де Голль говорил, что сын миллионера может быть только избалованным мальчишкой. Но уже после встречи летом 1961 года и особенно впоследствии он выражал совсем иное мнение и высоко оценивал Кеннеди. Как-то генерал сказал о его преемнике Джонсоне: «История еще сводится для него к кулуарным комбинациям. Кеннеди был человеком другого полета. Американская политика, видимо, скатится до уровня политиканства».

Базу для укрепления независимости Франции де Голль ищет в Западной Европе. Наследство, оставленное здесь Четвертой республикой, устраивало его еще меньше, чем жалкое положение Франции в НАТО. Французская внешняя политика ориентировалась раньше главным образом на различные формы «европейского объединения» шести стран: «общий рынок», Евратом, Объединение угля и стали. В свое время их предполагалось дополнить «европейской армией», против которой де Голль не без успеха боролся. Уже существовавшие организации содержали в себе наднациональные элементы, угрожавшие независимости Франции. Вынашивались планы политического сообщества, которое заменило бы самостоятельные национальные государства.

В этих условиях де Голль начинает бороться за превращение «европейских» организаций в нечто прямо противоположное: из опасного орудия лишения Франции ее независимости он мечтает сделать их основой укрепления ее могущества и влияния путем создания политического блока независимых стран под французским руководством. Правда, ни одна из стран «шестерки» не проявляла никакой склонности поддерживать голлистский план «независимой европейской Европы». И все же де Голль решил попытаться превратить в своего союзника страну, которая, казалось, наименее всего подходила для этого, – Западную Германию. Он учитывал, что, хотя ФРГ в два раза экономически сильнее Франции, она остро нуждается в ее политической поддержке. Престарелый канцлер Аденауэр мучился кошмарами возможной ликвидации международной напряженности в результате соглашения западных держав с СССР. Советский Союз активно действовал в этом направлении, встречая растущую поддержку общественности западных стран. Даже отдаленная возможность заключения германского мирного договора, урегулирования проблемы Западного Берлина тревожила Аденауэра. Такое положение и натолкнуло де Голля на мысль сделать его союзником в борьбе за укрепление позиций Франции. Это была, пожалуй, наиболее странная и двусмысленная затея голлистской дипломатии.

14 сентября 1958 года в Коломбэ к де Голлю приехал канцлер Аденауэр. Три часа продолжалась беседа. Согласовали совместное заявление, в котором торжественно провозгласили окончание старинной вражды двух стран. Сотрудничество Франции и ФРГ, говорилось в заявлении, «является основой любого конструктивного дела в Европе». Встреча в Коломбэ произвела сенсацию. Ведь приход де Голля к власти вызвал в Западной Германии тревогу. Там помнили его намерения расчленить Германию после окончания войны, его борьбу против «европейской армии» и вообще его националистические убеждения. И вот опасный враг немцев оказался неожиданно другом! Выбор места придавал встрече какой-то интимный характер. Отсюда и пошла легенда о личной дружбе, об особом духовном родстве двух деятелей, о чувствах взаимного восхищения и т. п. Дело обстояло гораздо проще: де Голль и Аденауэр заключили негласную сделку: генерал обещал не допускать невыгодных для реваншистов ФРГ соглашений с СССР по германскому вопросу, Аденауэр взялся помогать де Голлю в борьбе за руководство Западной Европой.

Прошло два месяца, и де Голль уже поехал на Рейн с ответным визитом. Ему срочно потребовалась поддержка Аденауэра, чтобы провалить английский план «зоны свободной торговли», в которую собирались включить и шесть стран «общего рынка». Это ставило под угрозу идею превращения «шестерки» в политический блок под французским руководством. Аденауэр согласился выступить против Англии, а де Голль обещал поддержать его в берлинском вопросе. Прошло еще три месяца, и 4 марта 1959 года последовала новая встреча, на этот раз во Франции, в Марли-ле-Руа. Аденауэр просил у де Голля поддержки в переговорах о советском предложении заключить германский мирный договор. Де Голль обещал помочь канцлеру и 25 марта на пресс-конференции решительно поддержал его тезисы. Но на этой же пресс-конференции он сделал сенсационное заявление, прозвучавшее в Бонне как гром с ясного неба. Единственный из руководителей западных держав, он совершенно ясно и четко высказался за неизменность всех границ Германии. Тем самым он отклонил главное требование реваншистской программы Аденауэра. «Неожиданное» для него поведение де Голля было вполне логичным. Генерал хотел показать своему западногерманскому «другу», насколько тот от него зависит. Кроме того, ему вовсе не улыбалась роль простого рупора Аденауэра. Он не хотел рисковать своим авторитетом и становиться в ряды самых ограниченных поборников «холодной войны». К тому же он никогда не забывал о Советском Союзе, и его политика уже тогда имела дальний прицел в восточном направлении.

Как ни возмущались в Бонне «вероломством» де Голля, приходилось скрепя сердце молчать. Летом 1959 года в Женеве собралось совещание министров иностранных дел четырех держав с участием СССР для обсуждения германского вопроса. Все свои надежды Аденауэр возлагал на французского представителя. И он не подвел: никаких решений принято не было. А в мае 1960 года генерал де Голль по существу поддержал политику «холодной войны» в истории срыва совещания на высшем уровне. Теперь де Голль решил, что наступил подходящий момент для реализации заветных планов создания на основе «малой Европы» независимого от США политического блока под эгидой Франции. В июле 1960 года Аденауэр и де Голль встречаются в Рамбуйе. Французский президент без обиняков изложил свой план политического объединения «Европы шести» в форме коалиции государств без всяких элементов наднациональности. Представители правительств будут регулярно собираться и решать совместно вопросы политики, экономики и обороны. План де Голля решительно противоречил всем замыслам поборников «европейского объединения», мечтавших об упразднении национальных государств и создании «сверхгосударства» в виде федерации. Напротив, де Голль говорил о конфедерации из независимых государств. Аденауэр пришел в ужас и умолял де Голля хотя бы не оглашать свои замыслы. Но именно так и поступил генерал, изложив на пресс-конференции 5 сентября свой план. Последовала единодушно отрицательная реакция остальных участников «шестерки». Что касается Аденауэра, то он смог лишь помочь созвать совещание глав правительств шести стран.

Оно состоялось 10–11 февраля 1961 года в Париже. Председательствовал генерал де Голль, которому пришлось выслушивать ожесточенную критику его намерений. Это был провал, хотя голлистский план обсуждался в разных комиссиях вплоть до апреля 1962 года. Описывая в «Мемуарах надежды» эту неудачу, де Голль делает вывод: «Очевидно одно, пока западные страны Старого Света находятся в подчинении у Нового Света, Европа не может стать европейской… Если наши соседи отказались последовать за Францией в ее усилиях по созданию независимой европейской Европы, это произошло отчасти по той причине, что они опасались усиления нашей роли в такой Европе, но главным образом потому, что в условиях холодной войны они во всем отдают предпочтение своему желанию иметь американскую защиту». Так генерал де Голль непрерывно убеждался в том, что важнейшим препятствием на пути проведения политики укрепления национальной независимости является «холодная война».

Союз с Бонном не оправдал себя не только в отношении проблемы политического объединения Западной Европы, независимого от США. Де Голль не получил поддержки и в своих усилиях по преобразованию НАТО. Более того, западногерманские представители в органах блока открыто осуждали сокращение участия Франции в системе военной интеграции Атлантического союза. А при решении внешнеторговых вопросов в «общем рынке» ФРГ выступает главным противником Франции.

Де Голль относился к этому с сожалением, но пониманием. Разве не он говорил, что «государство, достойное этого имени, не имеет друзей»? Он видел причину неудачи в расхождении реальных национальных интересов, которые могут рано или поздно вступить в противоречие. К тому же в дипломатии, как и на войне, успех чаще приносит стратегия не прямых, а косвенных действий, не дающих сразу ощутимых результатов. Почему, потерпев неудачу в политическом объединении «шестерки», не попробовать осуществить это хотя бы в масштабе «двойки»? Союз с Бонном горячо поддерживали влиятельные круги французской буржуазии. Он ослаблял оппозицию внешней политике де Голля со стороны партий, одержимых манией «европеизма», вроде МРП. Наконец, основная масса французов, помня о трех опустошительных германских нашествиях, действительно хотела реального примирения с немцами.

Де Голль не ослабляет, а резко усиливает политику «соблазнения» Бонна. В июле 1962 года с официальным государственным визитом в Париж приезжает канцлер Аденауэр. В отличие от прежних деловых приездов, на этот раз ему оказывают невероятно пышный прием. Де Голль награждает канцлера Большим крестом Почетного легиона и потоком лестных фраз. А после отъезда Аденауэра он приглашает преподавателя немецкого языка. Де Голль неплохо объяснялся на этом языке с юных лет. Но теперь он собирается публично выступить перед немцами и завоевать сердца жителей ФРГ галльским красноречием на их родном языке. В сентябре де Голль, в свою очередь, отправляется с официальным визитом за Рейн. Это путешествие стоит того, чтобы рассказать о нем подробнее.

4 сентября Аденауэр встречал французского президента на аэродроме в Бонне. Неожиданно для всех де Голль обнял изумленного старика и расцеловал его в обе щеки. Канцлер говорил потом: «Первый раз меня целует иностранный государственный деятель, да еще к тому же француз!» Действительно, в данном случае было от чего прийти в изумление…

Но это оказалось только началом. За пять дней генерал пересек Западную Германию с севера на юг и побывал в Гамбурге, Кёльне, Мюнхене, Штутгарте, в городах Рурской области. Повсюду он выступал перед огромными толпами с речами на немецком языке. Больше всего де Голль говорил о дружбе между французами и немцами, называя ее «одним из самых крупных явлений современной эпохи». Он явно льстил своим слушателям, повторяя, что они «великий народ». Генерал де Голль настойчиво давал понять, что дружба с Францией имеет для немцев особое, исключительное значение. В Кёльне, выступая перед 500-тысячной толпой, размахивавшей французскими флагами, он хлопал Аденауэра по плечу, говоря о том, какой он хороший немец. В своей обширной родословной де Голль разыскал даже одного отдаленного предка-немца, некоего Кольба, и настойчиво подчеркивал свое кровное родство с немецким народом. Чтобы понравиться слушателям, он говорил такое, что поражало многих. В военной школе в Гамбурге де Голль, бывший руководитель «Свободной Франции», заявил, что встреча с офицерами бундесвера доставляет ему «честь и радость», что немцы и французы всегда совершали великие дела только с участием военных. В стране, где так сильны милитаристские традиции, это не могло не понравиться, хотя многие, особенно за границей, были весьма шокированы.

Исключительно торжественная обстановка выступлений генерала, его необычная для немцев манера речи, его низкий звучный, словно вибрирующий голос, величественные жесты – все это производило огромное впечатление на немецкую толпу. Английская журналистка Нора Белова писала, что, наблюдая поведение толпы в Мюнхене, корреспонденты говорили: «Таких взрывов энтузиазма мы не видели с времен Гитлера». Журнал «Дер Шпигель», отличавшийся антифранцузским и антиголлистским тоном, писал: «Де Голль прибыл в Германию президентом французов. Он возвращается императором Европы».

Это был странный, но эффектный спектакль. И самое поразительное, что это учитывал прежде всего сам исполнитель главной роли. Во время одной из восторженных встреч он тихо сказал сопровождавшему его сотруднику: «Энтузиазм и ненависть? Ерунда… Смотрите, как все это случайно и относительно». Одному из своих близких он потом признавался: «Я говорил немцам: вы великий народ. Но это неправда. Если бы немцы были великим народом, они не встречали бы меня таким образом».

Если вспомнить о советах, которые некогда давал де Голль человеку действия в книге «На острие шпаги», то смысл этого фарса становится яснее… Для чего же он понадобился? Вскоре после поездки боннское правительство получило проект документа, оформляющего союз Франции и ФРГ. Зарейнские гастроли были подготовкой нового дипломатического демарша де Голля. 22 января 1963 года в зале Мюрата Елисейского дворца состоялась, по выражению одного журналиста, «самая большая свадьба Европы». Был подписан договор о франко-западногерманском сотрудничестве. При этом канцлер Аденауэр получил еще один генеральский поцелуй.

Текст Елисейского договора носил сугубо технический характер. В нем лишь перечислялись формы сотрудничества, например периодичность встреч руководителей двух стран. Но ничего не говорилось о политических принципах и намерениях сторон. Любопытный симптом. Де Голль как-то сказал, что вообще «договоры имеют сезонный характер». В данном случае это оказалось именно так, ибо договор не дожил и до лета. В мае 1963 года при ратификации договора педантичные немцы вопреки всем правилам международного права добавили к тексту политическую преамбулу, в которой указали, что основой политики ФРГ является тесный союз с США, военная интеграция в НАТО, «наднациональная Европа», участие Англии в «общем рынке», то есть то, что отвергал де Голль.

2 июля 1963 года на обеде в Елисейском дворце де Голль сказал в беседе с группой депутатов: «Видите ли, договоры подобны девушкам и розам; и те и другие вянут. Если франко-германский договор не будет выполнен, то это не первый случай в истории».

После заключения договора отношения Франции и ФРГ быстро и резко ухудшаются. Это совпало с уходом в отставку 87-летнего Аденауэра и заменой его Эрхардом. Он был совершенно глух к величественным историческим реминисценциям де Голля о совместных судьбах галлов и германцев. Его больше волновали проблемы конкретные, вроде улучшения внешнеторгового баланса. Он, например, не мог простить де Голлю категорический отказ рассматривать вопрос об атомном вооружении ФРГ. По мере все большей внешнеполитической самостоятельности де Голля росли противоречия между Бонном и Парижем. ФРГ выступает как «атлантическая» страна, Франция – сугубо «европейская».