Текст книги "Генерал де Голль"

Автор книги: Николай Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 37 страниц)

К кому же обращается генерал с этим требованием? К упорным сторонникам «французского Алжира»? Но они уже не в состоянии воспринимать какие-либо логические доводы. К левым силам? Но они своей борьбой за мир служат для него, по крайней мере, мощным противовесом «ультра». Речь идет о тех колеблющихся, которые все еще не могут окончательно согласиться с тем, что Алжир – это не Франция. А они есть повсюду: в армии, в парламенте, в государственном аппарате, даже в его правительстве. Любопытно, что он вынужден прибегать к весьма странным для него приемам, если не сказать уловкам.

4 ноября радио и телевидение передают его речь. А в ней содержится нечто весьма новое, хотя это всего лишь слова. Но слова всегда служат де Голлю важнейшим орудием политического действия. Он впервые произносит термин «Алжирская республика», которая «будет существовать однажды». Комментаторы расценивают это заявление как обещание формального признания де-факто Временного правительства Алжирской республики. Итак, новая сенсация, вызывающая удовлетворение одних и ярость других. Среди последних и его премьер-министр Мишель Дебрэ, который бурно протестует: «Но ведь это абсолютно не соответствует тексту, который я читал!» С обезоруживающей искренностью генерал отвечает: «Это правда. Я не хотел говорить об Алжирской республике. Верно. Но я это сказал. В конце концов лучше сделать так, поскольку все равно это кончится именно так».

В ноябре 1960 года генерал приступает к подготовке новых акций в алжирской политике. Создается пост государственного министра по алжирским делам, подчиненного непосредственно президенту. На этот пост назначается Луи Жокс, соратник де Голля времен войны, опытный дипломат. Тем самым отстраняются от алжирских дел члены правительства, которые, несмотря на личную преданность генералу, все еще не могли отрешиться от своей слабости к «французскому Алжиру».

14 ноября де Голль объявил на заседании Совета министров свое решение вынести алжирский вопрос на референдум, который назначен на 8 января 1961 года. Намереваясь приступить, наконец, к более решительным действиям, он хочет заручиться новым выражением доверия Франции и заодно упрочить свои личные позиции.

Как раз в эти дни Шарлю де Голлю исполняется 70 лет. Он принимает поздравления с мрачным раздражением: «Вам приятно видеть меня постаревшим?» Но это не просто его обычный пессимистический тон в отношении самого себя. Генерал чувствует упадок своих сил и ухудшение здоровья. От него слышат: «Моя жизнь угасает». Он вспоминает прошлое, времена «Свободной Франции»: «То, что я делал в Лондоне, воодушевляло меня. А сейчас…» Де Голль пытается сохранить внешний облик «человека 18 июня» и, появляясь публично, не носит очков. Но он не видит черт собеседника, перед ним только тени. Примерно в это время он, принимая премьера Республики Конго аббата Юльбера Юлу, одетого в сутану, обратился к нему: «Мадам…» Генерал с горечью рассказывал об этом эпизоде, о том, как ему неприятно быть воплощением физического упадка. И тут же сила характера берет верх, и он заявляет: «В жизни человека, как и в жизни нации, бывают часы безнадежности. Но волевой человек не может поддаваться отчаянию».

События снова потребуют от него вскоре большой выдержки и самообладания. В начале декабря де Голль отправляется в поездку (на этот раз последнюю) по Алжиру. Он намеревался подготовить армию, администрацию к предстоящему самоопределению страны. Положение там оставалось напряженным, европейское население волновалось и присутствие президента должно было успокоить страсти. Разве не сумел он в июне 1958 года одним своим появлением потушить мятеж? Тогда алжирские французы встречали его восторженными овациями. Сейчас те же самые люди готовили ему совсем другую встречу. В Алжир специально прибыли из Испании агенты генерала Салана, чтобы организовать демонстрацию, а если удастся, то и новый мятеж. Предлагали даже убить де Голля во время беспорядков, поставить у власти генерала Салана и тем самым обеспечить торжество дела «французского Алжира». Накануне приезда генерала объявляется всеобщая забастовка, «ультра» призывают население на демонстрации. В листовках, напечатанных специально для этого случая, говорилось: «Скажите „нет“ де Голлю!» или: «Настал решающий момент, завтра будет слишком поздно». 9 декабря. де Голля встретили огромные толпы. Вели они себя совершенно иначе, чем во время его прежних визитов. Европейцы выражали откровенную враждебность и выкрикивали лозунги: «Алжир французский!», «Спасите Алжир!» Но арабы, которые тоже вышли встречать генерала, кричали: «Да здравствует де Голль!», «Алжир алжирский!» Впервые коренные жители страны выражали открыто свои стремления.

Де Голль держался как обычно, то есть внешне очень хладнокровно, скрывая свое возмущение поведением соотечественников. Он часто входил прямо в толпу и пожимал людям руки, как будто не слыша враждебных криков французов. Обстановка была крайне напряженной. На другой день демонстрации возобновились. Мусульмане вышли на улицы с бело-зелеными флагами Алжирской республики и с лозунгами «Да здравствует ФЛН!» Начались столкновения, загремели выстрелы. «Активисты» нападали на мусульман, повсюду возникали уличные схватки. Парашютисты открывали огонь по толпам арабов. Сотни убитых, тысячи раненых остались на улицах. Де Голль на вертолете пролегал над Ораном и Алжиром и видел все. Он не терял присутствия духа и даже испытывал какое-то мрачное удовлетворение. Как могут люди после этого отвергать его политику самоопределения?

«Ультра» затеяли кровавые столкновения, чтобы парализовать политику здравого смысла. И снова они достигли противоположных результатов. Де Голль пришел к выводу, что недопустима дальнейшая оттяжка переговоров, но, конечно, на максимально выгодных для Франции условиях. В таком духе и проводился референдум в январе. Избирателям предлагалось одобрить не просто самоопределение, но и организацию местной власти в Алжире вплоть до его осуществления. Де Голль еще надеялся создать какую-то алжирскую власть, кроме ФЛН. Во всяком случае, это могло быть средством давления, вернее шантажа ФЛН на предстоящих переговорах. На референдуме 75 процентов голосовавших ответили де Голлю «да». Хотя число голосов уменьшилось по сравнению с 1958 годом, он получил новое выражение доверия.

Между тем 15 января лидеры ФЛН дали знать через швейцарское правительство, что их люди готовы к предварительной секретной встрече с французским представителем, который имел бы личные полномочия де Голля. Генерал поручил это дело Жоржу Помпиду, в то время директору банка Ротшильда. Он взял в банке отпуск «для занятий зимним спортом» и 19 февраля отправился в Швейцарию, где в Люцерне встретился с алжирцами. Помпиду возвращался в Париж и снова уезжал «кататься на лыжах». 30 марта публикуется официальное коммюнике о том, что в Эвиане скоро начнутся официальные франко-алжирские переговоры. На другой день в маленьком пограничном курортном городке в Эвиане от взрыва пластиковой бомбы погиб его мэр Камилл Блан. По всей Франции начался «фестиваль» взрывов. Одна из бомб взорвалась в Бурбонском дворце.

Дело в том, что в той же Швейцарии в начале марта состоялся съезд военных и гражданских «ультра», учредивших «Секретную вооруженную организацию» (ОАС). Старый знак французских фашистов – Кельтский крест – стал ее символом. ОАС возглавил генерал Салан, избравший в качестве главного средства борьбы против мира в Алжире устройство многочисленных взрывов, что должно было ввергнуть Францию в панику, замешательство и политический хаос.

В то время как начало переговоров в Эвиане откладывалось из-за разных проволочек, 22 апреля Францию потрясло новое драматическое событие. Утром радио Алжира сообщило, что власть взяли в свои руки тайно прибывшие туда генералы Шаль, Жуо, Зеллер, к которым присоединился в тот же день прилетевший из Испании Салан. С помощью парашютистов иностранного легиона они захватили все ключевые здания алжирской столицы и арестовали представителей правительства. Шаль назначил себя главнокомандующим и объявил о своем «праве» распространить действия на метрополию. Хунта мятежных генералов захватила власть в Оране и Константине.

В одной из своих деклараций генералы заявляли, что «они отказываются от сдачи одной из провинций Франции (то есть Алжира), подобно тому как это сделал в Лондоне 18 июня 1940 года некий генерал с временным званием». Распоясавшиеся мятежники вели себя с типично уголовной наглостью. Арестовав трех находившихся в Алжире членов правительства, один из полковников-парашютистов послал Дебрэ телеграмму: «Меняем трех министров на одну обезьяну».

А в Париже паника охватила «Отель Матиньон». Угроза высадки парашютистов повергла Дебрэ в состояние полной растерянности. Выступая по радио, он призвал население к отпору: «Как только послышатся сирены, отправляйтесь к аэродромам пешком или на автомобилях…» Сохраняя склонность к шутке в любых обстоятельствах, французы говорили: «А почему не на лошадях?»

Поведение генерала де Голля заметно отличалось от нерешительных, панических действий его министров. «Как они осмелились?» – воскликнул он, узнав о событиях в Алжире, и сразу взял курс на беспощадное подавление военного путча. Это было не так-то просто. Дело доходило до того, что приказы де Голля армии вообще не передавались по назначению. Ведь его начальник военной канцелярии генерал Бофор оказался прямым сообщником мятежников. Но де Голль не переоценивал шансы четырех генералов на успех авантюры. Он даже не изменил своего обычного распорядка дня. Де Голль хорошо знал людей, возглавивших путч, и был невысокого мнения об их смелости и способности действовать. В ответ на предупреждение, что генерал Шаль во главе парашютистов вот-вот будет в Париже, он отвечал: «Да, если бы это был Фидель Кастро. Но не Шаль». Де Голль иронически спрашивал напуганных министров в ночь на 24 апреля: «Ну как, они еще не высадились?» и добавлял: «Не хнычьте!» Он считал, что большинство армии не поддержит генералов. Действительно, за ними пошли только 15 тысяч парашютистов. Де Голль сначала даже не хотел выступать по радио. Но в 8 часов вечера 23 апреля он все же появился на экранах телевизоров, одетый в военную форму. Резко осудив мятеж, он заявил: «Во имя Франции я приказываю использовать все средства, я подчеркиваю– все средства, чтобы преградить дорогу этим людям… Я запрещаю любому французу, и прежде всего любому солдату, выполнять их приказы… Француженки, французы, помогите мне!» 24 апреля по призыву левых партий и профсоюзов состоялась всеобщая забастовка, в которой участвовало 12 миллионов человек. Рабочий класс был готов защищать Республику с оружием в руках. Но в ответ на предложения раздать оружие добровольцам генерал де Голль, возражая против этого, заявил: «Я не хочу быть заложником Всеобщей конфедерации труда, Коммунистической партии и Союза студентов». Как всегда, де Голль больше всего опасался левых. Даже когда он действовал в духе их требований и лозунгов, он ни на секунду не допускал возможности объединиться с ними. Генерал был убежден, что служит не какому-либо классу, а Франции, государству, стоящему якобы над партиями. В связи с генеральским путчем он даже осуждал буржуазию, когда увидел, как буржуазный государственный аппарат сочувствует откровенно или тайно мятежникам: «Элита не служит больше государству. Почти все руководящие кадры нации против меня. Это предательство буржуазии». И он добавил: «В 1940 году я тоже был один… Все эти привилегированные, все эти буржуа, эти болтуны парижских салонов, недовольные, ворчливые, что они представляют собой в стране? Три процента? Пять процентов? Это пена на поверхности. Да, я говорю пена. Мне остается рассчитывать на глубины народной массы. В этих условиях народ скажет свое слово».

23 апреля 1961 г. Выступление по телевидению в связи с «мятежом генералов»

Политика де Голля в алжирском вопросе, подобно его деятельности времен второй мировой войны, в конечном счете действительно соответствовала стремлениям подавляющего большинства французского народа. Однако и в данном случае объективные закономерности классовой борьбы определяли действия де Голля. Он использовал генеральский путч, чтобы еще больше укрепить свою личную власть, введя в действие пресловутую 16-ю статью конституции, предоставлявшую ему неограниченную власть. Против кого он собирался ее использовать? Генералы Шаль и Зеллер были арестованы, Салан и Жуо скрылись. Неважно, натиск правых позволил ему на всякий случай приобрести оружие и против левых.

Но война в Алжире по-прежнему терзала Францию, хотя де Голль вот уже три года был у власти. Надо было двигаться вперед. 20 мая 1961 года возобновляются франко-алжирские переговоры в Эвиане. Французская делегация пытается дать поменьше и получить побольше. Особенно настойчиво французы выступают за отделение от Алжира нефтеносной Сахары. Три недели переговоров проходят безрезультатно. 13 июня де Голль их прервал. 20 июля переговоры возобновляются в Легрене, но уже 28 июля снова прерываются.

Летом 1961 года алжирская политика де Голля, казалось, зашла в тупик. Одновременно он сталкивается с серьезными внутриполитическими трудностями. Возникает конфликт в парламенте из-за разногласий в области сельскохозяйственной политики. В самом правительстве зреет конфликт. Мишель Дебрэ требует отставки Эдмона Мишле, которого он называл представителем ФЛН в правительстве. Сам Дебрэ упорно требует твердой политики в Алжире. Именно он настаивает на создании какой-то «алжирской» власти в противовес ФЛН. Но попытки в этом направлении дают жалкие результаты. Де Голлю нелегко сотрудничать с Дебрэ. Правда, премьер уже десять раз просил отставки. Но генерал не хочет отпускать его. Пребывание во главе правительства сторонника «французского Алжира» служило де Голлю дополнительным средством успокоения тревог европейского населения Алжира и особенно армии. Осенью 1961 года наступает небывалый кризис еще совсем молодого государства де Голля. Забастовочное движение по сравнению с прежним годом усиливается в два раза. Огромные районы страны охвачены волнениями крестьян. Расширяет свою деятельность ОАС. С начала 1961 года до ноября в метрополии произошло 350 взрывов. Бандиты из ОАС особенно бесчинствуют в Алжире. Все идет плохо, и не случайно в октябре 1961 года резко падает курс акций на парижской бирже.

8 сентября происходит первое покушение на жизнь генерала де Голля. О том, что покушение возможно в любую минуту, знали все. Сугубо личный характер его власти и его политики превращал де Голля в главную мишень фашистов из ОАС. Но не только эта организация готовила убийство генерала. Через 10 лет появятся в печати сведения о том, что существовала еще одна строго законспирированная организация высокопоставленных военных и гражданских деятелей, генералов, сенаторов, депутатов, многие из которых были раньше голлистами, но в 1961 году решили уничтожить де Голля. Это был так называемый «старый штаб армии». Он действовал значительно осторожнее ОАС, не связываясь открыто, в частности, с крикливыми сторонниками «французского Алжира». Именно эта организация подготовила самые опасные из всех 15 покушений на жизнь де Голля, в том числе первое из них. В 20 километрах от Парижа по дороге в Коломбэ около Пон-сюр-Сен на обочине лежала груда песка, в котором была спрятана бомба, содержавшая 45 килограммов взрывчатки. Около 10 часов вечера 8 сентября на дороге показались машина президента, машина охраны и два мотоциклиста. Автомобиль де Голля поравнялся с грудой песка, когда раздался взрыв и к небу взметнулся столб пламени. Но никто не пострадал. Обстоятельства дела широкой публике стали известны значительно позднее. Служба безопасности случайно узнала о подготовке покушения и обезвредила бомбу. Взорвалась только канистра с напалмом. Но почему бомба вообще не была изъята? Неизвестно. Высказывались догадки, что неудачное покушение каким-то образом могло оказаться полезным по политическим соображениям…

В конце сентября де Голль отказался от требования сохранить прямой, контроль над Сахарой. Возобновляются контакты с ФЛН. Но бандиты из ОАС до предела усиливают массовый террор. Общественность потрясена их безнаказанностью. Уж не опасается ли де Голль испортить с ними отношения? 8 февраля 1962 года в Париже происходит массовая демонстрация протеста. И здесь-то полиция проявила исключительное рвение. Во время разгона демонстрантов девять из них погибли. На следующий день два миллиона парижан объявляют забастовку. А 13 февраля похороны жертв полиции превратились в молчаливое, но грозное и трагическое выражение народного гнева. Затягивать и после этого франко-алжирские переговоры было немыслимо. Генерал де Голль часто нетерпеливо звонит в Эвиан Луи Жоксу, возглавлявшему французскую делегацию. Он требует скорейшего завершения переговоров: «Настаивайте только на основном, вы понимаете!»

18 марта 1962 года франко-алжирские соглашения о прекращении огня, об условиях передачи суверенитета, о дальнейших отношениях Франции и независимого Алжира были подписаны. На другой день война закончилась. 8 апреля во Франции состоялся референдум, в ходе которого 90 процентов французских избирателей одобрили Эвианские соглашения. Генерал де Голль выполнил таким образом важнейшее обязательство перед своей страной.

Совет министров собрался для обсуждения соглашений с Алжиром. Андрэ Мальро торжественно приветствовал их и назвал подлинной победой. Премьер-министр Дебрэ резко возразил: «Прежде всего это победа над нами самими». Оба они, каждый по-своему, были правы.

Генерал де Голль в заключение заседания сказал: «Мы пытались сделать в Алжире все, что в человеческих возможностях. Эти соглашения представляют собой окончание длительного кризиса. Этот выход единственно возможный, и его надо принять. Он стал неизбежным, учитывая движение народов… Это почетный выход. Нет необходимости обсуждать, что было сделано и чего не было сделано. Люди есть люди, и они могут ошибаться. Необходимо было вывести Францию из положения, которое приносило ей только несчастье… Теперь мы должны повернуться к Европе. Эра организованных континентов сменяет колониальную эру».

Нет нужды разбирать подробно содержание Эвианских соглашений. Многое в них уже перечеркнуто последующими событиями. Главное, что мир был установлен. Мог ли де Голль достичь этого быстрее и лучше? На эту тему можно рассуждать до бесконечности. Во всяком случае, в истории распада колониальной системы империализма не было столь сложного, иногда, казалось, безвыходного положения, в которое попала Франция из-за Алжира. Ни одной бывшей колониальной державе не доводилось испытывать подобных внутренних конфликтов в связи с борьбой колониальных народов за освобождение. Собственно, ведь сам де Голль в эти же годы заключил соглашения о независимости со многими африканскими странами, и это не вызвало потрясения. Иное дело Алжир. Генералу де Голлю пришлось столкнуться здесь с исключительными трудностями. Был ли он вполне последователен в своей политике самоопределения Алжира? В связи с разными мнениями на этот счет сам де Голль откровенно говорил: «Я никогда не изменял своих взглядов на Алжир. Мое решение соответствовало национальным интересам. Я никогда не соглашался на интеграцию. С 13 мая 1958 года это было ясно. И я не изменил своей линии. Но, разумеется, я продвигался вперед по этапам. Политика – это искусство, основанное на реальностях».

Самоопределение Алжира оказалось тем более трудным делом, что де Голлю пришлось упорно преодолевать активное, а чаще всего пассивное, но очень массовое сопротивление людей своего круга, близких ему по духу, происхождению. И потом ему приходилось отступать, что он очень не любил делать. Когда полковник Пасси, старый соратник де Голля по Лондону, стал выражать сожаления и сомнения по поводу отказа от Алжира, он ответил: «Я не мог действовать иначе. Когда я пришел в 1958 году, Алжир был уже потерян. Вы думаете, что мне это было приятно? Я страдал еще больше, чем вы».

Независимо от политических симпатий или антипатий по отношению к де Голлю, нельзя не признать, что проведение в жизнь политики самоопределения Алжира потребовало от него упорства, искусного политического маневрирования и мужества. Позднее газета французских коммунистов «Юманите» отметит. «В решении алжирской проблемы генерал де Голль с наибольшим блеском проявил свой реализм и способности государственного деятеля».