Текст книги "Юность"

Автор книги: Николай Почивалин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– Петр Гаврилович, не сердитесь, – я уеду!

Он ошарашенно смотрит, начинает подталкивать.

– Проходи, проходи, не в дверях же разговаривать!

Мы проходим в маленькую комнату, садимся. Поярков

барабанит пальцами по столу, молчит. Сейчас он, конечно, начнет убеждать, как все неразумно, поспешно. Я готов к отпору.

Петр Гаврилович вертит карандаш, откладывает его.

– Ладно, Сережа, поезжай.

– Ну, спасибо вам!

– Чего уж тут спасибо!.. Езжай. Куда ж ты собрался?

Об этом я как раз и не думал. Куда-то далеко. В Сибирь хотя бы!

– В Сибирь, Петр Гаврилович!

– Хороший край, – одобрительно говорит Поярков. – Воевал я там в гражданскую.

15

Иртыш кажется недвижимым – октябрь выдался на редкость теплым, безветренным, ни одной рябинки не увидишь на спокойной безмятежной поверхности реки.

Но это только кажется. Стоит бросить на воду щепку, и могучее, невидимое глазу течение мгновенно уносит ее все дальше и дальше. Вот уже и вовсе не видно легкой щепочки...

На Иртыш можно смотреть часами – вода имеет какую-то притягательную необъяснимую силу. Река чуть слышно шумит прибрежным песком, и кажется, что дышит. Вдали вода синеватая и только здесь, у самых ног, она желтеет своей первородной зеленоватой желтизной.

Осени в Сибири почти всегда необыкновенны. В эту пору в Рязани или Саратове уже сыплются унылые мелкие дожди, мокро блестят мостовые, а тут по-августовски синее безоблачное небо, ласковое солнце, невнятный шорох опавших листьев.

Летом здесь – пляж. Сейчас голубые скамейки свалены в кучу, деревянные грибки выглядят на пустом песчаном берегу странно и немного грустно. А река еще не кончила трудиться. Направо от меня с берега на берег снует маленький открытый катерок, перевозящий пассажиров с заречного района; в речном порту качаются длинные руки плавучих кранов; вот, взбурлив зеленоватую спокойную воду, мимо прошел белоснежный "Михаил Кутузов" высокий, легкий, с пустоватыми палубами. Иртыш заволновался, захлопал волнами, белые гребешки пены докатываются теперь до самых ног. Потом река снова утихает, спокойно и величаво несет свои полные воды...

Нельзя не полюбить этот край – за два года он стал:

мне родным. Командировки редакции: помогли узнать его.

Я поездил по Иртышу, текущему то в пологих зеленых равнинах, то в крутых обрывистых берегах; побывал на юге, где в необъятных, бескрайних просторах белеют саманные домики поселков; поколесил по северу, где шумит дремучая тайга и неожиданно вспыхивают голубые зеркала лесных озер. Под стать своему краю и его люди – неторопливые в словах и движениях, с окающим говором, сдержанные по виду и на редкость сердечные, когда ближе узнаешь их.

Когда-нибудь я попробую написать о Сибири книгу.

О Сибири трудных, грозных, незабвенных ;гзт. О том, как в промозглую осень сорок первого года тысячи эвакуированных нашли тепло и приют в семьях тюменских лесорубов, омских кожевников, новосибирских железнодорожников. О титаническом труде солдаток и ребятишек, сеявших хлеб, кормивших защитников Сталинграда и оружейников Тулы. О бессонных окнах сибирских обкомов и заводах, перекочевавших с Украины. О бойцах сибирских дивизий и тарской вдове, взявшей на воспитание трехлетнего ленинградца с прозрачными и тонкими, словно пергамент, ручонками... Очень хочется написать такую книгу!

Работой в газете я доволен. Кажется, удовлетворяет моя работа и газету. Завелись у меня новые товарищи, вместе с ними отпраздновал я самый большой праздник в своей жизни – День Победы. Но если говорить откровенно, ощущения полноты жизни у меня нет. Откуда идет это ощущение – нечего и гадать. Почти двадцать пять лет – это пора, когда человеку нужна подруга.

А друг у меня есть – нежный, верный, который не оставит в беде и который несправедливо мучается из-за меня. Я давно уже мысленно написал телеграмму и все не осмелюсь послать ее. В ней всего одно слово: приезжай...

По берегу, касаясь плечами друг друга, идут молоденький военный и девушка с белым плащом на руке.

Со стороны смешно: пляж ровный, а юноша поддерживает свою подругу за локоть так, словно идут они по рытвинам, словно впереди – пропасть. Нет, не смешно:

береги, юноша, любовь!

Вот так же буду беречь свою любовь и я! Пути к ней были трудными, и тем светлее на душе сейчас. Весь этот месяц я нервничал: писем с московскими штемпелями, которые до этого приходили не часто, вдруг не стало.

Тогда-то, припоминая ночами прожитое, и понял я, как много значат для меня эти письма и их далекий адресат.

А сегодня почтальон снова постучал в мое окно.

Листки плотной разграфленной бумаги исписаны мелким убористым почерком.

"...Ты плохой товарищ. Я поразилась, когда прочитала твое последнее письмо. Почему же ты почти три года скрывал, что тебе тяжело, больно, что ее нет? Не верил в дружбу? Теперь мне стало понятно, почему ты упорно не отвечал на мой несколько раз повторенный вопрос.

Помнишь, я спрашивала, не лучше ли мне не писать тебе, не обидят ли мои редкие письма ее? А ты отмалчивался.

Я писала все реже и, наверно, все суше. Теперь понятен мне и твой загадочный переезд, – рада, что ты не ошибся.

Утешать, Сережа, не буду. Плохой я утешитель, да ты и сам понимаешь, как не подхожу я в данном случае для этой роли. Знаю, как это трудно, обидно. Будь крепким – нам, побывавшим там, не пристало надолго падать духом.

Вот перечитала сейчас эти строчки и вижу, как плохо.

Но прости, иначе сейчас не могу. И вообще об этом писать больше не буду. Не выходит.

Наших вижу редко, но новости есть. Недавно встретила наборщицу Зину, помнишь ее? Сдала в полиграфический техникум, сейчас учится. Недавно была у меня, просидела целый вечер, говорили, вспоминали тебя. Почему, кстати, ты ничего не пишешь о своей работе? Как стихи? Грешно, если ты ими не занимаешься.

Раза два встречала в Ленинской библиотеке Грановича. Разговор у нас не получился. Боюсь, что он относится ко мне по-прежнему.

Каждый раз передает тебе приветы Пресс – он все такой же, только постарел. Вчера, когда читали номер, он сказал, чтобы я написала тебе – не хочешь ли работать в нашей газете? И пошутил: вот, Машенька, мундиры сняли, а мы с вами на прежних местах.

Почти каждый свободный вечер хожу в библиотеку.

Зиму придется основательно позаниматься – многое перезабыла. Жалко, конечно, терять год, но ничего не поделаешь. Зато с будущей осени стану студенткой. Немного грустно – студенткой в двадцать четыре года.

А Москва, Сережа, кипит! Следов войны уже не сыщешь – все приведено в порядок, город цветет! Люблю Москву! Приезжай в отпуск – полюбуешься.

Ну, на этот раз хватит. Пиши.

Крепку жму руку. Машенька.

P. S. Надпись на карточке я сделала не сгоряча, как ты пишешь. И не стыжусь ее".

Медленно и величаво несет свои полные воды могучий Иртыш. Набежавший ветерок тихонько шуршит страничками письма. На небе загорается первая звездочкакрохотная, трепетная. Может быть, видит сейчас эту звездочку и Машенька?

Омск – Пенза

1955