Текст книги "Повести. Первая навигация. Следы ветра"

Автор книги: Николай Омельченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Будни

Когда затопляли в порту суда, никто не заботился об оставшемся в каютах пароходном скарбе. Не до него было. В салоне и каютах остались настольные лампы, ковровые дорожки, матрацы и множество разных вещей, которые были так необходимы людям в мирном быту и стали вдруг совсем ненужными во время войны. Но сейчас водники снова нуждались во всем этом. Пароход уходил в мирное плаванье.

Все вещи, ржавые и полусгнившие, сносились в боцманскую каюту, уже очищенную от грязи, с выдраенным добела полом. Кто-то принес из салона тумбочку с ржаным висячим замком. Едва поставили ее, как проломился полусгнивший фанерный бок и на пол из дыры посыпались костяшки домино, шашечные кругляшки, шахматные фигуры. Боцман аккуратно разложил все перед своей каютой на куске брезента – сушил на весеннем ветерке. Поглядывая по сторонам, Божко записывал в блокнот, подсчитывал, над чем-то раздумывал. Кожа у него на лбу собрана в гармошку, в глазах постоянная хитринка.

Мимо прошли Саша и Василь, неся на плечах по тяжелому, напитанному водой ватному матрацу.

– Клади здесь, – говорит Божко ребятам. – Тут ветра больше.

Характер у боцмана хозяйский. Это он надумал высушивать полуистлевшие матрацы. Ведь весна. Ни сена, ни травы еще нет. Новые матрасные чехлы набивать нечем. Просушили один на котле, решили, что и остальные еще послужат, хотя и бугристы от свалявшейся ваты, и попахивают тиной.

– Все? – спросил Божко.

– Есть еще один, – сказал Василь и пошел за матрацем.

Саша посмотрел на расставленные у боцманской каюты фигурки, машинально пересчитал их.

– Здесь целых три партии.

– Играешь? – спросил Божко.

– Играю.

– А я предпочитаю «козла» забивать. И в шашки можно. Враз в угол загоню. До войны как-то плыл с отцом на «Богдане Хмельницком», один спортсмен-машинист попался мне. И злился, и ругался, а выиграть не мог. – Божко рассмеялся, хитро кося глазами.

– Ваш отец служил на «Богдане Хмельницком»? – спросил Саша.

Валерий помолчал, вздохнул и тихо произнес:

– Нет. И отец мой и дед были старшими бакенщиками…

– И вы им, наверное, часто помогали?

– Бывало…

– И многих речников знали?

– Многих.

– А на военных кораблях знали кого-нибудь? – спросил Саша.

– Знал, а как же, кое-кого знал…

– Василия Алексеевича Стрельченко не помните?

– Матроса?

– Нет, механика. На мониторе.

– Что-то не припомню. Он кто тебе, родня или так, знакомый?

– Знакомый, – сказал Саша.

– Спроси у Любина, тот наверняка знает.

Саша промолчал. У Любина он уже спрашивал. Тот слыхал о механике Стрельченко, но знаком с ним не был. Механик Чубарь немного знал отца Иришки, однако о его судьбе во время войны ничего сказать не мог. Другие же, у кого спрашивал Саша, вообще о Стрельченко слышали впервые. Оставалось спросить еще капитана. Но он был все время занят, и по работе на судне Саша с ним не встречался, даже не находилось повода, чтобы подойти к нему и спросить. Кроме того, когда Саша спросил у Любина, не знает ли капитан Стрельченко, тот ответил, что вряд ли, потому что капитан Келих постоянно ходил в дальние рейсы, в Киеве бывал редко, только зимой.

– Кто свободен, ко мне! – крикнул механик, высовываясь из люка машинного отделения.

– Иду, Леонид Маркелович! – поднял руку Саша.

Шел к люку и думал о том, что в рабочее время выбрать свободную минуту трудно, но все же надо как-то забежать на пароход «Крупская», может, там есть люди, которые знают об Иришкином отце.

По ржавому, но уже скользкому от масел трапу Саша спустился в машинное отделение. Там были рулевой Лемеж и Василь. Вслед за Сашей в отделение спустилось еще двое рабочих.

– Вот керосин, – привычно поправляя повязку на глазу, сказал механик и показал на ведро, – а вон в углу ветошь и наждак. Оттирайте ржавчину. Из трюма не выпущу, пока машина не заблестит, как рыбья чешуя!

И, уже ни на кого не глядя, молча стал тереть наждаком широкое, похожее на огромную катушку, колесо.

Запахи масел, керосина, ржавчины и трюмной духоты так шибанули в нос, что Саше на миг показалось, будто он, как и тогда, на Константиновской, вот-вот потеряет сознание. Но от мысли, что это может случиться на глазах у Василия и других его товарищей, его даже потом прошибло. Саша несколько раз глубоко вздохнул. Но ничего подобного не случилось, просто ему это сразу показалось. Он усмехнулся, стало вдруг легко и весело. Да и ребята здесь собрались не молчаливые и не хмурые.

– Чтоб веселее было драить, давай трави, хлопцы! – сказал Чубарь.

И посыпались один за одним анекдоты, веселые прибаутки. На палубу докатился такой рокот смеха, что в люк даже заглянул Любин.

– Вы что там, керосину напились? – спросил он.

– Можем угостить, Иван Елисеевич! – ответил сквозь смех Чубарь. – Скоро обед, для аппетита!

Снова все весело смеялись и терли, терли, терли покрытые густой ржавчиной машинные части. И не слышали, когда Тоня ударила в рельс, созывая команду на обед.

Снова в люк заглянул Любин, приказал кончать и выбираться всем наверх.

Иришкины песни

Иришка пришла через три дня. Все дни Саша поглядывал с парохода на берег, и ему стало уже казаться, что она не придет, что он вообще больше никогда ее не увидит.

В тот день капитан шел получать краску и в помощники взял с собой боцмана и Василя. Когда команда закончила работу, их еще не было. Саша сел на берегу у кромки воды, поджидая Василя. Договорились с ним, что вечером побродят по городу.

Услышав позади шаги, Саша обернулся и среди портных развалин увидел Иришку. Обрадованно поднялся. Девушка шла и улыбалась. Саша беспокойно огляделся, поймав себя на том, что как-то перехотелось идти с Василем. Только бы он не вернулся именно сейчас. Не хотелось почему-то, чтоб Василь встретил его с Иришкой. Она поздоровалась, все так же улыбаясь, и они молча пошли по набережному шоссе.

– Раньше не могла прийти, хозяйка уезжала, – виновато сказала Иришка. – Ты ждал?

– Ждал, – сознался Саша. И стало приятно, что он сказал правду и еще от того, что это признание обрадовало Иришку. Она, уже не улыбаясь, быстро и благодарно взглянула на него.

– Хочешь семечек? – спросила она.

– Давай.

Иришка быстро сунула руку в карман телогрейки и высыпала Саше на ладонь горсть еще теплых семечек. Они пахли вкусно, аппетитно.

– Только что нажарила, – снова улыбнулась Иришка.

– Давно таких не пробовал…

– А я опять была в пароходстве, – сказала она, – встретила одного дяденьку. Он тоже помнит отца. А вот ничего о нем не знает.

– И я спрашивал у своих, – молвил Саша. И тут же немного приврал: – Его многие помнят, но на фронте тоже с ним не встречались. Я еще хочу зайти на «Крупскую», может, там кто воевал вместе с ним. Там много бывших фронтовиков.

– Спасибо, – Иришка повернулась к затону и спросила: – Это ваш пароход?

– Наш.

– А я уж думала, что не застану вас, уплыли.

– Кончаем зачистку. На днях комиссия будет принимать наш пароход, а там ту-ту!

– Далеко?

– Рейс еще не намечен.

– А у меня есть два билета в кино, на фильм «Свинарка и пастух». Ты не смотрел?

– Нет, но ребята видели, говорят, хорошая картина…

– Пойдем.

– Ага.

– А я еще вчера купила билеты и хотела к тебе прийти, но не смогла вырваться из дому, – вздохнула Иришка.

Она снова отвернулась – глядела на пароход. А Саше показалось, что, отворачиваясь, она прятала глаза, в которых блеснули слезы. Но когда она повернулась, Саша увидел, что глаза ее были спокойны, а на лице снова появилась улыбка.

– А сегодня иду, – говорила она, – и думаю: «Не сказала ему, не предупредила… Приду и не застану. Ушел с товарищами в клуб или там еще куда-нибудь, может, та же на танцы…»

– Я не умею танцевать.

– Не умеешь? – обрадованно спросила Иришка. – А я умею! Меня папа научил. У нас был патефон. Новенький, и почему-то пахло от него конфетами. И пластинок было много. Песни, сказки. Мы с папой часто покупали пластинки. И даже соревновались, кто купит лучшую. И танцевальная музыка у нас была разная: вальсы, танго, фокстроты, румба… Вот папа и учил меня. Возьмет вот так, – Иришка вытянула одну руку в сторону, другую округло согнула перед собой, словно обняла кого-то в танце, – и говорит: «Танцевать надо всегда от печки» – танцуем. А почему от печки, Саша?

– Не знаю.

– И я тоже не знаю. Может, поговорка такая. Тогда я у папы не спросила, а теперь уже…

– Еще спросишь, – успокоил ее Саша.

– Спрошу, – тихо согласилась Иришка и продолжала: – Танцуем и танцуем. Могли весь вечер танцевать… А ты такую песенку знаешь? – Она помолчала мгновенье, будто вспоминая слова, и запела очень приятным, почти еще детским голоском:

 
Над рекой, над водой,
Под вербой знакомою,
Ждет матрос молодой
Девушку веселую.
 

Саша покраснел, у него перехватило дыхание. Это оттого, что ему впервые девушка пела песню. Вот так просто, не стыдясь, взяла и запела. Если бы это пел Василь или кто-нибудь другой, Саша, конечно же, ничего подобного не испытывал бы, не смутился, а сейчас почему-то вот так вышло. Но чем дольше пела Иришка, тем спокойнее чувствовал себя Саша, словно давно привык к ее голосу, к тому, что она поет для него. И уже смущение уступило место новому чувству – неожиданности. Хотелось остановиться, взять Иришку за руку и вот так стоять и стоять, глядя в ее слегка раскосые каштановые глаза, слушать ее песню.

Девушка перестала петь, лишь когда они вышли на людную Почтовую площадь. Перейдя ее, они стали подниматься вверх по безлюдному Владимирскому спуску.

– А хочешь, я и тебя научу танцевать?

– Научи.

– Вот только где? – задумалась Иришка.

Саша пожал плечами.

Иришка приумолкла и задумалась так, словно это был очень серьезный вопрос.

– Придумала! – наконец радостно сказала она. – Вот когда станет совсем сухо, мы пойдем в парк и найдем площадку, чтобы нас никто не видел, и начнем, хорошо?

– Хорошо, – согласился Саша.

– Вот только патефона нет, – вздохнула Иришка. – Продали во время оккупации. И пластинки тоже…

В кинотеатре людей было мало, вероятно, многие уже успели посмотреть этот фильм. И наверное, оттого, что зал пустовал и давно не топилось в нем, здесь было холодно и сыро.

Потух свет, вспыхнул экран, загрохотали взрывы снарядов, замелькали солдаты, тяжело урча, ползли танки – шел киножурнал, снятый на фронте. Когда Саша смотрел фильмы о войне, он всегда думал о том, что поздно родился, опоздал на каких-то три-четыре года. Если бы он родился раньше, вот точно так же шел бы в бой вместе со всеми. Завидовал он солдатам и сейчас, глядя на экран. Иришка же зорко и напряженно всматривалась в лица солдат. А когда из окопов поднялись люди в бескозырках, даже подалась вперед – ей все время казалось, что среди них она увидит отца.

Потом начался фильм – веселый и какой-то очень светлый.

Иришка и Саша сидели, поглощенные событиями, происходившими на экране, волнуясь за судьбу героев.

И лишь когда в зале вспыхнул неяркий свет, Иришка облегченно вздохнула.

Молча вышли на улицу. Миновали разрушенные здания.

– Мне пора! – нарушила молчание Иришка.

– Я пройдусь с тобой немножко, – несмело попросил Саша.

– Нет, не надо.

Девушка хотела попрощаться, но ей показалось, что Саша чего-то обиделся, поэтому, улыбнувшись, мягко произнесла:

– У меня еще есть немножко времени. Давай лучше я тебя провожу. А туда, к нам, не надо идти. У вас тут лучше. Красивый район. Вот только почти все разрушено. Я здесь бывала до войны…

Они подошли к Сашиному огромному серому дому, остановились у ворот.

– Здесь я живу, – сказал Саша, – во дворе, первый подъезд налево.

– До свидания, – сказала Иришка.

– Ты еще придешь?

– Приду, как только выберу свободное время, так и приду.

– Саша! – донесся до них негромкий женский голос.

Они даже вздрогнули, услышав его. Обернувшись, Саша увидел бабушку. Она шла к ним. Приблизившись, поздоровалась с Иришкой, пристально посмотрела на нее.

– А я уж беспокоюсь. Думаю, работу закончил давно, а все тебя нет да нет, – упрекнула бабушка.

– Мы в кино были, – смущенно ответил Саша. – Вот, познакомься, это Иришка.

– Очень приятно, – кивнула бабушка, хотя ни Саша, ни Иришка так и не поняли, действительно бабушке приятно или нет. – Очень приятно, – повторила она. Еще раз оглядела Иришку и спросила почти строго:

– А тебя, девочка, мама не заругает, что ты дотемна прогуливаешься?

– У меня нет мамы, – тихо проронила девушка и вздохнула.

– Ну, извини меня, детка, – произнесла бабушка.

– А отец на фронте без вести пропал, – вставил Саша.

– Без вести – это еще, девочка, не страшно, это еще может вернуться, – уже мягко и сочувственно сказала бабушка. – А ты как же, с кем живешь?

– С хозяйкой. Отец квартиру перед войной снял. А потом ушел на фронт. Вот так и осталась…

– А хозяйка-то как, не вредная? Кто она?

– Нет, не вредная…

– Ну, так что же это мы стоим? Оно хоть и весна, а ветер холодный. Пойдемте в дом, – заторопилась вдруг бабушка.

– Нет, нет, – решительно замотала головой Иришка. – Мне домой пора.

– Сегодня на карточки вместо сахару конфеты дали, чайку попьем. Мне сладкого есть нельзя, так вы уж вдоволь полакомитесь, – не уступала бабушка.

– Пойдем, Иришка, – обрадованный бабушкиным предложением, попросил Саша.

Бабушка взяла девушку под руку и повела к подъезду. Саша последовал за ними. Ему было радостно, что бабушка так хорошо отнеслась к Иришке.

– Согрей нам чай, Саша, – сказала бабушка, – а ты и телогрейку, и боты снимай, – обратилась она к Иришке, когда они вошли в дом. – Дам тебе валенки, согреешь ноги, промокли они у тебя.

Иришка и бабушка ушли в комнату, а Саша на кухне принялся разжигать примус. Пока нагревалась головка, он слышал их голоса, а потом шум примуса заглушил все. Поставив чайник, Саша хотел было тоже войти в комнату, послушать, о чем рассказывала Иришка, и уже приблизился было к двери, но вдруг передумал. Иришка застесняется и не станет рассказывать при нем то, что могла поведать одной бабушке.

Он нерешительно потоптался у двери. О чем говорила Иришка, не было слышно, но говорила она спокойным голосом, и это порадовало его.

Когда чайник закипел, Саша постучался в дверь. Первой из комнаты показалась бабушка, за ней робко, стесняясь, шла Иришка. Она была в байковом бабушкином халате, наброшенном на плечи, и кургузых подшитых валенках. Халатик ей был короткий, и из-под него белели острые худые коленки. Глядела девушка на Сашу почему-то виновато и грустно.

– Чайник закипел, – сказал Саша.

– Спасибо, Саша, – сказала бабушка.

Она достала из шкафчика три стакана, блюдечко с конфетами, поставила все на стол, пригласила:

– Ну, что же вы, садитесь.

Когда уселись пить чай, бабушка, как-то очень серьезно поглядев на внука, сказала:

– Ты не подумай, что мне Иришка на что-то жаловалась или что-то такое особое поведала, о чем не могла сказать тебе… Нет. Но я все же поняла, что живется ей трудно.

– Бабушка! – с укором пыталась ее перебить Иришка. Но та строго отмахнулась и продолжала:

– Ничего я не скажу ему такого, чего нельзя говорить. Да и нет у тебя ничего такого. Жизнь есть жизнь, а во время войны она у всех тяжелая. И в сто раз тяжелее у тех, кто остался один… Так вот… Живется Иришке плохо, как говорится, и холодно, и голодно. Ее хозяйка, видать, человек не плохой, но уже старая и больная, и зарабатывать на двоих ей не под силу. Вот Иришка и хочет устроиться на работу. И тебе, коль ты ее друг, следовало бы помочь ей.

– Я с большим удовольствием, – растерянно сказал Саша.

– Пусть же все не ограничится словами. Вот и расспроси у своих капитанов, может, и девушки на пароходе или где-нибудь там у вас нужны.

Саше было досадно на себя: как он раньше не догадался сам об этом.

Но ведь Иришка ничего ему не говорила, не просила помочь ей устроиться. Да он будет счастливейшим человеком, если Иришку возьмут хоть кем-нибудь на пароход!

– Я обязательно, обязательно поговорю! – с готовностью заявил Саша.

Нам нужны проводницы

Проснувшись, Саша быстро взглянул на старые, похожие на иконный лик ходики и, поняв, что опаздывает, стал торопливо одеваться.

Бежал, скользя по глинистой круче, присев, съезжал, как на салазках, упал, поцарапав лицо и руки о колючие кусты дерезы, во весь дух мчался по набережной. Уже у речного вокзала ухватился за прыгающий, вырывающийся из рук борт грузовика, ехавшего в сторону порта. Грузовик на выбоине тряхнуло так, что у Саши даже екнуло внутри.

И все же он немного опоздал, все уже были на местах.

Василь спросил:

– Что это ты так?

– Да просто… – невнятно молвил Саша.

– Любин и Чубарь, наверное, не заметили, что тебя еще нет, – успокоил Василь. – Им не до тебя, комиссия у нас. – Василь оглядел товарища и рассмеялся: – Что это ты весь такой поцарапанный, с кручи кто тебя спустил, что ли?

– С кручи бежал да поскользнулся.

С верхней палубы по трапу спускались капитан Келих, Любин, Чубарь, трое незнакомых в форме речников и широкоплечий высокий военный в новом зеленом плаще.

Когда он подошел ближе, Саша и Василь разглядели погоны – полковник.

– Ну что ж, – сказал один из речников, по всей видимости, кто-то из начальства, – если подходить по-настоящему, то судно еще не отвечает ни техническим, ни санитарным требованиям. Так и отметим в акте. Но вы сделали все возможное, чтобы подготовить его к навигации. Быстро вы управились…

– Время военное, – сказал полковник, – судно нас устраивает. Даем вам еще день. Переоборудуйте салон под операционную, в каюты подвесьте, по возможности, еще койки, команде придется потесниться. Ну, желаю вам, как говорится, счастливого плаванья.

Полковник пожал всем руку и двинулся к трапу, у которого стоял небольшой катерок. Члены комиссии последовали за ним.

– Мы что, на фронт пойдем? – с радостной надеждой спросил Саша у Василя.

– Почти, – доверительно прошептал Василь, – от самой линии фронта раненых будем возить.

– Это дело, – удовлетворенно кивнул Саша и на какое-то время даже забыл о том, что опоздал, а когда вспомнил, подумал: «А может быть, никто и не заметил, все обойдется?»

Любин, проводив членов комиссии, шел к ребятам улыбаясь. Подойдя, сказал облегченно:

– Пронесло, полковник помог. Да и где сейчас достанешь столько сурика и белил? А запчастей для машины днем с огнем не сыщешь. Что достали, то и поставили. А ты почему опоздал? – перестав улыбаться, совершенно неожиданно спросил Любин, оглядывая исцарапанное лицо Саши. – Время военное, на заводах под суд отдают за опоздание…

Саша покраснел.

– Он не опоздал, товарищ первый помощник, – заступился Василь, – он…

И тут же осекся, встретив строгий, колючий взгляд Любина. Василь помялся и спустился в машинное отделение, поняв, что Саше будет вдвойне неприятно, когда его станут отчитывать при нем.

– А с лицом что? – спросил Любин.

– Бежал, поскользнулся на круче, там кусты…

– Проспал?

– Проспал, больше не буду, – тихо проговорил Саша.

– Ну смотри, верю, – мягко сказал Любин, – иди умойся.

Поняв, что Любин уже перестал сердиться, Саша нерешительно спросил:

– Иван Елисеевич, в тот день, когда я пришел в Управление, вы говорили мне, чтобы я приглашал ребят на работу. А девчат можно?

Вопрос не удивил Любина, хотя и вызвал на его лице едва заметную улыбку. Саша понял ее, как отказ, и поэтому тут же, не дав Любину ответить, торопливо продолжал:

– Не обязательно на пароход, куда угодно, на любую работу. У нее ни отца, ни матери…

– Какая она из себя? – спросил Любин.

– Красивая, – неожиданно выпалил Саша.

– Вот оно что, – несколько удивленно произнес Любин, – понятно… Но я не об этом спрашиваю. Сколько ей лет, с виду хотя бы, и сможет она матрац поднять да каюты драить?

– Конечно, – поспешил заверить Саша, уже чувствуя, что Любин может помочь. – Ей лет шестнадцать, она моего роста, сильная, очень сильная, крепкая, отец у нее был механиком на мониторе.

– Стрельченко, что ли? – спросил Любин.

– Да, а вы откуда знаете?

– Догадался, ты ведь меня спрашивал об ее отце.

Саша молча кивнул, в горле запершило от волнения.

– Что же, я скажу в отделе кадров, – пообещал первый помощник капитана. – Пусть завтра зайдет. Нам нужны проводницы.

Подошел Василь. Он увидел, что Саша и Любин уже мирно беседуют, что опасность для друга миновала, остановился рядом, ревниво прислушиваясь, о чем это так таинственно говорят кочегар и первый помощник капитана.

А Любин уже обоим сказал:

– Да и не только проводницы. Двух кочегаров еще не хватает. Может, найдутся у вас ребята? Можно и женщин кочегарами. Лишь бы работали. Время такое, люди – дефицит.

– Зачем же женщин? – почти с обидой произнес Василь. – Еще баб тут не хватало. Какие из них матросы? Да я вам, товарищ первый помощник, целую улицу ребят приведу. Бесплатно, за милую душу вкалывать будут.

– Целую улицу нам не надо, а вот двоих – необходимо.

– Есть такие! – воскликнул Василь. – Федя и Петька. Близнецы. Они как узнали, что я служу на флоте, от зависти чуть не лопнули. Да я хоть сейчас их приволоку.

А Саше не верилось, что так просто все обошлось. О том, что Иришка будет плавать вместе с ним, он и не мечтал. «А может, еще по какой-то причине ее не примут?» – подумал тревожно. Но такие мысли он старался прогнать.