Текст книги "Повести. Первая навигация. Следы ветра"

Автор книги: Николай Омельченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

10. Ночной дождь

Его никто не ждал, он начался незаметно; о таком дожде обычно говорят: «вкрадчивый»…

Весь день погода была ясной, и солнце заходило не в тучи – небо над горизонтом было чистым, да и не парило вовсе, собственно, никаких признаков дождя не было.

Он подкрался тихо и даже, казалось, не сверху, а как бы со стороны; его невидимые, нечастые капли с едва слышным, легким потрескиванием упали на листву деревьев, полетели в костер.

– Ой, что это, дождик? – удивленно ойкнула Зойка.

И тут только все подняли головы и увидели, что на небе ни одной звездочки и оно какое-то неправдоподобно черное, и нигде не гремел гром, ни разу, даже вдали, не вспыхнула молния, даже легкий ветерок утих. Но капли падали все гуще, уже шипели в костре, скользили ребятам за шиворот, и запахло вдруг сеном и приторно-сладковатым болотным запахом.

– Наверное, какая-то тучка, это не надолго, – успокоил всех Борис.

– А меня аж сильнее зазнобило и спать захотелось, – упавшим голосом произнесла Зойка.

– Его только нам и не хватало, – ворчливо сказала Наташа.

– Нет худа без добра! – весело бросил Генка, – если намочит нас, значит, тогда уж все будем переплывать на ту сторону. Все равно ведь – мокрые. А ночью солнышка нет, а костер дождик потушит – высушиться негде будет. А вообще-то от дождя лучше всего прятаться в воде. Вода всегда, когда идет дождь, кажется очень теплой.

– Это точно, особенно зимой, – усмехнулась Наташа. – Да мне-то что, я могу и до самого города плыть по реке.

Роман боялся, что она сейчас взглянет на него, но она посмотрела на Зойку. А посмотрел на Романа Генка. И спросил:

– Так что, капитан, может, все же рискнем переплыть? Что нам? От острова до берега всего каких-то двадцать пять – тридцать метров. А там кросс до села километра два, а в шесть утра пойдет первый автобус. Чего молчишь, капитан? – уже почти выкрикнул Генка.

Романа даже пот прошиб от этих Генкиных слов, он даже не понял, всерьез ли тот говорит или, как всегда, неудачно шутит. В мыслях сразу же остро мелькнуло одно: а что, если ребята и действительно примут такое решение, согласятся с Генкой? Да они бы, наверное, и согласились, если бы рядом не было этого спасительного домика.

Все же, видимо, он, Роман, везучий. Стараясь говорить как можно спокойнее, Роман ответил:

– А что, идея у Генки с точки зрения спорта великолепная. Но дождь, наверное, ненадолго да и не сильный он, а припустит сильнее, то укроемся в домике. Мы ведь это еще и раньше решили.

– Правильно, – сказала Зойка, – тем более, что я плохо плаваю, и ужасная трусиха, и мерзлячка. А ты как, Боря? – почему-то обратилась она за поддержкой к Борису.

– Капитан прав, – ответил Борис. – Мой дедушка всегда говорит, что рисковать зря – не храбрость, а дурость.

– И я согласна с Романом, – сказала Наташа, – хотя я не трусиха и плаваю получше вас. – Она протянула вперед руки ладонями вверх, словно определяя, сильный ли дождь, и, прислушиваясь к все возрастающему шуму, добавила: – Он тихий, но становится все сильнее и, наверное, обложной. Пошли в домик. Зачем отказываться от такого подарка?

А дождь тут как тут, будто пытаясь подогнать ребят, вдруг пошел гуще, зашумело от него все вокруг, уже яростно, как бы возмутясь, зашипел, потухая, костер, и Генка первый, хохоча и по-девичьи взвизгнув, подхватился с места и помчался к невидимому в непроглядной тьме домику.

– Как бы тут в яму не попасть! – протянув руки перед собой, проговорила Зойка, неуверенно ступая по земле.

– Держитесь за меня, Зойка, Наташа! – командно сказал Роман.

Но держаться им не пришлось, не успели. Впереди маяком, ярко вспыхнуло окно домика, это Генка уже успел включить свет.

На его фоне все увидели густые, серебрящиеся струи дождя.

Роман пропустил в дверь Наташу, Зойку, Бориса и, приглаживая мокрые волосы, сказал, входя в дом:

– Ну ты и рыцарь, Генка. Бросить девочек и самому убежать первому!

– Генка, ты у меня получишь! – отряхивая мокрые руки, пригрозила Наташа.

Но Генка, ехидно скривившись, невозмутимо ответил:

– Понятия у вас о рыцарстве допотопные. Современный рыцарь прежде всего должен иметь голову на плечах. Подсчитайте, сколько бы вы добирались и мокли под дождем, если бы я не побежал и не включил вам свет!

– А если логически, то он ведь прав, – развел руками Борис.

– Всегда выкрутится, сухим из воды выйдет! – сказала Наташа.

– Умница, – похвалила Генку Зойка.

Они уселись на длинную скамейку у стены, молчали, прислушиваясь к дробному стуку дождя по гулкой деревянной крышке.

Хотелось спать и, может быть, поэтому в домике казалось холодно, гораздо холоднее, чем у костра.

Первым не выдержал молчания и такого никчемного, как ему подумалось, сиденья Генка. Поднялся, прошелся по диагонали крохотной комнатушки, остановился у огромной печки, заглянул в котел, почесал затылок.

– Что ты там еще придумал? – нарушила молчание Наташа. Она сказала это просто так, только бы не молчать, так как чувствовала, что сейчас уснет.

– Да вы, как всегда, меня не поддержите, – вздохнул Генка.

– Ну что, говори! – приказал Роман.

– Не заняться ли нам одним полезным и веселеньким дельцем? – сказал Генка. – Наносить в этот котел воды, затопить печку и по очереди в тепленькой водичке искупаться, короче, баню устроить, парную, вмиг согреемся.

– Глупее ничего не мог придумать? – возмутилась Наташа.

Все рассмеялись, а громче всех Зойка.

– Ну, фантазер, – раскачиваясь на скамейке, заливалась Зойка смехом.

– Да хватит тебе, – укоризненно посмотрела на нее Наташа. Потом вдруг наклонилась к ней, всматриваясь в ее лицо. – Чего это ты такая красная, будто горишь вся?

– Да это я от костра, – быстро и даже несколько пугливо ответила Зойка. – Я всегда от солнца и костра вся горю.

Наташа приложила к ее лбу ладонь, покачала головой:

– Ты же горячая. Заболела?

– С чего ты взяла, отстань. – Она даже отодвинулась от Наташи.

– Ой, смотри, Зойка…

– Да я прекрасно себя чувствую!

– Дай я еще потрогаю!

– Да отстань же ты! – Зойка поднялась со скамейки, отошла к стенке и, отвернув лицо в сторону, сердито и обиженно нахмурилась.

И снова все молчали, но теперь уже как-то напряженно и встревоженно. И все почему-то смотрели на Зойку.

– Ну чего вы так все на меня! – возмутилась Зойка. И вдруг как-то, словно поскользнувшись, села на пол, уронила голову на грудь, как бы мгновенно уснув, завалилась на бок, даже руку положила под голову.

Наташа бросилась к ней, стала на колени.

– Что с тобой, Зойка? Да она вся, как печка, горит, ребята!

Все поднялись, растерянно столпились над Зойкой.

Она открыла глаза, слегка застонала.

– У нее высокая температура. И как мы этого раньше не заметили? – кладя ее голову к себе на колени, говорила Наташа.

– Темно было, – потерянно сказал Генка. – Да и потом… она такая веселая была, я ее такой и не видел никогда.

Наташа хотела было сказать, что у нее в рюкзаке была походная аптечка, а в ней, кроме бинтов и йода, хранились и разные таблетки, но что толку было говорить об этом, если аптечка, как и все остальное, с чем ребята отправились в поход, покоилась теперь на дне реки.

И все же вслух она сказала:

– Ей бы аспирин или что-нибудь такое.

Борис вскинул на Наташу свои большие печальные глаза, потом быстро перевел взгляд на дверь, ведущую в соседнюю комнату.

– А может, там есть что-нибудь?

– Может, и есть, – с надеждой оживилась Наташа. – Попробуй, Роман. Думаю, нам не влетит, когда речь идет о человеческой жизни.

Роман подошел к двери, как и в прошлый раз, подергал ее за ручку, заглянул в узкую щель в том месте, где был замок.

– Если бы что-нибудь просунуть туда потоньше и пожестче, ножик или… – он вопросительно посмотрел на Бориса. Тот опустил глаза, поняв, что Роман подумал о его ложке, хотя и не решился сказать об этом, ведь ложка могла легко сломаться.

Борис смотрел в пол и не видел теперь лиц ребят, но чувствовал, что все они, кроме Зойки, которой, казалось, все безразлично, смотрели на него. Смотрели молча, напряженно и выжидающе.

И тогда Борис, все так же не глядя на ребят, хмурясь, вынул ложку и сдавленно произнес, протягивая ее Роману:

– Бери, только постарайся не сломать…

Вдруг послышался капризный, но решительный Зойкин голос:

– Роман, не смей. Только попробуй возьми!

И когда все непонимающе уставились на Зойку, она тихо и устало добавила:

– Разве можно жертвовать такой памятью?..

Все молчали, вопросительно переглядываясь. А Наташа сказала строго:

– Но тебе же, Зойка, плохо, у тебя температура, наверное, уже за сорок. Что, нам ждать, пока тебе еще хуже станет?

– Хуже уже не станет, – слабо усмехнулась Зойка. – Мне бы воды, теплой…

– Во-о-ды, – передразнила ее Наташа и, сев удобней, подтащила к себе на колени Зойку, теперь ее спина не лежала на полу, – во-о-ды… воды сколько угодно, а теплой, где ты ее возьмешь? Костер потух, не разжечь его под таким дождем… – И все же она с надеждой посмотрела на ребят. – Может, что-нибудь придумаете?

– Да, конечно же, что-нибудь придумать можно; – обрадованный тем, что Зойка вступилась за его ложку, с радостным оживлением заговорил Борис. – Кто со мной?

– Я, – готовно проговорил Роман.

– А у тебя реакция замедленная, – сказала, усмехнувшись, Наташа Генке, когда ребята ушли.

– Что поделаешь, такой родился, – притворно вздохнул Генка, – да и зачем нам всем мокнуть?

– Не ругай его, Ната, – тихо заступилась Зойка, – он нам сегодня путь к домику осветил. Это было очень красиво и эффектно…

– Эф-фе-ектно, – пропел Генка. И тут же на его лице появилась грозная, устрашающая гримаса. – Я бы тебе показал «эффектно», если бы ты была немного поздоровее, а то возись тут с тобой!.. Ведь точно же знала, что больная едешь, а, знала? Сознайся?

– Ну кто такое заранее может знать! – возмутилась Наташа.

Но услыхала от Зойки совершенно неожиданное:

– Я всегда считала тебя, Генка, наблюдательнее и прозорливее других, хотя ты кривляка и баламут. И сегодня ты угадал. Почти угадал. Я чувствовала, что заболеваю… Никому почему-то об этом не призналась. А вот тебе и Наташе могу… Я не хотела идти в поход, вы же знаете, я редко хожу. Но почувствовала, что заболеваю, и пошла. Думала – вылечусь. У меня уж не раз так бывало, как заболевать начинаю – хожу, бегаю, прыгаю, иногда помогало, а сегодня почему-то нет.

– Ну, а чего ты сейчас-то не бегаешь и не прыгаешь? – недовольно спросила Наташа.

– Негде, – ответила Зойка, – ведь там дождь… и еще я думала о том, что если человек почувствует, что умирает, он тоже должен обязательно ходить, ходить и не садиться, и не ложиться…

– Дура ты ненормальная! – грубо оборвала ее Наташа.

– Зачем ты на меня так? – едва выдохнула Зойка.

– Ну, ну, этого еще не хватало. – Наташа вытерла своей ладонью ей глаза. – Тебе нельзя волноваться. А грубого я ничего не сказала. То просто такая поговорка… Я любя…

Вбежали в дом Борис и Роман – мокрые до нитки, все в колючках репейника, на кедах песок и прилипшие травинки; от ребят пахнуло такой сыростью, что даже Генка невольно передернулся. В руках у Романа – черная от костра большая банка с водой, и руки и рубашка также у него черные, запачкались от банки, даже дождь не смог отмыть копоти, Борис принес огромную охапку хвороста, еле обхватывал его своими длинными руками.

– Молодцы, – похвалила Наташа.

– Будет ли гореть? – усомнился Генка.

– Давай спички, – сказал ему Борис и стал перед печкой на колени, открыл дверцу. – О, да тут сухого мусора и бумаги полно. – Он выгрузил из печки половину скомканных газет, еще какую-то замасленную бумагу, наломал веток, потом аккуратно пристроил на них банку с водой, взял у Генки коробок, чиркнул спичкой. Запахло дымком, от него сразу же стало как-то уютнее, хотя никакого тепла еще не было.

Роман и Борис разделись и стали выкручивать джинсы и рубашки.

Затем Борис наклонился над котлом, словно принюхиваясь, опустил в котел руку и закричал:

– Ура, котел-то ведь нагревается!

– Еще лопнет без воды, – сказала Наташа.

– Ничего с ним не станется, он ведь чугунный! – заликовал вдруг и Роман. – Да это же настоящая сушилка.

Роман выбрал несколько длинных и толстых веток, положил их на котел и развесил одежду.

– «Клуб веселых и находчивых», – сказал Генка. – Все-то ты, Роман, умеешь, все знаешь, и замки открывать, и обыкновеннейший котел, предназначенный для варки пищи, использовать для сушки штанов. Интересно, откуда у тебя такие глубокие во всем познания, кто научил?

– Отец, – не обратив внимания на иронический тон Генки, серьезно ответил Роман.

– Он что – мастер на все руки?

– Представь себе… Он у меня военный. Сапер. В два счета может построить мост. Дом. Или даже целый поселок. Может собрать и разобрать машину. Я уже не говорю о разных замках и других мелочах. – Роман наклонился над котлом, навис над ним грудью, протянул вперед руки, согреваясь. Здесь, над печкой, свет висевшей над ней лампочки был как бы ярче, и все, залюбовавшись его стройной, крепко сбитой спортивной фигурой, увидели на руках и смуглой спине пупырышки гусиной кожи, крупные, четкие, и только тут заметили, что Романа била легкая дрожь. Улыбнувшись, он продолжал: – Еще до армии, в юности, он работал строителем-арматурщиком, токарем на заводе. Он даже телемастера никогда не вызывает, сам починяет телевизор. И говорит, что те, кто не умеют сами починить розетку или утюг, – не мужчины.

– Интересно, а кем ты хочешь быть? – спросила Наташа.

Роман пожал плечами.

– Ребята, а вообще, мы ведь друг о друге почему-то очень мало знаем. Вот шесть лет почти полдня вместе и почти ничего не знаем! – удивленно говорила Наташа. – А ведь каждый о чем-то мечтает, думает кем-то стать. Мы даже на эту тему сочинение писали. Учительница прочла и все о нас узнала, а мы-то не читали друг друга… Вот я, например, не знаю, о чем там писал Генка, но уверена, что он, когда вырастет, станет клоуном или каким-нибудь артистом…

– Что-о?! – Генка настолько оскорбился, что даже привстал со скамьи. – Я же вам уже ясно говорил, я буду штангистом. Профессионалом. А хобби мое будет скрипка, как у Эйнштейна, слыхали такого? Знаменитый физик.

– Слыхали и читали, – слабо отозвалась, не открывая глаз, Зойка. – Но лучше будет, Гена, если ты все же станешь артистом, у тебя талант. Ты поешь хорошо, сейчас, правда, стесняешься, а в младших классах, помнишь? Мы все помним. И помним, как плясал. А сейчас только кривляешься. Нет, ты все же будешь артистом. А штангой можешь заниматься себе на здоровье… Штангист… разве это профессия? Фу!.. Ты ведь вовсе не такой, какого из себя строишь. Другие изо всех сил стараются показать себя, какие они хорошие, какие они умные, а ты наоборот…

– Ну, – вновь даже соскочил со скамейки Генка, – повело Зойку, бред, что ли, начинается? – он хотел было засмеяться, но лишь почему-то очень смутился, что с ним бывало не часто, сложил руки на груди и втянул лобастую, белобрысую голову в плечи.

– Так кем же все-таки ты мечтаешь быть? – даже не взглянув ни разу на Генку в то время, когда говорила Зойка, не отступалась от Романа Наташа.

– Военным, как отец, – просто и твердо сказал Роман.

– Ясно, я почему-то так и думала, – кивнула Наташа. – А я вот не знаю, кем мне быть. Не выбрала еще, поэтому и пристаю к вам с этим вопросом…

– Но тебе же что-то нравится? – спросила Зойка.

Наташа задумалась. На острове, наверное, поднялся ветер; дождь сильно заколотил в окно; по непрочной, видимо, наспех сделанной раме, с широкими щелями, потекли ручейки, и закапало на пол, обрызгало Наташины ноги и Зойкино лицо. Наташа, наклонившись, прикрыла Зойкину голову и, отодвинувшись дальше, к углу комнаты, ответила:

– Вообще-то мне нравится одно дело. Не знаю, может, оно тоже… для профессии малосерьезное, но мне оно даже очень нравится… Я люблю малышей учить плавать. У меня даже есть свои правила… Мой тренер называет их «Наташкин метод». Я за три урока любого малыша могу научить плавать.

Роман, распрямившись у печки, быстро и настороженно взглянул на Наташу. Но она, говоря это, не смотрела на него, она рукавом своего свитерка вытирала забрызганное Зойкино лицо.

– А по-моему, это очень даже серьезно и благородно учить людей плавать, – сказала Зойка. – У тебя кто-то из родных пловец?

– Нет, – покачала головой Наташа.

– А кем работает твой папа?

– У меня нет папы.

– Умер?

– Вовсе не было.

– А мама?

– Мама работает уборщицей в бассейне. Я с детства, лет с двух, с ней. Я с трех лет плаваю…

– А я на машиностроительный завод устроюсь, – увидев, что все взоры устремились на него, сказал Борис. Поправил в печке догорающий хворост, мелко поломал и подбросил еще несколько веточек.

– Кем? – спросила Наташа.

– Еще не думал об этом. Все равно кем. У меня на этом заводе и отец работает, и дед, и прадед работал. Нас династией называют. Я всегда, как прохожу мимо завода или провожаю отца, аж волнуюсь немножко. И понятно мне, когда со мной многие здороваются и называют меня «Онищенко-младший».

– А ведь часто так бывает, что мечтаешь об одном, а становишься совсем-совсем другим, – снова подала голос Зойка.

– Мой дед говорит мне, кем бы ты, Борис, ни был, главное – быть человеком. Он даже так и людей оценивает… Это, говорит, человек, а это не человек.

– У тебя хороший дедушка, – заключила Зойка.

И снова все помолчали, снова было тихо; так же по-прежнему колотил в окно дождь, гулко прыгал по крыше, и ребятам все больше хотелось спать. В печке потрескивали дрова, но вот к этим уже привычным для ребят звукам примешался еще один, едва слышно пофыркивающий, перешедший потом в тихое бульканье, – это закипела в большой банке из-под томатного сока речная вода.

Борис прислушался, снова стал перед печкой на колени и, когда окончательно убедился, что вода закипела, смял несколько веток, обмотал ими ладонь, как тряпкой, чтобы не обжечь руки, и стал осторожно вынимать из печки теперь еще больше закоптившуюся банку. Потом налил в другую, поменьше, в ту, в которой варили компот. Поднес ее Зойке. Но Зойка спала, Борис растерянно глядел на нее. Наташа предупреждающе покачала головой, прошептала:

– Не трогай ее, не надо будить, лучше сна нет лекарства.

Борис поставил банку на печку, заодно поправил джинсы и рубашки над котлом и вопросительно уставился на Наташу: что же мол делать? Зря мы мокли, зря и кипятили воду? Наташа тоже беспокойно смотрела на Зойку. Та, тихо дрожа, постанывала.

– По-моему, тут вода не поможет, – сказала Наташа. – У нее повышается температура. Может, там все же хоть что-нибудь есть? – кивнула Наташа на дверь.

И снова все посмотрели на Бориса. Он вздохнул, полез в карман все еще не высохших джинсов, висящих над котлом, достал ложку и молча протянул ее Роману.

11. Голубой телефон

Роман просунул в щель, в том месте, где был замок, кончик ложки, неторопливо пошатывая ее влево-вправо одной рукой и продев пальцы другой руки в щель, тянул дверь на себя. Она еле слышно поскрипывала, как бы жалуясь, но была, как и окно, некрепкой, наспех сколоченной, и через несколько минут Борис и Генка, наблюдавшие за этой операцией, увидели, что щель становилась все шире и шире, а потом что-то в ней треснуло, она, словно ее с той стороны комнаты кто-то толкнул, открылась, едва не ударив Романа по лбу.

Ребята вошли в комнату. Роман оглядел стены, нашел выключатель. Вспыхнул свет.

Комната эта была раза в два больше кухни. У стен, слева и справа, стояли две кровати с тощими ватными матрацами, на которых ржавой вязью отпечатались следы кроватных сеток; справа от двери – небольшой круглый стол с покореженным, отставшим от столешницы фонеритом, залитым чернилами и давно, видимо, высохшим клеем.

В углу стояла тумбочка, а на ней – ребята даже удивленно рты раскрыли – самый настоящий телефон, голубой и почему-то показавшийся всем очень новеньким: аппарат даже маслянисто поблескивал под светом яркой электрической лампочки.

– Борька, ищи телевизор и телетайп! – прыснул от смеха Генка.

– Ищите аптечку! – не принимая Генкиной шутки, серьезно и, как всегда, почти тоном приказа сказал Роман.

Борис открыл тумбочку, достал из нее квадратную пластмассовую коробочку с красным крестиком на крышке.

– Есть! – радостно воскликнул он и тут же открыл ее. – О, здесь всего полно.

Борис стал выгружать на стол пузырьки с зеленкой, валерьянкой и еще какими-то каплями, пакетики с бинтами и ватой, пирамидон, но никаких известных ребятам жаропонижающих таблеток они не нашли.

– Мой дедушка обычно говорит, что в аптечке никогда нет того, что тебе нужно в данный момент, – сказал Борис и вздохнул.

– Может, здесь как раз и есть то, что нужно было хозяевам, – невесело проговорил Роман.

– Нам от этого не легче, – проворчал Борис.

Генка подошел к телефону и нетерпеливо потянулся к трубке.

– Не трогай! – прикрикнул на него Роман.

– Это почему же? – удивился Генка. – Двери срывать можно, а телефон трогать нельзя? Что ему станется, если я возьму и позвоню? Братеника обрадую…

– Чем же ты его обрадуешь, тем, что разбудишь среди ночи? – покачал сокрушенно головой Роман.

– Нет, это его, конечно же, не очень обрадует, – засомневался Генка, – а вот если я расскажу ему о нашем положении, смеху будет до утра.

– Смех будет или нет – не знаю, а вот то, что спать твой брат до утра не будет – это точно, – мрачно сказал Борис.

Они услышали, что проснулась Зойка. Наташа поила ее горячей водой.

Ребята вышли в кухню.

– О чем вы там? – спросила Наташа.

– Нашли аптечку, но в ней ничего из нужных таблеток нет, – сказал, виновато улыбаясь, Роман.

– Телефон есть, – сказал Генка.

– Какой телефон? – удивилась Наташа.

– Обыкновенный, – усмехнулся Генка. – По которому можно звонить, я уже хотел было…

– Тебе всегда того хочется, чего нельзя, – ответила Наташа.

– Но почему нельзя? – Генка изобразил на лице удивление. – Вот позвонили бы, родные тут как тут – вертолет бы за нами выслали, ну, если даже не вертолет, то на катере точно бы примчались…

– Да мои тут же разрыв сердца получат, когда узнают, что с нами произошло, – даже приподнявшись, испуганно произнесла Зойка.

Наташа налила снова в банку воды.

– Пей, Зайка.

– Да я не хочу больше, – капризно скривилась Зойка.

– Пей, тебе сейчас нужно много пить, чтобы согреться, слышишь, пей сейчас же, – настойчиво уговаривала ее Наташа.

– Там есть кровати и два матраца. Зойка может на один лечь, а другим мы ее укроем, – сказал Борис, – пропотеет, легче станет.

– Правильно, – обрадованно кивнула Наташа. – Пей Зайка, пей!

Зойка, кривясь, словно вода была горькой, послушно пила. Щеки ее еще больше покраснели, на лбу выступили капельки пота.

Затем Наташа перевела ее в комнату, уложила на кровать, укрыла другим матрацем, села рядом:

– Спи Зайка.

– Ой, мне жарко, – простонала Зойка.

– И хорошо, что жарко, спи!

Наташа выключила свет, прилегла сама рядом. Зойка пышала жаром, матрацы остро пахли прелью. По крыше и в окно по-прежнему стучал дождь.

Под его хлюпающий шум и уснула Наташа, едва лишь коснулась щекой матраца.

– Ты смотри, не заразись, – прошептала Зойка. Но поняв, что подруга уже спит, осторожно отвернулась от нее и тяжело задышала в деревянную, обитую выцветшими обоями стену.

Зойка сквозь полудрему слышала, как ушел на кухню и лег на скамейку Генка, как умостились на хрустящей голой сетке соседней кровати Роман и Борис – Роман с краю, Борис у стены. Вскоре кто-то из них засопел, тоже, наверное, уснул, а кто-то еще ворочался.

Не спал Роман. Лежать было очень неудобно: сетка под двумя телами сильно провалилась, и в бок впилось ребро кровати.

Да и одежда не совсем еще высохла, влажно холодила тело, бил легкий озноб, и Роману стало казаться, что он тоже начинает заболевать.

Заворочался Борис, приподнял голову; сквозь полуприкрытые веки Роман видел, что Борис посматривает то на него, то на Наташу и Зойку. Потом, вероятно, убедившись, что все спят, протянул свою длинную руку к телефону.

Роман повернулся к Борису, и тот быстро отдернул руку, закрыл глаза.

Через некоторое время в дверях появился Генка. Постоял некоторое время, глядя на ребят, и на цыпочках стал подходить к тумбочке с аппаратом.

– Тебе что? – строго зашикал на него Роман.

– Да так, скучно, – быстро вернулся назад Генка.

Проснулась Наташа. Увидев, что Роман лежит с открытыми глазами, сказала шепотом:

– Мне приснилось, что я говорю с мамой по телефону, я ее слышу, а она меня нет. Я не кричала?

– Нет, – ответил Роман.

Наташа вздохнула и снова закрыла глаза. А Роман вдруг почувствовал жгуче ноющую тоску; вначале ему даже показалось, что и не тоска это вовсе, а просто какая-то трудно переносимая неуютность, вызванная жесткой сеткой, мокрой одеждой, ознобом. Но потом он все же понял, что это и была самая что ни на есть обыкновеннейшая тоска по дому, по мягкой и теплой постели. И ему подумалось, что и ребята испытывали то же самое; потому-то Борис, хотя первым и предупредил всех не звонить, сам же и нарушил запрет, протянул руку к телефону; потому-то и Генка, самый, казалось, насмешливый и бесчувственный, дождавшись, когда все уснут, осторожно пробирался к тумбочке; поэтому и Наташе приснилось не что-нибудь, а именно телефон. То, как она звонит матери, а та не слышит ее.

И Роману нестерпимо захотелось дождаться, пока все уснут, снять трубку, неслышно набрать номер и нет – не говорить с отцом, ничего не сказать матери, а лишь услышать голос, полуночный, со сна раздраженный, но родной голос.

Но как ему этого ни хотелось, как ни была жестка кроватная сетка и не замерз он от влажной одежды, он все же чутко и тревожно заснул.

Проснулся он от негромкого вскрика, за которым последовало то быстрое и малопонятное бормотание, то слышались совершенно отчетливые слова и фразы: «Телефон… звонит… четыреста миллионов лет идет дождь… и следы ветра… телефон».

Наташа сидела на кровати рядом с Зойкой. На полу стояла банка с водой.

Наташа макала носовой платок в банку и прикладывала его Зойке ко лбу. Увидев, что Роман проснулся, сказала:

– Страшно горячая. Платок вмиг высыхает…

– Телефон… четыреста миллионов лет, – слабо повторяла Зойка.

– И бредит уже… – упавшим голосом произнесла Наташа. И вдруг испуганно, с отчаянием: – А если Зойка умрет? Ей очень плохо!

От Наташиного крика проснулись Борис и Генка. Борис сел на краешек кровати, а Генка, как-то по-взрослому ссутулившись, стоял в дверях комнаты.

– Когда Зойка болеет, у нее всегда высокая температура. Такой организм, – спокойно заявил Генка.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросила Наташа.

– Мы в одном подъезде живем…

– В одном подъе-е-зде! – зло ответила Наташа. – Тоже мне – объяснил! Ты просто черствый и бездушный тип! Понял?

– Ну вот еще… – всхлипнув, засмеялся Генка, но когда увидел, что не только Наташа, но и Роман с Борисом смотрят на него с неприязнью и даже какой-то брезгливостью, он виновато, как это с ним часто случалось, пожал плечами и смущенно проговорил: – Чего это вы на меня так? Да я для Зойки делал, может быть, в три тысячи раз больше, чем вы все. Я за нее десять лет во дворе заступался. Вы не смотрите, что она такая тихоня, она страшно вредная. Но ее никто и пальцем не смеет трогать. Ну, что мне для нее сделать? Говорите, что?

Ребята молчали.

– Ага! В рот воды набрали? А я знаю что!.. Сходить в аптеку и купить Зойке лекарства!

– Неисправимый шут! – развела Наташа руками.

– А это еще посмотрим, кто шут, – уже с обидой в голосе, но все же усмехнувшись, ответил Генка.

– Да ты что, уже совсем того?.. – сжав кулаки и подняв их вверх, шепотом ругалась Наташа. – Дурья твоя голова, забыл, где мы находимся. Какая аптека! Вы только посмотрите на него, он чокнутый!

– Ну что ж… – почти с угрозой произнес Генка и подошел к телефону.

– Не трогай! – двинулся вслед за ним, поднявшись с кровати, Роман.

– Да не бойтесь, я ни папам, ни дедушкам звонить не стану, я просто узнаю, который час.

Генка дважды крутнул диск, из трубки, в наступившей тишине это все ясно услышали, отчетливо донеслось: «Два часа пятнадцать минут».

– Поздновато, – кладя трубку, вздохнул Генка. – Но ничего, я знаю, где живет аптекарша. Она живет с аптекой рядом.

Генка вынул из кармана коробок со спичками, положил на тумбочку.

– Пусть остаются, а то намокнут. – И пошел к дверям.

– Постой, – удержал его за руку Борис. – Ты что, на ту сторону хочешь, в село?

– А что, ты знаешь аптеку поближе, здесь, на острове? – криво и презрительно усмехнулся Генка.

– Одному тебе нельзя, и я с тобой, – с мрачным спокойствием сказал Борис.

– Может, еще и Романа прихватим? – насмешливо хихикнул Генка.

Роман почувствовал, как у него все сжалось внутри, он даже ощутил легкую тошноту. Нет, не от страха, он не был трусом и пошел бы с ними не задумываясь, умей он хоть немного плавать. Но сейчас он с отчаянием и оскорбительным бессилием думал о том, что вот и наступило то, чего он больше всего боялся, – его разоблачение. И не было никакого выхода. Генка, видимо, что-то подозревал и нарочно все время его испытывал. «Так какой все же выход?» – мучительно думал он. Отказаться, не пойти – посчитают не настоящим товарищем, трусом, а он к таким не относился. Сознаться, что не умеет плавать, – тоже позор.

И снова выручила Наташа.

– Идите вдвоем, одной мне будет страшно!.. – сказала она. – С нами останется Роман.

Но и тут Генка не сдержался, чтобы не уколоть:

– За вас решает дама, капитан!

Борис и Генка ушли.

Роман, закрывая за ними дверь, видел, как в квадрате света, падавшего из окна, хлюпая ногами по лужам, они взялись за руки и словно канули в непроглядную тьму дождливой ночи.

Роман постоял некоторое время в проеме двери и впервые в жизни почувствовал жгучую до боли зависть.