Текст книги "Повести. Первая навигация. Следы ветра"

Автор книги: Николай Омельченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Что, ей жалко, что ли? – удивленно хмыкнул Борис.

– Да нет, что ты, – Зойка даже руками замахала, – мама у меня очень добрая и щедрая, это просто, чтобы я не поправлялась. Мама моя ужасно боится, чтобы я не была толстой, и говорит всегда, что чем тоньше талия, тем дольше у человека жизнь. А бабушка моя, мамина мама, даже ругает ее за то, что она запрещает мне есть, сколько я хочу, хлеба. Ругает и говорит…

– Бери пей, – перебил ее Борис.

– А почему я первая?

– Потому что ты замерзла, аж дрожишь вся!

– Да это пустяки, это немножко, пусть лучше Наташа первая.

– Пей, тебе говорят! – Борис схватил Зойку за руку, пришлепнул к ее ладони целый ворох сухих листьев, поставил на них угольно-черную от копоти банку: – Пей, согреешься!..

То же самое проделал он и со следующей банкой и хотел было и Наташе положить на ладонь листьев, но та быстро и как-то независимо сгребла с Земли несколько листьев сама, поставила на них банку и затем осторожно поднесла ее к губам, держа на пучке пальцев, так когда-то держали бабушки блюдце с чаем. Отхлебнула, вытянув губы трубочкой, покачала головой.

– Ничего вкуснее не пила! А малиной как пахнет!

– Малиной? – переспросил, скривившись, Генка. – А я думал, что будет пахнуть ананасом.

В это время, снова в островной тишине, где-то совсем неподалеку, раздался сухой, похожий на пистолетный, выстрел и вслед за ним тот же самый, что и в прошлый раз, крик:

– Ой-ой-ё-ё-йой!

– Я ж говорил: пугают, – стараясь говорить как можно спокойнее, сказал Роман.

– А если – нет? – произнесла Зойка.

– Да кто-то балуется, – отмахнулась Наташа.

– Не будем обращать внимания…

– В следующий раз ты, Роман, поведешь нашу экспедицию не по реке, где есть рыба и острова с шиповником и малиной, а голодной степью или заведешь в какую-нибудь пустыню. И конечно же, заблудишься… – сказал Генка.

– Ой, Генка, ты дождешься, что Роман тебя нокаутирует! – сказала Наташа.

Роман лишь пристально поглядел на Генку и снисходительно улыбнулся.

– А вообще ты, Роман, смотри, поосторожнее с Генкой, он очень опасный человек, – понизив голос, сказала Зойка. – Он одному боксеру такое устроил, какому-то чемпиону по боксу среди юношей!

– Что же он устроил? – вновь снисходительно посмотрел на Генку Роман.

– Расскажи, Гена, – попросила Зойка.

– Могу, – небрежно потянувшись и бросив пренебрежительно-веселый взгляд на Романа, ответил Генка.

8. Фосфоресцирующий скелет

– С некоторых пор, – сделав устрашающим лицо, начал свой рассказ Генка, – я открыл одну ужасную тайну… Оказывается, боксеры храбры только против тех, у кого хорошие, крепкие мускулы. Если же такие мускулы отсутствуют или вообще их не существует, это приводит даже чемпионов в такой страх, что они тут же падают замертво…

Взял как-то меня братеник, как он выражается, побродить по Карпатам, а попросту говоря, в турпоход. Надеюсь, догадываетесь, что это такое?

– Надейся, – с усмешкой кивнула Наташа, – знаем.

– Не-е-е, ничегошеньки вы не знаете, – втянул голову в плечи и сокрушенно искривил лицо Генка, – абсолютно ничегошеньки. Вы и представления не имеете, что такое турпоход, в который отправляются взрослые. Это не то, что у нас с вами – вышел из электрички, прошелся по леску, остановились на первой попавшейся полянке и варим кашу да играем в бадминтон. У них такое не проходит. Они как начнут идти, так с утра до полудня, а потом не успеешь и присесть, и перекусить, снова, как ишак, рюкзачище килограммов пятьдесят за плечи и аж до темноты шпаришь, как заводной. Иногда за день так нашагаешься, что и не видишь уже, вечерняя ли темнота наступает или это у тебя в глазах темнеет от усталости. А они еще, бывало, остановятся где-нибудь на холме, смотрят вокруг и охают да ахают: ох, какая красота! ох, какой отсюда вид! какая природа! Меня один раз даже зло взяло… Залезли мы однажды на одну гору, еле-еле залезли. Остановились передохнуть, а одна престарелая женщина, так ей лет уже за двадцать, смотрит на заходящее солнце, руками всплескивает и… ах, никогда в жизни не видела такого кровавого красного заката. А я не выдержал и так, чтобы братеник мой не услыхал да по шее не дал, и говорю ей: это, тетенька, не закат красный, это у вас в глазах красно от дневной натуги.

Зойка и Наташа прыснули от смеха. Роман и Борис слушали Генку, как и всегда его слушали, с недоверчивостью, хотя и не без удовольствия, с легкими усмешками.

– Так и сказал, Гена? – смеясь, сокрушенно покачивала головой Зойка.

– Так и сказал, – вздохнул Генка.

– Ну и грубиян же ты…

– В-о-от, уже и обзываешься, уже и оскорбляешь меня, – Генка с деланной обидой отвернулся от Зойки и продолжал: – А вот та тетенька меня не оскорбила, она просто погладила меня по голове и сказала: ой, какой ты невоспитанный мальчик. А тут еще рядом этот чемпион по боксу стоял с девчонкой одной, они так рядом и шли в походе все время, как волы в ярме, даже по узкой тропе рядом, а на привале он ей первый спешит палатку ставить, с котелком к ручью первым летит. Так вот, он-то ничего, что рассмеялся, меня это мало задело, а тут она, эта девчонка – ноги как спички – своим писклявым голоском – хи-хи-хи, хе-хе-хе, и меня будто кипятком ошпарило. Ну, думаю, погодите вы у меня, погоди, чемпион!

– Да что за поход у вас такой смешанный был, старики и дети? – усомнилась Наташа.

– А вот такой и случился. Меня братеник взял, чтобы одного дома не оставлять, все боится, что я газ невыключенным оставлю или еще что-нибудь, как он выражается, утворю. Ну, а тех тоже свои взяли, чемпиона – отец, он был нашим инструктором, а девчонка эта оказалась сестренкой той самой тетеньки, с которой я поговорил. В общем, братья, сестры, отцы – полная семейственность. Ну, думаю, погоди у меня, боксер! Ты хоть и старше меня года на три, на четыре, хоть и чемпион, я тебе устрою!..

Генка замолчал, обвел хищно прищуренными глазами ребят, пригнулся к костру, который бросал на него вздрагивающий, словно пугающий свет.

– Долго ничего такого не подворачивалось, – понизив голос, продолжал он. – Наконец остановились мы рядом с какими-то пещерами. Мы лазили по ним – ничего интересного: сыро и падалью воняет. Там еще одна была, наверху, на самой макушке горы, никто туда уж и лезть не захотел, мол, одно и то же, и эти двое поддакивают, да, там то же самое, неинтересно. Я, конечно, был рад до смерти, что не надо еще и туда карабкаться, но только лишь для того, чтобы не соглашаться с этими двумя, и говорю: именно та, что на макушке горы, и есть самая интересная. Чем же она интересная, спрашивает чемпион, причем так это презрительно усмехается и посматривает на ту пигалицу, а та тоже с тем же выражением ко мне и тоже повторяет с ехидцей, чем же та пещера интересна? А хотя бы тем, отвечаю, что туда не всякий решится сунуться. Это почему же, спрашивает чемпион. Ну, а в таких случаях, сами знаете, надо темнить, что-нибудь такое туманное, загадочное подкинуть, особенно если во всем этом участие принимают девчонки, они мигом на это клюют.

– Ох, так уж и клюют, – не вытерпев, перебила Наташа, – не я тебе попалась!

– Погоди, еще и ты попадешься, – словно мимоходом пообещал Генка.

Наташа замахнулась на него обгоревшей веткой, которой только что поправляла огонь в костре, но Зойка тут же схватила ее за руку и бросила нетерпеливо:

– Пусть продолжает, слушайте…

– А вот так, отвечаю я этой расчудесной паре, – даже не взглянув на Наташу, продолжал Генка, – а вот так, не решаются и все! Я таких смельчаков знал, говорю, что ого-го! Да и те, как только намекнешь об этой пещере, так и на другое разговор переводят или вообще помалкивают. Ну, а все же, что там? – уже загорелся чемпион, а ну, говорит, пошли сейчас! И эта пигалица тоже: пошли! Эх, думаю, погорел я, там-то ведь наверняка такая же самая пещерка, как и все другие. А чемпион уже и за руку пигалицу схватил, тащит в гору. Постойте, говорю, днем туда каждый дурак пойти может, днем все как и в других пещерах, а вот ночью, самое главное, говорю, ночью… А что ночью, тоже не знаю. Главное, конечно, их было удержать, чтобы они тотчас же не пошли. Ночью так ночью, говорит чемпион. Можем и ночью, поддакнула пигалица. И ко мне: а ты пойдешь с нами? Видно будет, говорю.

Ну и вот: все отдыхали, развлекались, кто как мог, а я целый день думал, думал да так и не мог ничего придумать.

– Ну, это на тебя похоже, – вставила снова Наташа.

– И вот только вечером, – не обратив внимания на ее замечание, продолжал Генка, – когда уже совсем стемнело, я пошел к ручью, брат послал воды для чая принести. А там какое-то сваленное дерево лежало. Стал я на него и вдруг провалился, представляете, нога так и провалилась в ствол – дерево совсем гнилое оказалось. Вынул ногу… о батюшки мои, смотрю, а в том месте, где я провалился, в той дыре светится все таким зеленым огнем. Даже испугался вначале, а потом понял: да это же гнилушки светятся…

– Ну, вот тут-то у меня и возникла идея, – почти шепотом произнес Генка. – Набил я карманы этими самыми гнилушками, отнес брату воду и говорю чемпиону и пигалице: через час встречаемся у пещеры. Захватил с собой фонарик и подался наверх. Зашел в пещеру, осветил ее всю, осмотрел, точно такая же, как и все, даже пепелище от костерка у входа кто-то оставил, наверное, от дождя тут кто-то прятался да грелся у костра. А как выключил фонарик – тьма-тьмущая! Бросил я несколько гнилушек на землю, светятся, как кошачьи глаза. Ну, и пошло дело. Вы же знаете, что я рисую неплохо, это единственное, за что мне в школе с первого класса одни пятерки, правда, еще и по пению тоже… Выложил я этими гнилушками скелет. Ну и красавец получился, так и кажется, что вот-вот челюстями защелкает, даже самому немного страшновато стало. Притаился я у входа и жду. Только бы, думаю, фонарики не догадались захватить. Да вряд ли бы это они сделали, ночь-то светлая, луна такая над лесом висит, что светлее, чем днем… Слышу, идут, подходят, он ее за руку держит. А где же этот Генка, спрашивает она. А зачем он нам, говорит чемпион, может, испугался и не придет, без него обследуем, у меня, говорит, спички есть. Этого еще, думаю, не хватало, и, когда он протиснулся с ней через узкий вход и вынул коробок со спичками, я быстренько раз!.. и выдернул у него из рук коробок. Он даже ойкнул от неожиданности, а потом, как увидел скелет, как-то хрюкнул, будто его за горло кто-то схватил, и бац в обморок, так и сел у моих ног… А потом и она. Ну, ей я не дал упасть. Это ему, боксеру, привычно падать на ринге, там, наверное, пожестче бывает. А я ее подхватил на руки, легкая такая, вынес из пещеры…

– Ой Генка, ты же в прошлый раз о ней не рассказывал! – вырвалось у Зойки.

– Значит, забыл.

– А что же он? – смеялась Наташа.

– Он? – Генка торжествующе поднял руки и расхохотался. – Только она пришла в себя, только я ее поставил на ноги, выползает на четвереньках. Ну, что там, спрашиваю я. Н-н-н-е понял, говорит. Так, может, вернешься снова да поймешь, говорю я и тут же, вы знаете меня, не выдержал и рассмеялся…

– И он тебя не двинул? – сдерживая смех, спросила Наташа.

– Куда ему, у него руки так дрожали, что он и в скалу бы кулаком не попал, не то что в меня.

Смеялись Роман и Борис.

– Ну и заливать ты мастер, Генка, – сказал Борис.

– С тобой нужно быть осторожным, – насмешливо и снисходительно произнес Роман.

– Не бойся, я тебе ничего подобного не устрою, ты ведь не чемпион, – великодушно пообещал Генка.

И Роман вдруг рассмеялся весело и громко, редко видели, чтобы он так смеялся.

– А вы знаете, Генка великолепный хлопец, – сквозь смех говорил Роман.

– Вот уже и подлизывается, видали, а? – кривясь и тыча в Романа пальцем, выкрикивал Генка, – видали, подлизывается!

– Так уж он к тебе и подлизывается, – пренебрежительно дернула плечами Наташа. Она наклонилась над банкой с грибами. – А не готовы ли они? Вода-то уже совсем почти выкипела.

– Да уже должны бы свариться, – сказал Борис и снял банку с огня. Затем, поддевая своей ложкой опенки, стал раздавать каждому по крохотному грибку. – Осталось два, один лишний, кому?

– Тебе, Боря, – сказала Наташа, – ты же рыбы меньше ел.

– Еще и за дедушку, – сострил Генка, но эту остроту его никто не поддержал, хотя Борис и съел оба гриба.

Потом он сгреб два костра в один, подбросил в них веток, и костер запылал ярким пламенем, таким, что все тут же отодвинулись от него; зашевелились в нем, сгорая и постреливая, ветки, и темнота вокруг как бы отпрянула от огня, словно и ей стало жарко.

9. Горные тюльпаны

– Кто следующий? – спросила Наташа.

– Что «кто следующий»? – переспросил Роман, хотя все смотрели на него и он хорошо понимал, что у костра всегда, уж так заведено, такова традиция походов, до поздней ночи, если не до самого утра, рассказываются разные были и небылицы, случаи из жизни – все равно какие: смешные, грустные, выдуманные и невыдуманные истории. Рассказывать никто никого не заставляет, но и редко найдется человек, который всю ночь будет сидеть и просто слушать; нет, не вытерпит, а хоть что-нибудь да и сам расскажет. А тем более, когда в вечернем, уютно прогретом костром воздухе повиснет вопрос «кто следующий» и все будут выжидающе смотреть на тебя. Поэтому Роман тут же, словно поправившись, окинул всех спокойным взглядом и сказал:

– Я расскажу вам историю о том, как мы ловили шпиона.

– Видал, это тебе не какой-нибудь там чемпион по боксу, – подмигнул Генке Борис.

– Ух, какие у нас мальчишки! – с добродушной иронией воскликнула Наташа. – Просто удивительно! Учишься с ними в одном классе, сидишь за одной партой и не знаешь, что они у нас ужас какие герои!

Роман слегка усмехнулся и, снова став серьезным, начал свой рассказ:

– Есть недалеко от города Ашхабада, в предгорье Копет-Дага, долина. Называется Фирюза. Очень красивое место. Там курорты и дома отдыха. А рядом граница. Прямо в горах она проходит. Весной вся долина покрывается тюльпанами. А особенно они красивы в горах. На самой границе. Ну, об этом потом… Мой отец получил отпуск. Поехал в Фирюзу на курорт. На весенние каникулы и я приехал к нему. Жил я в одной туркменской семье. Отец договорился с ними. Большая была семья. Мать и дети. Отец у них умер. Я особенно подружился с одним. Моим одногодком. Звали его Худай. Очень хороший паренек, верный в дружбе и такой щедрый, что последнее отдаст. Худай знал все тропинки в горах. Знал пограничников, и его многие знали. И совсем не боялся змей. А их там столько, разных: и ядовитых, и не ядовитых. Он мог любую из них прямо руками схватить. За голову возьмет и держит. Она извивается, а потом он ее отбросит и она во все лопатки уползает от нас.

– Убегает во все лопатки, так обычно говорят, – засмеялся Генка.

– Именно уползает, – вставила Зойка, – пресмыкающиеся не бегают, а ползают.

– Ух, какие у тебя глубокие познания, – развел руками Генка.

– Не перебивайте, – нетерпеливо сказала Наташа.

– Извиняюсь, – кивнул Генка, – продолжай, только давай уж, о чем обещал, о шпионе, а не о змеях и тюльпанах…

– Так вот, – будто и не слыша реплик, продолжал Роман, – как я уже сказал, семья у Худая была большая. А никто не работал. Одна мать. Остальные были дети. Худай среди них – старший. Вот и приходилось ему в свободное от школьных занятий время немного подрабатывать. Разносил почту, а летом, например, уходил в горы помогать чабанам. Ну, а весной собирал тюльпаны и продавал букетиками. У него их покупали охотнее, чем у других. Во-первых, он продавал их дешевле, а во-вторых, он их собирал далеко в горах, на самой границе. Там они покрупнее и красивее тех, что в долине. Я тоже ходил с ним в горы. Помогал собирать тюльпаны. А потом мы садились под знаменитой чинарой. Ее, наверное, весь мир знает. Да и вы слыхали о ней. Зовут ее «Семь братьев и одна сестра». Это потому, что у чинары семь больших стволов и одна маленькая ветвь. Эту чинару, если вот мы все с вами станем и возьмемся за руки, то не обхватим. Говорят, ей больше тысячи лет. Ну, так вот, мы садились на корень под этой чинарой, вообще-то там садиться не разрешали, но Худая никто никогда не прогонял. И тех, кто с ним были, не прогоняли… Худай ставил перед собой корзину с цветами, а люди подходили и покупали. Там все друг друга знали. Даже те, кто приезжал в дом отдыха, и то за несколько дней становились как бы своими. А если появлялся человек незнакомый и подозрительный, то это сразу же становилось известным пограничникам. В этом им помогала народная дружина. А вообще-то там все местные жители должны быть очень бдительными. Должны помогать пограничникам, потому что случались разные ЧП.

Так вот, сидим мы однажды под этой самой знаменитой чинарой. Подходит к нам совсем-совсем незнакомый мужчина. Было это уже в конце марта, а новые заезды в дома отдыха ожидались только с первых чисел апреля. По самое главное, конечно, то, что мужчина сразу же показался нам очень подозрительным. Он был высокий и, наверное, очень сильный и натренированный. Глаза такие… ну, вот лицо улыбается, когда он с нами заговорил, а глаза как бы – нет, не хотят улыбаться. На одной руке у него было толстое золотое кольцо. На другой – перстень с огро-о-о-мным драгоценным камнем. И ботинки какие-то, ну, не наши. Из какой-то очень мягкой кожи, чтоб, как нам подумалось, беззвучнее ступать было. И говорит не чисто. Вроде бы и по-нашему и все же не по-нашему, не так, как говорим мы.

– С акцентом, – подсказала Зойка.

– Да, с акцентом, – согласился Роман. – Так вот, все это было очень подозрительным. И особенно его разговор с нами. Ну, купил цветы и иди себе, верно? А он долго выбирал букет, потом еще один, потом еще… Сложил их все вместе и сунул Худаю целых три рубля. Это в десять раз дороже того, что они стоили. Худай вначале хотел дать сдачу. Но тот аж руками замахал. Не надо, говорит, обижусь. И тут же сигареты нам какие-то заграничные протянул. Мылом пахнут. Мы отказались, не курим мол. А он тут же нам по конфете сует. Тоже не наши. Мы взяли. Но есть не стали. Спрятали в карман на всякий случай. Ну, а потом пошло все еще подозрительнее, когда он стал нас обо всем расспрашивать. Вначале, правда, так это осторожненько… Похвалил тюльпаны. Сказал, что у Худая они лучше, чем у других… Потом спросил, где Худай собирает их, такие красивые. Вон там, в горах, говорит Худай. А разве туда ходить разрешают, спросил он. Кому разрешают, а кому и нет, отвечал Худай. А кто должен дать разрешение? Начальник погранзаставы, говорит Худай. А тот и спрашивает: а очень строгий у вас начальник? Для кого строгий, говорит Худай, а для кого и нет. Ну и потом еще разные и всякие вопросики: а когда начальник погранзаставы бывает у себя? По какой тропе ходят пограничники и как лучше пройти в горы к тому месту, где растут тюльпаны? То есть к границе… Ну, а потом он ушел. А мы с Худаем даже слова друг другу не сказали. Только переглянулись и сразу же один другого поняли. Не упустить! Одному следить за ним, другому – на заставу. Худай побежал на заставу, а я пошел за тем подозрительным. Шел за ним и все боялся, чтобы он не заметил, что за ним следят. Он раза два оглядывался. Да и когда по сторонам смотрел, тоже, наверное, видел меня. А по сторонам он все рассматривал внимательно. Ну, как обычно это делает человек, который не знает местности и старается все запомнить. А потом юрк в один из дворов и тоже оглянулся. Я в это время за угол спрятался. Куда же это он пошел, подумал я, и уже пожалел, что не Худай следил за ним. Худай тот все дворы тут знал, а я нет. Стою и не знаю, что делать дальше. И вдруг он снова выходит. Но уже без цветов, а с какой-то палкой в руках. А вместо плаща на нем куртка, а вместо шляпы – берет. Меня не проведешь, подумал я, не проведешь, как ни маскируйся. А он идет прямо на меня. Я за угол. Он за мной. Стой, говорит, мальчик. Я остановился. Подходит. Так проводишь меня в горы, к тому месту, где тюльпаны, спрашивает. Я тебе целую коробку конфет за это подарю. А я и сам дорогу плохо знаю, говорю я, вот сейчас вернется Худай, он все здесь знает. Ну что же, отвечает, подождем его. И только он это сказал, вижу, идет Худай. А с ним пограничник. О чем-то говорит Худаю, глядит на нас и улыбается. Потом отдал честь, даже каблуками щелкнул и руку протянул. Вам что, в горы надо, спрашивает и все продолжает приятно улыбаться. Да вот надо, товарищ лейтенант, за тюльпанами надо. Пожалуйста, могу проводить, что же вы прямо к нам не обратились. Да я и хотел было, говорит тот, но думаю, вы люди занятые, зачем по пустякам вас отрывать от дела. А тут как раз с этими вот мальчиками познакомился. Ну что ж, пусть проводят они вас, согласился пограничник, они тут не хуже меня все знают. И ушел. А мы даже разочаровались от такого поворота. Потом уже мне Худай рассказал, что когда лейтенант увидел, к кому Худай его ведет, объяснил ему, что подозрительный тот – товарищ из ГДР, отдыхает здесь. А уже по дороге в горы он нам сам все рассказал. И что он здесь не один, а с дочерью, она больна, и врачи посоветовали для лечения воздух этих мест. Услыхала она о тюльпанах и попросила отца ей принести. Ну, он вначале ей покупал, а она капризничала, плакала, мол, выздоровею только тогда, когда отец не купит, а пойдет в горы и нарвет тюльпанов сам, таких, чтоб на них еще роса была. Вот такое она себе внушила.

– Это бывает у больных, – вставила Зойка.

– Истеричка, наверное, – дернулся Генка.

– Нет, – покачал головой Роман, – не истеричка, просто вот внушила себе такое и все… Ну, мы насобирали целый таз, Худай ведь с этим самым тазом и на границу ходил, и в горы с ним тоже пошел. Мы выбирали самые крупные, самые красивые тюльпаны. И чтобы роса на них была. А горная роса держится долго…

– Ну и как, девочка выздоровела? – нетерпеливо спросила Зойка.

– Да, мне потом Худай написал в письме, что выздоровела, а ее отец даже пригласил Худая на ее день рождения. Он потом писал, что эта капризуха оказалась очень веселой девчонкой, только по-нашему плохо говорит. Но обещала выучить не только русский, а и туркменский язык…

– Не умеешь ты, Роман, фантазировать! – вдруг сказал Генка.

– А зачем ему это? – сердито бросила Генке Наташа.

– Да все бы поинтереснее было, и про шпиона, и про эту саму девчонку…

– А когда выдумывают – неинтересно, – сказала Наташа. – Интересно, когда все правда.