Текст книги "Голоса времен."

Автор книги: Николай Амосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

11. 1939-40 гг. Война с финнами. Защита диплома. Клиники Алферова, Цимхеса.

В конце 1939 года началась война с Финляндией. Конечно, устроили представление: «Финны обстреляли пограничников»: Мы – ультиматум -"отодвиньте границу". Всё врут: сами напали, хотели обезопасить Ленинград, а может быть и присоединить финнов к Союзу. Иначе – зачем было объявлять о правительстве во главе с коммунистом Куусином? Но – поторопились!

Позор был, а не война. Двести миллионов против трех. Эшелон раненых, три четверти – обмороженных. Сам видел – привезли в Архангельск даже к нам в клинику попали.

Но продукты из магазинов враз исчезли и больше уже не появлялись.

В ноябре подошло время кончать заочный институт. Пришла бумага – ехать в Москву. Попросил отпуск на три месяца и отбыл. В качестве дипломного проекта разрешили взять мой самолет. Но консультантов предложить не могли. Специалистов по паровым установкам для авиации не существовало. "Делай на свой риск". Какой мне риск? Проект дороже. Думал -"воплотить", чудак. Поехал в Москву.

Холод в ту зиму был адский. Шла финская война. Боялся, что не успею защитить диплом, вот-вот опять догонит армия, призовут.

Общежитие института было в Реутово, тогда ездили на электричке. В комнате жили втроем, ребята хорошие, только тихоходы. Работали целыми днями. В Москве тогда было голодно – за кусочком масла в 200 гр. нужно было становиться с 6 утра.

К середине января 1940 г. проект был готов. Вместо восьми листов чертежей, что требовалось, сделано двадцать. Текст – том. Можно защищать.

И тут застопорилось. Нужны подписи консультантов, а никто не смотрел чертежи. Да я и не просил, самоуверенный. Теперь к защите не допускают.

Спасибо декану факультета, нашел все-таки. Очень крупный инженер, членколлегии Наркомтяжпрома, согласился взглянуть. С трепетом понес ему чертежи.Встретил – седой, высокий, "породистый". Квартира богатая.

– Если плохо, верну без рецензии. Позвоните через неделю.

Томительно ждал. Через неделю позвонил и я явился. Встретил теплее, значит, понравилось. Чаем напоил. Покритиковал: и то плохо и это никуда, но в целом решение оригинальное и уж "инженер вы настоящий". Расспросил о планах. Сказал, что если задумаю стать конструктором, он поможет. Я был весьма польщен, весьма.

После этого защита прошла отлично. Чертежами завесил всю стену. Дали лишние двадцать минут на доклад, оценили "отлично" и присудили диплом с отличием. Из дома мне уже написали, что военкомат интересуется.

Снес проект в Министерство авиапромышленности, правда уже не питая особых надежд. Через полгода справился: "Не пригоден". Забрал.

Вернулся домой, жду повестку. Но в начале марта война с финнами закончилась. Обкакались, больше некуда. Одеть солдат и то не смогли.

Пока был в Москве, ушел на пенсию прежний директор, и отделение травматологии вернулось в состав клиники профессора Алферова М.В.

Трудный был шеф. Мрачный, вечно всем недовольный, держал в страхе весь персонал. Но хирург отличный – еще из земских. Оперировал все.

Помню его в большом стрессе: при травме области таза промывал мочевой пузырь через катетер раствором ртутного антисептика. Пузырь оказался порванным, яд попал в кровь, наступило отравление, почки отказали, и больной умирал на глазах всей клиники. На профессора было страшно смотреть в эти дни. Это было мое первое знакомство с роковыми хирургическими ошибками.

Выдержал в этой клинике только месяц. Ассистировал всего несколько раз, боялся, что обругает. Никогда меня не ругали за работу.

В начале апреля выпросил перевод в клинику факультетской хирургии, к профессору Д.Л.Цимхесу . Здесь была совсем другая жизнь. Больших операций мало, оперировали медленно. Резекция желудка тянулась по четыре часа, бывало, профессор от напряжения всю маску изжует. Ассистировал ему часто и даже сделал две аппендэктомии, с помощью старших, разумеется.

Но и здесь мне не нравилось. Не лежала душа к хирургии. Решил дотянуть до летних каникул и просить в Москве о переводе на физиологию.

В мире дела снова осложнялись: наши войска вошли в Прибалтику. Объяснили: дескать "нас народ хочет". Понимай – от немцев спастись. Как раз! Эстонцы и латыши спят и видят немцев, еще со времен Петра.

12. 1940-41гг. Расставание. Череповец, хирургия. Стасов. Операции. Смольская Л.Я. Наука.

Семейные дела шли плохо. Взаимное охлаждение. Не скандалили, но разговаривали все меньше. Супружескую верность не нарушил, но хотелось. Созрело решение: разъехаться, пожить отдельно. Посмотреть: как оно? вернуть? Долгов за собой не чувствовал: Галя повзрослела и стала умнее. Найдет мужа.

1 июля я уехал из Архангельска в отпуск, но с намерением не возвращаться. Странное было чувство, когда провожала на вокзале: и воспоминания щемят и даль манит. Все мои пожитки вошли в один чемодан. Взял десяток книг по хирургии и Павлова, другие оставил Гале.

Отныне моей базой стал Ярославль: там жила тетя Наташа – жена дяди Павла с сыном Сережей, и Марусей. Пожил у них неделю и поехал в Москву – попытаться в Минздраве устроить перевод на физиологию. Четыре дня ходил по начальникам – не разрешили.

Надумал попытать счастья в родном Череповце.

Не был в городе три года, он мало изменился. Правда, значительно прибыла вода в Шексне – плотина Рыбинского моря уже давала себя знать. Рассказали: все деревни, мимо которых когда-то ездил на пароходе, были выселены, и некоторые скрылись под водой. Включая и Ольхово. Бригады плотников разобрали дома, свезли на берег, собрали в плоты, погрузили на них скарб, живность, жителей, : и – Вниз по Волге-реке! Места для расселения определили в Ярославской области. Туда поехал и наш дом, и все имущество. По дороге тетка Евгения потопила половину скарба и все книги – будто бы был шторм. От мамы не осталось ни одной вещицы. Больше всего жаль дневник.

В Череповце у меня были две базы: Александра Николаевна, и Леня Тетюев. Он как раз вернулся из армии. Но по пути заехал в Архангельск и женился на "второй Жене" из то самой комнаты. На первой Жене уже был женат Толя Смирнов. Думалось тогда: дай Бог, чтобы их браки удержались. (Они таки да – удержались. Виделся в шестидесятых годах.)

А мне ну никак не хотелось возвращаться к Гале!

Денек у Леньки погостил и пошел устраиваться.

Череповецкая Межрайонная больница. Построена в 1930 году, два этажа: терапия, хирургия, акушерство, гинекология, рентген, лаборатория, 150 коек.

Вхожу в приемную и вспоминаю тот день семь лет назад, когда сюда занесли из саней маму. Тут ничего не изменилось.

Главный врач больницы, терапевт Стожков, предложил временно заменить уходящего в отпуск заведующего отделением и единственного хирурга Бориса Дмитриевича Стасова.

Наверное, я приукрасил себя, когда разговаривал со Стожковым. Когда вспоминаю, становится не по себе. Но была полная уверенность, что справлюсь.

Меня поселили в комнате при пищеблоке – он занимал отдельный домик. Хорошая комната, кровать с сеткой, постельное белье.

Тут же пошел знакомиться с заведующим отделения.

Не могу сказать, что он меня выучил хирургии, но несомненно – позволил выучиться самому. Именно он, а не профессора из института.

Итак: Борис Дмитриевич Стасов. Племянник того самого бородатого Владимира Васильевича Стасова. Интеллигента высшей марки. Критика, друга великих писателей. Это – раз. Два: родной брат: коммунистки Стасовой, личного секретаря ВИ Ленина. Вот какая славная родословная.

Впрочем, это ему ничего не давало. Любви начальства не замечал.

Б.Д. был хорошим земским хирургом. Лет ему тогда было 65. Когда -то поработал в клинике Федорова, участвовал в Русско-Японской войне, сменил несколько провинциальных больниц. В Череповце работал 6-7 лет.

Так и вижу его сейчас: высокий, сутулый, немного кривобокий старик с седым ежиком и маленькими усиками. Очень пунктуальный! Мои истории болезни проверял и ошибки правил. Типичные старые слова употреблял, вроде "батенька", как у Чехова. Между прочим – того же Чехова, а так же Бунина, Куприна, Андреева, Горького, Б.Д. встречал у дяди. когда был гимназистом и студентом.

Вот такой мне попался шеф. Но сейчас он торопился уезжать, супруга была его моложе лет на двадцать и давила: "Ехать! " Для такого случая я был просто находкой. Иначе – не отпустили бы. Я не стал хвастать, рассказал все что имел за душей по части хирургии. Едва ли ему понравилось, что сменил три клиники и удрал из аспирантуры. Но он, только смотрел с сомнением и просил ни в коем случае не проявлять излишней активности.

– В крайнем случае вызывайте из Вологды санавиацию и отправляйте!

Хорошо, что про свою инженерию и самолет не сказал, иначе счел бы за авантюриста.

Больных в отделении было мало, лежали прооперированные, и несколько хроников. Среди них два солдата с финской войны, с инфекцией и незаживающими культями бедер. Когда вышли из палаты, БД шепнул:

– Вы им давайте морфий: Они уже привыкли, еще до нас, в военном госпитале. Безнадежные.

Познакомил с сестрами. Операционная Катенька, красивая девушка, только высоковата. В палатах дежурила старуха из "бывших".

Отличная операционная. Немецкое оборудование: автоклавы, стерилизация, дистиллятор воды. Но ничего уже не работало. Обходились переносным автоклавом и стерилизатором на примусах.

Так я стал уже не Колей, как на электростанции, а Николаем Михайловичем, заведующим хирургическим отделением на 50 коек.

Потекла новая жизнь: холостой, самостоятельный молодой мужчина. Будто бы, даже интересный. Несомненно – образованный. По тем меркам.

На первом месте стояла хирургия. Впервые учебники приобрели зримый смысл. Много читал и проверял соответствие на больных.

К сожалению, больные не шли, не доверяли молодому, образованному. Подозревал, что коллеги в поликлинике отговаривали. Там работали два старых врача, устоявшиеся на амбулаторной работе.

– Ничего, пробьемся. От экстренной хирургии не скроешься.

К счастью, никаких драматических случаев не произошло, вроде заворота кишок или прободной язвы желудка. Мог бы оскандалиться. А может и нет, все таки видал кое что в клинике и уж точно – знал теорию. Соперировал несколько острых аппендицитов, одну ущемленную грыжу, накладывал гипсы на переломы лодыжек и костей предплечий. Даже приняли больного с переломом бедра, и я вполне культурно наладил скелетное вытяжение. А какую вскрыл флегмону! До сих пор помню. У пожилой крестьянки гной распространялся от подмышки, через грудь и живот аж до колена: отошло литра два. Поправилась.

Но сестры после этой тетки в меня поверили.

Еще одно запомнилось: про тех двух раненых – морфинистов. Они в буквальном смысле погибали: истощены, не ходят, раны и культи гноятся: сепсис. Ничтоже сумняшися, я запретил давать им уколы морфия и велел поднимать на костыли.

Сколько было стонов и криков! Как меня упрашивали сестры! Не поддался, жесток был. Один не выдержал, через две недели умер, а второй пошел на поправку и встречал БД на ногах и с нормальной температурой. Месяца через три выписался уже с протезом. Такие были подвиги.

Мена приняли временно, пока отпуск в аспирантуре. Права не имели держать дольше, есть законы. Но – не уволил главврач. Ординатор давно был нужен, даже два, не могли найти, а тут сам пришел. Пренебрег Стожков законами. Впрочем, институт и министерство меня не искали.

По части быта все было– "О-кей", полный порядок. Сестра хозяйка и кухня меня подкармливали, я не злоупотреблял. Регулярно в гости к Леньке ходил. Тут же нашлись дружки по техникуму. Интерес к девушкам был, объекты – тоже были, из числа врачей больницы. Молодые и неженатые или разведенные. Ухаживал чуть-чуть, к настойчивости не способен, податливости не проявляли. После экстренных ночных операций – (всего лишь аппендициты!)– провожал операционную Катеньку через весь город. Нравилась, но уж очень была: как бы сказать -"чистенькая". Только для влюбления. К этому желания не было – точно. Казалось, я уже навлюблялся на всю жизнь. Остались только телесные потребности, интеллектуальные интересы и требования по части минимума морали. Да-да, оглядываюсь назад – так и было.

Гале написал пару писем. Не спрашивал: довольна– ли холостой жизнью? Вдруг напишет, что "Нет", "возвращайся!"? Я -то точно знал: не хочу. Она отвечала спокойными письмами. Но тоска в них проскальзывала, я делал вид, что намеки не понимаю, не уточнял.

Борис Дмитриевич приехал из отпуска в начале сентября. Сделал обход, я все рассказал, отчитался, подробно-почтительно, не высовываясь со своими успехами. Покачал головой, когда встретил в коридоре того калеку-морфиниста. Но – промолчал.

Стожков решил меня оставить: "Если не затребуют". Поэтому нашлись новое дало: преподавание в фельдшерской школе. Хирургия была уже занята БД, но анатомия и физиология – свободны. Я их взял с удовольствием. Во-первых – нравится учить, во-вторых – приработок. Часов оказалось очень много – почти каждый день по 4-6, начало – с 12 или с 2-х. Директор – бывший хирург Угрюмов, принял хорошо и дал комнату в здании школы, на первом этаже, с отдельным входом. Тоже – удобство, в некотором смысле. Для холостого.

Ученики, а больше – ученицы меня полюбили. Другие преподаватели, все старики, читали скучно. У меня всего было в меру: строгости и приятности. Однако – без панибратства. Дистанция.

При техникуме была столовая: проблема обедов решилась.

Еще событие с дальними последствиями: приехала новая ординатор к нам в отделение – Лидия Яковлевна – Лида, ЛЯ. Она только что кончила институт в Ленинграде, незамужняя, моложе меня на год. Ей отдали мою комнату при кухне. Не скажу, что очень нравилась, но язычок имела острый. Знакомство, во всяком случае, состоялось и потом долго еще продолжалось, проходя через разные фазы "от и до". Однако, скажу авансом: с уважением, но без влюбленности. Чего не было, того не было.

Хирургия развивалась успешно. С приездом БД пошли больные на плановые операции. БД оперировал хуже, чем Алферов, но лучше Цимхеса. Во всяком случае, живот и урология были представлены во всех типовых операциях. В травматологии я понимал лучше, он мне ее и передоверил полностью. Головы, кроме травм, не касались, отправляли в Вологду или в Ленинград. Я ассистировал на всех операциях БД, пока Лида не отняла свою долю. Постепенно грыжи и аппендициты отошли ко мне, шефу они были не интересны. Потом пришлось поделиться с Лидой, а я перешел уже на более сложное: экстренные лапаротомии при "остром животе", однако – при обязательном надзоре БД. Не доверял. И правильно делал. Ответственное отношение к жизни у меня было – от мамы, а вот знаний – маловато.

БД к смертям пациентов относился спокойно. Меня это возмущало: было желание бороться до последнего. Впрочем "незаконных", смертей от прямых ошибок не было, а погрешности в лечении осложнений после экстренных операций встречались.

Из моих больных за год работы в Череповце не умер ни один. Не потому, что я был очень умный, просто БД всех трудных брал на себя. Еще – хорошее знание анатомии. Оно спасало от того, что бы не перерезать, чего не следует.

Еще дело: наука. Разработал (?!) "Теорию регулирующих систем организма". Не много и не мало! Тетрадки сохранились. Между прочим, из этих тетрадок через двадцать лет, в Отделе биокибернетики родилась настоящая наука, с экспериментами, статьями, книгой и диссертациями.

Вот самая суть. " Внизу"– клетки, своя специфика. Над ними – регуляторы. Четыре системы: Первая "химическая" – химия крови, действует на все клетки. Вторая – эндокринная система, гормоны, их много -универсальные и избирательные. Действует главным образом на внутренние органы. Третья – вегетативная нервная система – симпатическая и парасимпатическая. Тоже регулируют внутренние органы , но более избирательно. Четвертая – кора мозга, чувствительная и двигательная – сферы –обеспечивают связь с внешним миром. Все системы соединены прямыми и обратными связями. Рисовал схемы.

13. 1940-41 гг. Комиссия от военкомата. Симуляция – белый билет. Поездка в Киев

В октябре военкомат забрал меня членом комиссии, чтобы пересматривать военнообязанных из запаса: готовились к войне. Целый месяц ездили по сельсоветам. С утра и до вечера осматривали всех мужчин до 50 лет. Много прошло через меня «великого русского народа». Свидетельствую: не симулировали.

Еще одно пикантное и позорное дело было в ту зиму: я симулировал, чтобы освободиться от призыва. Это уж точно было мое последнее прегрешение по части морали. Опишу, как на духу, прошло почти шестьдесят лет.

Стожков был председателем окружной комиссии. Он меня и вызвал:

– Коля, жалко тебя отпускать, но деться некуда – раскопали твое личное дело по приписке, из Архангельска. Придется пройти комиссию и служить. Полгода – солдатом, а потом – как приглянешься, может возьмут в санчасть и даже в кадры.

Смолчал: чего скажешь? Только завыл, про себя:

– "У... у... у, б::и ,– достали-таки..."

Не было уважения к власти, к родине, которая ее терпит, не видел высшего смысла, чтобы доктор уборную чистил, топтался на плацу и честь отдавал старшине. Дурацкий порядок, почему я должен ему подчиняться? Война, что ли?

Спустя день Стожков вызвал снова.

– Давай я тебя к себе в отделение положу, обследуем, может найдем какую-нибудь зацепку.

Знал, что здоров, но чем черт не шутит? А у самого комбинаторика закрутилась: симулировать? При благожелательном отношении комиссии...

Положили в терапию, надели больничный костюм, завели историю болезни. На рентген: "Все чисто". Взяли кровь – хорошо. Собрать мочу: Во! Если туда добавить глюкозы: То потянет к диабету!

Так и сделал. Лида принесла порошок, доверился ей, подсыпал в баночку с мочой. Стыдно было. Но – пересилил. По расчетам должен быть приличный процент сахара, не чрезмерный, но достаточный.

Сдал баночку. Жду результат.

Что вы думаете? Чуть не погорел: лаборатория работала плохо. В анализе нашли лишь "следы сахара".

Впрочем, Стожкову этого было достаточно – ему нужен лишь предлог, что бы меня оставить. Выписали мне белый билет: "Не годен к воинской службе"

Радости не испытал, было стыдно. Родину обманул, даже плохую.

Однако и моралистов успокою: когда через полгода началась война, в первый же день пришел в военкомат, сдал билет и просил направить на фронт.

– Я выздоровел. Могу служить.

Военком не уточнял, билет велел забрать, негодность ликвидировать. За всю военную карьеру история с белым билетом не возникала. Позорная, темнить не буду. Даже четыре ордена за войну ее не закрывают, если для себя.

Больше ничего выдающегося в тот год не было.

Была работа: учился оперировать. Сделал две резекции желудка, прооперировал язву и рак. БД сам предложил. Но – стоял надо мной и потребовал, чтобы оперировал по его методике. Я знал, что есть и лучшие, отрабатывал их на трупах, но конечно, вылезать с этими идеями не стал.

Какой был замечательный человек, это БД ! Приглашал нас с ЛЯ в гости. Жена (забыл имя!) угощала, чем могла, мы ее недолюбливали. Была она у него второй, из медсестер, Очень беспокоилась, что бы муж не умер, боялась остаться одной и в бедности. Еще было два взрослых сына от первого брака, инженеры, на хороших должностях. Гордился ими. В углу комнаты стоял дорогой радиоприемник, не пожалел старик денег, любил музыку. Пытался нас приохотить – но что мы? Рабоче-крестьянские или из мещан. Но о литературе я мог говорить вполне на равных, а может и выше. Только произношение некоторых слов БД поправлял: я же их не на слух, а с букв усваивал. Сам чувствовал недостаток культуры, но комплекса не было. Знал, что научусь.

БД слушал западные радио по францусски, владел свободно. Кое – что рассказывал, как позорят нас западные державы за союз с Германией. Говорят, что все равно Гитлер надует Сталина.

Другие мелкие события. ЛЯ в январе ездила в Ленинград и вышла там замуж. Очень хвалила мужа, но как-то без убежденности. Наши отношения не изменились.

Приехали на практику студентки четвертого курса из Ленинграда: "столичные штучки". С одной из них, очень красивой еврейкой, закрутил роман. Нет – романчик, очень приземленный.

Весна 41-го года была холодная. Войну ожидали: без конца шли комиссии запасных, многих специалистов брали в армию. Слышно было, что строили укрепления на новой западной границе.

В Череповце жили скудно, но не голодали. Впрочем, не мне судить, не избалован. Город жил ожиданием большой стройки: заложен гигантский металлургический комбинат. Пока это выразилось огромным лагерем заключенных.

Ленька отгулял демобилизацию и устраивался на завод – создавать лесопильное производство.

Что еще? В Киев к Лашкареву ездил на денек, специально показать свои Регулирующие системы (одобрил) и "теорию мышления" – забраковал. Сказал, что " это механицизм". Что все гораздо сложнее. Принял хорошо.

В театр ходили: своя труппа выглядела жалко, в зале холодно, народа мало, ходят в валенках. Не то, что было при НЭПе! На несколько дней приезжал балет из Ленинграда и праздник снова мелькнул. Я даже с дежурства сбегал (и получил выговор).

Это – все. Дальше пойдет – война.