Текст книги "Голоса времен."

Автор книги: Николай Амосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

15. 1965-67 гг. Разное.

В начале 1965 года ездил в Ленинград: с Борисом повидаться и посетить писателя Юрия Германа – пригласил. Он писал хорошие книги о военных хирургах. Герман читал «Мысли» в журнале и предложил снять кино. Я не отказался, но сомневался по части сценария.

Забегу вперед, фильм "Степень риска" получился, артисты Смоктуновский и Демидова выручили, без них было бы плохо.

Летом распространился слух – Лена Сидаренко беременна. Посмотрел на талию, в самом деле.

Тубинститут построил жилой дом. Квартиры дали Дедкову с Малаховой и Сидаренко. Дедков ушёл в онкологию. Моим заместителем стала Лена – "начальница", как её иронически называли. Так что для "нашего общего дела" беременность была ни к чему, заместитель – это важно.

А что сделаешь? Не запретишь. Про себя думал:

– Пропал хирург. Будет муж, ребёнок, какие тут операции?

Но мужа на горизонте не видать. Правда, в разговорах с Киркой после Харькова Лена упоминалась, но это я потом вспомнил.

А пока – пошёл июль, Катя с бабушкой уехали в Старый Крым, мы с Лидой должны были приехать позднее.

Приехали на "Волге", забрали Катю и двинулись на Кавказ.

Да, забыл написать, мы сменили машину. Даже дважды. Сначала на старую "Победу", а через год Горторг "выделил" "Волгу". Поднажался и купил. "Победу" дал поездить институтскому шофёру, он попал в аварию и разбил.

Очень нравилось ездить на "Волге"! Как придавишь педаль – так и 120 км.

Поэтому и на Кавказ поехали – испытать езду.

Путешествие ни чем не запомнилось. Катя больше спала и читала, чем смотрела на красоты.

На обратном пути заехали в Старый Крым, забрали бабушку и – домой.

Моя совесть не спокойна за эту дорогу – гнал нещадно. 1100 километров проехал за световой день. Елисеевна очень боялась, но сказать не смела.

На другой день у неё случился инсульт. Несомненно от стресса. Положили в нервное отделение Октябрьской больницы. Инсульт тяжелый, полный паралич, потеря сознания.

Жизнь сразу же нарушилась. Прежде всего, это коснулось Лиды: днями сидела у больной, кормила, переворачивала. На нянечек надеяться нельзя.

Хирургическая карьера по боку. Пришлось ей, несчастной, переучиться на физиотерапевта, чтобы работать в той самой Октябрьской больнице. Диссертацию отставила, нет времени.

Быт тоже усложнился. Попробовали взять кухарку – не понравилось.

Мозг у Елисеевны не восстановился, она была агрессивна. Я, по обязанности, не по сердцу, навещал больную, раз в неделю.

Так мы прожили долгих два с половиной года – хороший уход отодвинул смерть, а хирургическая карьера Лиды рухнула окончательно.

... ... ...

В начале сентября уехал на конгресс физиологов в Японию. Была большая делегация, даже Бериташвили – древность. Оппонент Павлова.

Дорога: самолет, поезд, пароход.

На конгрессе язык – только английский. Кое-как я уже понимал.

Интерес – сама Япония: Токио и Киото. Видели всё, что полагается видеть. Храмы, театр Кабуки, чайную церемонию с гейшами, огромного Будду, музей национальной живописи: ни с чем не сравнимо. Тонкий вкус у японцев.

Ехать домой не хотелось, всегда ждёшь неприятности.

Вернулся и сразу в новости. Бабушке не лучше, движения и речь не восстанавливается. Лида взяла отпуск за свой счёт, сидит у больной. Но дом не забывает. Правда, Катя училась отлично, не требовалось проверять.

Другая новость, Лене Николаевне в Октябрьской больнице сделали кесарево сечение – мальчик. Были осложнения после операции.

Навестил её. И тут она огорошила:

– Позвоните Кириллу. Пусть приедет и зарегистрирует сына.

Подозрения были, но очень смутные. Знал, что в Москве они виделись. Заметил некоторое охлаждение Кирилла ко мне. Аркаша относил это за счёт ревности к литературным успехам. С другой стороны, ходили разговоры, что Лена на лыжах катается с аспирантами. Кое-что я услышал позднее, но не буду приводить сплетни.

Кире я позвонил в тот же день. Сообщил. Удивления он не высказал – видимо знал, связь была и помимо меня. Обещал приехать послезавтра.

– Времени нет. Должны управиться за один день.

Встретил его в 10 утра. Пригласил к себе. Отказался. Надо сказать, что Кира ни разу у нас дома не был.

– Поедем сразу в ЗАГС. Справка на ребенка есть?

Справка из роддома была, её мне передала одна из наших сестёр, которая навещала начальницу.

Пришли в райсовет. Так и так. Меня все знали, и чувствовал себя в роли свидетеля или крёстного? отвратительно. Как будто участвую в деле, скажем, не очень честном. И даже, как будто я в чем-то виноват.

После этого Кира пошёл в больницу, так я его больше и не видел. Уехал дневным поездом.

Ну, что же, я исполнил долг, Кирка, друг, а начальница была моим верным заместителем восемь лет. Правда, потом отношения испортились. Но вместе ещё долго работали.

Я так и не знаю, был ли зарегистрирован их брак с Киркой. Бывают темы, которые не затрагиваются даже с близкими друзьями. И тем более, когда дружба ослабла, а потом и сошла на нет, как с Кирой.

Она-таки была умна, Лена Николаевна. Теперь, спустя четверть века память о ней двойственная. Уважение, как к работнику. Многим помогла с диссертациями. Хорошо оперировала, хотя после родов перестала. А как к человеку? Большинство затруднялись с ответом. Скорее "нет", чем "да".

Внешне ничего не изменилось. Сына назвали Андреем. К Кирке она не поехала, он тоже. Почему-то браки ему не шли, в своё время быстро разошёлся с Лидой Ежерец, как только квартиру тесть купил. Вот так бывает, дружишь, дружишь, а пройдет время, сопоставишь одно, другое... и засомневаешься.

Нет, не поддамся. Противоречива природа человека.

16. 1967 гг. Доклад в Вашингтоне.

Снова хирургические съезды и конгрессы. Уже надоело описывать. Очень кратко, 1967 год. Сентябрь. Вена. Красивый город и отличная программа. Банкет в мэрии. Вальсы Штрауса. Молодое вино. Не рассчитал, напился до безобразия, постель облевал. Утром застирывал простыни.

В докладах "изюминок" не помню.

Путешествовали по Австрии, не страна, а картинка из детской книжки.

... ... ...

На обратном пути, в Бресте, я пересаживался на киевский поезд. Позвонил домой. Всегда жду неприятностей, когда приезжаю. Но всё было спокойно. И, самое главное, Лида сказала, что звонили из Большой Академии – на меня пришло приглашение в США, на кибернетическую конференцию, чтобы сделал доклад. Подумать только!

Дома меня ждало письмо от профессора Фогеля, председателя Общества кибернетиков США. Национальная конференция в Вашингтоне: тема Искусственный Интеллект. Мне доклад на 40 минут. Билеты на самолёт посланы в Академию Наук Союза. Фогель объяснил повод для приглашения – он прочитал мою книгу "Моделирование мышления и психики". Уж никак не ожидал, что в Америке переведут, дома книга сенсацией не стала.

Два месяца до поездки прошли в волнениях: готовить доклад, перевод, слайды. Волнения – мой английский слаб.

В те два месяца Сент-Джордж напечатал в Штатах "Мысли и сердце", отзывы отличные. Журнал "Лук" прислал корреспондента и фотографа, решили, что книжка списана с натуры. Пренебрёг запретами на иностранцев и пригласил домой. Подвыпил и высказал всё, что думал по части общества. Крамолу напечатали, но последствий не имело. Времена были уже не те.

Настал день отъезда. Ох, уж эта Академия! Много адреналина выделил. Мне, к примеру, выдали 10 долларов. Будто я в Серпухов еду. Объяснение:

– Они вас пригласили за свой счёт и обязаны содержать.

Аэрофлот, Лондон, пересадка в "Боинг". Вторая, в Нью-Йорке. Очень беспокоился, как доберусь до Вашингтона, ночь скоро, а вдруг не встретят? 10 долларов – это по Америке нуль.

Когда отлетали, был поздний вечер. Мне уже не до красот ночного Нью-Йорка с высоты. Сижу в самолете, горюю. Читаю. И вдруг – повезло. Сосед спросил по-русски:

– Вы из Советского Союза?

– Вот еду на деревню к дедушке. С десяткой в кармане.

Он оказался евреем, выехавшим из России.

– Я вам помогу.

И всё устроилось, он вызвал по телефону посольского чиновника, тот за мной приехал, организовал ночлег.

Конференция должна была заседать в Бетезде, это пригород Вашингтона. На утро господин из ИБМ приехал и забрал меня.

Приехал тот самый Фогель. Оказалось, что он чуточку говорит по-русски,выходец из семьи евреев-эмигрантов. Рассказал мне о конференции.

– Мы только на днях узнали, что кибернетик Амосов и хирург, и депутат, и писатель одно лицо. Журнал "Лук" рассказал. И книжку "Открытое сердце" уже прочитали (так в Америке назвали "Мысли и сердце").

Во как! Но я ему не сказал, что имею всего десятку в кармане. Гордость.

Вечером были в гостях у миллионера. Ночью от волнения болел живот, спалплохо. Но утром сделал гимнастику и совсем неплохо поел за один доллар в кафетерии. Боялся доклада? Конечно, было не по себе. Но, чтобы страх? Нет. Это же не операция.

В восемь утра Фогель открыл заседание и первым представил меня. Сказал, что я и кто. И преподнес сюрприз – изданную в США мою книгу "Моделирование мышления".

Доклад прошёл, скажем, удовлетворительно. Я читал текст, командовал оператору, показывающему слайды: "Следующий, следующий." В регламент уложился. На вопросы ответил, как мог. Много не спрашивали, видели небось, как трудно даётся речь.

В перерыв заседания всех кормили за казенный (ИБМ!) счёт. Суточных на расходы мне не предложили. Разве спросишь? Стыдно.

Как отчитал доклад, так уже гора с плеч свалилась, и дальше ожидали одни удовольствия. Подходили, хвалили. Я разговорился и даже интервью давал журналистам об искусственном интеллекте (по-английски!).

Советник по культуре X. из посольства, держал со мной связь и составил программу. Часа в четыре он позвонил.

– Встреча с сотрудниками посольства назначена на 18.часов. Я уже не успею приехать за вами. Берите такси и в посольство.

– Но у меня же всего семь долларов! До вас 50 километров!

– Ничего. Привезет, – позвоните у входа. Я выйду и расплачусь.

Не понравилось мне это, но всё обошлось, как сказал советник. Беседа с посольскими, а больше с их жёнами, прошла нормально. Они читали "Мысли и сердце", некоторые, даже журнал "Лук".

X. уже расспросил о моих финансовых делах и очень смеялся.

– Не могли же они предложить вам, сенатору, суточные, даже и по полсотни долларов. Вдруг обидитесь?

После выступления мы встретили в коридоре посла Добрынина. Представили меня, сказали, что не на что даже подарок дочке купить. Распорядился выдать десять долларов. Тоже не жирно, но Кате кое-что купил. Последний день погостил очень хорошо. Была доверительная беседа, о преступности, о неграх. Обратное путешествие прошло спокойно.

... ... ...

Пятьдесят лет Советской власти в ноябре 1967 года отмечали в Верховном Совете очень торжественно, во Дворце Съездов. Посмотрел всех вождей из соцстран и многих послушал. Лучше всех говорил Фидель.

От юбилея я не вдохновился. Но мир социализма казался незыблемым.

В декабре того же года мы с Катей ездили в ГДР по приглашению издателей, они "Мысли и сердце" печатали четыре раза. Денег не платили, но в гости пригласили. Я поставил условие – с дочерью. Пожалуйста.

В Германию ехал с неохотой, больше для Кати, показать заграницу. С войны питал к немцам неприязнь.

Шикарно принимали. Без подробностей – мнение о немцах изменил. Но железный занавес в ГДР действовал крепче нашего. Английских книг не было.

17. 1968 г.Италия. Княгиня Олсуфьева. Сахаров.

1968 г. март. Поездка в Италию и новые знакомства. Меня взяли в группу деятелей от Киева чтобы ехать оживить программу «породнённых городов». Группа скучная, а руководитель – « аппаратчик» из Горсовета.

Утром до работы вызвали в клинику, плохо с больной. За пару дней до того заменил ей клапан. Пока пришёл, Лена Николаевна уже начала операцию. Девушка, Аня Божко, умирала. Только-только успели подключить АИК. Оказалось, возник тромб и затруднил движение шарика. Тромб удалил. Ожила.

В марте 1998 года, было тридцать лет, Аня пришла ко мне, чтобы отметить. Инженер. Пенсионерка. Работает. Сердце в порядке. Принесла статуэтку архангела Михаила – верит в Бога.

... ... ...

"Родственником" Киева была Флоренция.

Ничего интересного в поездке не было, возили по городу, показали соборы и галереи. Устраивали приёмы, произносили речи о дружбе.

Переводчик, худая женщина лет шестидесяти, Мария Васильевна Олсуфьева. Княгиня. Было семь лет, когда родители бежали в Италию от революции. Здесь выросла, выучилась, вышла замуж за итальянца, родила сыновей. Стала полиглотом. Хорошо зарабатывает, независима. Но Россию не забыла. Переводит российские книги, прежде всего самиздат. Подружилась с диссидентами. Прочитала и мои "Мысли". Их уже издали в Риме в переводе с английского. Перевод М.В. очень не понравился, обещала сделать новый (слово сдержала, спустя полгода прислала роскошную книгу).

М.В. много знала, наблюдая Союз "извне". Мы сошлись в убеждениях.

Через год передала в Париж (я был проездом, навещал Ю.Г.) большую коробку с запрещенной литературой. Побаивался таможни во Внуково, но уже был опыт контрабанды книг под защитой депутатского значка, при каждой поездке на Запад я покупал книги.

Последнее свидание было в Киеве. М.В. путешествовала по Союзу с сыном. Встречалась с диссидентами. Наверное, это было в 1970 г.

К нам пришла с подругой. Представила – Елена Георгиевна Бонер. Имя незнакомое. Был длинный разговор о политике. Дама была правозащитница.

В то время мне в Институте кибернетики напечатали пару сотен экземпляров книжечки "Моделирование общества". Небольшая, первые мысли. Распространяли по знакомым. Но, Партбюро разобралось, книжку изъяли.

В ходе разговора за чаем выяснилось, что гостья – жена Сахарова. Я всё уже о нём знал. Книжечку передал. Навестить не приглашала.

Но случай представился. Опять таки во Франции М.В. передала новую книжку Солженицына "Август четырнадцатого", с тем, чтобы прочитал и отдал Сахарову или Бонер. Книжка мне не очень понравилась.

Той же осенью был в Москве. Позвонил Бонер, что привёз книжку от М.В. Ответила, что Сахаров сейчас гриппует, приходите через два дня.

Конечно, свидание запомнилось – это же Сахаров! Но столько уже о нём написано, что не хочется вдаваться в подробности. Больше впечатления.

Небольшая двухкомнатная квартира. В той комнате, где я был, стояла широкая тахта. Андрей Дмитриевич лежал и часто кашлял. А его супруга непрерывно курила – дым коромыслом. Я обозлился и не утерпел:

– Вы бы не дымили на больного – он же кашляет!

– Ничего, он знал, на ком женится, пусть терпит.

Подумал: "Вот зараза!".

Мою книжицу Сахаров прочёл и опять же я запомнил реплику:

– Такие модели нужны любому правительству, хоть коммунистам, хоть капиталистам.

Потом обсуждали саму суть разных идеологий. Мне даже неловко писать, но создалось впечатление, что Андрей Дмитриевич мыслит.... скажу осторожно: не глубоко. Что социализм в экономике вполне можно примирить с западной демократией. А уж моих идей о значении биологии в поведении человека он совершенно не принимал. Я не пытался переубеждать – давил авторитет и тормозили ядовитые реплики Бонер.

Пили чай, приходили диссиденты, фамилии некоторых я встречал потом по "голосам". Обсуждали, как можно помочь кому-то из заключенных. Как будто я на минуточку окунулся в эту среду. И не скажу, что очень прельстился. Все равно как если бы встретился с фантазерами – народниками 19-го века. То есть – все правильно, но наполовину – не реалистично.

Ушел с ощущением, что познакомился с великим человеком, но настоящую науку об обществе он создать не может. И его знакомые – тоже.

Самоуверенный ты, Амосов! Небось, думал -"Никто как я! " К сожалению, за прошедшие с тех пор четверть века так и не встретил надежной гипотезы об обществе.

Связь с Марией Васильевной прервалась. В Союз ее больше не пускали. На письма не ответила.

Елена Бонер меня и теперь часто раздражает самоуверенными тирадами по "Свободе". Но она таки героическая натура, и не только через причастность к Сахарову. Сколько она вытерпела гонений и грязи от КГБ и подонков из нашего общества ! И не согнулась. Это при ее-то болезнях. Настоящий боец. Вполне в духе революционеров столетней давности. Долбает, и долбает коммунистов!

Сахарова я слышал на Съезде Народных Депутатов.Об этом еще напишу.

... ... ...

Скоро после возвращения в Киев из Германии бабушка умерла. Сняла крест. Но вернуться к хирургии Лида уже не захотела: почти пятьдесят лет – бабий век. Тем более – для хирургии. Так и дослужилась до пенсии физиотерапевтом. Папки с выписками из историй болезни для диссертации долго лежали без движения. Знаю, что переживала, но не говорила. Лида – кремень! Впрочем, достаточно субъективна в оценках. Но никогда – лицемерна.

18. 1968 г. Пересадка сердца.

В том же 68 году задумал пересадить сердце. Всюду уже делают... Желания не было: предвидел тяжкие переживания. А польза? Единицам. Но на будущее клиники нужно работать сейчас. Принять тяжесть. И... грех?

Прочитал литературу. Ясно, что не готовы, но полная готовность никогда не придет, если не начинать. Да, нужна иммунная совместимость, а иммунологии у нас нет. Но можно выбирать донора по группам крови. Да, нужно живое, бьющееся сердце при погибшем мозге. Есть методы и специалисты – гибель мозга можно установить. Это самое главное. А самое скользкое – в моральном плане. Потому что бывают чудеса: просыпается обреченный мозговой больной. Даже через месяцы. Но весь мир идет на риск такой ошибки. Придется и нам. В Скорой помощи договорился, что бы везли – живых по сердцу, но с сильно разбитой головой. Нужна идеальная асептика: выделили маленькую операционную, надраили. То же и в части отдельной стерильной палаты, вплоть до особой вентиляции. Бригаду подобрали для дежурства на дому.

Месяц вели эксперименты на собаках в лаборатории у кибернетиков. Операция пересадки хорошо разработана и не слишком сложна. Правда, из десятка опытов ни одна собака не прожила дольше часа, но ведь они и клапаны не переживали. Нет у нас, и не будет, надлежащих условий в лаборатории. Шумвей, в Стенфордском университете, проделал сотни опытов даже на обезьянах, был готов, как никто, но не решился. Сколько готовился Бернар – не писалось, но – переступил через страх – и сделал. Да здравствуют герои!

Нет, героем себя не считал. Через новые рискованные операции всегда переступал, как через тяжкий грех.

Положили больного, кандидата на пересадку. Честно выбрали, абсолютно безнадежного с поражением всех систем сердца: миокарда, коронаров, клапанов. Расписку о согласии взяли – от самого и родственников.

Ждали долго. Наконец привезли молодую женщину после автокатастрофы с разбитой головой. Положили в операционную, где сердце предполагали забирать. Стали исследовать, родственников ждать. Невропатологов пригласили. Пульс еще прощупывался, энцефалограмма – почти нулевые колебания "токов мозга". Череп сильно разрушен, мозг – частично вытек. Нет, я не помню ее лицо, старался не глядеть.

Пришли родные. Объяснял им, что и как. Абсолютно безнадежна, вопрос нескольких часов. Но можно спасти человека, тоже умирающего. Они не решились прямо сказать: "Берите! " Но скорее "да", слышалось между всхлипываний матери.

– Если всё безнадежно... но ещё посмотрите... А вдруг?

Стали смотреть: пульс, кровяное давление. ЭКГ. Уже приготовлен АИК – подключить к бедренным сосуда, как только решимся. Ждал, когда сердце начнет умирать. Родным все время сообщали, что состояние ухудшается. Они попрежнему были в растерянности – ни да, не нет.

Вот тут бы мне и надо было – переступить!

Не смог! Ждал момента, когда сердце остановится, что бы мог пренебречь согласием родных. Что бы сразу подключить АИК и оживить сердце. Но шли часы, агония длилась, ЭКГ еще писало слабые кривые. Пока стало ясно, что подключаться уже бесполезно. Известно, что агональное сердце пересаживать нельзя.

Скомандовал: " Отбой".

Что? Почему? Испугался прокурора?

Сложно ответить. Скорее – нет. Был авторитет, родные при свидетелях неговорили решительного "НЕТ", была составлена документация.

Не смог переступить через жизнь. " Пока сердце работает – человек жив". Знал, что это предрассудок, что жизнь в мозге, а не в сердце. А в душу, которая будто бы в сердце – живом, не верил.... А все же – грех!

– Не надо хитрить, Амосов. Ты просто струсил.

Попытки не повторялись. Больной, который ждал, умер через несколько недель.

... ... ...

1969 год, Конгресс в Аргентине. Очень долго летели, с посадками в Риме, в Рио. Боэнос-Айрес: город как город. Конгресс, как конгресс. Ждали Бернара – не приехал. Но пересадки сердца уже шли широко. Кули подсадил механическое сердце в ожидании донора. Когда нашли – заменил машину живым сердцем, но больной умер (теперь эти операции идут). Обсуждали клапаны: механические или свиные. Большинство – за металл.

После конгресса экскурсия в Чили. Приём у президента Альенде, он – врач. Много надежд на социализм и никакого порядка (плохо кончил -Пиночет его свёрг, убили).

В Вальпарайзо были в военном госпитале и видели пациента с пересаженным сердцем. Уже год прошел. Потрясены. Завидовал.

Что значит целеустремленность! Команда – пять военных врачей всё организовали и сделали. Больной – в порядке. Уже год прошёл.

Вот так работают люди. А мы, то есть я – слабаки.

Повторять не хочу. Ясно, что риск для прогресса хирургии необходим. Но явно переступить через конкретные жизни не мог.