Текст книги "Голоса времен."

Автор книги: Николай Амосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

28. 1984-88 гг. Выписки из дневников.

1 ноября. 1984 г. Четверг, после обеда.

Жить всё-таки можно. Вчера две операции – пять часов напряжения (сращения, узкая аорта). Ощущение – "могу". Но воздух откуда-то попадал в АИК, датчик щёлкал. Снова и снова пережимал аорту, прокачивал кровь через лёгкие, пока не прекратилось. Остановили АИК: "Что уж будет!"

Бегом с горы домой. Обед в семь часов, три часа ожидания рапорта. "Проснулся? Точно?" Радость. Телефильм. Чари забралась на колени, такая дылда. Сон без таблеток, но операция прокручивалась всю ночь, как в кино. Сегодня хорошо бегалось после усталости. Капуста, кофе – райская еда. Солнце. Последние осенние краски в ботаническом саду, своё место в трамвае, английский детектив. Конференция, обход в реанимации – больные хорошие.

Чем тебе не жизнь, Амосов?

Может быть, она никогда не кончится?

Человек знает про смерть. Может вообразить картину. Но его глубинное "Я" всё равно не верит в небытие.

Индиру Ганди убили. Такие сволочи, эти террористы. Запад говорит, что пример показали русские революционеры-народники в ХIХ веке и эсеры.

8 декабря. 1984 года. Суббота, утро

Прошлая запись о возрасте. Есть звонок. За неделю сделал пять операций, в среду три подряд с АИК. Сделал наперекор судьбе, потому что с понедельника начались жестокие сердечные перебои. Неля сняла ЭКГ, сказала: "групповые экстрасистолы" и ещё что-то. Возможен полный блок с частотой до 30 в минуту, и даже внезапная остановка сердца.

Другой бы слег, а я оперировал и "руководил". Кому доказывал? Только себе – вот какой герой.

Трезво решил, не стоит суетиться, лечиться, менять образ жизни. Аритмия пройдет сама. А нет – так внезапная остановка сердца, самая лучшая из смертей. Давно тренирую свой разум на запасной вариант: "Всё – суета сует". Плохо, что бегать стало тяжелее, пошатывает по утрам.

Вчера были домашние гости – именинный ежегодный приём. Довольно весело. Опять же – хорошие люди, как и в клинике.

... ... ...

У меня отпуск. На два дня, больше не могу. Думал немножко успокоить своё сердце, но не получилось. Чертова аритмия мешает думать и писать. Странные ощущения. Вот экстрасистола – бухает, как колокол ударяет под ребрами. Вот частые-частые удары – тахикардия, нехорошая вещь. Я будто вижу своё сердце. Как оно судорожно вздрагивает при экстрасистоле, как замирает после нее, как беспорядочно трепещет, словно пойманная птица. Сколько раз видел эти фокусы на операциях и дрожал: "Сейчас зафибриллирует, остановится!" Тогда я массирую сердце, сжимаю его между ладонями, пока ребята приключат аппарат. Но сейчас я почему-то не пугаюсь, хотя дефибриллировать меня некому. А чего бояться? Всё равно изменить нельзя. В лечение не верю.

... ... ...

Анекдот: "Вы, товарищи, конечно будете смеяться, но Черненко тоже умер!"

Что-то нам не везет с вождями в последнее время.

Даже в дневниках у нас не принято писать про высшие сферы. Нет, дело не в том, что "не принято". Писать не хочется! Совсем недавно показывали его на избирательном участке: вытащили, несчастного, чуть ли не на последнем издыхании. Сердечно-легочная недостаточность в предпоследней стадии. Зачем было выбирать такого? И ему – зачем идти?

Брось, Амосов, тайны Московского двора тебе не постичь.

Когда Андропов занял кресло, страна немножко ожила. Появилась надежда на порядок. Но: тоже больной человек, ненадолго хватило.

Наше медицинское любопытство ЦК не удовлетворяет, истории болезни умерших вождей не публикуют. А вот о болезни Ленина даже подробное описание данных вскрытия было напечатано. Я сам читал.

Посмотрим, что теперь будет. Больших надежд не питаю.

Ну да ладно. У нас есть свои дела. Лишь бы не мешали.

13 марта. Среда.

Все разговоры о новом генсеке Горбачёве. Кто такой, откуда взялся ? Говорят, что уже и раньше котировался, но "происками" был выдвинут Черненко. А теперь будто справедливость восторжествовала. Посмотрим. По крайней мере, не старик, и физиономия симпатичная. Но после стольких лет болота плохо верится.

1985 г. 16 марта. Суббота, утро.Снова смерть. Не хочу описывать.

18 марта. Понедельник, вечер.

Раздавленный и несчастный. Голова болит. Давление 180.

На утренней конференции патологоанатом доложил вскрытие.

Ошибка. Больше трёх месяцев оперировал безукоризненно, казалось, что никогда уже не ошибусь. И вот, пожалуйста. Неплотно зашита межпредсердная перегородка, щель маленькая – 3 на 30 миллиметров. Значения для работы сердца не должно бы иметь, но всё же. Вот и сижу – грешник. Бог давал мне авансы: дерись, ругайся, требуй – снижай смертность. Но будь сам без греха. И я не удержался на высоте.

Теперь со страхом смотрю на завтрашний день, жду возмездия за ошибки судьба (Бог?) наказывает. Будут две операции. Оба больных – лёгкие. Никак нельзя, чтобы такие умирали. Как тяжело это право, решать о жизни и смерти.

... ... ...

Конечно, я не только оперирую, директорствую и горюю над смертями. Я ещё читаю, думаю, даже разговариваю о политике. На прошлой неделе был Пленум ЦК. Теперь, небось будет называться: "исторический апрельский", поскольку первый при новом секретаре. И пойдут опять перепевы: "в свете решений", "в речи МС на апрельском Пленуме", "как сказал на Пленуме товарищ МС Горбачев":. Сколько я уже слышал этих "исторических".

Нет, не будем ворчать. Доклад прослушал с интересом. Может, и появится живая струя: "ускорение на базе научно-технического прогресса", "достижение нового состояния советского общества ". Хотелось-бы.

... ... ...

Широко идет празднование сорокалетия Дня Победы. 4 мая Щербицкий вручал ордена Отечественной войны группе ветеранов и мне в том числе. Сказали, что на торжество все награды надеть. Первый раз я цеплял их. Много было хлопот, пока их разыскал, пока дырки в пиджаке проколол. Набралось почти двадцать. И оказывается – зря. Некоторые пришли с одной звездочкой.

Нужно выдавливать из себя раба, Амосов!

1985 г. 9 мая Сорок лет Победы.

Показали по ТВ парад на Красной площади и у нас, в Киеве. Трогательно шли ветераны, остальное – обычно.

Вчера смотрели торжество во Дворце съездов. Отличный доклад Горбачева – и содержание и форма. Сталин назван только один раз: в роли руководителя партии, а не военачальника. Это приятно. Но рано еще судить.

... ... ...

Объявили тотальную борьбу с алкоголизмом. Приветствую, и уже вижу результат: в поселке Клавдиево исчезли пьяные.

25 июля. Четверг, утро.

Отпуск. Нужно попробовать, как живется на свободе. Понаблюдать за собой. От хирургии жизни все равно нет. Даже не хочу вспоминать.

Пока я директор, должен расширить два узких места. Первое: пристройка к поликлинике, там страшная теснота. Поэтому ищу деньги и подрядчиков. Второе – нужен еще один рентгенаппарат для зондирования. Это миллион валюты. Союзный министр обещает только в 1987 году. Долго ждать.

Вчера после обхода мне сделали ЭКГ. Частота – 52. Появились периоды полного блока. Теперь уже нет сомнений: век придется доживать со стимулятором. Имею моральное право отказаться от директорства и хирургии: "герой, но обстоятельства сильнее". Геройство мое простое – дать в институте еще лишние сотни операций, то есть жизней. Не знаю, почему они мне нужны, ведь на "четвертом этаже", моего мышления известно, что "все суета".

("Амосов, не притворяйся! Ты все про себя знаешь: цена тебе невысока. Небось, тщеславие движет?")

Пойду в отпуск на восемь дней, а там посмотрим.

... ... ...

Изучил политические документы. Проект устава и программы меня не интересует: я – беспартийный. Но экономические планы – это мое. Не зря же двадцать лет собираю сводки ЦСУ и пятилетние планы. Сравниваю и убеждаюсь: врут.

Планы на 12-ю пятилетку и до 2000 года меня сильно смущают. За 15 лет обещают удвоить объем производства. Для этого нужно иметь годовой прирост 6,5%. Это недостижимо. Главным звеном цепи, за которое собираются тянуть, намечается машиностроение. Правильно говорят. Только это быстро не делается – обновление машин. Еще нет тех конструкторов, которые чертежи нарисуют, нет материалов, нет станков. Все запущено и устарело.

На съезде не сказали главного: нужно уменьшать производство вооружения. Непомерная тяжесть для мирной промышленности.

Приятно надеяться на ускорение, но уже столько в прошлом было разочарований!

Все так, а самочувствие за лето сильно ухудшилось. На ЭКГ – "полный блок". Это 38-40 сокращений сердца в минуту. Главная беда – повысилось кровяное давление: доходит до 180. Это значит – все, деваться некуда. Уже с лета не бегаю, только хожу. Не помогает. В книгах об этом написано: нужен стимулятор. Но год нужно доработать.

1985 г. 30 декабря. Понедельник, вечер

"Свободен, слава Богу, свободен, Наконец-то свободен", – это написано на могиле Лютера Кинга в Вашингтоне. Сам видел. Конечно, нахальство – мне такое говорить по поводу своих болезней и отпуска.

Отходил полчаса по коридору, перемежая с гимнастикой. Есть ощущение в мышцах, давление понизилось, и захотелось освободиться от информации.

Сегодня был годовой отчет. Два с половиной часа говорил, показал более двадцати таблиц. О сердечной блокаде или стрессах не вспоминал.

– День покаяния и отпущения грехов! И день надежд: очистились и больше не согрешим.

Таким было начало доклада. Только надежд у меня почти никаких нет... В августе 1984-го были. Я тогда составил и размножил "Инструкцию по ведению больных после операции". Последние четыре месяца того года были приличные, и впереди ожидалось еще лучше.

Этого не произошло. Не буду приводить цифры: улучшения нет.

Однако, за 2,5 года существования Института на 50% возросли операции и на 23%– число работников. Примерно 600 дополнительно спасенных жизней.

Но я недоволен и постарался внушить это чувство всем.

... ... ...

Еще вчера передал Геннадию дела. Сказал о своем намерении уходить с директорства.

Администрация института приходили поздравить с Новым годом и упрашивали, чтобы возвращался. Не обнадежил их.

Кибернетики тоже поздравили, рассказали о своих делах: очень надеются на ускорение. Подумалось из песни: "Не для меня придет весна..." Приглашали зайти в отдел, отпраздновать безалкогольно (!) Новый год. Сослался на болезни.

Зашел в реанимацию, взглянул на безнадежных детей. Сказал, чтобы вечером докладывали Геннадию. Простился.

1986 г. 14 января. Вторник, утро

Удивительно мало осталось такого, что жалко потерять. Сладкое напряжение операций? Но смертность, видимо, снизить уже не смогу. Так, как сейчас? Нет, не хочу. Хотя и тяжки были последние две недели отпуска, но полное отключение от звонков из реанимации компенсировало головные боли.

Только в романах дела кончаются победами героев. В жизни, как правило, их поражением. Так и я уйду побитым.

Недавно кубинцы сердце пересадили, до этого – чехи, поляки. У нас в стране – ноль. Наверное, есть и моя доля вины.

И вообще, не могу больше переносить смерти. Не мо-гу! Значит, хирургию, самое сильное, что было в жизни, уже не жалко.

Что еще?

Творчество. Модели общества не довести до достоверности. Если бы и довел (невероятно!), не доказать. Заниматься этим буду. Книги тоже буду писать, их читают.

И это суета. Не жаль.

Люди? Сотрудники, друзья, родные? Давно наблюдаю реакцию окружающих на смерти. За редким исключением, все быстро успокаиваются.

Что еще осталось пожалеть? Красоту? Восходы и закаты? Хорошую книгу? Да, большое удовольствие. Но будем честны: оно уже значительно поблекло за последнее десятилетие.

Вот такой получается расклад.

Думаю, что спокойствие будет со мной даже при смертельном риске, а не то что при вшивании ЭКСа, (электрокардиостимулятора). Поэтому изучил инструкции к аппарату и выбрал частоту пульса, которую нужно мне запрограммировать. Вполне возможно, что от улучшения кровообращения некоторые взгляды могут измениться. Посмотрим.

Едем в Каунас, к Бредикусу: Лида, Катя, Саша Стычинский, и я.

1986 г. 26 января. Воскресенье, утро.

Итак, в пятницу вернулись. Нужно начинать новую жизнь, существование со стимулятором.

Сначала – короткая сводка, как все было.

В Вильнюс приехали в три часа ночи. Встретили с машиной. В шесть утра были уже в "люксе" гостиницы в Каунасе. В 14 часов приехал Юргис Юозович Бредикис и забрал нас с Катей в больницу. Нормальная палата на три кровати, без санузла. Видно, что для начальства условия не создавались.

Переодели в больничное одеяние. Доктор послушал, посмотрел анализы, ЭКГ, рентгеновский снимок – я все привез с собой. Операция назначена на следующее утро. Скоро пришла красивая девушка со шприцом антибиотиков.

– Куда будете колоть?

– В задницу.

Ответила с очаровательной улыбкой. Она литовка, и просто не знает нашего слова "ягодица".

Никаких новых мыслей в первую в жизни больничную ночь не возникло.

Состояние чувств: "спокойствие".

На операционном столе довольно удобно. Стимулятор – это металлическая коробочка 5х4х0, 8 сантиметра – с батарейкой и микропроцессором для генерации импульсов. Его вшили под кожу ниже левой ключицы, а электрод провели в сердце через вену на шее. Я даже не заметил, когда участились сердечные сокращения. Анестезия местная. Ни болей, ни страха не испытал.

Ходить разрешили в первый же вечер, и мы с Лидой отшагали по коридорам два километра. Со следующего утра добавилась моя гимнастика.

... ... ...

Примечание: Из Вильнюса экспедиция вернулась 24 января: в хорошем статусе и бодрые духом. ЭКС установлен на пульс в покое 60, при движениях – до 100. Одышки нет. Давление медленно нормализовалось. Гимнастика и ходьба с Чари восстановлены. На работу пришел 15 февраля. Дефектов в руководстве не обнаружил. Народу объявил: "Заседание продолжается". Через два дня уже вшивал митралный клапан. " Все как прежде, все та же гитара.." удивительно бессмысленные мотивы лезут в голову. Если серьезно: вопрос об уходе из клиники снят. Мы еще повоюем.

... ... ...

2 марта. 1986 г. Воскресенье, утро.

Во вторник открылся съезд партии. К сожалению, не удалось послушать Горбачева с самого начала – не было минутки, только вечером подключился.

Время сейчас интересное. Все читают газеты, и такие попадаются перлы, каких в жизни не видел.

Оказывается – обюрократилась и даже разложилась некоторая часть верхушки при попустительстве ЦК. Нужно восстановить ленинский стиль. Слова о стиле – стары как мир. "Критика сверху донизу, невзирая на лица". И это я слышу с самого детства. Но Горбачев, кажется, серьезно взялся.

Все очень – очень здорово. Может – очистимся? Едва ли.

Второй мотив из доклада – заставить лодырей работать, не хотят – не платить, а сильные и честные пусть зарабатывают сколько могут. При том – дать им товары. Только как это воплотить? Привыкли нянчиться с бездельниками: выгонишь лодыря, а вдруг он с голода умрет? Поэтому сначала его надо трудоустроить, а потом выгонять. Нонсенс!

Еще одно. Горбачеву принадлежат слова: "борьба за социальную справедливость".А зачем же революцию делали, если только теперь начинать?

Еще новое слово: "гласность. Чтобы все делалось открыто. Ну-ну...

... ... ...

Поздняя вставка в дневник:

26 апреля случился Чернобыль. Город в панике. Попытался вникнуть, почитал. Для меня ясно: вред радиации за пределами ближней зоны – преувеличен. Об этом я сказал на конференции, после "проработки вопроса". Поэтому у нас паники не было. Но количество операций все же снизилось – больные опасались ехать в Киев.

Надолго остался Чернобыль. Писатели и политики – популисты раздули опасность радиации и вызвали у народа массовые неврозы.

Не буду анализировать. Возмущаюсь.

... ... ...

В связи с Чернобылем оживился интерес к "Глобальным проблемам" человечества. Их поднял Римский клуб, а я узнал из английской книжки Мэдоуза "Пределы росту". Вот эти проблемы: Рост населения. Рост промышленности. Недостаток пищи. Истощение природных ресурсов. Загрязнение среды. Вымирание биологических видов. Если не остановить эти тенденции – то в 2020 году произойдет "коллапс" – быстрое вымирание человечества. Предсказания не оправдались – но угроза осталась.

5 ноября. Среда, день

Занимаюсь историей. Такие, например, перлы. Будто бы писал Аристотель: "О тиранах". (Из Б.Рассела – "История западной философии".)

Чтобы удержать власть, нужно следующее: 1. Не позволять возвышаться достойным. Даже казнить. 2. Запретить совместные обеды (!), а также диспуты, образование, даже литературу. 3. Держать общественную жизнь под контролем. 4. Иметь сыщиков. 5. Сеять раздоры среди подданных. 6. Давать обещания лучшей жизни. 7. Держать граждан занятыми: строить общественные здания. 8. Дать права рабам и женщинам, хотя бы для того, чтобы иметь осведомителей. 9. Вести войны, чтобы народ нуждался в руководителях.

Ну, каково? 2300 лет назад сказано, и все последующие тираны соблюдали. Включая Гитлера и Сталина, хотя едва ли они читали Аристотеля.

17 января 1987 года. Суббота, утро.

10-го был отчет за год. Показатели чуть хуже 1985-го. В лидеры вышел Леня Ситар. Похвалил. На втором месте Вася Урсуленко, на третьем – Миша Зиньковский, в конце, примерно одинаково, – мы с Геннадием. Мои показатели испорчены самомнением. Оно нахлынуло после выздоровления. Семь больных не следовало брать: непомерно тяжелые, безнадежные. Все и умерли. Теперь собираюсь быть осторожным.

4 мая 1987 г. Понедельник.

Ездил в Москву и в Ярославль к сестре. Пять дней отсутствовал. В студии Останкино записывали для ТВ мою встречу с с московской публикой (организовал С. Б. Шенкман). Полный зал. Волнения не испытал. Были интересные вопросы: О перестройке. Ответ: нужно– бы задействовать страх, кроме пряника. О гласности. Ответ: следует открыть прошлое, хотя бы назвать следователей, без этого нет гарантии перемен. Об этике: вернуть законы Моисея и Нагорную проповедь. О новом мышлении: неизбежны компромиссы, внутри – с частными интересами, вовне – с капиталистами. Нужно учитывать биологические качества человека. Они гораздо сильнее, чем думали, однако все же оставляют надежды на социализм. Разбросал много шпилек в адрес властей. Предполагаю, что все это вырежут, оставят одну физкультуру и медицину. А может, и всю передачу перечеркнут. Теперь с цензурой так неопределенно, что никто уже не знает, что можно.

7 июня. 1987 года. Воскресенье, день.

Социальные события. Хлопочем о хозрасчете. Был в министерстве – просить денег на ремонт общежития, а Л.Н.Кирик, глава министерских финансов, подкинула эту идею, от Федорова, глазника. Я на хозрасчет давно целюсь, но был уверен, что у министерства нет денег, чтобы платить за повышение производительности. Оказалось, могут найти. Тут же я отправился в ЦК и получил всяческое одобрение. Им тоже нужно выдавать "инициативы".

На следующее утро представил мысль на конференцию. Народ вроде бы зажегся. И не только возможностью подработать, самой идеей. "Социалистическое медицинское учреждение нового типа" – так называется эксперимент. В ЦК сказали, что слово "хозрасчет" – не гуманно: жизни оцениваются, а не чурки. Пожалуйста.

Составил докладную записку для начальства. Ее уже дважды прочитали на коллективе и на стенку повесили для обсуждения.

Суть хозрасчета проста. По получаемым от Минздрава деньгам сосчитали себестоимость операций. Теперь можно заключить договор с министерством, чтобы нам платили не по смете и штатам, а за число операций. В Институте будет самоуправление – совет трудового коллектива, он распределит заработки.

4 июля. Суббота. День.

Еще месяц пролетел.

Большие дела затеваются в институте: переход на хозрасчет. Кажется, начальство сдается и разрешит. Ходил по инстанциям, приглашал корреспондента Известий.

Провели всеобщее тайное голосование всего персонала: 76% высказались за эксперимент.

10 октября. Суббота.

По Украинскому телевидению полчаса показывали наш Институт в связи с перестройкой, а больше – мою персону. Целое лето мелькаю на экране: сначала встреча с народом в Останкино, потом "Прожектор перестройки", теперь – это. Стыдно. (А в то же время и приятно. Вот какая скотина – человек!). Одно скажу: никакой фальши не было, всё – правда. Но слишком много. Впрочем, мое тщеславие вполне контролируемое. Не знаю, какая будет жизнь без операций и общения, а без славы точно проживем.

Летали с Лидой в Ленинград. Там была маленькая сессия АМН о медицинской кибернетике, был мой доклад. Удался.

Прочитал лекцию в Центральном лектории Ленинграда. Лет 10-12 назад я у них выступал, и не раз. По окончании подошли старые друзья. Валя, школьная любовь без взаимности. Пашка Прокопьев, с электростанции. Совсем сюрприз: пришла Лида Смольская, из ППГ. Работает физиотерапевтом. Вторично вышла замуж на старости лет, довольна.

23 января 1988 года. Суббота, утро.

Вчера делал отчет за год. Думаю, что наше учреждение – одно из немногих, что идут в ногу с перестройкой. В самом деле: операций сделали 4400 прирост 25%, с АИК – 1560 -рост 52%. Смертность общая -4,6% -на одну треть меньше. Заработки повысились: у ведущих профессий (хирурги, реаниматоры, анестезиологи, АИК-овцы) приблизительно на 50%, у остальных – на 25-30. Народ доволен.

Гласность – полная. Демократия – еще не вся. Совет Трудового Коллектива пока дальше распределения денег не идет, но я их активизирую. Мне Совет тоже предлагает платить, но я гордо отказываюсь. Вполне искренне. За удовольствие нужно самому доплачивать. С меня достаточно получать за кибернетику. Скоро будут перевыборы всех заведующих и меня.

Да, чуть не забыл, мои личные результаты: 185 операций, только АИК-и. 150 – клапаны,. Общая смертность – 11,2%. Это самый лучший год в моей кардиохирургической биографии. И вообще, самое бы время поставить точку. Так нет – жадность: давай 5 тысяч операций, 2 тысячи – с АИКом. Слаб человек!

Примерно подсчитал общее количество своих операций на сердце: получилось около пяти тысяч.

1988 г. 3 июля. Воскресенье.

Главное событие – XIX партконференция. Вот уж такого точно не помню. Много было интересного, но пересказывать не стану. Главный герой – Ельцин, с его историей выдворения из Политбюро. На меня не произвел впечатления. Но фразу Лигачева "Борис, ты не прав" повторяют все.

Такое впечатление, что М.С. планомерно разворачивает демократию. Вот только в экономике пока провал.

1988 г. 6 декабря. Вторник. Вечер.

Вот он и пришел – последний день.

Давно я его ждал со страхом и надеждой: скинуть ношу ответственности за чужие жизни. И остаться:. в ожидании конца.

Разговор об отставке не вел. Виду не подавал, оперировал как всегда.

Утро было обыкновенное.

В день отчета обход бывает до конференции. Внешне он ничем не выделялся. Строгий будничный ритуал с остановками у каждого больного. Думал: "Никто и не подозревает, что это – последний директорский обход"

Особенно грустно стало в детской палате: не обеспечил операции самым маленьким, невинным и беззащитным. Да, надо уходить. Может быть, будущий директор наладит.

И была другая горькая мысль: "Ухожу побитый ". Нет, не грешен в том, чтобы злорадствовать: "И другие не добьются". Хочу, хочу, чтобы добились!

"Зал был полон", (как говорят о торжествах). Так и было. На столе ваза гвоздик. Подумал: "Только бы не расплакаться. Нельзя быть смешным."

Поздравления у нас не приняты. И сегодня не было. Молодцы ребята.

Обычная утренняя конференция, много раз описывал. Вскрытий на этот раз не было. Повезло. Потом отчитался за ноябрь и за 11 месяцев: не ухудшились результаты.

Так и подошло к нормальному концу. Подумалось: "А может, Амосов, не надо? Пусть все идет, как шло. Все-таки каждый год был прогресс, прибавлялись сотни спасенных жизней".

Речь моя записана на пленку, но перескажу вкратце, как помню.

– Ну что же, ребята, пришло время нам прощаться. Сегодня последний день моего директорства. (В этот момент зал "охнул", – как пишется в романах.)

– Жалко с вами расставаться, прямо до слез. Тридцать шесть лет – большой срок. Но: больше нет моих сил переносить смерти. Душевных сил нет. Оперировать бы мог и даже еще буду понемногу.

– Бесполезно мне, друзья мои, дальше сидеть директором. Не надеюсь добиться: Нет уже не времени впереди, ни энергии. А может, нет и ума.

Из зала звучат нечленораздельные возражения. Возглас:

– Вы еще лучше молодого.

– Нет, не лучше. 75 лет – большой возраст. – Я очень вам всем благодарен. Бывал груб, несправедлив. Одно скажу: никогда не примешивались личные отношения. Ругался только за дело, только за больных. Но каюсь: всегда избегал близкой дружбы с вами. Страдал от этого – хорошие вы люди. Когда-то на войне и в Брянске убедился: чтобы быть руководителем в большой хирургии, чтобы требовать дело – дружить нельзя. Так уж люди созданы.

Снова возгласы:

– Останьтесь, останьтесь, хоть на год:

– Нет, не останусь. Уже два года я ждал этого дня с нетерпением и много раз проигрывал проводы. Вот видите – чуть не плачу:

– Поработали мы все, в общем, не так уж плохо. Слышали отчет: 52 тысячи прооперированных сердечных больных. Правда, шесть процентов умерли. Но остальные-то ушли живыми. Конечно, можно бы лучше. Именно это меня и гнетет. Но лучше я организовать не смог.

– И еще одно скажу: мы сохранили честь. Смею думать, что не ошибаюсь. Удержались от этой заразы – взяток. И за это вам спасибо всем.

"Многие плакали" – таков штамп, но что сделаешь, если таки плакали. (На пленке записано.)

– Не могу не сказать о будущем. О вашем будущем, потому, что у меня его уже нет, то есть, конечно, я буду делать науку, напишу книгу. Но это все не то. Поэтому – о вас. Об Институте.

– Директора будете выбирать сами. Не спрашивайте у меня совета: я действительно не знаю, кто лучше из тех, кого знаете. К демократии вы уже привыкли, по ней и действуйте. Для этого я добивался хозрасчета и самоуправления, чтобы при любом директоре не пропал коллектив. Нет, не то говорю – чтобы не пострадали больные.

– Конечно, нужно двигаться вперед. Вы все знаете – куда. Сотни раз говорили.

– Еще раз спасибо вам всем, товарищи. Простите, если кого обидел понапрасну. Это все.

И сел. Нет, слезы удержал.

С десяток секунд все сидели подавленные. Потом вышел Гриша Квачук, заведующий отделением стимуляторов. Хорошую речь сказал, искреннюю. Всю не запомнил, но конец был примерно такой:

– Хочется удержать вас и сказать, как нашкодившие школьники: "Николай Михайлович! Простите нас, мы больше не будем. Не уходите".

– Спасибо, Гриша. Растрогал ты меня. Однако решение твердо. Уходить нужно вовремя. Спасибо еще раз всем.

И сошел со сцены.

Все пошли на операции. В три часа, "был сервирован чай". Без выпивки, к сожалению, (дань времени!), но с тостами под виноградный сок. Душевно прошло.

Грустный день. 0чень грустный.

Ладно, уже час ночи. Спать пора. Завтра начнется новая жизнь.

Теперь самое время сделать долгий перерыв в записках. Может быть, и насовсем.

... ... ...

Так закончился дневник. Дальше буду писать по памяти и отрывочным заметкам в записных книжках, в которые заносил всякие мысли по науке.