Текст книги "Женя и Дженни, или Вампир из 1Б"

Автор книги: Николай Климонтович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Урок для мамы

С некоторых пор, а именно с того времени, как мама Жени заметила, что ее дочь очень повзрослела, мама и Женя все больше становились подругами. И вот однажды вечером, в сочельник, после ужина они забились вдвоем в уютный уголок в гостиной. Мама сидела с ногами на диване, завернувшись в плед, Дженни улеглась с ней рядом, приподняв уши – наверное, она предвкушала, что сейчас можно будет услышать что-нибудь интересное. А Женя устроилась прямо на ковре, – она за последний год так вытянулась, что могла опереться локтем на край дивана у маминых ног и прекрасно беседовать.

Елку нарядили еще накануне. И сейчас она переливалась мерцающими лампочками: сначала загорались зеленые, потом медленно гасли, и вместо них горели красные. А потом желтые. И если правильно управлять пультом, то можно было сделать так, что лампочки будут мигать быстрее. Другого света они не зажигали, а сидели в отблесках переливающейся елочной иллюминации.

– Нет, я не могу сказать, – говорила мама, – что он вовсе не обращает на меня внимания. Он, как вы, наверное, догадались, был хозяин лохматого Афони. – Но он, кажется, больше обращает внимание на других. Особенно если они… ну, расфуфырены.

– В крутом прикиде, – уточнила Женя. – Что ж, есть поклонники, – объяснила Жене маме, – а есть не поклонники. Нам ли, мама, с тобой этого не знать.

– Это как? – спросила мама, несколько озадачившись.

– Ну, которые кланяются – те поклонники, – объяснила Женя.

– А которые – нет, те – непоклонники, – догадалась, наконец, мама. – Господи, как у вас все просто.

– У кого это – у нас?

– Ну, в первом классе.

– Не думаю, – сказала Женя, чуть подумав, – что у нас все проще, чем у вас. Мне вот с Вампиром одна морока.

– Ему нужна не женщина, а одна фурнитура, – вдруг страстно воскликнула мама. Она, конечно, имела в виду не Вампира, а хозяина лохматого подружейного Афонии.

– Как это? – спросила Женя.

– Ну, цацки. Всякие там кольца.

– Вот и не уродствуй себя понапрасну, – посоветовала маме Женя. – Будь строже, чтобы отличаться от этих.

– То есть как? – спросила мама.

– Не мажь губы и глаза. У тебя и так все такое красивое и такое натуральное…

И Женя потянулась и поцеловала маму.

– Добрая ты у меня девочка. Но, увы, в свой офис я не могу появиться в натуральном виде. Не поймут и уволят. Легко сказать – не мажься. Ты иногда рассуждаешь прямо как бабушка. Она тоже мне не разрешала использовать тушь и тени до самого выпускного вечера в школе.

– Что ж, бабушка тоже иногда бывает права, – великодушно заметила Женя.

Какое-то время они сидели молча. Потом Женя сказала:

– Ты на него перестань обращать внимание. На время. Сделай вид, что его для тебя не существует.

– Да я уж делала, – вздохнула мама.

– А он что?

– Кажется, он не заметил, что он для меня не существует. Он такой… как бы это сказать… мечтательный.

– Не от мира сего?

– Ну, то-то в этом духе.

– Тогда вот что, – придумала сообразительная Женя, – тогда ты попроси его что-нибудь починить в твоей машине.

– Просила. Он сказал, что не разбирается в автомобилях.

– Тогда попроси его что-нибудь донести. Потяжелее.

– Ты думаешь? Пожалуй, это идея. Но, понимаешь ли, это как-то не современно. Опять-таки, не по-феминистски.

– Это как?

– Ну, как тебе объяснить. Феминизм – это движение за самостоятельность женщин. Чтобы не зависеть, значит, от мужчин, – объяснила мама без особого энтузиазма. – Современная женщина должна сама нести свой груз, – вздохнула она.

– Глупости, – сказала Женя. – Вот бабушка у нас какая самостоятельная – совсем фенимистка.

– Феминистка, – поправила мама.

– Вот именно. А груз носит дедушка.

– Тоже верно, – согласилась мама. – Но разве бабушка у нас феминистка? Я что-то не замечала. Впрочем, она, наверное, скрытая феминистка. Она мне давно объяснила, что с тех пор как женщины получили право на образование и на голосование, они стала во всех отношениях равны с мужчинами. И даже, чаще всего, еще равнее.

– Не заморачивайся, – сказала Женя, примени словцо из лексикона Вампира. – Современная сама женщина должна определять, когда быть самостоятельной, а когда не стоит. Правда, Дженни?

– Дженни тоже разбирается в мужчинах?

– Еще как. Помнишь, как на выставке огрызнулась. Наверное, Дженни знает больше нашего. Но не хочет говорить.

– Или не может?

– Собака важная составляющая жизни человека, – сказала Женя сонно. – Можно, мама, я к тебе принежусь?

– Да ты засыпаешь.

– Страшно хочется спать, – согласилась Женя, – но как-то лень в такой день.

Последние слова она произнесла совсем сонным голосом. Кажется, разговор про феминизм ей не был особенно интересен. А может быть, ее убаюкало мерцание елочных лампочек. Не просыпаясь, Женя взобралась на диван, и мама подложила ей подушку под голову, и накрыла ее своим пледом.

Сон и пробуждение

Нет, это не был их Чистый пруд на бульваре. И трамваи здесь не ходили. И не было уютных лавочек.

Нет, скорее, это было какое-то замерзшее загородное лесное озеро. Потому что вокруг стоял темный и не очень дружелюбный густой ельник. И только на краю леса высилась большая старая береза, вся голая сейчас, с облетевшей листвой.

Но здесь тоже была иллюминация. И лед был такой чистый и прозрачный, что в нем, как в зеркале, отражались переливающиеся разноцветные лампочки. И казалось, что подо льдом плавают золотые рыбки, но это, наверное, были только отблески мерцающих цветных огоньков.

Как и на катке, здесь тоже играла музыка. Но лилась она не из колоколов-репродукторов, а откуда-то сверху, не было видно откуда. Музыка была тихая и громкая одновременно, потому что с одной стороны на озере музыку было хорошо слышно. Но даже если говорить шепотом, то слова тоже были слышны.

Первым, кого увидела Женя на льду, был дедушка – он делал ласточку на правой ноге, а левую держал параллельно катку, очень прямо. Причем дедушка был в одном из тех темных костюмов, в которых он ходил на работу, в галстуке и в шляпе. На ходу, не останавливаясь, дедушка приятно разговаривал с Еленой Михайловной, которая тоже оказалась здесь, хоть сначала Женя ее и не заметила. Елена Михайловна махнула Жене рукой и крикнула:

– Можно начинать.

И Женя поняла, что она – сама инструктор, вот только нигде не было видно ее учеников.

– Мы здесь, – вдруг услышала Женя и обернулась.

Она увидела Дженни, которая в обнимку с черно-белой бернской овчаркой Мартой лихо катила по кругу и махала ей лапой. Но, вглядевшись, Женя поняла, что это вовсе не ее Дженни, а собрат Марты по породе Данила. И что Данила и Марта танцуют какой-то быстрый танец, быть может, рок-н-ролл, кружась и вертясь на льду. Потом Данила вдруг поднял Марту, держа ее на одной лапе высоко над головой. А та во время поддержки вытянулась в струнку и помахала Жене хвостом, а потом что-то крикнула, но Женя не разобрала – что именно.

– Хорошая поддержка, – хотела похвалить Женя Марту и Данилу. Но что-то мешало ей говорить, как будто во рту у нее была варежка. И у нее вышло только ав-ав.

Тут Женя увидела, что Дженни сидит у ее ног и говорит:

– А я тоже так могу, я тоже могу…

И Женя поняла, что она спит. И что во сне она говорит по-собачьи, а ее Дженни – человеческим языком. Она хотела проснуться, но ей было так жалко прерывать этот дивный волшебный сон. Там более, что откуда-то сзади вдруг показался двортерьер Гай в шапке-ушанке, с клюшкой и на старых гагах. И он сказал Жене:

– Ну что, ты меня узнаешь? Я – вампир!

И страшно оскалился.

Женя закричала во сне от страха, и голос мамы ласково спросил:

– Что такое, девочка, что такое? Страшный сон приснился?

И Женя ответила сквозь сон:

– Очень страшный.

– А ты не смотри, не смотри.

– Так ведь показывают, – сказала Женя во сне. Поджала ноги и натянула плед на голову. Потому что ей опять захотелось оказаться на замершем озере, и она на нем опять оказалась.

Теперь здесь было очень много всякого собачьего народа, как у них на Чистом пруду в хорошую погоду. Просто толкучка.

Вот мимо Жени весело катит немецкая овчарка Эмма и на ходу кричит:

– Прекрасная погодка, не так ли, прекрасная погодка.

И Женя видит, что Эмма не одна, и ее лапы сцеплены в перехлест с лапами китайца Фунтика породы шарпей. И они выделывают на льду кренделя и разные сложные па, как заправские танцоры. Шарпею, правда, мешает его шкура, и он выглядит довольно неуклюжим и мрачным. К тому же поминутно зевает, и пасть у него фиолетовая. Зато Эмма весело улыбается.

– Фунт, – кричит Женя, – держи спину!

– Я и держу, – бурчит Фунт недовольно.

– Я инструктор, – говорит ему Женя строгим голосом. – И ты, если хочешь научиться кататься, должен слушаться.

– Я и слушаюсь, – говорит Фунт, и они уезжают в дальний конец озера, где стоит какой-то расписной шатер с золотым петушком на макушке.

– Мы будем кофе пить, – кричит Эмма. – Фунтику надо пить кофе для бодрости, для бодрости…

– Чаю со слоном! – рычит Фунтик.

И Женя видит: то, что она приняла за шатер, это наряженная пышная елка, точно такая, какую два дня назад поставили у них на бульваре. И петушок у елки на макушке вовсе не петушок, а красная звездочка.

Тут Женя слышит голос бабушки:

– Кто же это съел все пирожки с капустой?

– Все съел хомяк, – быстро говорит Женя, чтобы бабушка не подумала, что это съела Дженни.

– Какой такой еще хомяк?

– А я знаю, – говорит Женя.

А Дженни тут как тут. Сидит у ног Жени и облизывается. Неужели это она съела-таки все капустные пироги?

Дженни почему-то вся золотая, и хвост у нее золотой. И нос, и уши. А глаза горят то одним цветом, то другим, как будто в них отражается праздничная иллюминация.

– Дженни, это ты нарядилась на новогодний бал?

– Да, – говорит Дженни.

– А что это у тебя за костюм?

– А ты сама не видишь?

– Ах, ты нарядилась Жар-Птицей.

– Бывают Жар-птицы, – важно объясняет Дженни. – А бывают Жар-собаки. Неужели непонятно?

И Жене опять захотелось проснуться, чтобы всем рассказать, как Дженни подготовилась к новогодней елке, к небольшому семейному балу-маскараду, который что ни год устраивает дед на Рождество. Но Жене так жаль было уходить с озера, что она решила: я этот сон обязательно запомню, а потом перескажу… И опять крепко заснула, и опять оказалась на лесном озере.

И сразу же услышала знакомый скрипучий голос с присвистом:

– Тихон, Тихон.

Она пригляделась: на одинокой березе с краю озера сидел белый рогатый попугай и громко кричал.

Между тем представление продолжалось.

Теперь выступал сеттер-гордон Сэм огненно-красной масти. Он выступал в одиночном катании. Вот он разбежался и высоко подпрыгнул, повернувшись в воздухе два раза. Это двойной тулуп, подумала Женя и поняла, что это она сама научила Сэма так прыгать.

Тут же катила по льду и фокстерьерша Топси на белых фигурках, быстро исполняя дорожку, шаги, как говорят фигуристы, и ее маленькие ножки так и мелькали на льду.

– А ты что стоишь? – спросила Женя у ротвейлерши Бетти. – Ты будешь участвовать в соревновании?

– Вот еще, – сказала Бетти и отвернулась. – Я и так медалистка.

– Это нескромно, Бетти, так хвалиться своими наградами.

– Так уж и нескромно.

– Вот видишь, как катается Сэм. Смотри, смотри, он сделает сейчас тройной рутбергер.

Но показался красавец мастино-неаполитано, тоже разогнался и прыгнул, что было сил.

– Уж прямо и рутбергер, – проворчала Бетти. – Тоже скажете. Да этот телок от земли оторваться не может.

Но тут на льду появился и пудель Филя, и голден-ретривер с хозяйкой Кариной, и пудель Филя, и боксерша Настя, и даже кавказская овчарка Лада, и два брата-колли Семен и Федор. При этом Настя схватила Филю в охапку, несколько раз крутанулась на месте и бросила его, но Филя удержался на коньках и раскланялся. И тут все они принялись танцевать что-то цыганское, а Карина размахивала цветастой шалью.

– Это не по правилам, – закричала Женя, – прекратите, не то я пожалуюсь на вас в судейскую коллегию.

– Ну и пожалуйста, жалуйся на здоровье, – сказал короткохвостый всегда грустный такс Геркулес. Сегодня развеселился и он.

– Прекратите, – еще раз крикнула Женя, но ее подхватили под руки, и ноги сами понесли ее в пляс под мелодию залихватской цыганочки. Тут Женя проснулась. Мама теребила ее за плечо. Наверное, было уже поздно, потому что низкое еще зимнее солнце так и светило сквозь раздвинутые шторы. А лампочки на елке в этих снопах веселого солнечного света казались совсем тусклыми.

– Вставай, – сказала мама, – с Рождеством!

– А где же подарки? – спросила сонная Женя. Она еще не совсем проснулась, но, тем не менее, хорошо помнила, что в этот день ей непременно что-нибудь подарят.

– А посмотри под елкой, – сказала мама.

Тут Женя окончательно проснулась, кто же не проснется при волшебном слове подарки. Она бойко вскочила и в одной пижаме, босиком подбежала к елке. Там лежала корзиночка со сластями, от дедушки, наверное. Смешная плюшевая собака, похожая на Дженни, такая же коричневая, но с белым фартуком на груди. Это от бабушки.

– Спасибо, бабуля, – крикнула Женя. И прижала собаку в груди. Теперь, подумала она, если Дженни не будет рядом, я всегда буду брать эту собаку с собой. И назову ее Дженни-джуниор.

Женя не сразу увидела, что под елкой лежит еще и какой-то конверт. От мамы, наверное, подумала Женя, поздравление. Она так подумала потому, что на конверте был изображен румяный красноносый Дед Мороз, махавший в приветствии красной варежкой.

Женю даже и открывать конверт не хотела – разве ж это подарок, какой-то конверт. Но любопытство победило, и она открыла его. И достала в несколько раз свернутый листок с печатями. Сверху было крупно написано ПУТЕВКА.

– Ура! – крикнула Женя. – Ура! Мы едем на море.

– Нет, на море мы поедем летом, – сказала мама, – а на зимние каникулы мы едем в пансионат. Там есть каток, бассейн, сауна, массаж и дискотека с баром и свежим выжатым апельсиновым соком.

– Кислый, наверное, – сказала Женя разочарованно. В самом деле, зачем ей нужна сауна и массаж. – А на Дженни есть путевка? – подозрительно спросила Женя.

– Нет, моя дорогая, с собаками в пансионат не пускают.

– А как же быть?

На месте послесловия

Разлуки подчас важнее встреч. Потому что, разлучаясь, и люди и собаки острее чувствуют, как они любят друг друга. В разлуке и грустно, и радостно вспоминать, каким можно быть нежным к другому, когда вы вместе. И что скоро, совсем скоро они непременно встретятся, опять будут вместе, и можно будет всласть поцеловать милый холодный влажный нос.

Впрочем, быть может, собаки чувствуют разлуку даже острее, чем их хозяева. Потому что собаки самые верные существа на свете, они не предают, и учат этому людей, некоторые их которых не такие преданные и благодарные друг другу. Вот Дженни, например, из преданности и грусти ничего не ест, пока Женя бывает в школе, а грустно ложится перед выходной дверью в передней и кладет голову на Женины тапочки…

Уже был собран Женин рюкзачок, уже стояла у двери в прихожей мамина сумка. Уже мама нетерпеливо крутила на пальце ключи от машины. А Женя все никак не могла проститься с Дженни, которая, конечно же, понимала, что ее хозяйка уезжает. У Жени на глазах были слезы, и одна слезинка упала Дженни на нос. И та облизнула ее.

– Дженни не умеет плакать, вот что. А то бы тоже заплакала. Но какая же она огорченная, – сказала Женя, всхлипывая и гладя Дженни, – посмотри. Мама, какие у нее печальные глаза.

Дженни кивнула головой и отвернулась. Она всегда склоняла голову на бок и отворачивала морду, когда ее переполняли чувства.

– Посмотри на меня, – попросила Женя.

Дженни подняла морду и заглянула Жене в глаза.

– Я буду ждать, – сказала Дженни.

лето 2009, Отдых