Текст книги "Женя и Дженни, или Вампир из 1Б"

Автор книги: Николай Климонтович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Собраться на дачу – это подвиг

Между тем пришел май, и Дженни очень выросла. Она до того выросла, что, встав на задние лапы, могла положить передние Жене на плечи, и, конечно, поцеловать хозяйку, лизнув ее в нос своим горячим шершавым языком.

В пятницу нужно было собираться на дачу. Собраться с тем расчетом чтобы выехать в субботу с раннего утра. Потому что в субботу с утра мама надеялась проскочить до дачи без пробок. Она вечно надеется проскочить, но чаще всего это у нее не получается. Может быть, она просто невезучая, думала иногда Женя. И в такие минуты жалела маму, потому что Женя ее очень любила. Почти как бабушку.

Сборы на дачу – очень ответственное семейное мероприятие. Нужно было ничего не забыть, но все равно, конечно, что-нибудь да забывалось. Ведь осенью на даче почти ничего не оставляли на зиму без присмотра. Ну, кроме дедушкиного кресла-качалки, которое не влезало в мамину машину. И прочей громоздкой мебели: двух больших шкафов, уютного дивана с откидными валиками на веранде, дедушкиного письменного стола в его кабинете на втором этаже. Оставались также зимовать и матрасы, и большие ватные подушки. И кое-какие кастрюли. И кое-что по мелочи: Женины книжки-раскраски издательства Малыш и просто книжки сказок – для чтения мамой вслух Жене перед сном. Все прочее каждую весну приходилось собирать заново.

Руководила сборами, разумеется, бабушка. У нее было составлено целое расписание: что и когда собирать. Первая часть – это общее семейное имущество. Вот этот перечень.

Постели

четыре комплекта белья

Пледы, одеяла

одеяла два коричневых, одно с лошадью

Женин плед верблюжий

три пледа клетчатых

Скатерти

для гостей белая

две цветных

клеенки в сад и на кухню

А также две маленьких подушки и полотенца

Электрика шла отдельным списком, и это был длинный список. Там значились телевизор, три нагревателя (один водный), радиоприемник на веранду, транзистор деду, тостер, кипятильник, удлинители, тройники, чайник, лампы 4 шт. Да что я вам все это перечисляю – тот, кто хоть однажды собирался на дачу, сам может дополнить этот список.

Пока бабушка хлопотала, дедушка прилег на диване и читал журнал Огонек. И вдруг жизнерадостно закричал: господа, вы только послушайте, что здесь пишут. Он всегда своих женщин называл господа, что, в общем-то, было верно. Все собрались вокруг него, даже Дженни, и дедушка стал читать с выражением:

Дача как побег и подвиг

Главное, не забыть семена и рассаду – вот вам последний совет. Укропа и петрушки, редиса, редьки, лука перьевого, гороха кормового, маиса. И любимый свитер. Все остальное вы купите за небольшие деньги в вашем поселковом магазине. Как то: ласты, маску, рашпиль, тяпку, прочие приспособления аквалангиста, маску пасечника, удочку для ужения, календарь…

– Странно, – перебила бабушка, – здесь ничего не сказано про цветы. Скажем, про семена левкоя и про клубни георгинов.

– Ты зря воспринимаешь эту статью, как серьезную инструкцию. Это – шутливая статья, – объяснил дедушка. И стал читать дальше:

«Если вы последуете этому бескорыстному совету, вам удастся отвлечься от тоски по воле и от семейных мелочей. И прежде другого – от томительных воспоминаний о пропавшем. Потому что за время вашего зимнего не присутствия дачный скарб поредел и прохудился. Исчез копательный и рубящий инструмент, который вы предусмотрительно держали подпольно под детской кроваткой, растворилась в вечности любимая треснутая кружка в цветок, раковина окончательно прохудилась, улетела из-за верандной двери лопата штыковая, пропала совковая, нет топора, утек молоток, нечем вспахивать и рыхлить. И умыкнута оказалась лейка, что уж вовсе удивительно, потому что пить из нее утомительно, если вы пробовали, а поливать зимой решительно нечего».

– Что ж, это довольно правдивое описание, – сказала мама. – У нас тоже прошлой зимой сперли все сковородки до единой. Кому понадобилось столько сковородок?

«На этой мысли вы успокоитесь, – выразительно читал дедушка. – Особенно когда вспомните, что кошелек при вас, разменных денег на зиму вы здесь не оставляли, ваш банк еще не обанкротился, все в порядке и жена никак не может подозревать вас в измене». И дедушка выразительно посмотрел на бабушку. «И вы еще относительно молоды. Дышите свежим воздухом полной грудью, глядя окрест. Потому что вы теперь – на даче, куда так давно стремились в мечтах, устав вдыхать пыль и гарь».

– Да уж, – перевел дыхание дедушка и продолжил:

«Конечно, вы – обескуражены, вы льете тайные миру слезы о пропавшем из заветных тайников. Вам жаль прошлого, будущее неясно. Но – мужайтесь, скоро вас утешит ряд открывшихся один за другим, мало помалу, приятных всякому постояльцу последних новостей дачного поселка. А именно: у соседа в феврале уперли с веранды сломанную бензопилу, соседка лишилась громоздкого дивана, которым гордилась, и комода, якобы доставшемся от бабушки-якобинки, – этой мебелью, надо думать, в морозы грелись окрестные бомжи, среди которых еще поздним сентябрем было немало интеллектуалов; на соседней улице сожгли дачу, ограбили фанерный ларек, прибрав полиэтиленовую упаковку майонеза с невыясненным сроком годности, увели кастрированного кота, украли два кошелька и портмоне с карточкой клуба „Монолит“ и…», – тут дедушка запнулся и поднял глаза на слушательниц.

– Ты читай, читай, – сказала мама, – мы уже взрослые.

– «…и съели пекинеса…».

– Людоедская какая статья, – заметила бабушка.

– «Но этого мало, – читал дальше дедушка с возрастающим оживлением, – от соседки, неземной красавицы в шубе из беличьих хвостов, жившей за бронзовыми воротами с кружевами и позолоченными блямбами, петушок на башенке отдельно, еще зимой ушел муж на мерседесе, и едва ли вернется. К тому же, скоро пойдут грибы, а в ваш поселковый магазин завезли свежую сметану и плоскогубцы. Можно жить. Впрочем, перемерз, конечно, насос, обвисла электропроводка, капает капель сквозь крышу веранды, но это не должно вас слишком огорчать. Потому что сезон только открылся, и электромонтер придет к вам не позже августа».

– Пустая болтовня, – сказала бабушка. – Не морочь голову, мне собираться надо. Собрать всех вас – вот это подвиг.

– Подожди, подожди, Таня, самое главное впереди. «Мы подошли к коренному вопросу. А именно: зачем интеллигентному человеку, говорящему с пятого на десятое на нескольких языках»…

– Это не про меня, – сказала бабушка. – Я говорю по-английски без акцента. И перевожу на него с русского.

– Это обобщенно, Таня, – объяснил дедушка. Так вот: «… зачем интеллигентному человеку, выросшему на урбанистском пленере, – дача? К чему ему с трудом пытаться сохранить достоинство, лежа в гамаке и кутаясь в мещанскую пижаму, делая вид, что он читает Шопенгауэра в подлиннике, и выкапывать на зиму клубни гладиолусов? Отчего его так сладко тянет уже в февральские метели – к заветному камельку, для которого запасены сырые дрова? Зачем он мучается уже в марте, застряв в машине в пробке на Нижней Масловке, заработает ли насос и распустится ли слива? Ответ – потому что он лелеет мечту о побеге»…

– Это – критический реализм, – заметила мама. – Я имею ввиду пробки. И мысли о сливе.

Здесь дедушка воодушевился так, что поднял вверх палец:

«Дача – как замок, как способ спрятаться, как инструмент эскаписта. Как феодальное владение, табуированную границу которого может пересечь только финансовый инспектор. Но это как раз инспектор того рода, с которым легко договориться. Дача повышает вашу самооценку. Вы становитесь на ней истинно частным человеком – вопреки этимологии слова. Язык не обманывает: вы чувствуете себя именно частником, что в обиходе означает владельцем. Не ответственным квартиросъемщиком, не нанимателем, не пайщиком или дольщиком, но – отдельным человеком. Гражданином. С поползновениями на права. Собственности. Можете сажать брюссельскую капусту под пленкой на своей земле. И если кто-то порекомендует на этом месте сажать капусту стручковую, вы спокойно можете послать советчика…»…

– А что такое стручковая капуста? – спросила Женя, которой хотелось поскорее собрать Дженни и усесться в автомобиль.

– Наверное, это тоже шутка, – неуверенно ответил дедушка, потому что был доктором технических наук и в ботанике понимал мало. – И продолжал: «Но помните: как кого-то тянет к земле, вас будет тянуть – на асфальт. Вам захочется глотнуть выхлопного газа, измазаться в городской пыли, принять ванну и позвонить знакомой. Не по мобильному. Выйти в тесный тенистый двор и поздороваться с соседкой, которая выгуливает внучку, лабрадора и мужа»…

– Это про тебя, бабушка, – заметила Женя.

«Вам будем нужно прильнуть к городским корням. И, глядя на закат, загоревшийся между высоких крыш, вы вспомните с тоскою, что завтра – за руль электрички, жена в панаме, тесть садит рассаду, зорю бьют, и недочитанный том в гамаке».

– Дай-ка мне журнал, – сказала мама. – Вообще-то это выпендреж и чушь, но я хочу показать эту статью одному знакомому.

Женя тут же догадалась, что один знакомый – это хозяин кудрявого Афони, артист с усами и трубкой.

– А мне, чем с вами прохлаждаться, действительно не забыть бы семян. А вот своё личное имущество каждый собирает сам! – сказала бабушка решительно и ушла по своим делам.

– Ты забыла про две новые колоды карт, – сказал дедушка. – И про свечи. Это из общего хозяйства. А что касается меня, то я всегда собираю свои личные вещи сам.

Конечно, это враки, подумала Женя. Потому что бабушка, когда дед собирался в командировку, всегда сама укладывала его чемодан. Но вслух ничего не сказала. Когда взрослые заливают, благоразумнее всего промолчать.

– Не забудьте две миски для Дженни, – только и сказала Женя. – Для корма и для воды.

– Вот ты и не забудь, – сказала бабушка. – Это твоя собака. И собери свой рюкзак. Не забудь теплые колготы.

– Да уж не забуду, – сказала Женя и выразительно посмотрела на дедушку. – Я-то ничего не забываю.

– А я составлю свой список, – гордо сказал дед.

И он его составил. Вот этот список:

Рубашка теплая

Свитер

Куртка

Шапка

Два шарфа

Костюм лыжный…

Когда он показал свой список бабушке, она спросила:

– А вот это что за пункт?

– Где? – чуть испугался дедушка.

– Вот этот. Написал, как курица лапой.

Вот странно, подумала Женя, курицы не умеют писать. Тем более лапой. Лапы – это у Дженни. А у курицы, у курицы… у курицы – ноги. Ножки, то есть. Вот так и надо говорить: написал, как курица ногой.

– Это лупа.

– Боже, зачем?

– Читать мелкий текст. Который не берут очки.

– И, скажи на милость, зачем тебе два шарфа?

– Как зачем. Для плохой погоды и для хорошей.

– А лыжный костюм?

– Но погода может совсем испортиться. Ты же знаешь, мы живем в средней полосе с весьма нестабильным климатом…

– Ах, знаю, знаю…

И бабушка махнула рукой. Потому что поняла, наверное, что и на этот раз ей придется собирать деда самой.

Старый дом

Дача в дачном поселке Нарядный досталась дедушке от его дедушки, инженера-путейца, железнодорожника по-нынешнему. Никто теперь не мог вспомнить происхождение этого названия. Женя предполагала, что поселок так называется оттого, что все дома здесь нарядные, некоторые с флюгерами в виде петушков. Флюгеры показывали направление ветра. Ведь каждому понятно, что жить на даче и не знать температуру воздуха и направления ветра просто неприлично.

Бабушка же утверждала, что название пошло от слова разнарядка, на что дедушка укорял ее в отсутствии поэтического полета мысли. Так или иначе, но поселок был основан очень давно, кусты и деревья за долгие годы буйно разрослись, и поселок уже весной утопал в зелени, среди которой виднелись там и сям бордовые и зеленые крыши.

Их дом был большой и деревянный, с резными балясинами на крыльце, похожий на пожилой терем. Иногда, в дождь, с потолка веранды подтекало и капало в подставленный таз. Сколько себя помнила Женя, а она помнила себя очень давно, почти с двух с половиной лет, дедушка с бабушкой каждое лето говорили, что надо сделать крышу. Но это они, наверное, шутили, потому что крыша на даче, конечно же, была. Наверное, не сделать, а починить. А мама говорила, что когда она сама была маленькой, тоже каждый день слышала эти разговоры. Крыша была железная и гулкая, и весело было слушать, как в непогоду стучит по ней дождь.

Под стать дому большим был и участок, полгектара, такие в далекие времена давали заслуженным людям, которых, наверное, тогда было немного. Теперь-то заслуженных людей, будь то инженеры-железнодорожники или так, профессора, стало много больше, а земли, видно, не прибавилось. И дают нынче понемногу, так соток шесть-восемь. А здесь целых пятьдесят.

Судя по размеру участка, дедушка дедушки был весьма заслуженный человек-железнодорожник. И то сказать, тогда железные дороги были коротки, а страна большая, и хорошие железнодорожники были в большой цене. Сегодня же железные дороги стали очень длинными, и на каждой станции дежурят железнодорожники. Их теперь стало так много, что земли, конечно, на них на всех не хватает. А если учесть, что землю хотели бы иметь не только железнодорожники, то и люди других профессий, то даже и не понять, откуда взять на каждого желающего даже по одной сотке, не говоря уж о восьми.

На участке росли высокие сосны, а перед самым домом – очень старый конский каштан, и незрелые еще, зеленые каштаны в ветреную погоду срывались с ветвей и тоже громко стукались о крышу веранды. Заодно с сосновыми шишками и обломленными ветками.

Женя часто задавалась вопросом, от чего каштан – конский, тогда как никаких коней в округе не было. И дедушка объяснил ей как-то, что на юге, во Франции, бывают совсем другие каштаны, плоды которых жарят на специальных жаровнях и подают к столу в кафе на бульваре Сен-Жермен. И на Риволи.

– Когда ты будешь в Париже, – говорил дедушка мечтательно, – ты обязательно попробуешь жареные каштаны. И устриц. На Пигаль давали отличный устричный суп. И на Вогезах…

– А когда я буду в Париже? – спрашивала Женя.

– Уж и не знаю, – говорил дед. – Но все рано или поздно, если очень этого хотят, там оказываются.

– Не обманывай ребенка, – говорила тогда бабушка, – вот я в Париже никогда не была. Только в Лондоне. Но очень хотела.

И дед смущенно разводил руками…

Участок был таким большим, что пока Женя была маленькой, ей так и не удалось весь его обойти. Но теперь с Дженни они все излазают и исследуют, потому что Женя уже большая, раз в сентябре ее отдают в первый класс.

Для начала они отправятся к старым воротам, далеко позади дома, туда надо выйти не через главное крыльцо, а через заднюю веранду, где стоит сломанный холодильник Саратов, который бабушка использует для хранения круп и муки. Это очень удобно, потому что мыши холодильники открывать не умеют.

Старыми воротами никто давным-давно не пользуется, и ворота покосились и держатся на двух жердях, которыми их прошлым летом подпер дедушка. Там справа лежит огромная куча сырых бревен, сухих веток и хвороста, а слева стеной стоит колючая дикая малина, на которой ближе к августу вызревают сладкие ягоды. Правда, достать их трудно, дикая малина очень колючая. Но зато когда их ешь, то во рту остаются мелкие семечки, как будто в каждую ягоду положили немного манной крупы.

Дикую малину иногда рубят, потому что она растет быстро и буйно, наступая на бабушкины грядки с клубникой. Но куда там, она все растет и растет, такая упорная, и бороться с ней приходится каждый год. Под малинником повсюду лопухи и репейник, потому что у бабушки до того края участка руки не доходят. Так она говорит, но это, конечно, тоже ошибка, потому что не доходить куда-то могут только ноги. А дедушка одно время утверждал, что в этих лопухах живут гномы.

– А гномы кусаются? – как-то спросила Женя. Спросила исключительно для того, что дедушку не обижать. Потому что она уже знала, что гномы и тролли, что почти одно и то же, водятся совсем не здесь, а в других местах, в скалах и горах Норвегии, ей про это читала мама. А у них в саду живут только ежи, белки и семья дятла. Да еще иногда прилетают сойки с синими крыльями, если смотреть на них снизу.

Еще в саду по ту сторону дома стоит дровяной сарай, хотя печки в доме давно нет, ее разобрали, когда устанавливали газовое отопление, но это было, кажется, еще до рождения Жени, и Женя этого помнить не могла. Сарай был не просто сарай, а двойной: в одной половине еще оставались так и не использованные дрова, в другой хранился садовый инвентарь. Там, где дрова, не очень интересно, а туда где инвентарь Женя очень бы хотела попасть. Желательно без взрослых. Потому что когда дедушка как-то искал там грабли, то Женя подсмотрела, как много дивного хлама там хранится. И желтый китайский таз с облупленной эмалью, на котором были изображены красивые китайские дома, похожие на те, что нарисованы в Москве на Мясницкой на стенах магазина Чай и кофе. И старые резиновые сапоги красного цвета. И велосипед без рамы со спущенными шинами, на котором когда-то ездила Женина мама. И даже чугунная швейная машинка Зингер, которой, по словам бабушки, успела попользоваться еще ее мама. Тогда было трудно с вещами, и шили сами, пояснила бабушка. Но так и не объяснила, что значит трудно с вещами. То есть магазинные вещи были непослушными, и лучше было иметь дело с домашними и ручными?

Все что располагалось по другую сторону дома, было не так интересно. За специальной оградой был бабушкин огород. Перед домом – цветник, и лучше всего к концу лета на нем пахли душистые розовые и белые флоксы. Бабушка всегда запрещала Жене забираться на клумбы, чтобы она не помяла растения. Она часто говорила: не мни цветы, не топчи рассаду, или ты не видишь, что здесь посажено.

– Беда с этой твоей бабушкой, помешана на огороде, – говорил иногда дед Жене, закрываясь на всякий случай газетой. И теперь страшно подумать, как надрессировать Дженни, чтобы и она туда не забралась. Скорее всего, это будет трудно, думала Женя, впрочем, Дженни очень сообразительная собака. Но весной определить, где посажено, а где нет, не всегда умеет даже грамотный взрослый человек.

Сбоку от цветника был Женин уголок. То есть песочница и качели. А когда было очень жарко, там же дедушка ставил красивый надувной бассейн, на боках которого были нарисованы веселые дельфины и куда наливали холодную воду, чтобы постепенно она нагрелась от солнца. Эти дельфины очень нравились Жене, она хотела бы познакомиться с ними с живыми, но они жили далеко в теплом море. Об этом тоже читала мама Жене вслух, книжка называлась Кыш и я в Крыму. И Женя мечтала, что когда-нибудь тоже увидит море, мама обещала.

Сейчас, пока взрослые носили из машины вещи в дом, Женя первым делом повела Дженни показывать свою детскую площадку. Дженни, кажется, на ней очень понравилось. Потому что она тут же присела на песочке, высоко задрав хвост. Заодно нашелся потерянный прошлым летом совок и покореженное ведерко, с помощью которого маленькая Женя лепила из мокрого песка куличи.

Но самое интересное на даче была, конечно, сама дача. Стены ее были сложены из бревен, кое-где обитых маленькими дощечками, которые пахли сосновой смолой. Вагонка, смешно называл эти дощечки дедушка. По правде сказать, это было довольно неуклюжее строение, комнаты в нем разбегались в разные стороны, так, что и не сосчитать. Женина комната была на первом этаже, и сейчас, когда она вошла в нее, ей сразу же попалась старая кукла, давно разучившаяся разговаривать и забытая на своей кукольной кроватке, и огрызки цветных карандашей на столе. Надо же, подумала Женя, какой я была маленькой прошлым летом, в куклы играла.

Под лестницей, которая вела из гостиной на второй этаж, где обитал дедушка, был удивительно уютный уголок. Там стояла тахта, там горел маленький ночничок, и не удивительно, что после обеда там любила полежать с книжкой мама, поджав ноги под пледом. Прошлым летом иногда мама брала и Женю с собой на эту самую тахту, и читала ей вслух. Но Женя, пригревшись, скоро засыпала, а потом засыпала и мама, потому что нигде так хорошо не спится после обеда, как на даче под лестницей.

Нет, у мамы, конечно, была своя комната, но она ее не любила, потому что там ей было сыро. Мама вообще у Жени капризуля.

В бабушкину комнату, если смотреть с тахты под лестницей, дверь из гостиной вела направо. Налево же была столовая, в которой стояло сразу два резных буфета, а из столовой был проход на кухню. Впрочем, столовую использовали редко, только когда приезжали гости. Потому что, – это знает всякий настоящий обитатель дач, – основная дачная жизнь всегда происходит на веранде.

Веранда была большая, и здесь стоял еще один буфет. Над широким мягким диваном висели стенные часы. И бабушка говорила про них:

– Вечно спешат.

Куда им было спешить, думала Женя, они же на стенке.

Перед диваном – большой круглый стол, над столом – мохнатый абажур оранжевого цвета. Большие стеклянные окна, затянутые зеленой сеткой от комаров. В теплую погоду рамы отодвигались, и делались слышны и звон цикад, и стрекот кузнечиков, и малейшие шорохи живущего своей ночной жизнью сада. И становился особенно отчетливым в ночной тишине шум идущей по железной дороге, которая была за ближним лесом, московской электрички.

На веранде по субботам, когда ни маме, ни дедушке не нужно было ехать в город, и завтракали, и обедали, и ужинали. И сегодня бабушка решила, что ужинать они будут здесь. Потому что дом еще не просох, а перед верандой распустились кусты красновато-синей махровой сирени. И сирень пахла сладко-сладко, и Женя сказала вслух:

– Какое же это счастье, что у нас есть такая дача. Правда ведь, Дженни?

И Дженни не стала возражать.

А бабушка сказала, отчего-то со вздохом:

– Скоро и жасмин зацветет.