Текст книги "Женя и Дженни, или Вампир из 1Б"

Автор книги: Николай Климонтович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Белая птица

А в понедельник, когда мама с дедушкой рано утром уехали в город, в дачном поселке случился переполох.

Одна молодая соседка-пенсионерка, надев глубокую белую панаму, подвернув до колен красивые белые штаны и не забыв подкрасить губы, сажала на своем участке позднюю редиску. Она осторожно опускала в подготовленные ямки по два-три коричневых зернышка семян, потом сравнивала лунки рукой в желтой резиновой перчатке, – перчатки требовались, чтобы не испортить маникюр, – и любовно поливала водой из лейки.

Пенсионерка трудилась старательно, что называется – не разгибаясь. Наконец, она все-таки разогнулась, чтобы размять затекшую спину, и подняла голову. Ей захотелось, наверное, после трудов взглянуть на солнышко и на приветливое в этот день голубое небо. Хотя мы и знаем, что по понедельникам небо редко бывает голубым, потому что понедельник – день тревожный. И действительно, едва задрав голову, пенсионерка увидела прямо над собой, на высокой березе, сидящую на суке огромную белую птицу с двумя рогами. Птица выглядела не просто непривычно, но страшновато, и косила на пенсионерку круглым глазом.

Молодая пенсионерка быстро перебрала в уме всех известных ей птиц средней полосы нашей страны. Здесь надо сказать, что не только молодые пенсионерки, но и люди старшего, а также младшего возраста, если они не биологи по основной профессии, как правило, очень слабы в орнитологии, науке о птицах. Наша пенсионерка знала таких птиц: ворона, галка, сорока, воробей, снегирь и синица, причем двух последних не смогла бы отличить одну от другой. Еще она слышала про филина, но кто он такой не имела никакого понятия.

Но птица, которая сидела на березе у нее над головой, определенно не была похожа ни на одну из вышеперечисленных. Включая филина и даже сову, которую пенсионерка тоже вспомнила. От испуга, наверное.

Пенсионерке пришел на ум страус. Но она твердо знала еще со школьной скамьи, на которой в последний раз, впрочем, сидела довольно давно, что страусы живут в пустыне Сахара, но никак не на подмосковных дачных участках. Впрочем, она читала в газете, как некий недисциплинированный гражданин однажды провез из Африки через нашу границу зеленого крокодила и посадил его к себе в ванну. Когда гражданин ушел на службу или так, по делам, сообразительный крокодил сбежал из ванной комнаты, неизвестно как открыл дверь, вышел из квартиры и пошел гулять по улице. Он никого не трогал, потому что незадачливый гражданин его сытно кормил, но все равно люди перепугались и вызвали МЧС.

Такое, подумала молодая пенсионерка, вполне могло бы случиться и со страусом. Вот только в пустыне Сахара, она твердо знала, не растут березы. А значит, у страуса неоткуда было взяться навыку по ним лазить.

Скорее, эта белая птица была похожа на бройлерную курицу, предназначенную чтобы запечь в духовом шкафу. Но только больше размерами. Но это была не курица, нет, никак не курица. От курицы эту птицу отличали огромный клюв крючком и два залихватских хохла на белой голове – эти хохлы первоначально пенсионерка и приняла за рога. Не говоря уж о том, твердо знала пенсионерка, что бройлерные куры лежат в холодильнике в магазине или скворчат в духовке, обложенные антоновскими яблоками, но ни в коем случае не сидят по березам.

Пенсионерка перекрестилась бы, если б умела, и, перепуганная, побежала к забору звать соседей.

– Татьяна! – крикнула она через забор. – Татьяна, выйди на минутку, здесь такое творится!

Бабушка на кухне делала сырники для Жени, потому что Дженни ела творог в сыром виде и ей не нужны были сырники. Услышав тревожный крик соседки, бабушка вытерла перепачканные в муке руки о фартук, пробормотала вечно у нее всё не слава Богу и вышла на крыльцо.

– Что случилось? – спросила бабушка.

– Татьяна, посмотри, вон там, на дереве.

Бабушка посмотрела, но ничего не увидела, потому что сейчас на ней были очки для домашней работы, а не для разглядывания страусов на березах.

На помощь бабушке вышли из дома Женя, дожидавшаяся сырников, и Дженни, уже слопавшая свой творог. Обе тоже посмотрели туда, куда показывала соседка, и зоркая Женя сказала:

– И правда – сидит.

Птица сидела не слишком высоко. Сидела спокойно, важно, нахохлившись.

– Таня, как ты думаешь, это не опасно? – спросила молодая пенсионерка, поскольку была боязлива. – Она не хищная?

– Не думаю, – ответила за бабушку Женя. – На орла она не похожа. Правда, Дженни?

Дженни, в отличие от Жени никогда не ходившая в зоопарк с дедушкой, а значит никогда не видевшая орлов, тем не менее, согласилась и вильнула хвостом.

– Что же теперь делать! – воскликнула соседка, с видимым удовольствием впадая в панику.

– А черт бы с ней, – не педагогично сказала бабушка, – у меня творожники подгорают.

И вернулась на кухню.

– Но этого нельзя так оставить! – воскликнула молодая пенсионерка и побежала по соседям сообщать тревожную весть.

Она даже не успела добежать до комендатуры, как у забора ее участка уже собралась кучка зевак. Здесь были преимущественно пенсионеры и их внуки, а также один отставной нестарый прапорщик с усами, который тоже был пенсионер, поскольку на пенсию прапорщики выходят рано. Как балерины.

– Сделайте же что-нибудь! – обратилась молодая пенсионерка к нестарому прапорщику, который щурился на странную птицу из-под козырька бейсболки спартаковских цветов и курил папиросу Беломорканал. – Вы же сильный.

– Так шо, – сказал прапорщик. – Птица важная. Никого не трогает. Не хай сидит отдыхает.

– Как это не хай, – возмутилась молодая пенсионерка. – Вам может быть и не хай, а мне хай!

Но толпа волновалась.

– Тут бы двустволка нужна, – сказал старичок в шляпе, – из двух стволов шмальнуть.

Он так сказал потому, что когда-то, до выхода на пенсию, работал во вневедомственной охране.

– А, может быть, она перелетная, – предположил кто-то, – и находится в перелете над нашей страной в Турцию. Или в Египет. Потому что это определенно не наша птица.

И тут среди людей появилась очень маленькая старушка в джинсовых шортах. Она решительно протолкалась вперед, что было ей легко, потому что она была очень юркая.

– Тихон, – позвала она, – Тихон, иди ко мне.

Птица покрутила головой, скосила глаз на хозяйку и отряхнулась.

– Тихон, – очень скрипучим голосом согласилась птица, расправила крылья и легко спорхнула с березы – прямо старушке на плечо.

– Он еще и разговаривает! – охнули в толпе.

– Что ж вы, Изабелла Юрьевна, – сказал тот, кто разглагольствовал про перелетных птиц, – что же вы своего попугая совсем распустили. Людей пугает.

И тут все узнали в старушке обитательницу маленького домика с краю участков, почти у самого леса, старенькую дрессировщицу обезьян, которая давно ушла из цирка и разводила лучшие во всем поселке махровые георгины.

– Боже, зачем такой шум, – сказала Изабелла Юрьевна, – я просто выпустила Тихона погулять.

– Следить надо за хищниками, – сказал старичок в шляпе, служивший в лучшие свои годы во вневедомственной охране, – а то не сморгнешь глазом – шмальнут.

– Птице нужен моцион, – сказала, не смутившись, Изабелла Юрьевна. Когда большой попугай сел ей на плечо, она стала казаться еще меньше ростом. Почти гномом.

– И слова какие говорят, тьфу, – обиделся старичок.

– Тихон любит Беллу, – проскрипел попугай.

– Это попугай редкой породы нимфа-корелла, – объяснила Изабелла Юрьевна на прощание и отвернулась, чтобы уйти.

– А они кусаются? – спросила молодая пенсионерка, которая подняла весь этот шум.

– Да, – жестко ответила Изабелла Юрьевна на прощание…

– Вот видишь теперь, – сказала Женя бабушке, когда все кончилось и люди разошлись, – а ты хотела, чтобы мама вместо Дженни купила мне попугая. Видишь, сколько с попугаями хлопот. Они улетают. И даже кусаются, не то, что Дженни. Наша ненаглядная Дилайт…

– Я? Попугая? – изумилась бабушка. – Никогда ничего подобного я не хотела. И не говорила.

И Женя лишний раз убедилась, какая у взрослых короткая память. Особенно в тех случаях, когда они по каким-то причинам не хотят вспоминать и признавать своих ошибок.

– Вот только он разговаривает.

– Кто разговаривает? – спросила забывчивая бабушка.

– Попугай разговаривает. А наша Дженни нет. Но она еще научится говорить, правда, Дженни?

– Правда, научусь, – сказала бы Дженни, если бы умела. Но она еще не умела говорить.

Рыжий

Вообще-то, в дачном поселке Нарядный жило много котов. Самых разных размеров и цветов. Были пушистые, белые с черным или белые с рыжим. Были гладкие, черные с элегантными белыми галстуками на шее. Были пегие, серые, но рыжий без единого волоска другой масти здесь был один. Он был рыжий от носа и ушей до кончика хвоста.

Некоторые из котов ловили полевых мышей, но это самые резвые, таких было по пальцам сосчитать. Остальные же только и знали, что есть мороженое филе трески, лакать сливки из блюдечка и нежиться на хозяйских подушках. Так что кошачья жизнь в поселке не многим отличалась от человеческой: чуть лени, необязательное общение, немного работы и очень много досуга.

Этот самый рыжий был в поселке самый хулиганистый кот. Принадлежал он двум дамам, матери и дочери, которые жили на той же улице, что Женя и Дженни.

Биография кота была известна не с начала, дата и место его рождения были покрыты мраком. Дамы как-то нашли в своем подъезде московского четырнадцатиэтажного дома на Ломоносовском проспекте, что напротив бывшего кинотеатра Прогресс, больного брошенного худого маленького кота. Сколько ему было лет – неизвестно, но он был молод, это точно, хотя и не совсем взрослый. Так, юноша, подросток. Потому что, если позже он и вырос, то незначительно.

Несмотря на свой юный возраст, он уже успел пострадать в какой-то драке, потому что пол уха у него было откушено. Дамы взяли его к себе, вылечили и откормили. А поскольку отъевшийся кот оказался огненно рыжей масти, то, не мудрствуя лукаво, дамы стали звать его просто Рыжий. А когда он не слишком хулиганил, то ласково – Рыжик.

Судя по его нраву и повадкам, кот происходил из простой дворовой семьи. Из тех котов и кошек, что шастают по помойкам, а в марте истошно орут под окнами. Он отказывался быть только домашним котом, как многие его сородичи, но любил волю и свободу. Он лишь изредка навещал своих хозяек, которые души в нем не чаяли. Ведь если мы кого-нибудь приютим и вылечим, то очень привязываемся, не без тайной надежды, конечно, на ответное чувство.

Рыжий к хозяйкам относился снисходительно, но невнимательно, предпочитая домашнему уюту вольную жизнь на свежем воздухе и ловлю птенцов мелких птиц. Что, считали его хозяйки, было верхом неблагодарности со стороны рыжего кота: речь не о птицах, а о них самих. Но они извиняли его, списывая это поведение на отсутствие должного воспитания в детстве.

Рыжий успевал повсюду. Это и понятно, коты встают рано, раньше собак. На кухнях соседей изредка прямо из стоявшей на огне кастрюли со свежим бульоном исчезало мясо, а размороженные курицы подчас улетали неизвестно куда прямо с кухонного стола. Впрочем, Рыжий не только добывал корм для себя лично, но не забывал и своих хозяек, и кое какие признаки признательности все-таки изъявлял. Он подчас являлся к ним с подношениями и обкладывал по ночам постели хозяек полу придушенными полевками, чему те, конечно, не слишком радовались.

Рыжий исправно обходил участки поселка, но, надо отдать ему должное, не попрошайничал и не принимал угощений из чужих рук, в чем тоже, конечно, сказывался его независимый нрав. Как сказано, он сам добывал себе пищу, пусть и не совсем джентльменским способом. Прямо говоря, бандитским. Короче, это был ворюга, прохиндей и хитрец, и все соседи иначе как рыжий бандит его и не называли.

И вот – в это трудно поверить – домашняя интеллигентная Дженни свела с этим кошмарным котом самую нежную дружбу.

Вообще, Дженни по отношению к кошкам была не совсем собака. Точнее, как бы и вовсе не собака. То есть, она, конечно, гоняла чужих кошек со своего участка, но не теряла голову и дальше границы своих владений никогда за ними не бежала, как делают многие другие псы. А, прогнав непрошенных гостьей, с достоинством возвращалась в дом и чинно усаживалась на свое любимое место на крыльце. Встретившись же с котом на прогулке вне своего участка, на улице, она дружелюбно его обнюхивала, чего коты вовсе не понимали и при каждом удобном случае бросались наутек, а то и забирались на дерево, откуда потом долго не могли спуститься. В таких случаях, крайне удивленная столь странным поведением, Дженни задирала голову и с недоумением смотрела на вцепившегося всеми четырьмя лапами в ствол дерева кота.

Точно так же Дженни встретила и Рыжего, когда впервые обнаружила его во дворе. Рыжий затаился в кустах сирени напротив окна на кухню, где бабушка готовила вкусный борщ из мозговой косточки. Дженни обнаружила его и коротко гавкнула, что означало, по-видимому, нечто вроде маска, я тебя знаю. То есть я тебя вижу. Кот, которому было некуда отступать, поскольку он сидел среди густых побегов сирени, выгнул спину и страшно зашипел, готовясь к драке. А надо сказать, он умел драться с собаками, которые после этих схваток обиженно скулили и бежали жаловаться хозяевам, показывая им свои расцарапанные морды.

Но Дженни вовсе не собиралась лезть за котом в кусты. Она уселась напротив сирени, ожидая, когда Рыжему надоест прятаться, и он сам выйдет знакомиться. А там можно его и прогнать, если кот будет вести себя чересчур нахально.

Но тут внимание Дженни отвлекло довольно странное происшествие. Под самой высокой сосной на их участке произошло вот что. Юркая маленькая белочка быстро спустилась по стволу и что-то проворно подняла с земли. И вдруг сверху на нее обрушилась большая сорока. Вы когда-нибудь видели, чтобы сорока дралась с белкой? И никто не видел, только Дженни.

Скорее всего, сорока где-то прихватила какую-нибудь вкусную корочку. И взлетела на сосну, чтобы спокойно полакомиться, но обронила свою добычу. А быстрая белка все это видела и шмыгнула вниз, чтобы подобрать угощение. Что сороке, разумеется, не очень понравилось. Потому что корочку она добыла вовсе не для того, чтобы угощать чужих и настырных грызунов. Пусть и с красивым пушистым хвостом. И слетела вниз отобрать лакомство, принадлежавшее ей по праву.

Белка сопротивлялась отчаянно. Она ловко увернулась от птицы, шмыгнула у нее под растопыренными крыльями, и мгновенно умчалась по сосновому стволу вверх. Птица стала ее преследовать. Но белка вдруг оторвалась от ствола и перелетела на соседнее дерево. Проделала она этот полет так стремительно, что сорока на какое-то мгновение потеряла ее из вида. А когда обнаружила, было поздно: белка уже съела корочку и теперь довольно язвительно смотрела на птицу маленькими круглыми черными глазками.

Это сцена так захватила Дженни, что она на время забыла про кота. Кот, воспользовался ее невнимательностью, быстро выскочил из сирени и бросился наутек в конец участка. Тут Дженни очнулась и погналась за ним. Однако Рыжий повел себя не так, как другие кошки. Он остановился, опять выгнул спину и громко зашипел. Дженни присела перед ним и дружелюбно вильнула хвостом. Она не хотела драться с котом, но хотела бы его обнюхать. Кот несколько удивился такому собачьему поведению и тоже сел от удивления. И с минуту они так и сидели друг напротив друга, один другого разглядывая.

Женя увидела сидящих друг перед другом Дженни и рыжего кота, и закричала:

– Бабушка, бабушка, Дженни с котом разговаривает.

– Ну и пусть поговорят, – невнимательно сказала бабушка, как будто беседа кота с собакой была самым заурядным делом. Бабушка как всегда была занята, потому что не умела сидеть без дела, как хорошо умели и дедушка, и мама. И не любила, когда ее отвлекают.

– Ах, бабушка, ну почему же Дженни с котом разговаривает, а со мной нет!

– Ну, так ты ее научи, – сказала бабушка, так и не вникнув, по-видимому, в суть дела.

Дженни учится говорить

Наконец-то наступил день, которого бабушка, Женя и Дженни всегда с таким нетерпением ждали: суббота. В этот день вся семья, наконец, собиралась вместе. Впрочем, мама с дедом иногда приезжали и в пятницу, но тогда мама бывала недовольна: хоть один свободный от вас вечер у меня может быть! А деду одному ехать в переполненной электричке было лень. Впрочем, возможно, и он хотел скоротать вечерок в московской квартире без бабушкиного контроля и присмотра.

По субботам часов в одиннадцать утра у ворот останавливалась мамина машина, протяжно гудя. Это мама давала сигнал, что они с дедушкой уже здесь. Бабушка выходила из кухни на крыльцо, где уже булькало, шипело и скворчало. А Женя, и за ней Дженни вприпрыжку бросались к воротам, а дед уже снимал тяжелый брус, каким ворота запирались, и мама заводила машину во двор.

– Дженни, возьми себя в руки, – кричала мама, потому что Дженни от радости прыгала передними лапами на ее светлое платье. – Это бесчеловечно. То есть бессобачно.

– Ей, чтобы она поняла, надо говорить возьми себя в лапы, – поправляла маму Женя.

– Да вам что ни говори…

После поцелуев и глупого вопроса, не требующего ответа и обращенного к бабушке, как они здесь себя вели, начиналось самое интересное. На веранду приносили от машины свертки, сумки, пакеты и кульки.

– Ты забыла постное масло, – ворчала бабушка, разбирая сумку с продуктами на кухне. – А ведь оно было в списке.

– Ах, схожу я за твоим маслом, – отмахивалась мама. – Дай отдышаться. На шоссе пыль, жара и очень много машин.

Женя тем временем помогала дедушке распаковывать его пакеты, потому что в них-то и должно было быть самое главное – какое-нибудь необыкновенное угощение для нее. Сласти-мордасти, называла это бабушка, намекая на то, наверное, что если есть много сладкого, то у человека полнеет лицо.

– Ах, спасибо дед, – восклицала Женя, получая что-нибудь вкусное: рахат-лукум или кос халву. – Ты мой восхититель.

– Как-как?

– Ну, бабушка у меня восхитительница. А ты, значит, восхититель.

Такое слово у Жени, должно быть, получилось из сложения двух слов: воспитательница и восхитительная.

В эту субботу они точно так же ждали маму и деда. И когда они приехали, бабушка не нашла ничего лучше спросить дедушку:

– Боже мой, отчего ты приехал в разных носках?

– Разве?

– Сам полюбуйся.

– Но, Таня, такие носки мне выдала стиральная машина после сушки. Ну что ты с этими носками. Дай же, поздороваться с внучкой.

На этот раз Женя получила большую коробку шоколадных конфет, на крышке которой была воспроизведена картина Мишки в сосновом лесу. Так, во всяком случая, называла ее Женя, не зная, конечно, что некогда сосновый лес был нарисован отдельно одним художником, а медвежья семья позже пририсована другим.

– А знаешь, дед, – рассказывала Женя, уже ловко открыв коробку и засунув в рот сразу две конфеты, чтобы бабушка не увидела и не отобрала. Потому что бабушка любила повторять, будто детям нельзя много сладкого. Чушь какая!

– От этого толстеют. И зубы портятся.

– Зубы можно вставить новые. Еще красивее старых, как у тебя, – говорила Женя, которая подслушивала, наверное, разговоры взрослых. О том, например, что надо укрепить мост. Откуда у бабушка во рту может оказаться мост? Откуда и куда он ведет? У самой Жени были ровненькие зубки, правда два молочных уже выпали. Но вместо них вырастут новые, и предупреждения бабушки ее совсем не убеждали.

– Так вот, знаешь дед, – продолжила Женя, уминая конфеты, – к нам в гости прилетал большой белый попугай. Все его испугались, а мы с Дженни ни чуточки.

– Что ж, вы у меня храбрые девочки. Но откуда же он прилетал? Из джунглей Амазонки?

– Какой ты у нас все-таки глупый, дед. Амазонка же далеко за океаном, в джунглях, и попугаю столько ни за что не пролететь. Просто тетя Белла с крайнего участка отпустила его погулять.

– Да, тетя Изабелла большая шутница. Я помню, как однажды у нее сбежала макака, и ее ловили всем поселком. Это было трудно, потому что в те годы не было в продаже бананов.

– Как не было? – очень удивилась Женя. – А что же было?

– Ну, апельсины, может быть, – сказал дедушка не слишком уверенно.

– Не помню. Но были ананасы, это точно.

– Как странно, – сказала Женя, – разве бананы не растут на пальмах вместе с ананасами?

– Что делать, странно, конечно, – сказал дед и зевнул. – Но растут они, насколько мне известно, порознь.

– А знаешь, – сказала Женя, чтобы его развеселить, – Дженни на днях разговаривала с котом?

– Что же сказал кот? – поинтересовался дедушка. Сам факт беседы кота и собаки его нисколько не удивил.

– Было плохо слышно, поскольку говорили они на краю участка. А еще белка подралась с сорокой.

– И кто победил?

Нет, положительно дедушка ничем было не пронять, наверное – переутомился на работе. Засыпал на ходу, хоть Дженни и подбрасывала носом время от времени его руку. Что б не спал, наверное.

– Дженни, пойди сюда, у меня для тебя кое-что есть, – сказала мама. Скорее всего, она решила подлизаться к собаке.

Дженни подошла к ней и легла на спину, привычно подставив живот для чесания. Когда она подставляла живот, то принималась улыбаться. Нижняя губа у нее отвисала, показывалась влажная розовая изнанка, и делались видны острые белые клыки.

– Смотри!

И мама достала из бумажного красивого цветного пакета розовую аппетитную кость, сделанную из какого-то заменителя. – Она даже пахнет мясной костью, – добавила мама с таким выражением, будто и сама с удовольствием ее погрызла бы. – Приобретено в специальном собачьем магазине, – добавила она с гордостью.

Дженни понюхала искусственное изделие и потом не без опаски взяла его в пасть и зажала в зубах.

– А где спасибо? – спросила мама у Дженни.

– Это для нее еще очень трудное слово, – сказала Женя.

– Как и для еще некоторых, – вставила бабушка из кухни. Она как всегда все слышала.

– Собаке грызть такие кости полезно для укрепления зубов, – объяснила на всякий случай мама.

– Да ей твоя искусственная кость – на один зуб, – сказала бабушка. И была права – уже к вечеру кость была сгрызена в прах.

– А теперь, – торжественно объявила Женя, – Дженни покажет, чему она научилась за неделю. Во-первых, она уже почти начала говорить. Скажем, когда она лает вот так – тяв, – изобразила Женя, как могла, – то это она просится гулять. А когда так – гав-гав, это она хочет, чтобы ей дали поесть. Но это не все. Она знает команды. Сидеть!

И Дженни села по приказу хозяйки, а по команде дай лапу протянула лапу. Отчего-то левую.

– Замечательно, она у нас левша, как я, – сказала мама. – А команду голос она тоже уже знает?

– Дженни, голос! – крикнула Женя очень строгим голосом.

Дженни подняла голову, тоскливо взглянула на хозяйку и начала тихо подвывать.

– Это халтура, – сказала строгая Женя. – Голос! Ав, ав, – показала она Дженни, что той надо сделать.

– Ав, – негромко сказала Дженни.

– Громче, Дженни. Как если бы здесь были воры.

– Р-р-р-ав! – громко гавкнула Дженни и тут же получила корочку ароматного черного хлеба, который очень любила. Чему Женя всегда удивлялась – сама она предпочитала длинные французские батоны из нежной белой муки.

– Браво, – захлопала в ладоши мама, – теперь нам с ней ничего не страшно.

– У собаки – драматическое сопрано, – сказал дедушка.

Ему бы только посеяться над маленькими.

– Никакое не драматическое, – сказала Женя, вступаясь за свою собаку.

– У нее меццо-сопрано, – сказала мама примирительно.

– А теперь всем мыть руки, – скомандовала бабушка из кухни. – И садиться за стол.

И она внесла на веранду дымящуюся супницу с борщом.

– И рюмочку не грех выпить, – сказал дедушка, доставая из холодильника запотевший графинчик. – После трудов праведных…

После обеда Женю сегодня по поводу субботы не отправили спать, как было положено в будни.

Спать ушел к себе наверх дедушка. Прикорнула на кушетке под лестницей мама, а бабушка попросила Женю помочь ей вытирать на кухне тарелки.

– И как же ты собираешься учить собаку разговаривать? – спросила бабушка, лукаво глядя на внучку.

– Ну, ты же учишь меня английскому языку. А я буду учить Дженни русскому. Хотя, наверное, ее и английскому языку тоже можно научить. Она же английского происхождения.

– А ты не боишься, что у собаки для таких занятий не подходит речевой аппарат?

– Ах, как с тобой скучно, бабушка. Все у нее предусмотрено. Правда, Дженни?

И Дженни сказала:

– Ав.

– Вот видишь! Еще как предусмотрено.

– Да, хорошая артикуляция, – согласилась бабушка. – Но ты не отвлекайся, а вытирай насухо.