Текст книги "Впереди - Берлин !"

Автор книги: Николай Попель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Вчерашняя ночная атака Бойко смогла оттянуть, но не смогла сорвать эту операцию. Вечером 3 августа огромные силы противника навалились на бригаду, все еще стоявшую в Кольбушево.

"Хитрый Митрий" и на сей раз оправдал свое прозвище. Узнав, что основные силы противника направляются, как и предвидел Катуков, на самое местечко Кольбушево, он приказал поставить все машины в засаду. В скирдах и в стогах растаяла танковая бригада. Разведка противника, продефилировав по улицам, сообщила своему командованию, что Кольбушево пусто, оставлено бежавшими советскими частями.

Сотрясая грохотом мостовые, колонны танков с черными крестами пересекли захваченный город. На северной окраине их встретило неожиданное препятствие густая дымовая завеса. Немецкие водители увеличили скорость, стремясь поскорее миновать неприятный район. А по выходе из дыма их ждали в засадах орудия и танки Бойко. Ослепленные, одурманенные нашими химиками командиры вражеских танков еще не успевали сообразить, в чем дело, как точный выстрел пристрелявшейся пушки сносил башню или рвал гусеницу. Свыше тридцати факелов осветило окраину провинциального польского местечка. Оставшиеся машины попятились и в панике помчались обратно по улицам. И тут по ним из-за сена, из-под дров, из-за сараев ударили орудия танков засады: борта вражеских машин оказались исключительно удобной мишенью. Противник, как обожженный, отскочил от Кольбушева.

Но силы были слишком неравны. Враг понял ошибку, перегруппировался и повел новое наступление западнее Кольбушева, пробираясь к самому Барануву, к переправам.

Бойко оказался в узком коридоре и отбивался из последних сил от сдавливавшего кольца.

В эту критическую минуту нас спасли оставшиеся еще на восточном берегу корпуса армии Рыбалко. Они с марша ринулись в бой на противника, уже подобравшегося к Барануву, сумели отбросить его к югу. Фронт форсирования расширился до 35 километров. Сразу стало легче дышать. Братья-танкисты из армии Рыбалко спасли нас от угрозы окружения.

Вскоре была введена в сражение 5-я гвардейская армия генерала А.С. Жадова. Она разгромила мелецкую группировку противника и расширила плацдарм на западном берегу Вислы.

Радость победы скоро уступила место новой заботе. Надо было торопиться в штаб фронта.

Наша машина сумела проскочить в промежутке между обстрелами и на третьей скорости понеслась к переправе. Журавлев удовлетворенно поглядывал на часы: при таком темпе мы успевали вовремя.

Но Алексей Георгиевич позабыл учесть трудности переправы. Уже третьи сутки авиация противника не отлетала от мостов, третьи сутки ни на минуту не отрывались от прицелов зенитчики дивизии генерала И.Г. Каменского. На подходе к реке движение машин прервалось: подошедшая группа самолетов противника традиционно разделилась на две части – "юнкерсы" молотили переправу, а "мессеры" прикрытия кружились над "небесной артиллерией". Один за другим они срывались в пике, а со стороны это походило на гигантский аттракцион "летающее колесо". Все спешили спрятаться, зарыться, "поцеловать" родную землю-матушку, и даже бесстрашные саперы на всякий случай ныряли в воду. Только зенитчики не уходили со своих постов и, молниеносно крутясь на сиденьях прикрывали товарищей по оружию

В самой нижней точке полета из-под крыльев "мессеров" отрывались плоские ящики-кассеты. Не доходя до земли, они раскрывались, и на зенитные батареи сыпались сотнями мелкие бомбы, поражавшие очень большую площадь. Сам бывший артиллерист, я как-то впервые в полной мере ощутил героизм незаметного брата "бога войны" – зенитчика. Ведь прославленные артиллеристы обычной полевой артиллерии укрываются, как правило, в окопах и рвах, даже орудия, поставленные на прямую наводку, дают бойцу щит – броневое укрытие от пуль. А зенитчика хранит единственная "броня": его каска. С ней он оберегает наше небо, но в случае нужды стволы пушек могут повернуться горизонтально, и танки противника узнают силу бойцов зенитной артиллерии...

Наконец машинам можно было двинуться дальше. Самолеты улетели, и наступила непривычная тишина – несколько минут без бомбежки. Очутившись на берегу, мы собственными глазами увидели библейское чудо: по воде шли солдаты и машины. Да, прямо по воде! Правда, ноги и шины слегка проваливались, но люди чувствовали себя вполне уверенно. По бокам колонны трепыхались флажки, и поток грузовиков шел к фронту так уверенно, будто под ними была не четырехметровая глубина, а твердая почва.

Должно быть, офицер-регулировщик заметил наше удивление, потому что подошел и, отдав честь, доложил:

– Построен подводный мост.

– Кто придумал?

– Инициатива Шхияна,– и регулировщик одобрительно добавил: – Умный он!

Мы связались с начальником штаба инженерных войск полковником А.П. Шхияном, который находился на том берегу, и попросили Артаса Павловича немного задержать поток с той стороны: надо было как можно скорее вывезти раненых. Когда на подводный мост вступили санитарные машины и наша "эмка", заботливые химики подбавили "дымку". Но только передние колеса нашего автомобиля выползли на пологий правый берег, как раздалась протяжная команда зенитчика: "Воздух!". Сквозь дымовую завесу пробивались и летели в реку новые бомбы, обдавая колеса машин фонтанами брызг.

К нам подбежал брюнет с усиками – Шхиян. Сверкая черными глазами, он рассказал, что ночью противник, напиравший на бригаду Бойко, прорвался почти к самому Барануву и разбил мосты.

– Ну и речушка чертова! Пять раз мосты разбивало за неделю! Все отстроили! Посмотрел бы я на гражданских саперов,– Шхиян уже забыл штатский лексикон,сколько месяцев они один мост через Вислу строили бы! За год построят, а потом газеты снимок напечатают – трудовой подвиг! А мы за полдня мост построим, и двадцать лет стоять сможет!

Шхиян не успел закончить гимн прочности и долговечности своему мосту. Фугасные бомбы угодили в прогоны у обоих берегов. Машины с ранеными замерли посередине реки; передняя уже сползла колесами в воду, но успела зацепиться. Многих саперов сбросило взрывной волной в воду. Они торопливо подгребали к тому месту, где обрывки ограничителей обозначали мост.

– Виноват, разрешите идти,– сказал Шхиян.– Катера сейчас пошлю.

Спустя несколько минут ефрейтор Ковальский и его товарищи понеслись к месту бедствия выручать раненых...

Несколько дней спустя мы присутствовали на заседании Военного совета фронта. Сначала нам зачитали заявление Народного Комиссариата иностранных дел об отношении СССР к Польше. В этом документе были изложены ответы на вопросы, волновавшие фронт: 1) советские войска преисполнены решимости разгромить вражеские германские армии; 2) Польша будет восстановлена как независимое демократическое государство; 3) Советское правительство относится к ней как к дружественному суверенному государству и не намерено устанавливать на ее территории органы собственной администрации.

Затем маршал Конев предоставил слово Ванде Василевской. Известная польская писательница была в то время заместителем председателя Польского Комитета Национального Освобождения, то есть заместителем премьера временного правительства Польской республики. Имя Ванды Василевской придавало большой авторитет Комитету Освобождения. "Ее мы хорошо знаем",– говорили поляки. После выступления Ванды в Ярославе активность местного населения в организации власти резко возросла. В развернувшейся в Польше внутренней борьбе авторитет Василевской как общественной деятельницы и писательницы, все годы сражавшейся своим пером с гитлеризмом и польской реакцией, был высок и представлял серьезную политическую силу. Недаром враждебные нам в Польше элементы уже начинали провокационные нападки на нее.

Василевская прочитала манифест, изданный Комитетом Освобождения.

Мы чувствовали, что наступает поворот в мировой истории. На мгновение перед нами промелькнуло будущее Европы.

– Чтобы ускорить восстановление страны и удовлетворить извечное стремление польского крестьянина к земле, Польский Комитет Национального Освобождения немедленно приступит на освобожденных территориях к проведению широкой земельной реформы, – читала Василевская.

Наши танки, шедшие на запад, несли с собой избавление не только от фашистского рабства: освобожденные народы начинали осуществлять мечты о земле и справедливости.

Закончив чтение, Ванда перешла к информации о положении в стране. На местах развертывалась борьба партий за власть: их было несколько десятков. Агенты лондонского эмигрантского правительства организовали массовый саботаж чиновников. В стране царила дороговизна, не хватало продуктов. Уголовные элементы производили массовые грабежи, убийства. "Особенно активен атаман "Золотая ручка"",– улыбнулась Василевская. По собранию прокатился смешок: все помнили нашу "королеву Одессы Соню". Ванда просила усилить бдительность и тщательно охранять банки и магазины от налетчиков. Вторую просьбу представительницы польского правительства было несколько труднее выполнить: надо было по возможности сохранить на освобождаемой территории дома, фабрики, заводы – имущество нового государства. Третья просьба заключалась в организации помощи в пропагандистской работе. Польского крестьянина дурачил не только Геббельс, но и Пилсудский с Миколайчиком. Для темных людей слово "советизация", "коллективизация" были страшным пугалом, а советских людей многие считали первобытными варварами, чуть ли не с рогами на головах и кинжалами в зубах.

– Помогите нам рассеять эти предубеждения: организуйте демонстрации советских фильмов для населения, концерты ваших ансамблей. Ведь народ у нас чудесный, вольный, смелый! Он достоин вашей дружбы!

Ванда говорили гордо, глаза ее сверкали, голос был не по-женски твердым.

– На митингах мужчины наперебой просятся в армию, а женщины их еще подгоняют! В Келецком воеводстве, куда выходит Красная Армия, вы увидите наших партизан. Замечательно воюют! К несчастью, среди польских политиков оказались мелкие авантюристы. Сейчас эти горе-политики начали восстание в Варшаве, не согласовав свои действия с советским командованием. Они использовали доверие патриотов, которые взялись за оружие, вступив в это неподготовленное восстание. Но, так или иначе, теперь в Варшаве идет бой с фашизмом, и патриотам надо помочь: это наша последняя просьба.

Маршал Конев от имени советского командования обещал приложить силы к тому, чтобы высказанные просьбы были выполнены.

После заседания состоялся обед. Нам с Журавлевым было приятно, что маршал Конев поднял первый бокал за "первую танковую гвардию", за тех, "кто первым вышел за Вислу". Здесь же ряду командиров нашей армии, в том числе и мне, вручили ордена Богдана Хмельницкого, которыми мы были награждены за участие в освобождении Украины.

9 августа по дороге в штаб к Михаилу Алексеевичу Шалину, включив приемник, мы услышали мирный голос диктора: "Западнее города Сандомир наши войска продолжали вести наступательные бои по расширению плацдарма на левом берегу реки Вислы. Наши войска продвинулись на десять километров вперед и перерезали шоссейную дорогу Сандомир-Островец; на другом участке отбили контратаки противника и отбросили его. На поле боя осталось девятьсот вражеских трупов и семнадцать сгоревших и подбитых танков и самоходных орудий противника. Наши танкисты совершили дерзкий рейд в тыл противника, разгромили штаб немецкого соединения, уничтожили два железнодорожных эшелона, много автомашин, повозок и складов".

Сводка радовала.

Дерзкий рейд – это, может, гореловская работенка, его роспись! А может быть, танкисты Рыбалко? Командиры у Павла Семеновича исключительно сильные. Контратаки – да, это беспокоит. Где контратаки? Сказано – "на другом участке". Но успешное продвижение войск радовало.

Я отыскал палатку Шалина в лесу, северо-западнее Сандомира: за эти два дня штаб ушел далеко вперед.

В палатке сидел осунувшийся Михаил Ефимович Катуков. Откровенно обрадовался нашему приезду.

– Наконец-то приехал! А у нас-то мало радости.

– А что именно?

– Крайне тяжелая обстановка! Шалин стал докладывать.

– Вначале наступление армии развивалось успешно. Задача фронта была в основном выполнена: коммуникации Сандомирской группировки противника перерезали. Но окончательно разгромить противника не удалось: сил у него оказалось значительно больше, чем мы предполагали. Его сорок второй армейский корпус теперь целиком перешел на левый берег, усилен большим количеством танков и навалился на нас. Обращает на себя внимание необычный камуфляж "тигров".

– Желтое зверье, – вмешался Катуков.– Полосатые, желтые разводы, как у живых тигров. Пустыня?

– Думаю, что перед нами действительно танковые части роммелевского экспедиционного корпуса из Сахары, – согласился Шалин. – По данным разведки, перед плацдармом сосредоточено пять вновь прибывших танковых дивизий и одна моторизованная. Наличия "королевских тигров" я не учитывал: показания пленных очень противоречивы. Одни говорят, что из "королевских" создан специальный полк, другие уверяют, что их включили в какую-то дивизию. Сюда же ставка Гитлера в спешке перебрасывает свои резервы из Германии. Кроме того, командование противника располагает еще нашими старыми знакомыми по мелецкой группировке – двадцать третьей и двадцать четвертой танковыми дивизиями. Цели и задачи новых немецких группировок определяются вот этим приказом Гитлера.

Шалин протянул мне приказ.

В нем говорилось:

"Три года мы бились с Советами. Армия проявила великий воинский дух. Настал решающий час войны. Мы не можем позволить русским наступать дальше. Потеря Кельце означала бы утрату важнейшего опорного пункта на подступах к Восточной Германии и поставила бы под угрозу окружения радом-сандомирскую группировку. Лишившись этого крупного узла железных и шоссейных дорог, мы дали бы Красной Армии свободный выход на оперативный простор левобережной Польши и поставили бы под угрозу Лодзинский промышленный район и Верхне-Силезский угольный бассейн.

Приказываю: группе армий "Северная Украина" ликвидировать русские плацдармы в районах Баранув и Магнушев. А. Гитлер"{3}.

– Это Горелов радировал, в штабе захватил,– пояснил негромко Катуков.

– Из показаний ясно,– продолжал Шалин,– что танковые группы немцев должны были атаковать нас на плацдарме с флангов, выйти остриями клиньев в район переправ, разрезать плацдарм на три части и уничтожить остатки армий. Поворот нашей армии на север сорвал оперативные расчеты противника. Мы спутали ему все карты, но зато наткнулись на подготовленную к контрудару сильную группу противника. Гитлеровский командующий Бальк вместо кулака растопыренными пальцами ударил, но и у нас не лучше. У Горелова даже батальоны поодиночке дерутся: Бочковского наглухо закрыли. Бочковский и сам командир бесшабашный, и людей приучает к этому.

Катуков даже головой покачал.

– До последнего снаряда батальон бился. Горелов бросил на выручку свой резерв. Наши остервенели, и – на таран! "Тигров" молотили: сбоку зашли и по гусеницам. Не забыли с сорок первого, как таранить! Спасли батальон Бочковского. Трудно нам, очень трудно, но все-таки грызем, лезем вперед.

– "Гансы" снова появились? – спросил я Катукова. "Гансами" мы иногда называли реактивные шестиствольные минометы немцев.

– Дивизионами, даже полками бьют. Жуткое оружие: выпустят разом несколько десятков мин – ни земли, ни неба не видишь. Нашего Геленкова послал, – лицо Катукова растянулось улыбкой. – Эх, Кириллыч, ты хоть когда-нибудь видел бой "катюши" с "Гансами"?

– Не довелось.

– Не жалей, еще придется. Все на маневре! И те и другие на третьей скорости вылетают на позицию, залп – и назад, заряжаться. И снова на позицию, только уже на другую. Залп – и опять их нету. Кто угадает вернее, куда противник примчит к следующему залпу, тот выиграл. Ну, Геленков – спец, большой спец! Один недостаток – слишком смел!

– Уж и слишком!

– А знаешь, какая неприятность у него со знаменем?

У меня все внутри похолодело: потеря знамени влекла за собой расформирование части и отдачу под суд командира и замполита.

– Машина со знаменем попала под мины шестиствольных Загорелась. Замполит...

– Майор Прошкин?

– Да. Бросился в огонь, знамя спас. Обгорел, в госпиталь его отправили. Как ты думаешь, попадет?

– Ничего не будет. Раны на знамени – это украшение ему: не в тылу спасалось, а в бой с честью шло.

– Да еще выиграли бой! – обрадованно согласился Катуков. – Геленков ни одной "катюши" не потерял, а на той стороне крепко что-то рвануло. И "гансы" примолкли.

Катуков повернулся к Шалину.

– Ну так что ж, Михаил Алексеевич? Какой делаете вывод из обстановки?

Шалин немного помолчал.

– Товарищ командующий, есть приказ! – отрапортовал вошедший офицер.

Сандомирское побоище

По приказу фронта с 14 августа 1944 года мы должны были во взаимодействии с армией генерала Пухова снова повернуть армию, ударить на восток и юго-восток, окружить и уничтожить Сандомирскую группировку и соединиться с войсками генерала В.Н. Гордова, захватившими небольшой плацдарм на Висле севернее нас.

Если раньше плацдарм своей формой напоминал крюк, как бы закинутый из-за Вислы за Сандомир, то сейчас он должен был превратиться в петлю, охватывавшую этот исторический город. Командармам Катукову и Пухову фронтом была поставлена задача: затянуть узел вокруг лучших немецких дивизий, оборонявших Сандомир. Было над чем подумать! Линия фронта увеличивалась в несколько раз, а количество танков и артиллерии уменьшилось: потери! Снабжение пока шло через узкие коридоры, простреливаемые с двух сторон.

Наши бригады, разрезанные Вальком, все еще дрались поодиночке.

– Кого же повернуть фронтом на юго-восток? Полог палатки откинулся, и знакомый голос с неподражаемым акцентом заполнил все ее углы:

– Разрешите доложить. Прибыл после выздоровления из госпиталя...

– Бабаджанян! – вскочили мы с Катуковым.

– Привет вам из прекраснейшего города мира – из солнечного Еревана! – сиял черными глазами и белыми зубами командир 20-й бригады Амазасп Хачатурович Бабаджанян. – Как здесь чудесно! В Ереване – хорошо, а в бригаде – лучше!

– Тебя здесь Золотая Звезда заждалась, – поздравили его.

– А что я вам говорю! Конечно, здесь хорошо! Как моя бригада? Какие изменения?

– Твой комбат Геллер пошел начштабом в бригаду Костюкова.

– Режете! Последний старый комбат ушел! Одна молодежь, а меня нет в бригаде!

– Не торопись: тебе после госпиталя, наверное, отдохнуть, поправиться надо.

– Ни в коем случае, товарищ командующий! Я здоров, как... – Бабаджанян умоляюще поднял руки и вдруг страстно бросил: – Как конь, который без дела застоялся! Пустите, прошу вас, в бригаду!

– Разрешаю. Михаил Алексеевич, ознакомьте его с обстановкой. Думаем повернуть твою бригаду и бригаду Костюкова к юго-востоку, вдоль железной дороги на Сандомир. Смотри...

Несколько лаконичных шалинских фраз, несколько штрихов на карте, и Бабаджанян четко представил себе смысл и цель своего маневра в общем ходе операций. Он еще не успел выйти, как в палатку вошел, сияя хитрыми глазами на круглом лице, начальник политотдела 21-й механизированной бригады Петр Иванович Солодахин.

– Почему здесь, а не в бригаде? – сурово встретил его Катуков.

– Послан комбригом.

– Докладывай.

– Бригада продвигается медленно, но мы перерезали противнику последнюю железную дорогу на Сандомир. Нет у них теперь ни железных, ни шоссейных. Только транспортные "юнкерсы" летают на юго-восток.

– Напрасно радуетесь. Фронт приказал занять Ожарув, а вы только до дороги дошли.

– Товарищ командующий! Одиннадцать атак за день отбили! Танков у них – не сосчитать, артиллерии – сотни стволов, десятки тысяч снарядов на нас выпустили, шестиствольными жгут. Тылы у нас почти отрезаны. Боеприпасы и горючее на исходе, о прочем не говорим. Мины нам особенно нужны, там всюду овраги и ямы. Сверху бродят немецкие танки, а мы внизу. Или наоборот. Немцы из оврагов "фаустами" бьют, а наши саперы набирают мешок мин и проползают низом к танковым путям мины ставить. Но сейчас и противотанковые мины кончились. Комбриг Костюков послал меня за боеприпасами. Говорит, политработу за тебя сами провести сумеем, ты горючего, снарядов и мин привези. Я захватил с собой раненых, еле по коридорчику прошли – бьют с двух сторон. Там сейчас такое... Солодахин замолчал, но тут же нашел нужное сравнение: – Хуже, чем на Курской дуге.

– Не преувеличиваешь, Петр Иванович?

– Товарищ член Военного совета, вы же меня знаете,– протянул он обиженно.

– Знаю, потому и спрашиваю. Ну, как приняла бригада нового комбрига?

Иван Васильевич Костюков был назначен командиром механизированной бригады как раз накануне операции.

– Хорошо. Костюков – смелый, а главное, до всего ему есть дело: разведку организует, по батальонам ночами ездит. Очень комбатам по душе пришелся. С Геллером прекрасно сработались. Сам-то наш из политработников, – Солодахин гордился "происхождением" своего комбрига. – Войну начинал комиссаром дивизии ленинградских ополченцев. Вот, скажем, Темник, командир танкового полка, тоже из политработников, а уже зазнался. Я ему подсказал: "Хоть ты и смелый танкист, а отношение к командиру нехорошее".

– Исправился?

– В госпиталь попал, в Ярославе. Но, кажется, начал понимать.

Солодахин задумался, видимо, вспоминал, что еще можно сказать о новом комбриге.

– Учения даже сейчас успевает проводить: все показывает и рассказывает, как пехоте с танками бороться.

– Вот, Армо, тебе и провожатый до бригады, – сказал Михаил Ефимович Бабаджаняну.– Двадцатая ведь рядом с вами, Солодахин?

– Так точно.

– Передай Костюкову приказ с новой задачей. Никитин, когда будет готово?

– Вот приказ, товарищ командующий.

Это не вызвало удивления. Необыкновенная оперативность начальника оперативного отдела штаба армии полковника М.Г. Никитина стала привычной.

Катуков прочитал приказ, одобрительно кивнул и подписал.

Бабаджанян с Солодахиным поспешили к своим частям. А нам пришлось снова поехать к Пухову.

По дороге Катуков неожиданно начал говорить о Бабаджаняне.

– Сознаюсь, когда он у нас появился, не понравился мне. Только в боях за Украину разглядел его. Горяч, смел, но хитер! А запаслив выше всякой меры. Хоть на глаза ему не попадайся: все "дайте и дайте!". Дайте ему тяжелую артиллерию. "Зачем тебе?" – спрашиваю. "На всякий случай!" Главная идея этого человека – без резерва не проживешь.

– А ты сам что – против резервов? Вот уж не замечал!

– Так у меня же армия, а у него – бригада!

Я счел момент удобным, чтобы начать давно задуманный разговор.

– Бабаджанян прекрасно понимает, что Звезда дала ему особое право только на одно – на новые подвиги. Опыт большой – войну на полку начал. Уже три года воюет. Столько операций армейских разобрал! А все сидит на бригаде. Ну, что такое бригада? Чуть больше полка. Ты, Михаил Ефимович, с дивизии войну начинал, а уж два года армией командуешь. Пора и Бабаджаняна ставить на корпус.

Сравнение военной карьеры Катукова ~с продвижением по службе Бабаджаняна, кажется, не очень понравилось командующему. Но Михаил Ефимович быстро понял верность моих доводов.

– Ты прав. Закончим операцию – представим к выдвижению.

Подъехали к наблюдательному пункту 13-й армии, где нас поджидал Пухов.

Катуков объяснил Николаю Павловичу, что после поворота армии на юго-восток наш фланг с севера будет открыт, мы сможем оставить лишь небольшое прикрытие, поэтому просил частями 13-й армии занять участки нашего внешнего фронта, пока мы сожмем вокруг Сандомира внутреннее кольцо.

Постоянная улыбка исчезла с энергичного лица генерала Пухова.

– Рад бы, братцы, но почти все части у меня задействованы южнее Сандомира. Две дивизии выдвину, больше не смогу.

– И на том спасибо, – вздохнул Катуков.

Конечная цель фронтовой наступательной операции заключалась в захвате плацдарма на Висле, в расширении и удержании его.

Противник стремился любыми средствами не допустить этого, бросая в бой все свои резервы, чтобы ликвидировать плацдарм на западном берегу Вислы.

В разгроме противника, расширении и удержании Сандомирского плацдарма большую роль сыграли подошедшие 3-я гвардейская танковая армия генерала П.С. Рыбалко, 5-я гвардейская армия генерала А.С. Жадова и 13-я армия генерала Н. П. Пухова.

Военному совету пришлось принять единственное решение: внешний фронт в своей полосе останутся держать бригады Горелова, Липатенкова и полк Мусатова вместе с дивизиями Пухова, а основные силы армии повернут на юго-восток с задачей окончательно окружить и ликвидировать Сандомирскую группировку.

Срочно довели новый приказ до личного состава. После совещания в корпусах офицеры разъехались по частям. Войска стали приходить в движение. За ночь фронт основных наших сил был повернут на 120 градусов.

Остаток ночи я провел в бригаде Горелова. В овраге комбриг готовил командиров батальонов и рот к завтрашнему бою:

– О наступлении пока забудьте. Наша задача – жесткая оборона. На юго-востоке – в Сандомире – остались три немецкие дивизии. Они почти охвачены кольцом наших войск. Но между внешней и внутренней линиями этого кольца всего три километра. Армия расширяет его. Братские бригады сжимают противника внутри кольца, а наша задача – выстоять это время, чтобы им в спину не вонзили кинжала. С разведкой в бой не ввязывайтесь – пропустите. Жуков, разведку дарю вам: у вас роты поглубже стоят.

Комбат Жуков кивнул и что-то пометил на своей схеме. Такие листочки бумаги с точно вычерченным от руки рельефом местности – со всеми бугорками, мелкими изгибами оврага, деревьями и копнами – лежали на коленях каждого командира.

– Исход завтрашнего боя решает выдержка и умение, – продолжал Горелов. Доведите до сознания каждого бойца: загорится маскировочная копна – стоять! Будут бомбить – стоять! Обстреливают – молчать! Бочковский, видите, на схеме у вас на флангах – овраги, остриями направленные к противнику? Местность работает на нас, поняли?

– Кинжальный огонь? – догадался Бочковский.

– Верно. Расставьте в этих оврагах танки и самоходки, чтобы каждый снаряд бил по бортам противника. Не торопитесь – здесь понадобится спокойствие. Можете обижаться, но без моего приказа огня не открывать. Лично с рассветом проверю вашу маскировку – враг не должен обнаружить даже признаков вашего батальона. Ясно?

Горелов не преуменьшал трудностей предстоящего дня, но был уверен в успехе.

Да, с таким командиром можно быть спокойным за план боя!

Мы с начальником политотдела бригады подполковником А.Т. Ружиным отправились в батальоны. Люди спали. Темная августовская ночь прикрыла их на несколько часов от бомбежки. Они добрались до копен сжатой ржи и пшеницы и мгновенно заснули, вытянувшись на мягкой подстилке. У некоторых не хватило сил, и люди повалились прямо на землю, не подстелив даже плащ-палатку. Руки и ноги были беспорядочно раскинуты, кто-то кричал во сне: "Заряжай!" И такой заразительный сон царствовал над танкистским кочевьем, что мне казалось, даже боевые машины прилегли уснуть около своих экипажей.

Танки и самоходки стояли на пологих скатах оврагов. Прикрытые соломой, они будто забрались в теплую и темную нору отдыхать от дневного боя. Только стволы их лежали на самой кромке оврага – как чуткие сторожа, готовые в любую секунду смертельно ужалить борт нежданного гостя.

Мы залюбовались танками ИС – гордостью нашей армии. Даже "королевские тигры" уступали им, не говоря уже о простых "тиграх" или "пантерах". Рука сама погладила теплую броню, медленно отдававшую ночному воздуху жар битвы. Сколько же машин дают нам теперь труженики тыла? Больше, чем вся Европа дает Гитлеру,это чувствует любой танкист.

В глубине оврага были видны люди, сидящие вплотную друг к другу. Кто же нашел в себе силы не спать? Зачем? Тихо подходим. Слышу короткую клятву: "Доверие партии оправдаю". Ружин говорит на ухо:

– Партийная комиссия. Разбирают заявления. Товарищ генерал, воздействуйте на политотдел армии. Мало дают бланков партбилетов. Нужно же учитывать обстановку.

– А там кто? – указываю на другую группу неугомонных полуночников.

– Боровицкий. Собрал политработников, заставил скопировать схему, чтобы довести до каждого экипажа.

Мы подошли к группе заместителя начальника политотдела бригады В.Ю. Боровицкого.

– Что же без света?

– Казацкого солнца хватит! – Боровицкий махнул на луну.

– А спать когда?

– Экипажи спят, а мы успеем. Товарищ генерал, можно вопрос?

– Пожалуйста!

– Правда, что мы немцев окружили?

– Правда.

– То-то они вчера рассвирепели: пять атак наша бригада отбила.

– А завтрашняя задача ясная?

– Так точно, – ответил Боровицкий. – Для гвардии задача всегда одна.

– Какая это?

– Один – десять в пользу гвардии.

– А у вас таких много?

– Среди стариков есть.

"Один – десять" – это была форма боевого соревнования. За уничтоженный советский танк наши должны были уничтожить десять немецких!

Это было нелегко. Немцы дрались яростно, и победить их могли только люди, вооруженные большими знаниями, опытные, поражающие врага первым выстрелом. Днем и ночью учились гвардейцы, учились под лозунгами: "Знания на ступень выше" и "Имей вторую специальность". Воевать и одновременно учиться было тяжело. Зато, если в бою выбывал командир роты, его мог заменить взводный; на место командира танка становился командир орудия; убитого командира орудия мог заменить радист. И эти секунды, сэкономленные в танковом бою, приносили победу.

Забрезжил рассвет. И с первыми лучами над боевыми порядками стали рваться снаряды и мины: немцы приступили к артподготовке.

После короткой огневой обработки пошли вражеские танки и пехота. Маленькая группа танков – не больше взвода – шла медленно, как бы нащупывая дорогу. Разведка боем!

– Не проведешь! – Горелов доволен, как ученик, удачно решивший задачу. Бочковский, Жуков, огня без приказа не открывать. Разведку противника пропустить.

Не встречая сопротивления, танковая разведка пошла увереннее. Молчали наши пушки и танки, не видно было и пехоты. Только копны стояли перед вражескими машинами, выгнувшись полукругом, напоминая мешок, в горловину которого заползла разведка. Один гитлеровский танк раза два выстрелил по копне, другой наехал на вторую копну – обе оказались пустыми. Фашисты не заметили в соседней копне ни маленьких черных дырочек, ни поблескивавших линз перископов и, быстро миновав наши боевые порядки, скрылись где-то в тылу.

– Эти уже наши,– бросил вслед Горелов. За разведкой показалась первая колонна.

– На участок Духова пошли. Десять, пятнадцать, двадцать,– считал Горелов.А у него всего восемь танков!

Танки подошли уже на четыреста метров. Залп из восьми копен – и шесть факелов вспыхнули на поле боя. Второй залп – еще четыре!