Текст книги "Крымская повесть"

Автор книги: Николай Самвелян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Входная дверь темного дерева была украшена чеканными бронзовыми изображениями ветвей пальмы и дуба – символами мужества и силы. Вход в музей был бесплатным. Служитель – старичок, георгиевский кавалер – протянул Владимиру каталог.

Широкая лестница из искусственного красного мрамора вела в главный зал. На стенах здесь висели портреты адмиралов – участников обороны, вдоль стен стояли орудия. В боковых залах можно было увидеть несколько картин Айвазовского, бюст знаменитого хирурга Н. И. Пирогова, модели кораблей, защищавших Севастополь, простреленная пулей фуражка Нахимова.

Пусто было в музее. Видно, кипящая за его стенами сегодняшняя жизнь властно требовала, чтобы все принадлежали ей целиком, сполна…

– За весь день вы – единственный посетитель, – сказал Владимиру старичок сторож, а затем указал в сторону главного зала. – Если бы они были живы, ничего б такого не происходило бы.

– О ком вы?

– Да хотя бы о Павле Степановиче. О Нахимове.

– Что же изменилось бы?

– Почем мне знать? Но было бы не так… Совсем не так. Адмиралы-то бывают разные. Одни – кормят матросов гнилым мясом, другие – впереди нижних чинов под пули идут. Не знаем мы того, что делал бы сегодня Павел Степанович. Одно знаю – Россию он любил. А коли народу плохо, так разве бы он в сторонке остался? Да вы на его могилке были? Тут недалеко. Сейчас, дверь только запру. Все равно не похоже, чтобы, окромя вас, кто сегодня сюда наведался.

Оказалось, что георгиевский кавалер к тому же еще и хромоног. Владимир замедлил шаг, чтобы не обгонять старика.

– В Крымскую кампанию вы здесь служили?

– А где еще? Я уж восьмой десяток доживаю.

Мимо почтово-телеграфной конторы по Петропавловской улице прошли около собора, в точности повторяющего известный по путеводителям афинский храм Гефеста. Тот же портик, те же пропилеи, та же легкость и законченность во всем сооружении, те же шесть колонн по фасаду и тринадцать на длинных сторонах, причем угловые колонны утолщены. Будто мгновенно, по чьей-то сверхволе или же внезапным смерчем, сорвало храм с возвышения на афинской площади Агора и перенесло сюда, в Севастополь, на угол Таврической и Петропавловской улиц. Попади сейчас сюда каким-нибудь образом древний грек, он, можно не сомневаться, отправился бы в храм поклониться богу-кузнецу, ибо Гефеста уважали все эллины. Ведь без его помощи не выковать ни меча, ни наконечника плуга.

– Красиво?

– Недурно. Но вы, наверное, знаете, что это повторение старого афинского храма?

– И там тоже кипарисы по бокам растут?

– Может быть.

– А я так полагаю, что нет у них кипарисов. Не должно быть. Пятьдесят тысяч целковых на храм ушло. Тут и на кипарисы хватило, и на ограду. Я вас специально кружным путем повел, чтоб показать. Теперь – сюда, на Адмиральскую. Как раз ко Владимирскому собору выйдем.

В нижнем этаже собора на полу лежал гигантский черный мраморный крест – гробница адмиралов Нахимова, Истомина, Корнилова и Лазарева. Посреди гробницы был установлен еще один крест – золоченый, обвитый лавровым венком и окруженный надписью из четырех букв – «Н И К А», то есть победа.

Старик перекрестился и что-то зашептал. Слов слышно не было: шевелились лишь бескровные синеватые губы.

– Здесь можно рисовать? – спросил Владимир.

– Не знаю, – сказал старик. – Да ты рисуй, пока никто не видит. А если хочешь, пойдем в верхний храм. Там есть еще одна адмиральская картина.

– Что значит – адмиральская?

– А то значит, что Иван Константинович Айвазовский был адмиралом. Там, наверху, в киоте, образ Спасителя, идущего по водам. Отменная работа. И Спаситель как живой и вода как настоящая. Не желаете ли посмотреть?

– Нет, эту картину в другой раз.

Инвалид глянул на Владимира прищуренными близорукими глазами, но вопросов задавать не стал.

– Ну вот и все. Рад, если угодил.

Владимир всегда смущался, когда нужно было кого-либо благодарить: не находил подходящих слов и вовсе не умел давать чаевые – боялся обидеть человека. Сейчас он попытался было сунуть руку в карман, но линялые голубые глаза старика перехватили движение.

– Мне пора, – сказал старик. – В каком отеле вы постоем? В «Кисте»? Знатный отель. Провожу вас до Екатерининской, а дальше уж сами пойдете.

И Владимир понял, что предлагать старику деньги неуместно. Прощаясь, они крепко пожали друг другу руки, будто были давними добрыми знакомыми.

– Прощайте, – сказал старик.

– До встречи, – сказал Владимир.

– Нет уж, прощайте, – настойчиво повторил старик. – Годы мои такие, что «до свидания» уже не скажешь. На всякий случай надо прощаться со всеми. Даже когда идешь в булочную на пяток минут.

По пути к себе в гостиницу Владимир вспомнил, что у него осталось еще две листовки. Их он оставил у витрины часового магазина «Дайберг» и у входа в ресторан яхт-клуба. Делал он это неумело, почему-то озираясь по сторонам, хотя необходимости в том никакой не было. Улицы обезлюдели. Почти все магазины были закрыты. У главного входа в Морское собрание стоял караул из четырех полицейских, которые, впрочем, и не думали никого и ничего высматривать, а покуривали и о чем-то оживленно толковали.

– Вот теперь к вам действительно звонили! – заявил портье, будто уличил наконец Владимира в непотребном. – Мужской голос. Назвался Александром Ивановичем. Велели передать-с, что задерживаются, но поспешат сюда, как только на то будет возможность.

Однако и ужинал Владимир тоже в одиночестве. Мог ли он еще месяц назад, принимая заказ толстого Зауэра, предположить, что окажется в Севастополе в одной гостинице с Александром, что станет раскладывать на плюшевых диванах и у витрин магазинов листовки? Наконец, что именно здесь, в Севастополе, он будет искать Людмилу?

Он как-то даже не замечал, что сидит в зале ресторана. Невнимательно читал меню, даже забыл, что именно заказал официанту. Ему все еще виделись образы этого белокаменного города, бухты, набережные, вспоминался старик сторож. Думал и о лейтенанте Шмидте. Кто он? Герой? Пророк? Что притягивает к нему людей? Что, наконец, притягивает сейчас всех в этот город?

Он вспомнил круглолицего солдатика, выступавшего с плетеного стула, холодный блеск мрамора в гробнице адмиралов. И вдруг понял, что не только не сумеет, но и принципиально не станет писать ласкового и уютного моря, которого алкала душа Зауэра. Уже просто потому, что такого моря нет в природе, не существует. Даже когда оно кажется спокойным, как тарелка супа, в недрах своих оно таит штормы и бури.

– Вас зовут!

Владимир не сразу понял, что в зале ресторана возник усатый портье и обращается именно к нему.

– В вестибюле вас ждут.

Первая мысль была: Александр. Но это оказался человек с бляхой на левой стороне груди.

– От Александра Ивановича, – сказал он. – У входа фаэтон.

Если извозчик, то при чем тут фаэтон да еще с обитыми кожей сиденьями и таким же кожаным верхом? Почему не обычная городская пролетка? Да и голос человека был мучительно знакомым, хотя Владимир мог поклясться, что лицо это видит впервые: широко расставленные глаза, крупный прямой нос, подбородок с ямкой.

– Править лошадьми умеете? – спросил человек.

– Кое-как.

– В том-то и дело, что и я не лучше. Да уж ладно, рискнем. Это для вас, – и сунул в руки сложенную вчетверо восьмушку плотной бумаги.

Записка была без обращения: «Добыть у Ш. все, что там есть. Доставить на Корабельную. Пароль для Ш. „Марат“».

– Вы знаете адрес, по которому нужно доставить груз? – спросил Владимир.

– Все знаю: где взять, куда отвезти. Сейчас нам на дачу устричного фабриканта, а оттуда – на Корабельную.

И тут Владимир вспомнил, где слышал этот голос, при каких обстоятельствах: беседку, силуэты Людмилы и незнакомого плечистого мужчины.

– Спартак, – спросил Владимир. – Когда вы в последний раз видели Людмилу Александровну?

Спартак не вздрогнул, не оглянулся и вообще никак не отреагировал на то, что его узнали.

– Вчера вечером.

– И сегодня повидаете?

– Конечно. Да и вы ее увидите.

– А вас не удивило, что я знаю ваш псевдоним?

– Какой такой псевдоним?

– Но ведь вас на самом деле зовут совсем не Спартаком.

– Конечно. Отец с матерью Петром нарекли, а «Спартак» – так это моя подпольная кличка. Никакой не псевдоним. А в том, что вы мою кличку знаете, ничего удивительного не вижу. Раз вы друг нашего Александра и Людмилы, значит, и мне нет резона с вами хитрить.

До виллы Шуликова домчали за полчаса, хотя и не без происшествий. Спартак с такой наивной лихостью правил лошадьми, что, случалось, экипаж заносило на тротуар. На Тотлебенской сбили две мусорные урны, которые с грохотом покатились по мостовой вслед фаэтону, а на Новом спуске чуть было не въехали в огромный каштан.

Сама вилла устричного фабриканта была построена строго – без портиков, колонн и аркад. В ее облике чувствовалась та простота, которая была уже на грани вызова вкусам нуворишей, застроивших побережье помпезно-кичливыми домами разных стилей. Двухэтажное центральное здание с простыми квадратными окнами, к нему примыкали два крыла – галереи.

Ограждал виллу ажурный металлический забор. Посреди него – ворота. От них к главному входу вела присыпанная толченым ракушечником дорожка.

– Я подожду сколько надо, – сказал Владимиру Спартак. – Случай такой, что вам будет удобней беседовать с господином фабрикантом без свидетелей.

Под ногами скрипел ракушечник. У двери Владимир позвонил. Она распахнулась сама по себе: дистанционный замок. Хозяин мог открыть дверь перед гостем, даже находясь за два десятка метров от вестибюля. Эта новинка впервые появилась несколько лет назад в одном из парижских отелей. Венедикт Шуликов, тщательно следивший за развитием бытовой техники, тут же применил ее и у себя. Кроме того, в правом крыле дома стоял великолепный электромобиль, привезенный из Лондона в Одессу, а оттуда уже в Севастополь. Подушки из красного бархата, хрустальные пепельницы, мощные ацетиленовые фонари. Если бы Витька Эдельвейкин хоть краешком глаза увидел эту машину, сияющую краской, лаком и никелем, он, может быть, отказался бы от своей идеи осчастливить электромобилем и родную Ялту. Он был бы попросту сражен совершенством конструкции, тщательностью отделки. Но недаром говорят, что иной раз смелость рождается от неведения. И, может быть, хорошо, что Витька не видел дорогой игрушки фабриканта устриц…

– Идите прямо, в кабинет. Хозяин ждет вас.

Голос был странный, хрипловатый, какой-то механический. Уж не говорящая ли машина Эдисона с восковыми валиками? Ковер скрадывал шум шагов. Владимир нажал ручку двери, ведущую в зал.

– Я увидел фаэтон и вас в окне, – сказал теперь уже живой голос. – Вас не удивили автоматы в моем доме?

– Удивили, – спокойно ответил Владимир. – Вернее, заинтересовали. Но я к вам по очень срочному делу. От Марата.

Тщательно спрятанные за верхним карнизом лампионы освещали потолок мягким розоватым светом. И оттого казалось, что в кабинет заглянуло утреннее солнышко. Услышав пароль, хозяин оторвался от аквариума, поднялся, подал гостю руку, быстро не глянул, а именно заглянул в лицо, как можно заглянуть в чужое окно, тут же устыдясь собственного любопытства, и, наконец, взял в руки записку.

– От Александра Ивановича? Я так и думал, что он здесь. Почему же не пришел сам?

– Я ничего не могу добавить к тому, что сказано в записке.

– Понимаю, понимаю… Как тут не понять! Вам известно, что мы с Александром Ивановичем большие друзья? Нет! Неужто он ничего не рассказывал? А ведь он мне жизнь спас. Два года назад, в Швейцарии. Я сорвался и поехал по снежнику. Альпинист из меня, знаете ли, никакой. Он догнал – рискуя, падая. Но человек он находчивый – зацепились с помощью альпенштока. Тогда его Мария была еще жива.

– Мария?

– Ну да, его невеста… Но, вижу, и об этом он вам не говорил… Полно, да друзья ли вы?

– Я приехал сюда с поручением. Привез записку. К чему этот допрос? Время не терпит.

– Да, действительно, – сказал Шуликов. – И записка писана рукой Александра, и пароль верен. Просто я надеялся повидать, соскучился, а тут – не он, а вы… Уж не обижайтесь за откровенность.

– Я все понимаю. Что я должен взять?

– Наверное, те два ящика с револьверами, которые доставили две недели назад от Александра. Вот и все. Разве что моя коллекция – собираю уникальные охотничьи ружья.

– Давайте и ящики с револьверами, и всю вашу коллекцию.

– Так надо? – спросил Шуликов. – Хорошо. Идемте за мной. Извините, я в халате. Никого не ждал. Был, так сказать, в гостях у самого себя. Есть у меня, знаете ли, такая странная привычка. Если очень уж тоскливо, говорю сам себе: не отправиться ли в гости к Венедикту Андреевичу Шуликову? Любопытный, мол, человек. Отчего с ним не побеседовать часок-другой. И тогда направляюсь с визитом к себе самому. Случается, о чем-нибудь вслух втолковываю – тоже самому себе… Сегодня о многом размышлял. Перед самым вашим приходом – об исторических анекдотах и абсолютно ни на чем не основанных легендах. Кто, например, сказал, что Диоген сидел в бочке? Он любил работать в подвале, чтобы его не отвлекали внешние шумы. Кстати, в полуподвале, при свечах работает и наш Лев Толстой. Я сам у него спрашивал об этом во время его последнего визита в Севастополь… Или же – о Наполеоне. Удивительно, сколько вреда и горя он принес Франции! Между тем в той же Франции кое-кто называет себя бонапартистом! Что за странная логика? Памятники ему ставят. А тот же Карл XII своей неразумной политикой погубил Швецию, но в Стокгольме и сегодня существуют люди, его боготворящие. Сам там был и с некоторыми обитателями этого, ныне миролюбивого королевства спорил до хрипоты. Карл, Наполеон – что они сейчас, сегодня? Кому до них дело? Тени минувшего. Правда, тени небезопасные. Кстати, почему живописцы так любят изображать Наполеона на белом коне? Очередной анекдот. Только что прочитал научный трактат, из которого неопровержимо следует, что суеверный Буонапарте страх как боялся именно белых коней. Считал, что они приносят несчастье. И предпочитал лошадей любой другой масти…

– Я вас выслушаю в другой раз. То, что вы говорите, действительно интересно, но…

– Не ко времени! – закончил начатую Владимиром фразу Шуликов. – Извините. Сейчас. Малинюк, где ты? Помоги грузить.

У Шуликова оказалась действительно великолепная коллекция оружия. Естественно, дуэльные пистолеты и мушкеты различных образцов так и остались висеть на стенах или лежать в ящиках. Зато загрузили в экипаж несколько «смит-вессонов», кольтов и до десятка тульских двустволок. Вот только патронов оказалось маловато, а для охотничьих ружей – пороху, гильз и жиганов. Хозяин виллы и молчаливый человек, как понял Владимир, не то дворник, не то садовник, помогли перенести оружие в фаэтон. Шуликов сам сорвал со стены два французских гобелена, чтобы прикрыть опасный груз. А на дно уложили ящики с револьверами.

Садовник помогал носить ружья, укрывать их гобеленами. Делал это молча и нехотя, а затем, подойдя к Шуликову, пробурчал:

– И охота вам, хозяин? Ведь не вернут. Да и употребят для дел непотребных.

– Вечером получишь еще тридцатку, – загадочно ответил Шуликов. – И поменьше советов. Попытки давать советы без спросу – первый признак невроза. У тебя-то он откуда?

– Нету! – запричитал Малинюк. – Нету у меня нервов. Честный я!

– Не густо. Но лучше, чем ничего! – заметил Владимир Шуликову, когда фаэтон загрузили. – Вам лучше бы с нами не ездить. Поберегите репутацию.

– Никогда не дорожил, – улыбнулся Шуликов. – На что она мне?

– Как знать? Авось и пригодится.

– Где вы остановились? В «Кисте»? Можно мне сейчас отправиться в гостиницу и ждать вас там? – спросил Шуликов. – Мне совсем не улыбается перспектива провести вечер в одиночестве, кроме того, мне очень хотелось бы повидать Александра Ивановича.

Владимир посмотрел на Спартака. Тот пожал плечами: поступайте, как знаете. Шуликов сказал, что будет в гостинице не позднее, чем через час.

– У меня тут в ангаре[3]3
  Слово «гараж» в ту пору еще не вошло в употребление.


[Закрыть] электромобиль. Но механика я отпустил, а сам побаиваюсь этой штуковины. Да и катера теперь через бухту не ходят. Но так ли, иначе ли до гостиницы доберусь… Всех вам благ!

По тряской дороге помчали к Корабельной слободе. На углу Первой линии и Аптекарской им пытались преградить дорогу трое в жандармской форме, без шинелей, хотя вечер был прохладным.

– Стой! Правь к обочине.

Спартак приподнялся, взмахнул кнутом, протяжно свистнул. Лошади захрапели, попытались было рвануть влево. Но у Спартака, хоть он и уверял, что он не дока в извозчичьем искусстве, хватило сил и умения удержать вожжи. Трое в мундирах метнулись в сторону, к забору. За спиной раздался какой-то негромкий резкий звук, точно взорвали хлопушку с конфетти. Спартак застонал и, не выпуская из рук вожжей, наклонился вперед.

– Вы ранены?

– Царапнуло…

Они тут же свернули на тряскую, немощеную Базарную и вскоре остановились около прятавшегося в винограднике дома. Была видна лишь крыша, крытая черепицей. Окна не светились. Казалось, в доме не было ни души. Не скрипнула калитка, не слышно было, чтобы кто-то вышел на крыльцо или хотя бы отворил окно. Между тем Спартак вел себя так, будто точно знал, что нужно делать дальше. Он перебросил вожжи через столбик, врытый у каменного оштукатуренного известкой забора, подал Владимиру левую руку и сказал:

– Пойду вперед. А вам уж пока придется одному груз перетаскивать.

Он отворил калитку, сняв с ушка спрятанный от постороннего взгляда крючок, и направился к дому по вымощенной крупным белым камнем дорожке. Владимир поспешил вытащить из-под гобелена «тулки». Они были достаточно тяжелы. Часть пришлось оставить в фаэтоне, но штук семь Владимир взвалил на плечо, чувствуя, что с таким грузом более пятидесяти сажен ему вряд ли пройти.

– Вот и хорошо, что все в порядке. (Он узнал голос Александра). Впрочем, порядок относительный. Петр все же ранен, хотя, по первому впечатлению, не очень серьезно. Сюда, левее, под абрикосовые деревья… Ребята, помогите перенести груз.

Александр за день похудел и осунулся. А может быть, так показалось все из-за той же темноты.

– Вы молодцом! – продолжал Александр. – Петр вас хвалит. Как вам Шуликов? Ружей, конечно, маловато. Но и на том спасибо. Хорошилов, возьмите двоих товарищей. Хотя бы из своей тройки. Проверьте Аптекарскую и Первую линию. Похоже, что там орудуют ребята ротмистра Васильева. – И, уже обращаясь к Владимиру, продолжил: – Что Шуликов? Передавал мне привет? Толковал о пользе сыроедства? Уверял, что существует переселение душ? Доказывал, что у человечества единственный исход в принятии религии одной из индусских сект?

– Встретил приветливо. До разговора о душах не дошло. Он будет ждать меня в гостинице.

– Венедикту Андреевичу не следовало бы афишировать знакомство с нами. Да ведь он нервен и непредсказуем, как весенняя погода. Но, насколько могу судить, честен и порядочен. Охотно повидал бы его. Может быть, вечером – в гостинице. А сейчас вас довезут на этом же фаэтоне до Старого спуска. Кстати, вы сейчас поедете не один. Мы подобрали вам попутчицу.

Еще до того, как Александр произнес эти слова, Владимир догадался, непознанным шестым чувством понял, о ком идет речь. Да, из дома вышла Людмила. В темной юбке и светлой свободной блузе, с косой, уложенной в тугой узел.

– Вот и увиделись, – сказала Людмила. – Спасибо, что выполнили просьбу. Вы сделали большее – приехали в Севастополь. Я рада.

– Я тоже.

Они подошли к фаэтону. И тут Владимир с удивлением увидел все того же Спартака с вожжами в руках.

– Вы ведь ранены!

– Какое там ранен! – ответил Спартак. – С такой раной можно и под венец. Мякоть прошило. Крови было немного. Коней бы покормить. Весь день не ели.

Дорога была немощеной. Фаэтон, несмотря на мягкие рессоры, раскачивало, как лодку в шторм. Чтобы не вылететь, пришлось держаться за ремни. И было это почему-то весело. Все смеялись. Смеялся и Спартак, который, кажется, за день научился править лошадьми. Во всяком случае, вел себя, как заправский возница, и даже рисковал подхлестывать лошадей.

– До чего же здорово, что вы здесь! Мне почему-то верилось: вы обязательно должны поехать вместе с Александром. Я даже загадала…

– Но вы же не суеверны!

– Конечно, нет. Так – самую малость…

– А что загадали?

– Вот уж об этом говорить вслух никак нельзя. Не сбудется. А я хочу, чтобы сбылось.

До Старого спуска домчали быстро. Владимир стоял у выложенного шлифованным известняком парапета и смотрел вслед удаляющемуся фаэтону.

– Позднее загляну в гостиницу или позвоню, – крикнула ему Людмила.

Он повернулся и медленно пошел в гору – туда, где горели огоньки сейчас притихшей, еще неделю назад оживленной, Тотлебенской набережной.