Текст книги "Прощайте, любимые"

Автор книги: Николай Горулев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

– А база снабжения? – спросил Эдик.

– Ты что, слепой? – Федор вытер вспотевшее лицо. – Теперь база в их руках.

Иван сплюнул и ожесточенно потер лоб:

– Пошли. Видите, хлеб загорелся...

Огонь из грузовиков переметнулся на спелую рожь. Легкий ветерок легко раздувал пламя, и оно, зловещее и беспощадное, двигалось на хлопцев.

Танкетки снова открыли стрельбу, но в горящую рожь не двинулись.

Когда хлебное поле кончилось, ребята вышли на маленький лужок, заросший невысоким ивняком. В ивняке журчал ручей.

– Тот, наверное, который мы переезжали. – Федор набрал в пригоршни воду, с удовольствием сполоснул лицо, упал на траву, широко разбросав руки. – Эх, вздремнуть бы часок.

Эдик умылся и прилег в тени ивняка. Рядом опустился Иван.

– Могилев окружен, – словно про себя проговорил Иван. – Надо во что бы то ни стало пробиваться к своим.

– На восток? – осторожно спросил Эдик.

– Ты что? – возмутился Иван и встал с места. – Географии не знаешь? Федя, подъем... На дорогу не возвращались – знали, гитлеровцы рвутся прежде всего к магистралям – железнодорожным, шоссейным и даже грунтовым, если по ним можно двигаться технике. Шли едва заметными тропками, иногда заброшенными, которые едва угадывались. На одной такой тропке они наткнулись на красноармейскую засаду.

– Документы! – потребовал младший сержант, молодой, совсем безусый парень.

Иван второпях подал предписание полковника Воеводина. Младший сержант прочитал, бросил взгляд на Ивана и спросил:

– Струсили, товарищ старший лейтенант?

– Почему струсили? – Иван недоумевал.

– Переоделись в гражданскую и драпать? Иван скупо улыбнулся:

– Во-первых, я не старший лейтенант. Он был с нами, но погиб.

– Вот как! – словно обрадовался младший сержант. – Нынче ваш брат кем только не прикидывается. Сдать оружие!

Хлопцы бросили винтовки на землю.

– А вы кто такие? – гневно спросил Иван. – Мы ведь вас тоже не знаем. Одни вот такие проверили документы у нашего старшего лейтенанта, и будь здоров...

– Разговорчики! – прикрикнул младший сержант и приказал одному из красноармейцев: – Пойдешь со мной. А вы – вперед!

Хлопцев привели на опушку борового леса. Невысокого роста, щупленький, чисто выбритый и подтянутый капитан сидел над развернутой картой с красным карандашом в руке. Левая рука была забинтована и висела на перевязи.

– Разрешите доложить, товарищ капитан. Капитан поднял красные усталые глаза.

– Неизвестные, товарищ капитан, а при них вот этот документ.

Капитан взял правой рукой предписание Воеводина, пробежал его глазами, усмехнулся:

– Подмахнули за Воеводина?

– Почему за Воеводина? – не понял Иван.

– А потому, что он комендант Могилева и прекрасно знает, что вчера еще Чаусы заняты фашистами и посылать на базу снабжения людей не имело смысла.

– Мы ехали на двух машинах... – заметил Федор. – Но нас обстреляли, и мы возвращаемся назад. Вот такие дела...

– Неплохо придумано, – усмехнулся капитан. – Веди их к особистам. Там разберутся.

Особист – болезненного вида, сутулый лейтенант – хмуро посмотрел на хлопцев, взял принесенную младшим сержантом бумагу Воеводина и распорядился:

– Платонов, примите оружие! А вы, младший сержант, можете продолжать службу.

Младший сержант повернулся, бросил на хлопцев недобрый взгляд и ушел.

– Платонов, – снова позвал особист, – обыщите их. Подошел Платонов – рослый, стройный брюнет лет тридцати, со строго сдвинутыми черными бровями.

– Раздевайтесь, – сказал он ребятам каким-то извиняющимся тоном.

– Совсем? – с недоумением посмотрел на него Эдик.

– Останетесь в трусах, – прежним тоном сказал Платонов и стал в сторонке, направив на ребят карабин.

– С ума сошли... – ворчал Иван, снимая ботинки, брюки, пиджак.

– У нас так положено, – спокойно сказал Платонов, с любопытством разглядывая хлопцев.

– Какие еще есть документы, кроме этого предписания? – устало спросил лейтенант.

– Вот, комсомольские билеты... – сказал Платонов.

– Ну, давайте, выкладывайте все начистоту.

– А что нам выкладывать? – зло проговорил Федор. – Мы студенты Могилевского пединститута – бойцы народного ополчения. Получили приказ доставить с базы снабжения под Чаусами боеприпасы и оружие в Могилев и поехали под командованием старшего лейтенанта, на которого выдано предписание. Но фашисты уже перекрыли дорогу. Вот и все.

– Легенда подходящая, – хмуро бросил лейтенант.

– Какая это легенда, черт побери, когда это чистая правда? – взорвался Иван.

Лейтенант испытующе посмотрел на него:

– А чего ты горячишься, парень? Горячкой ничего не докажешь. Платонов, проверь одежду как следует, пока я их комсомольские документы посмотрю. Осмоловский Федор Михайлович, билет выдан Могилевским горкомом в 1938 году, Стасевич Эдуард Семенович, Ледник Иван Матвеевич... – Лейтенант как-то вдруг оживился, еще раз внимательно глянул на хлопцев.

– С одеждой все в порядке, – сказал Платонов, – наша, отечественная, живого места нету.

– Ясно, одевайтесь. Который из вас Ледник?

– Я, – сказал Иван. Лейтенант прищурил глаза:

– А кто из Ледников у тебя еще есть в семье?

– Мать, – ответил Иван, – да еще брат Виктор. Был Виталик, но лет десять тому назад умер.

– Виктор? Он жив?

– Жив, – ответил Иван. – ЦК послал на Гродненщину партизанить.

– Платонов, – так же негромко приказал лейтенант. – Дай хлопцам поесть, верни оружие и сбегай на склад, может, обмундирование завалялось новое. А то видишь, до чего хлопцы доносились.

– Вы знаете Виктора? – оживился Иван.

– Знал. Много лет. А потом пути наши разошлись. Молчаливый до этого Эдик не выдержал:

– Виктор – это случайность. А если бы вы не знали его, что с нами было бы?

– Может, расстреляли бы, – спокойно ответил лейтенант,

– Безобразие! – возмутился Эдик. – Погибнуть от своих.

– А теперь трудно разобраться, кто свой, кто чужой... Курите? – Лейтенант протянул пачку папирос, и Федор с Эдиком с жадностью закурили.

Когда хлопцы поели, отлучившийся на время невозмутимый Платонов доложил:

– Склад наш пропал, товарищ лейтенант, так что с обмундированием ничего не получится.

– Как это пропал?

– А вот так. Захватили его фашисты в Благовичах.

– Не надо нам ничего, – сказал Иван. – Мы уже привыкли к своему, а новенькое будет еще подозрительнее.

– Ладно, идите. А если тебе, Ледник, доведется с братом встретиться, – скажи, видел в сорок первом под Могилевом Одинцова с Гродненской табачной фабрики...

Поздним вечером пробирались ребята вдоль Чаусского тракта. По их расчетам до Могилева оставалось километров семь.

Издали светило зарево пожаров над городом, а на дороге было пустынно и тихо. Иногда в темноте догорали остовы разбитых машин или вздымались трупы лошадей, лежавших в дорожной пыли. Казалось, ничто не предвещало беды.

Вышли на поле. Впереди темнел небольшой, но довольно рослый лес. Молча приближались к нему ребята. И вдруг услышали громкий окрик:

– Хальт!

Поначалу они опешили от неожиданности и, правду говоря, даже не поняли, что их окликнули по-немецки.

– Ложись! – шепнул Иван, догадавшись, что они напоролись на засаду или сторожевой пост.

– Хальт! – закричал еще громче тот в лесу, и ребятам показалось, что в голосе его был страх.

– Перебежками вправо. Там снова начинается лес. Пошли! – Иван бросился первым.

Прозвучали автоматные очереди. Трассирующие пули прошили воздух над полем красными нитями. Вскочил и побежал Эдик, потом Федор. С опушки леса началась беспорядочная пальба. Ребята бросились в высокую не-скошенную рожь и почувствовали себя в безопасности. Иван, а за ним Эдик бежали уже в полный рост. Колосья хлестали по лицу, стебли цеплялись за ноги, дышать становилось все труднее.

Эдик первым в изнеможении упал во ржи. Не слыша тяжелого дыхания друга, остановился Иван. Подошел и лег рядом. Земля пахла теплой соломой.

– А где же Федор? – Иван вскочил на ноги, позвал негромко: – Федя!

Ответа не было. Встал и Эдик.

– Как же мы сразу не заметили... Федя! – позвал он. Далеко в стороне постреливали вспугнутые гитлеровцы, освещая поле ракетами.

– Назад! По нашим следам, назад! – скомандовал Иван. Но найти собственные следы в ночном поле было невозможно.

Ребята плутали, все время негромко окликая друга, боясь, что их услышат и снова откроют огонь.

– Хлопцы... Я здесь! Хлопцы! – наконец услышали они слабый голос Федора,

– Ты чего?

Федор лежал во ржи, свернувшись клубком.

– Я, кажется, ранен... – сказал он. – Ногу режет, как ножом. Вот тут, ниже колена...

Иван быстро снял с себя пиджак, верхнюю рубашку, сорвал с тела майку.

– Эдик, давай и ты что-нибудь, – сказал он, – а то будет, как с Сергеем...

Они подняли набрякшую кровью штанину и долго на ощупь перевязывали.

– Идти сможешь? – спросил Иван.

– Попробую... – Федор оперся на руку Эдика, встал и застонал.

– Иван, возьми его винтовку, – попросил Эдик. – А ты обними меня за шею... Да берись покрепче.

Попеременно несли они раненого Федора, пока не выбились из сил. Стало светать. Совсем недалеко послышались автоматные очереди, потом застрочили пулеметы и ударила пушка раз, второй, третий...

– Ребята, простите, что так получилось... – вдруг сказал Федор. – А теперь я для вас обуза.

– Дурень ты, – спокойно сказал Иван.

– Кому я нужен в Могилеве? – спросил не то себя, не то ребят Федор. – Оставьте меня где-нибудь.

– Не оставим же в лесу. – Эдик достал полпачки махорки, кусок бумаги, неумело свернул цигарку. – Вот, Платонов дал на прощание. Раскурим одну на троих и подумаем, как быть.

– Давай сделаем носилки... – предложил Иван.

– И с ними прорываться на Луполово?

– Почему прорываться?

– А ты что, не слышишь, что город уже в кольце, что мы отрезаны от своих.

Наступило молчание.

– Я пойду в разведку, – сказал Эдик.

– Осторожно, – предупредил Иван. – Смотри, мы будем ждать.

Докурил цигарку Федор.

– Слушай, – тихо сказал он, – если Могилев в кольце, то чем вы с Эдиком поможете?

– Там Устин Адамович с ребятами подумают, что мы струсили, – твердо сказал Иван. – Чем сумеем, тем поможем.

– Ну, смотри. Вернулся Эдик.

– Мы возле Гребенева. Тут хаты стоят недалеко от леса. Я ведь сюда по грибы ездил и как-то сразу не узнал.

– Пошли, ребята, – скомандовал Иван и взял на спину Федора. – Постучимся в первую хату. Люди свои...

Они долго стучали в окошко маленькой, покосившейся от времени хаты. Никто не откликался. Эдик прилип носом к стеклу, приложил ладонь, чтобы не отсвечивало, и заключил:

– В хате никого нет.

В это время откуда-то с огородов появилась девушка. В большом платке, телогрейке, в новых мальчуковых ботинках.

– А мы сидим в яме на огородах, – виновато улыбнулась она. – И ничего не слышим. – Она посмотрелана ребят и тихо ойкнула: – Да вы раненые...

– Нет, – сказал Эдик, – только один, – он кивнул в сторону Федора.

– Да что же мы стоим, заходите скорей в хату, – заторопилась девушка. – А мы сидим в яме и ничего не слышим. Такой бой был, такой бой, а теперь перекинулся на Луполово. Да вы располагайтесь. А товарища Осмоловского положите вот сюда. Я ему перевязку сделаю.

Ребята опешили. Здесь, в этой покосившейся хатенке, в которую привел их случай, они никак не ожидали найти знакомых.

– Откуда вы меня знаете? – спросил Федор, пока девушка нарезала куски чистого холста.

– А кто же вас не знает в институте? – улыбнулась она. – Вы ж секретарь комитета... – Девушка сняла платок, телогрейку и сразу переменилась – невысокая, худенькая, она ловко орудовала ножницами, снимая порванные окровавленные майки с ноги Федора.

– Так вы наша студентка? – искренне удивился Эдик.

– Свойство поэтов всему удивляться... Так, кажется, говорил на лекциях Устин Адамович.

– Как же вас зовут? – спросил Иван.

– Нина. А что? – спросила девушка.

– Дело в том, что Федора мы не сможем взять с собой в Могилев.

– Хлопцы, не ходите туда... – подняла умоляющие глаза Нина.

– Нельзя, – твердо сказал Иван.

– Пропадете там, честное слово, пропадете, – почти заплакала Нина. – Говорят, бои идут на улицах города. Ну зачем умирать раньше времени?

– А кто знает это время? – сказал Эдик, – Там наши друзья.

– Они правы... Нина, – тихо сказал Федор, – Сейчас там каждый боец на учете.

– Будем говорить в открытую. – Иван встал и прошелся по неровному полу. – Мы хотели оставить у вас Федора.

– Пожалуйста, – зарделась Нина. – Мама не будет против.

– Но сюда могут прийти фашисты.

– Об этом не беспокойтесь. Спрячу все – и комсомольский билет и оружие.

– Спасибо вам. Ну, мы пойдем, Эдик.

– Прощайте, хлопцы... – дрогнувшим голосом сказал Федор. Глаза его стали грустными и влажными.

– Мы придем за тобой. Обязательно... – пообещал Эдик. Он подошел к кровати, на которой лежал Федор, пожал ему руку и вдруг сказал: – Союз.

Иван положил свою руку на руки Федора и Эдика!

– Союз.

Нина стояла в стороне, смотрела на это странное расставание и плакала. Где ей было понять, что так клялись в дружбе ребята с Ульяновской улицы.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая
ОНИ НЕ ПРОЙДУТ

По кустарникам и оврагам Нина проводила друзей до опушки леса. Где-то впереди, то вспыхивая, то угасая, гремел бой, а здесь, на опушке, было покойно и солнечно. Только свежие воронки от взрывов да стрелковые ячейки, осыпавшиеся под гусеницами танков, напоминали о том, что покой этот обманчивый и тревожный.

Остановились у толстой суковатой сосны, рассеченной снарядом. Янтарные прозрачные капельки смолы проступили по краям глубокой розовеющей раны.

Видя, что ребята твердо решили пробираться в Могилев, Нина не отговаривала, а только вздыхала:

– Ничего вы вдвоем не сделаете... только погибнете зря...

Иван протянул девушке руку:

– До свидания.

– Будет ли оно? – опять вздохнула Нина.

– Будет, обязательно будет, вот увидите... – Иван говорил так убежденно, что Эдик поднял на него свои густые кустистые брови.

– Ладно, – сказала Нина. – А за Федора не беспокойтесь. Все будет в порядке.

Они стояли на опушке и смотрели вслед уходящей девушке. Тоненькая, хрупкая, в больших мальчуковых ботинках, она казалась подростком. Раза два, появившись на гребне оврага, Нина прощально помахала ребятам рукою, а потом исчезла.

– Днем не пробьемся, – задумчиво сказала Эдик, и, словно в подтверждение его слов, совсем рядом ударили орудия. Земля под ногами вздрогнула.

– По городу, – тихо сказал Иван. – Идем. Поищем укрытие.

В каких-нибудь десяти шагах от опушки они обнаружили полуразвалившийся блиндаж. Вход засыпало землей, а сбоку бревна были разворочены прямым попаданием снаряда.

Эдик протиснулся между бревнами и упал на песчаное дно.

– Осторожно, – предупредил он Ивана. – Здесь глубоко.

С помощью Эдика Иван спустился в блиндаж. Они сели и осмотрелись. Вокруг валялись стреляные гильзы, обрывки бумаги и одежды, а в самом углу топорщилась видавшая виды шинель, из-под которой торчал солдатский сапог.

– Кто тут? – громко спросил Иван и щелкнул затвором винтовки.

Никто не ответил. Ребята прислушались. Из угла доносилось частое прерывистое дыхание.

Иван пополз в угол и отвернул шинель. Поджав под себя перевязанную ремнем ногу, на песке лежал молодой парень в форме младшего лейтенанта Красной Армии.

Иван тронул парня за плечо. Тот открыл глаза, с трудом повернулся, и в руке его сверкнул пистолет.

– Вы кто? – хрипло спросил младший лейтенант. – Свои мы, – успокоил его Иван.

– Кто – свои?

– Ополченцы из Могилева.

Младший лейтенант опустил пистолет и закрыл глаза. – Бежите?

– Нет. Возвращаемся в город.

– Правильно, – тихо сказал младший лейтенант. Ребята вновь услышали его прерывистое дыхание.

– Идемте с нами, – предложил Иван.

Младший лейтенант открыл глаза и слабо улыбнулся.

– Рад бы в рай... – проговорил он и кивнул на потемневшую от крови скомканную штанину, перевязанную ремнем. – Я ведь без ноги, ребята...

– Как без ноги? – удивился Эдик.

– Отбило миной во время ночного боя. Я вот и заполз сюда...

В блиндаже наступило тягостное молчание.

– Мы вам поможем, – горячо заговорил Иван. – Тут недалеко деревушка. Там у нас одна знакомая...

– Спасибо... – прохрипел младший лейтенант. – Спасибо, ребята. Поздно...

– Мы вас занесем, честное слово, – не успокаивался Иван. – Вдвоем с другом...

– Не надо... Мне уже немного осталось... Лучше я вам помогу... Только слушайте внимательно... Пробираться надо возле аэродрома на Луполове. Там у них кухни и разные тыловые части. А за мост каждую ночь бои... – Младший лейтенант снова замолчал и дышал часто и прерывисто.

– Вы отдохните, – попросил Эдик. – До ночи еще далеко.

– Я не доживу до ночи... – сказал младший лейтенант просто, как говорят о повседневных обыденных вещах. – Вы должны знать, что передний край проходит по западным окраинам города... Со стороны Бобруйского шоссе – вдоль поселка шелковой фабрики, со стороны Минского – у деревни Пашково, со стороны Шклова – у детской коммуны и товарной станции...

– А на Луполове? – спросила Иван, – На Луполове есть наши? – Нет... – вздохнул младший лейтенант.

И снова в блиндаже наступило тягостное молчание. Раненый закрыл глаза и как будто задремал.

– Мама! – неожиданно позвал младший лейтенант. – Открой, пожалуйста, окно. Душно...

– Бредит, – прошептал Иван. – Давай положим его повыше... – Они осторожно приподняли белокурую голову младшего лейтенанта и подложили вчетверо сложенную шинель.

– Пулемет с правого фланга!... Бей их, ребята... бей... – заметался младший лейтенант и снова затих. Только грудь его вздымалась часто-часто. Почерневшие губы полуоткрылись, обнажив ослепительно белый ряд зубов.

Эдик сидел, прислонившись к плечу Ивана, и молчал. Все его мысли были там, за Днепром, где их ждали студенты, где ждала Maрия. Что с ними сейчас, в эту минуту? Эдик не мог себе представить, что противотанковые рвы, па которых работали десятки тысяч людей, сегодня уже никого не защищают, что гитлеровцы на товарной станции, а там мама, брат Митя, Светлана Ильинична, Григорий Саввич, Сергей и Вера. Нет, надо во что бы то ни стало туда, к друзьям, к любимым, и будь что будет... Зато рядом со всеми, вместе со всеми... Он почувствовал, как Иван легонько толкнул его.

– Умер, – прошептал Иван.

И только теперь Эдик услышал гнетущую тишину в блиндаже. Она была особой, не такой, как раньше, напряженной до звона в ушах. Младший лейтенант лежал неподвижно, полуоткрыв рот, запрокинув голову.

– Умер, – повторил Иван, подошел к младшему лейтенанту, взял из его руки пистолет, положил в карман, легонько вытянул шинель из-под головы и накрыл ею покойного.

– Уйдем отсюда, – сказал Эдик. – Страшно? – спросил Иван.

– Нет, просто не хочется...

В это время снова начала бить артиллерия. Методично, точно соблюдая интервалы. Так вколачивают в землю сваи тяжеленной металлической бабой.

– Лучшего места не найдешь, – тоскливо сказал Иван. – Скоро начнет смеркаться.

Долго сидели молча. Потом Эдик достал из кармана

измятую папироску, закурил. Иван покосился на него. Эдик затянулся раз, второй, протянул окурок Ивану.

– Слушай, Ваня, – прошептал Эдик. – Значит, мы напрасно копали эти проклятые противотанковые рвы?

– Ничего не напрасно, – ответил Иван. – Ты же сам видел под Буйничами, что не напрасно. Правда, это не спасение от бед, но все-таки...

– Что ты успокаиваешь и меня и себя... – шептал Эдик. – Не рвами и не реками их надо останавливать. Пушками, танками и таким огнем, чтобы от него железо горело.

– Уже не веришь, что под Могилевом их остановят? – тоже шепотом спросил Иван.

– Не верю, – задумчиво ответил Эдик.

– Все вы, поэты, люди настроения... – с раздражением прошептал Иван. – Ты посмотри, сколько времени держимся. А они вынуждены топтаться на месте, бросать под Могилев все новые силы. Ты понимаешь, что это значит?

– Допустим.

– Не понимаешь. Иначе не махнул бы рукой на родной город.

– Не городи чепухи, – обиделся Эдик. – При чем тут родной город? Я думал, я был уверен, что на Днепре все решится. К этому готовились, на это рассчитывали. Я думал...

– И думай, – перебил его Иван. – Еще неизвестно, как повернутся события. Может, к окруженному Могилеву уже спешит помощь.

– Может... – неопределенно произнес Эдик и замолчал.

В сумерках, ребята покинули блиндаж и вышли в редкий сосонник, слабо освещаемый заревом далекого пожара. Над Луполовом взлетали ракеты и трассирующие пули. В багрянце неба, нервозных вспышках прожекторов, гуле машин и тягачей было что-то зловещее.

Осторожно минуя дороги и улицы, ребята направились в сторону аэродрома, где, по словам младшего лейтенанта, можно было проскользнуть к Днепру. Где перебежками, а где ползком Иван с Эдиком пересекли Луполово и чуть не напоролись на группу гитлеровцев, расположившихся на травянистом поле аэродрома. Ребята замерли, слившись с землей. Гитлеровцы разговаривали негромко, иногда раздавался заливчатый смех.

– О чем они? – шепнул в ухо Эдику Иван.

– А черт их знает... – так же тихо ответил Эдик. – Стыдно. Семь лет учили немецкий – и ни в зуб.

– Не скажи, – съязвил Иван. – А парцицип цвай, а имперфект? Геноссе Стасевич, гее ан ди тафель...

– Тише... – Эдик схватил Ивана за рукав. – Слышишь?

С востока нарастал могучий гул моторов. По ровному сильному звуку ребята сразу отличили – шли советские самолеты.

– Ну, что? – горячо зашептал Иван. – Я тебе говорил, что еще ничего неизвестно, что к Могилеву подойдет помощь.

– Давайте, давайте, родные... – звал их тихонько Эдик, и самолеты, словно услышав его, загудели над Луполовом.

По небу зашарили прожекторы, и ударили зенитки. Самолеты не меняли курса. Прямо над аэродромом один из них повесил яркий большой «фонарь». Ребята услышали истошные крики и команды. К улицам и дорогам, ведущим за город, рванулись машины и повозки. Рев моторов, стрельба зениток – все слилось в сплошной гул.

Солдат, на которых напоролись Иван с Эдиком, как ветром сдуло с аэродрома. В это время со стороны деревянного моста через Днепр послышалась яростная стрельба.

Иван молча вскочил с земли и рванулся вперед. Эдик едва поспевал за ним.

– На мост? – крикнул на бегу Ивану.

– Сумасшедший! К Днепру, пока тут заваруха!

Но «заваруха» быстро кончилась. Самолеты сбрасывали не бомбы, а груз. Уже на берегу Иван, удивленный, остановился и плюнул от злости:

– Кому сбрасывают, фашистам?

– Думаю, что Луполово еще наше.

– Думаю... а рация зачем?

От моста стрельба перекинулась на Луполово. Очевидно, паши хотели отбить у врага предназначенный для них груз.

– Может, повернем? – спросил Эдик.

– Нет, мы им не подмога. Быстрее на ту сторону!

Ребята вошли в холодную с темно-багровым отсветом воду. Течение сразу подхватило обоих и понесло в сторону моста. Плыть было трудно – мешали винтовки, но Иван оказался ловчее – он был уже на середине, а Эдик все никак не мог приноровиться грести одной рукой. А тут еще эта одежда. Она отяжелела и тянула вниз.

Иван раза два повернулся и, как показалось Эдику, призывно махнул винтовкой. Эдик не ответил – он и так старался изо всех сил. А бой с Луполова снова перекинулся к мосту. «Не удалось нашим пробиться к грузу, – подумал Эдик. – А там, наверное, боеприпасы».

Когда Иван подплывал к левому берегу, оттуда послышалось несколько выстрелов.

– Свои! Не стреляйте! Свои! – закричал Иван, размахивая над головой винтовкой. Он шел по мелководью, все время оборачиваясь в ожидании Эдика...

Узнав, что друзья не вернулись из Чаус, а гитлеровцы уже подошли к Луполову, Сергей решил немедленно вернуться в свой истребительный батальон. Вера поменяла повязку на затянувшейся ране и залепила ее пластырем. Мать собирала в узелки и обшивала клеенкой книги, которые собиралась зарыть на огороде, и впавшими тоскливыми глазами смотрела па сына и невестку.

Сели перед дорогой. Потом мать поцеловала Веру, Сергея и молча кивнула на прощанье. Александр Степанович проводил молодых во двор, хотел что-то сказать, а потом махнул рукой и слабо улыбнулся.

Передний край проходил в каком-нибудь километре от дома, за нефтебазой. Деревянные дома железнодорожников горели и днем и ночью. Дым пожаров стлался по Ульяновской огромными сизо-серыми змеями. Станция замерла – ни одного паровозного гудка, ни рожка стрелочника. На путях методично рвались мины, и то вспыхивала, то угасала ружейно-автоматная стрельба у нефтебазы.

За неделю, которую Сергей пролежал дома, город преобразился – с чердаков уцелевших кирпичных зданий смотрели на улицу пулеметные стволы. Во дворах стояли машины и повозки, а на небольшой площадке за виадуком – батарея зениток. – Эти тоже скоро уйдут на передовую, – кивнула Вера на зенитки. – На валу они бьют прямой наводкой.

– Мост еще наш? – спросил Сергей.

– И наш и не наш... Пойдут в атаку они – наши заставляют откатиться. Попробуют наши прорваться на Луполово – они отбивают атаки и теснят к валу...

Еще с театральной площади Сергей увидел на башне старой ратуши у Дома офицеров – красное знамя. Оно чудом держалось на самой верхотуре и переливалось на солнце кроваво-красным отблеском.

– Что за праздник?

– Это им назло, – озорно сверкнула глазами Вера. – С самого утра они начинают бить по этой башне из пушек. Ну и черт с ними. Расход боеприпасов...

Сергей улыбнулся. Вера все еще не могла понять, как не понимал долгое время и Сергей, что они готовились к этой войне основательно и боеприпасов им хватит надолго, может быть, даже на несколько лет, потому что все заводы Европы работали на них...

Советская площадь лежала в развалинах. Большое кирпичное здание областной типографии зияло пустыми окнами, был сожжен и разрушен Дом пионеров, примыкавший к парку.

Появлению Веры и Сергея ребята не придали особого значения – как будто те и не отлучались на целых семь дней. Лишь какой-то студент, кажется, с истфака, обтрепавшийся за эти дни и сменивший брюки на красные шаровары от лыжного костюма, обнял Сергея и кивнул на плечо:

– Болит?

– Терпеть можно... – Сергей улыбнулся, глянув на необычный костюм студента. – Ты что, специально для фрицев вырядился?

– Они, как быки, ненавидят красное... – Студент сказал это без тени усмешки, с каким-то упрямым ожесточением, потом достал из кармана шаровар пачку сигарет. – Идем, я тебе передам свою стрелковую ячейку... в полный рост... и патронов дам... перехожу на счетверенный «максим».

Но занять стрелковую ячейку Сергею не пришлось. Устин Адамович, которому доложил он о своем возвращении в строй, устало улыбнулся, взял Веру и Сергея под руки и отвел в сторону. Сели на поваленное дерево.

Сергей заметил, как изменился за эти дни Устин Адамович. Отросла небольшая рыжая бородка – бриться, конечно, было некогда, да и негде, лихорадочно горели ввалившиеся глаза, обрамленные сетью морщинок.

Устин Адамович расстегнул планшет. Там, где должна была находиться карта, лежали папиросы «Казбек».

– Вот, пионеры принесли из какого-то магазина.

Курили молча, изредка бросая взгляды друг на друга. Вера отмахивалась от табачного дыма, теребила застежку санитарной сумки. Пахло гарью и свежеспиленным деревом. Стояла непривычная тишина.

– У них что, выходной? – кивнул в сторону Луполова Сергей.

– Обед, – ответил Устин Адамович, снял фуражку и положил рядом с собой на дерево. – Как только обед – нам передышка... – Устин Адамович вытер лысину платочком не первой свежести. – Вот что, ребята. Вы тут выросли, знаете каждую улочку, да и пригороды, наверное, знакомы вам.

– Конечно, – сказала за себя и за Сергея Вера.

– На высотах деревни Гаи держит оборону со своим батальоном милиции капитан Владимиров. У городского штаба третий день с ним нет никакой связи. То ли его посыльные не добираются до города, то ли посыльные штаба...

Сергею хотелось спросить, что же будет дальше – кольцо окружения сжимается все туже и туже, но вместо этого он сказал:

– Мы найдем капитана Владимирова.

– Ну, ни пуха ни пера... – Устин Адамович обнял Веру, Сергея. – Передайте, что отступать некуда...

С Луполова начался артиллерийский обстрел. Снаряды рвались на площади, на валу, у ратуши. Вера оставила санитарную сумку на перевязочном пункте, оборудованном в кирпичном подвальчике летнего кафе. Самого кафе уже не существовало – остались только кирпичные стены подвала.

Вера достала из сумки пистолет, сунула его в карман стеганки и, не пригибаясь, побежала по ходам сообщений вниз к Дубровенке, где ее ожидал Сергей.

Словно сговорившись, гитлеровцы вели огонь не только со стороны Луполова, но и со стороны шелковой фабрики и нефтебазы. Горели и рушились дома, на улицах лежали неубранные трупы, куда-то спешили вооруженные люди в цивильной и военной форме, ревели грузовики, таща на прицепе артиллерийские орудия. Тяжело раненный, город еще жил, еще не сдавался.

Сергей и Вера вышли к мостику через Дубровенку, тому самому, с которым были связаны воспоминания о довоенных счастливых днях, кажущихся сегодня такими далекими и безвозвратными. Сергей взял Веру за руку, и они стали подниматься вверх по Виленской, спотыкаясь о булыжник развороченной мостовой. И вдруг совсем рядом Сергей услышал автоматную очередь. Он потянул Веру за руку и прижался с ней к стене дома. Осмотрелся. Никого. Только попытался шагнуть на тротуар, как снова раздалась очередь и у ног прозвенели, ударившись о булыжник, пули. Вера рванула Сергея за руку и потянула за угол дома. Стреляли по ним. Но кто?

Скрываясь за домами, они поднялись по Виленской выше и снова услышали стрельбу из автомата. Кто-то бил из чердачного окошка двухэтажного кирпичного особняка. Сергей вскинул винтовку, но Вера удержала его:

– Только обнаружишь себя. Подойдем поближе.

Они перебежали улицу и дворами, чтобы тому, с чердака, не было видно, стали пробираться к дому. Во дворе было безлюдно. Врезавшись в гору, стоял добротный погреб. Из-под земли возвышалась серая бетонированная стена с обитой жестью дверью. Окна дома были крест-накрест заклеены полосками газетной бумаги и уцелели. Со двора в подъезд вела покосившаяся от старости дверь. И только Сергей взялся за ручку, чтобы открыть ее, как услышал позади знакомый голос:

– Петрович, вы куда?

Сергей обернулся и увидел Милявского в потертом темно-сером костюме, лакированных туфлях, изрезанных трещинами, в неизменном пенсне. Он стоял, распахнув дверь бетонированного погреба, и с нескрываемым удивлением смотрел на Сергея и Веру.

– Это вы, Вера? Я вас сразу и не узнал в этом наряде.

С чердака снова прозвучала автоматная очередь.

– Слышите? Там диверсант, – сказал Сергей и снова взялся за ручку двери.

Милявский с неожиданной ловкостью подбежал и заслонил собою вход в подъезд.

– Вы с ума сошли! Зачем вам, такому юнцу, лезть под пули? У вас впереди вся жизнь.

– Ростислав Иванович, – с трудом сдерживая себя, заговорил Сергей. – Отойдите. Там враг. Он убивает наших людей по-воровски, из-за угла.

– Его уберут без вас... есть на это регулярные войска... наконец НКВД... а вы... зачем вы встреваете в это страшное дело...