Текст книги "Белая таежка"
Автор книги: Николай Горбунов
Соавторы: Галина Головина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Головина Галина , Горбунов Николай
Белая таежка
Галина Игнатьевна ГОЛОВИНА, Николай Сергеевич ГОРБУНОВ
БЕЛАЯ ТАЕЖКА
Повесть
Один из героев повести случайно находит самородок, и это событие
круто изменяет жизнь ребят тихой таежной деревни Басманки. В
водоворот событий втянуты и старожилы, и геологи, и даже... уголовный
розыск. Удачно закончилась экспедиция ребят, и в этом первом
серьезном деле герои-подростки возмужали, достойно вышли из
испытаний. Благородство, упорство, чувство ответственности,
романтическое видение мира навсегда вошли в их жизнь.
КАК РОДИЛАСЬ ЭТА ПОВЕСТЬ
В мире не найдется, наверное, мальчишек и девчонок, которые не мечтали бы о путешествиях. Ведь для них это лучшая школа, дающая право на самоутверждение.
Путешествие, экспедиция, поход – эти понятия обычно связаны с дальними краями, где человек попадает в непривычную обстановку, где все для него ново, неведомо и оттого таинственно.
А так ли уж обязательно отправляться за "тайнами" в дальние края? Может быть, неведомое, неоткрытое и попросту забытое рядом, в окрестностях родного города, села или даже на соседней улице.
В последние годы огромная армия школьников в летние каникулы уходит в краеведческие, исторические и геологические походы. Маршруты экспедиций чаще всего пролегают вблизи от тех мест, где ребята родились и живут. Походные дневники и отчеты школьников бесценный материал для ученых, специалистов, для нашей истории.
Сибирь, где живут герои повести "Белая таежка", таит огромные богатства, которые так необходимы нашему народному хозяйству. Может, поэтому так популярен у сибирских школьников поиск полезных ископаемых. Сибирскими школьниками найдены уголь, нефть, газ, железо, золото, строительные материалы, поделочные камни.
Один из авторов повести "Белая таежка", Н. С. Горбунов, много лет проработавший корреспондентом в Сибири, в небольшой таежной деревне под Киренском познакомился со школьниками, которые открыли залежи медной руды. А помог им в этом старинный церковный колокол. Было в нем двести пудов весу. Мальчишек озадачило: как же его привезли в деревню, если люди в нее попадали только пешком или водили лошадей в поводу?
"Колокол отлит у нас в деревне, – решили ребята. – Из местной руды". И начался поиск. Вскоре под развалинами рухнувшего от старости сарая следопыты наткнулись на остатки бороны с медными зубьями. Это укрепило догадку ребят. У них появилось много помощников и среди взрослых. И вот один из рыбаков принес однажды им кусок медной руды, найденный им на дне речки у порогов.
"Руду возили в лодках!" – был сделан вывод.
Речушка и вывела ребят к старинному рудничку в горах.
Н. С. Горбунов сфотографировал ребят и опубликовал очерк об этой истории под названием "Колокола в тайге" в журнале "Уральский следопыт".
Прошло с той поры десять лет. Будучи в командировке в Иркутске, Г. И. Головина готовила материал для радиостанции "Юность" о молодых иркутских геологах. Давая интервью, начальник геологической партии Леонид Востряков стал рассказывать о том, что определило выбор профессии геолога, и повторил чуть ли не слово в слово историю, описанную в очерке "Колокола в тайге". Оказалось, он был одним из героев очерка.
"А как сложилась жизнь ваших друзей по школьным походам?"
На этот вопрос корреспондента Леонид Востряков ответил, что лишь двое выбрали другую профессию, все остальные стали геологами. И еще он рассказал, как помогают в поисковой работе юные геологи-школьники.
"Вот это месторождение слюды – мусковита, которое мы сейчас исследуем, открыли наши добровольные помощники, школьники Мамско-Чуйского района, – сказал Л. Востряков. – А их соседи из Витима мечтают найти золотую жилу. Съездите к ним, познакомьтесь. Увлеченные ребята!"
Знакомство с этими ребятами, их рассказы, дневники и отчеты о геологических походах и легли в основу повести "Белая таежка".
ВМЕСТО ПРОЛОГА
Шел по тайге охотник, согнувшись под тяжестью поняги-заплечницы*. Впереди бежала его собака, весело помахивая хвостом.
_______________
* П о н я г а – дощечка на лямках с приделанными к ней ремнями,
охотничье приспособление для переноски груза за спиной.
Иногда она присаживалась на задние лапы и начинала тихонько скулить, умоляя хозяина поторапливаться. Долгое зимнее одиночество наскучило и ей.
Шел охотник и радовался. Весне радовался, молодости своей, удаче. Никогда он еще не возвращался домой с такой богатой добычей. В поняге соболь, лиса-чернобурка, лиса-огневка, горностай, куница. Белку он даже не бил. К чему она, когда натакался на соболиные да лисьи места. Теперь и про него в деревне скажут: "Эвон как пофартило парню! Видать, в рубашке родился".
Только бы не продешевить, сбыть пушнину купцам по своей цене – и куча денег! Поедет он на ярмарку в город Иркутск, обновок брательникам наберет, справит себе хромовые сапоги со скрипом, матери привезет полусак бархатный, отцу подарит берданку-централку... Всех в деревне одарит конфетами, ребятишкам отвалит по пригоршне лампасеек... И погулеванит славно. Пасха скоро.
Стало смеркаться. Синеватые тени легли на снег. Потянуло холодом, и кедровник опять пробила седина. Тайга весной как капризная франтиха то и дело меняет свой наряд. Утром она стоит вся бело-белая. В жесткую щетину на боках крутолобых гольцов, как зовут таежники горы за их лысые макушки, густо набивается туман. А днем проглянет подобревшее солнце, сметет с хвои пушистую стынь ночную, и все вокруг зальет густой темно-зеленый цвет. Тайга покрасуется, пофарсит в этом наряде часок-другой и сызнова начнет во все белое обряжаться...
Поднялся охотник на изгорь по редкому ельнику и стал спускаться к согре*, залитой уже потемками.
_______________
* С о г р а – болотистая низина, поросшая кустарником. Чаще
всего тальником.
– Пробежим этот ложок и на взлобке в пихтарнике заночуем, – сказал он собаке. – Там сушняка много.
Вдруг под лыжами зачамкал мокрый снег. Шумно рухнул наст. Образовалась широкая промоина. Одна лыжа у охотника слетела и закружилась в воде.
– Как бы под снег не задернуло! – испугался охотник, торопливо сбросил понягу. – Пропадем, Черня...
Собака тревожно взвизгнула, приплясывая у его ног. Нагнувшись, он изловчился и поймал лыжу. Перед глазами тускло блеснули камушки на дне ручья, отдавая желтизной.
– Уж не золото ли?! – жарко вырвалось у охотника.
Золото в этих местах никому еще не попадалось, но разговоров о нем было много: прииски не так уж и далеко – на Лене и на Витиме. Старатели и сюда забредали, везде шарили. "Что ни лывка*, то промывка". Трясли в лотках песок на берегах речушек и озерков, били дудки на склонах гольцов, булькались в таежных болотах-калтусах... Но уходили ни с чем.
_______________
* Л ы в а, или л ы в к а, – лужа.
Охотник сдернул с рук мохнашки*, засунул их за опояску и достал со дна вымоины камушек с фасольку величиной. Повертел его в пальцах, покачал на ладони. Тяжелый! На зуб попробовал. Поддается, как свинец...
_______________
* М о х н а ш к и – от слова "мохнатые". Рукавицы из собачьей
шкуры шерстью наружу.
– Золото, Черня! – задохнулся он от счастья.
Осеневал и зимовал охотник один в тайге и, чтобы не разучиться говорить, привык думать вслух, советоваться с собакой.
– Золото!
Он спрятал самородочек в кисет и решительно шагнул в воду, не думая о том, что промочит ичиги, а впереди ночь. Забрел подальше и начал судорожно шарить руками по дну ручья. Ворошил галечник, ломая ногти, выковыривал камни, вмерзшие в песок, метался по широкому ручью, почти не чувствуя холода.
– Золото! Зо-ло-то! – повторял он на все лады, охмелев от счастья.
Набитый самородками кожаный кисет все больше оттягивал карман шубенки с изодранными полами, а тяжесть эта еще сильнее будоражила его. Собака, не выдержав, жалобно и надсадно завыла, чувствуя неладное. Но охотник ничего не слышал и не видел, кроме сверкающих у него в глазах золотых червонцев, в которые превращался каждый самородочек, ложившийся в кисет. А когда уж совсем стемнело и силы оставили его, он вылез из воды и в изнеможении рухнул на снег, застонал от боли.
– Черня, заколею тут! – натужно выдавил из себя.
Он весь промок, одежда залубенела, схваченная вечерним заморозком, тело бил озноб.
"Пропаду", – устало и безразлично подумал о себе как о ком-то постороннем.
Но не было сил подняться. Ни рукой, ни ногой не мог пошевелить. Собака вцепилась зубами в его обледеневшие ичиги и стала остервенело рвать и грызть их, пытаясь поднять хозяина.
– Золото... – прохрипел он.
Это, должно быть, окончательно взбесило собаку. Она впилась зубами ему в ладонь.
– Черня!..
Глухо вскрикнув от боли, охотник перевернулся на бок, потом опять лег на живот и тяжело поднялся на четвереньки. Собака поторапливала сердитым лаем.
Встав на ноги, он опять чуть не свалился, потянувшись за понягой. Долго не мог забросить за плечо ружье.
– Черня, мы с тобой миллионщики! – объявил охотник собаке, но уже без особой радости. – Золота тут – прорва...
И замер, недоговорив, сорвал с плеча ружье. Перед ним маячила фигура человека у сугроба.
– Ты кто?
Видение тотчас исчезло, стертое темнотой.
– Кому тут быть об эту пору, – виновато пробормотал он, поворачивая к изгори, с которой спустился к ручью.
Согру в потемках не перейдешь – водой вся взялась.
– Тут заночуем, Черня.
Сбитая с толку собака покорно ковыляла следом. На взгорке охотник выбрал место поудобнее, снял понягу и ружье, наломал сухих сучьев, надрал ножом коры с сухой березы, разжег костер. А когда огонь окреп и весело захрустел смольем, занялись толстые полешки, обдавая живительным теплом, охотника опять горячей волной захлестнула шальная радость.
– Такой фарт привалил, Черня! – возбужденно заговорил он. – Ну и тряхнем же мы теперь с тобой мошной! Знай наших!..
Напился охотник духовитого чаю, заварив в жестяном котелке пучок зверобоя, согрелся, обсушился, и вместе с теплом пришло решение: не уходить завтра от этого ручья, набрать побольше самородочков. Кто знает, сумеет ли он попасть сюда летом? Может, хляби, зыбуны да калтусы* кругом? Как бы не пришлось зимы дожидаться. Фарт – шальной жеребчик. Хватай скорей за гриву...
_______________
* К а л т у с – топкое таежное болото.
Однако к утру охотник все же сумел побороть себя: надо идти домой. Ни на один день нельзя ему здесь задерживаться. Это погибель. Он и так припоздал, исхарчился вконец, а весна напористая, дружная. Того и гляди зашевелятся бесчисленные речушки и ручьи, вспучатся озера и калтусы, все захлестнет шальное половодье таежное.
– Приметим, Черня, этот ручей – и айда в деревню, – сказал охотник утром собаке. – Золото от нас никуда не уйдет, брат. Ты теперь как сыр в масле будешь кататься. Стосковался небось по дому-то, Черня?..
И словно в ответ на его вопрос собака весело залаяла, бросившись вперед. Повел охотник плечами, стряхивая вчерашний озноб, споро заскользил на лыжах по твердому насту.
– Сколько тут золота...
О чем бы он ни думал, снова и снова мысли его возвращались к самородочкам. Пройдет чистинку, продерется ли сквозь чащу-чапуру и шлеп себя ладошкой по карману. На месте тугой, тяжелый кисет?
– Возьмем кого в пай или нет, Черня? Сами прииск откроем, а то еще объегорят, на кого ведь нарвешься. Урядника перво-наперво подмаслить придется, не без этого. Золото, золото!..
И всякий раз, когда с его губ слетало слово "золото", охотник понижал голос и начинал тревожно озираться по сторонам. Шастает весной по тайге варначье всякое, поджидая охотников, возвращающихся с богатого зимнего промысла. Спать ложился, не разводя костра. Даже нодью* зажечь боялся. Мал от нее огонь, но можно выдать себя дымом. Нюх у мазуриков отменный...
_______________
* Н о д ь я – костер из двух стволов сухих деревьев, горит
медленно, долго.
Но как ни остерегался охотник, а уберечься не смог. Смерть поджидала его в глухом урмане в каких-нибудь десяти верстах от деревни. Остатки шубенки и обглоданные росомахами кости нашли в густом пихтарнике у калтуса Лихоманка. Указала собака, прибежавшая домой с окровавленным боком. Ей достался заряд картечи. А на долю хозяина варнаки оставили жакан медвежью пулю.
Понягу с пушниной грабители унесли, а вот пошарить в карманах своей жертвы им и в голову не пришло: что там может быть, кроме табачных крошек?
Самородки лежали в кожаном кисете, и вместе с ними была какая-то странная картинка, нарисованная на бересте. Не то зашифрованный план местности, где охотник наткнулся на золото, не то просто забава, скуки ради в долгие зимние вечера. Две девушки, взявшись за руки идут по широкой елани-луговине. На головах у них венки из таежных жарков-веснянок и под ногами тоже цветы... Засунула старуха мать картинку за божницу да и забыла про нее...
1
Кольча-баламут разбудил меня ни свет ни заря.
– Я золото нашел!
– Какое золото? – ничего не мог я понять спросонок.
– "Какое-какое"! – передразнил он меня. – Немазаное-сухое!
Лицо у него сделалось напряженным, как на рыбалке, когда долго не клюет, и вдруг рыба нежно пошевелила поплавок. Дергать или подождать? Сказать или не сказать?
– Ну чего ты тужишься? – сердито поторопил его я.
– Продирай скорей глаза, засоня!
Съехавшая на лоб барсучья шапка делала Кольчу до ужаса большеголовым, а пристегнутые к рукавам медвежьей дошки пушистые рукавицы-шубенки болтались как перебитые лапы.
У нас все его зовут не Колей или Колькой, а по-сибирски ласково Кольчей. А за общительный характер, за то, что он шебутной такой, непоседа, второе прозвище у Кольчи – Колокольчик. Слова у него сыплются с языка, как желтая хвоя с сухой сосны.
– Вот так, Мишаня! На всю страну можем прогреметь, представляешь? важно объявил он мне. – Бьюсь об заклад!
Тут как раз Ванюшка в дверях появился. Самый длинный парень во всей школе. Дядя, достань воробышка. Сапоги носит уже сорок последнего размера, и то, говорит, жать начинают в подъеме.
– Ванек, я золото нашел! – подлетел к нему Кольча.
По выражению Кольчиного лица Ванюшка понял, что он не шутит.
– Ништяк! – изумленно вырвалось у него.
Я к этому времени уже успел одеться. Кольча оттолкнул меня от стола и вытащил из кармана дошки баночку из-под диафильмов. Потом жестом фокусника открыл ее и так осторожно поставил на стол, словно она до краев была наполнена водой.
На ватке в баночке матово поблескивала лепешка с рваными краями. По размеру она была чуть побольше двухкопеечной монеты. В комнате полутьма, обледенели окна. Ванюшка повернул выключатель. Засветилась настольная лампа, и вдруг лепешка засверкала у меня перед глазами, заискрилась и стала похожей на каплю раскаленного металла, сорвавшуюся с электродов сварщика.
– Золото! – торжествующе повторил Кольча. – Я, братцы, не буду выдавать рыбий глаз за жемчужину.
Не дав мне даже позавтракать, он потащил нас с Ванюшкой к себе домой.
Кольчина комната похожа на краеведческий музей. Над его кроватью раскинул широкие крылья беркут, а у окошка сидит на рогульке рыжая белочка, зажав в передних лапах кедровую шишку. На этажерке уютно расположился красавец глухарь, со стеллажей на него поглядывает белобрысая куница, поблескивая шелковистой шерсткой. Зайчишка-белячок облюбовал себе верхний этаж вешалки, примостился там на куске ваты, изображающем снег, и пугливо косит глазами на входящих.
Чего только нет в Кольчиной комнате! Тут и минералы всякие, и цветные слайды с видами тайги, и причудливо изогнутые корни деревьев, похожие на диковинных зверей и птиц, и старинный стул какого-то богатого охотника на ножках кабарожки с крохотными копытцами...
В простенке висит большая картина, нарисованная масляными красками. На ней изображен Кольча. Это он сам себя нарисовал. Но не такой, каков он есть, а каким, по его представлению, будет лет в сорок или в сорок пять. Кольча-мужчина сидит у окна самолета. Под крылом – Ледовитый океан. Облака похожи на льдины, присыпанные рыхлым снегом. Редкие синие просветы между ними напоминают полыньи. На горизонте облака скучились и высятся как огромные белые горы. Кольчино лицо испещрено шрамами, черную бородку и усы пробила ранняя седина, глаза в густой сетке морщин. И любой, кто посмотрит на этого сурового мужчину, скажет или подумает: "Прошел через огонь и воду, медные трубы и чертовы зубы..."
Главное Кольчино богатство, конечно, книги. В нашей школьной библиотеке и то, пожалуй, книг поменьше.
– Кучеряво живешь! – невольно вырвалось у Ванюшки, когда мы первый раз попали в эту комнату нынешней осенью. (У нас леспромхоз организовали новую стройку обеспечивать, а Кольчиного отца направили к нам главным инженером.)
– Все это, парни, теперь настолько же мое, насколько и ваше! серьезно проговорил Кольча и широким жестом обвел все свои сокровища. – Я такой человек: кому что надо, приходите и берите. Для друзей мне ничего не жаль.
В самом деле рубаха парень. Мы с Ванюшкой в этом сразу убедились. Не прошло и месяца со дня Кольчиного приезда к нам в деревню, а мы у него дома так освоились, что даже без хозяина можем делать все, что нам захочется. А главное тут даже и не Кольча – родители его хорошо нас приняли. Особенно Ванюшка им понравился, я это в первые же дни почувствовал. "С таким парнем хоть в ночь-полночь можешь куда захочешь отправляться!" – сказала однажды Кольче мать. Это я сам слышал. И мне, конечно, было очень приятно за моего друга.
В то утро, когда Кольча нашел самородочек, мы летели к нему как на крыльях, хотя ни я, ни тем более Ванюшка старались не выказывать свою радость.
– Запомните этот день, парни! – ткнул Кольча пальцем на висевший в простенке календарь, едва сбросив свою мохнатую дошку. – Он будет первым днем нашего выхода на тропу исканий. А то ведь что получается? Живем в диком таежном краю, вековечные тайны природы кругом, а мы приключения видим по "Орбите", в книжках про них читаем да еще разве что во сне когда приснятся...
– Пошло-поехало! – досадливо поморщился Ванюшка. – Динь-звень.
– Может, еще золото твое – самоварное? – в тон ему буркнул я.
Не люблю, когда Кольча начинает вот так тянуть резину.
– Самоварное?! – расхохотался он торжествующе в ответ и сунул мне лупу, а Ванюшке какой-то пузырек с прозрачной жидкостью.
– Что в нем? – спросил Ванюшка.
– Кислота!
– Какая?
– Серная, разумеется!
– Серная кислота, Мишаня.
Я открыл резиновую пробку, поискал глазами, оглядываясь по сторонам, от чего бы оторвать лоскуток тряпки. Кольча будто знал, что я не поверю ему на слово, усмехнулся и бросил мне старую рукавичку, которая у него была приготовлена загодя. Тоненькая палочка явно для этой же цели лежала на краешке стола. Я сунул ее в горлышко пузырька, осторожно капнул на большой палец рукавички. Он разлезся во все стороны прямо на наших глазах.
– Кислота! – признал Ванюшка.
А я уже снова сунул палочку в пузырек и капнул кислотой теперь на Кольчину находку. Потемнеет – значит, не золото. Мы с Ванюшкой так быстро нагнулись над столом, что чуть не стукнулись лбами. Молча пыхтим рядом. У меня даже слезы на глазах выступили от напряжения. Проходит минут пять, не меньше. Пятнышко под капелькой кислоты не появляется.
– Золото! – выдыхает Ванюшка.
– Золото! – признаю я.
Но тут меня встревожило другое.
– А может, золотинка твоя совсем не самородочек? – сказал я Кольче. Может, она культурная?
– Какая? – шагнул он ко мне с таким видом, будто хотел по шее залепить.
– Ну сами люди ее отлили! – сказал я.
– На бляшку с уздечки смахивает, – пригляделся к золотинке еще раз Ванюшка.
– Ничего себе заявочки! – обиженно хмыкнул Кольча. – Да вы только поглядите, какие у нее края! Видно же, что необработанная...
– А где ты ее нашел? – спросил Ванюшка.
– Ни за что не поверите! – ликовал Кольча.
– Ладно, не тяни резину! – нетерпеливо поморщился Ванюшка.
– В сарае!
– Да? Брось темнить!
– Разрази меня гром! – клятвенно прислонил ладонь к груди Кольча. Мне гаечки, болтики, шайбочки понадобились. Ну я и полез в сарай, где у геологов-нефтяников всякое барахло хранилось. Попался мне сломанный трак от гусеницы вездехода. Годится, думаю. Стал дома намерзшую грязь с него отковыривать и чирк ножом по самородочку... Вот, думаю, ге – олухи! Нефть искали, а по золоту топтались!..
– Дело не шутейное, ребята, – раздумчиво пробасил Ванюшка и, как всегда в таких случаях, поворошил свои густые белесые волосы.
В такие минуты он мне кажется похожим на седовласого мудрого старца. Конечно, если посмотришь на него со спины.
Вы спелый осот видели? Вот такого же цвета и волосы у нашего Ванюшки. Пушистые-пушистые! Кажется, дунь как следует ему на голову, и они разлетятся во все стороны. Мягкие-мягкие! Есть такая народная теория: если волосы у тебя жесткие, то и характер тоже должен быть жестким, ершистым. По этой теории Ванюшка должен быть просто ангелом. А на самом деле характер у него – будь-будь!
– Я считаю, что нам крупно повезло! – торжествовал Кольча. – Человек не может жить без свежих впечатлений, как без воды или без еды. Да, да, парни! Дефицит впечатлений приводит даже к болезням.
– Что-то я за собой этого не замечал! – притворно зевнул я.
Давно уж я понял, куда он клонит. Он клонит к тому, что между его самородочком и самородками погибшего охотника – прямая связь. Калтус Лихоманка – это же возле нашей деревни. Охотник тот в нашей Басманке жил. И рисунок тот с веселыми девушками видели мы, родственники охотника хранят его до сих пор.
Сказать по правде, я даже как-то не очень и обрадовался, когда Кольча доказал, что штуковинка его золотая. Завидно мне стало. Почему не я, не Ванюшка, а именно он нашел самородок?.. Он же у нас без году неделя, как говорится.
– Дело не шутейное, – еще раз повторил Ванюшка и резко поднялся со стула. – Первым делом надо узнать, в каком месте гусеница у вездехода порвалась. Жалко, что геологи уехали... Помочь нам может в деревне только один человек...
– Дедушка Петрован! – подсказал я.
– Точно, Миша, – мотнул головой Ванюшка. – Айда к нему.
2
Басманка наша – старая таежная деревня. Раскинулась она по-над речкой Чистюнькой на раздольной елани* – луговине. Чистюньке будто не хочется убегать отсюда – на краю елани у кедровника оглянулась и снова к деревне направилась. Сама подковой выгнулась и улицы наши тоже подковой выгнула на счастье.
_______________
* Е л а н ь – ровное, открытое, поросшее травами место в тайге.
Как и у многих таежных деревень, в Басманке только две улицы, хотя тайга к речке дома не прижимает, места хватает. Это сами люди к речке придвинулись. Раньше-то как было? Все на лодке. Сено вези на лодке, на охоту или на рыбалку – на лодке, по грибы, по ягоды или шишковать – тоже на лодке. А зимой по льду на санях. Вот и получается, что Чистюнька была для таежных жителей кормилица, и поилица, и дорога... Да и жить у речки всегда приятно. Глаз людской радует.
Красивые у нас места. Куда ни глянь – залюбуешься. По одну сторону деревни кедровый бор шумит, а по другую – тайга белая. Одни березы. Высокие, прямые, толстые. Стоят как мраморные колонны. Сучья высоко, ствол весь голый. Зайдешь летом в нашу белую тайгу, а она вся изнутри светится. Благодать!..
С севера деревню прикрыл своей могучей каменной грудью кряж Гляден, а на востоке поднялась поросшая елями зеленая Зорянка – гора. Взметнулась она в излучине Малинового озера и летом, кокетливо прихорашиваясь, глядится не наглядится в его синие воды.
Зубчатая макушка Глядена похожа на гребень драчливого петуха. Летом это не так бросается в глаза, пихтовый стланик скрадывает. А зимой, словно стыдясь этого сходства, Гляден то и дело натягивает на зубчатую макушку плотную пелену морозного тумана. Сегодня он тоже весь будто задернут белой пеленой. Мороз у нас завсегда туман за собой тащит. И чем крепче мороз, тем сильнее туман. Мы умеем без градусников температуру определять. По тому, как лежит туман, например. Да много есть всяких способов. Дунешь, и если воздух гулко так зашелестит, словно лист фанеры по снегу тянут, значит, за пятьдесят перевалило.
– Шелестит! – дунул я, когда мы вышли на улицу и направились к дедушке Петровану.
– Не замерзнем! – поднял воротник своей медвежьей дошки Кольча.
Маленький, худенький, он в своем меховом одеянии и собачьих унтах похож до смешного на пушистый колобок – не идет, а катится в густом тумане. На улице белым-бело, будто попали мы в облако. Провода над головами у нас, увитые белой куделью куржака, точно толстенные канаты. На воротах, на столбах заплотов* пышные белые папахи.
_______________
* З а п л о т – плотный забор, изгородь.
– Белое безмолвие! – крутит головой Кольча. – Последняя тихая зима...
Кто бы мог подумать, что нашей Басманке, в которую летом можно попасть только самолетом, как в песне поется, на роду написано стать городом. Оказывается, наш Гляден битком набит железом. А мы все удивлялись, почему в него каждый раз лупят молнии... Когда к нам подойдет железная дорога, возле Глядена встанет горно-обогатительный комбинат.
– Вот будет дело, если мы на золото выйдем, парни! – разглагольствует по обыкновению Кольча. – Это будет наш вклад в строительство. Верно, парни?
Ванюшка вдруг расхохотался.
– Не поймал еще куренка, а начал уже щипать!
3
– Значит, уговор: про самородок ни звука! – еще раз напомнил нам Кольча, когда мы подошли к дому дедушки Петрована. – Разговор буду вести я, ваше дело только поддакивать.
Дедушка Петрован на дедушку нисколько даже не похож. Он еще любого молодого за пояс заткнет. Высокий, подтянутый, как суворовский солдат, усатый. А дедушкой мы его зовем потому, что так полагается: Ванюшка-то внуком ему доводится.
Охотовед дедушка Петрован, "таежный патриарх, которому почтительно кланяются все звери и птицы от речки Кутимы до Киренги", – писали про него в прошлом году в "Огоньке" и даже цветной портрет его напечатали. Правда, не на обложке, а внутри.
– Два друга, супонь да подпруга! – весело воскликнул дедушка Петрован, когда мы с Ванюшкой переступили порог.
Я оглянулся, приоткрыл дверь. Кольча в сенях заблудился. Он первый раз здесь.
– Три друга, – поправил дедушку Ванюшка, подталкивая вперед появившегося в комнате Кольчу.
Тот подошел к столу, за которым сидел дедушка Петрован, и представился не без достоинства:
– Николай.
– Садись, Николай, чай пить, – распорядился сразу дедушка и нам с Ванюшкой тоже кивнул на стол. – Медком тебя угощу. Знаешь, какой медок? От диких пчелок... Самый что ни на есть пользительный.
Из горницы вышла бабушка, улыбнулась нам и сама всем чаю налила, а банку с медом поставила так, чтобы всем удобно было брать.
Мы деликатно отхлебнули по глоточку чаю, мед ложечками поддели. Сладкий, душистый мед! В другое время ему было бы отдано должное, как говорится, но сейчас нам не до сладостей. Дедушка Петрован это заметил и сам начал разговор.
– С чем пожаловали? – обвел он нас пытливым взглядом. – Выкладывайте живей. Недосуг мне с вами канителиться, в тайгу побегу, сенца надо сохатым подкинуть.
– Мы хотим летом пойти нефть поискать. В порядке самодеятельности, бойко затараторил Кольча.
– Шустряк! – усмехнувшись, покачал головой дедушка. – У геологов, которые тут два года мытарились, буровые были. А вы чем, пальцем землю ковырять будете?
Ванюшка опустил глаза в блюдечко. Я знаю: всякое вранье для него нож острый. Не любит он кривить душой. Мне тоже неловко.
А Кольча не растерялся. Чешет языком почем зря, стараясь ошеломить дедушку научной терминологией.
– Структура земной коры здешних мест особенная. При воздействии магмы она выгнулась, как крышка у банки с попорченной килькой. Тектонические сдвиги сломали скальные сбросы, сместили их...
– Стоп! – оборвал разошедшегося Кольчу дедушка Петрован. – Ты кому, паря, мозги-то пудришь?
– Я не пудрю! – растерянно заморгал глазами Кольча. – Вы разве не слышали, что нефть просачивается на поверхность? Эвенки еще в начале нынешнего столетия находили в наших краях битум... Это же окаменевшая нефть! Они ее назвали "горючий камень".
– Стоп! – опять остановил Кольчу дедушка Петрован.
Тут Ванюшка уже не выдержал и прямо бухнул:
– Он золото нашел, дедушка. Самородок. В гусенице вездехода.
– Только вы пока никому не говорите, пожалуйста, – залепетал Кольча, сверкнув глазами в сторону Ванюшки. – Мы не хотим раньше времени всем рассказывать.
Он кинулся к своей дошке, висевшей на вешалке, и вернулся с баночкой из-под диафильмов.
– Вот он, мой самородок! Я его суконкой надраил.
Дедушка Петрован положил на широкую ладонь Кольчину золотинку и отнес ее от глаз чуть ли не на вытянутую руку. Бабушка убирала со стола.
– Нацепи очки-то, чего мучаешься? – засмеялась она и подмигнула Ванюшке. – Все молодится!
– Я и так все вижу! – буркнул дедушка Петрован, сосредоточенно разглядывая золотинку. Потом обвел всех нас долгим взглядом и добавил точно так же, как это делает Ванюшка, когда надо над чем-нибудь призадуматься: – Дело-то нешутейное, ребятки...
– Государственное! – поддакнул с готовностью Кольча.
– Вот-вот.
– Может быть, этот самородок из того местечка, откуда нес свое золото в кисете тот охотник. Помните, нам рассказывали про него, – зачастил вдохновенно Кольча. – Где-то в этих краях обязательно есть месторождение золота. Наш долг – разыскать его. Верно, парни?
Мы с Ванюшкой мотнули головами.
– Правильно рассуждаешь, Николай, – проговорил без малейшей улыбки дедушка Петрован. – Есть золото в нашей тайге. Вот вам еще одно подтверждение этого. Рассказывал мой отец, а он от своего отца слышал. Приехал по весне к нам в Басманку купец за пушниной. Товару всякого понавез, ясное дело. Разложил в самом большом доме на лавках, торгует. А дочка хозяина, девчушка лет семи, в галечки играла. Знаете такую игру? Теперь в нее почему-то редко играют. Надо подбросить эти галечки особым фертом и поймать. Ну вот, играла девчушка и один камушек уронила. Он покатился под ноги купцу. Тот поднял его и ахнул: золото! Загорелся весь: "Где нашли? Покажите место. Я вас озолочу!" А что покажешь? "Камушек" этот девчушка в сорочьем гнезде нашла. Жили они летом на заимке где-то в тайге, и рядом с избушкой сорока гнездо свила. Девчушка полезла на дерево, сорочат поглядеть ей захотелось. И увидела в гнезде блестящий камушек...
Мы слушали этот рассказ дедушки Петрована затаив дыхание.
– А где заимка у них была? – спросил, волнуясь, Кольча.
– Кто его знает, – развел руками дедушка Петрован. – Где-нибудь в кедровнике, наверное.
– А что же вы нам про это раньше не рассказывали?
Дедушка засмеялся.
– Чтобы вы все сорочьи гнезда разорили?
Потом прибавил уже другим тоном:
– Разговор об этом не заходил, вот и не рассказывал.
Мы все еще были под впечатлением услышанного. Сороки тащат к себе в гнезда всякие блестящие предметы. Вот таким манером и самородочек вместе с птенцами оказался. Но где заимка стояла, мы же не знаем. Остается одно: искать место аварии вездехода.
