Текст книги "Цербер"

Автор книги: Николай Полунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Глава 12

Добрая Маринка, увидя, как подруга измучена, недолго приставала с задушевными вопросами. Она вручила Елене Евгеньевне свой безразмерный мохнатый халат в черно-желтую полосу и пошла готовить постель.

«Хорошенькое я произвожу впечатление, – думала Елена Евгеньевна. – Явиться среди бела дня, чтобы лечь спать. Маринка – свой человек, к ней можно».

Полосы на халате были не продольными, а поперечными, и, посмотрев на себя, Елена Евгеньевна решила, что похожа на осу. Наверное, тот, кто выдумывал этот халат, предполагал нечто подобное, но Маринка все равно оставалась в нем похожей на гиппопотама. Правда, на раскрашенного.

– Будешь что-нибудь? – спросила Маринка. – Может, кофе?

– О, нет. – Елена Евгеньевна содрогнулась от одной мысли о кофе. – Только не это, хватит с меня кофе на сегодня. И вообще…

– Понятно, понятно. Иди, Лелька, ложись, на тебе лица нет. Я разбужу.

Но ее разбудил телефон. Хоть звук был совсем тихий, она его услышала. Маринка отвечала еще тише.

– Нет… нет, повторяю, вы ошибаетесь. Какой знакомый? Нет, ее нет, с какой стати она вообще здесь должна быть… ну и что! Нет, она не подойдет, она отдыхает. Хорошо, я так и передам – Андрей Львович. А сейчас я вас попрошу не звонить больше.

– Маринка, дай мне…

Она протянула Елене Евгеньевне аппарат с видом одновременно загадочным и любопытным. Маринка, разумеется, не знала Андрея Львовича.

– Слушаю. – Трубка была теплой от раскрасневшейся Маринкиной щеки. – Я слушаю тебя.

– Прошу извинить, Елена Евгеньевна, что прерываю ваш отдых. Нам необходимо встретиться как можно скорее, я предлагаю – у вас. Почему вы не поехали домой?

– Ох, Андрюш, у меня просто сил не было. Да и что такого? – Елена-вторая просыпалась. – Заехала к подруге. В конце концов я не обязана…

– Хорошо, обсудим и это. Через сколько вы можете быть?

«Ого, – подумала она без волнения, – он сердит».

– Будет лучше, Андрей Львович, – сказала она, – если вы подошлете сюда машину. Телефон нашли, значит, и адрес вам узнать несложно. Через полчаса я смогу выйти.

– Так и договоримся. И еще я попросил бы вас соблюдать сдержанность, Елена Евгеньевна, хоть бы по дороге. – И, не прощаясь, отключился.

– Дважды уже звонил, – сообщила Маринка. – Бусыгин приятелей подсылает или это твой новый?

– Это по делам, – сказала Елена Евгеньевна, но прикусила язык.

– По каким таким делам? Хотя постой, чем это ты таким занялась? Ой, Лелька, смотри…

На Маринку звонок произвел большое впечатление, хотя к каким только звонкам она не успела уже привыкнуть, будучи «надежной тихой гаванью» как для замужних подруг, так и – Елена Евгеньевна знала – женатых друзей.

Все двадцать минут, пока она одевалась, причесывалась и подкрашивалась неописуемой Маринкиной косметикой, которую надо было выбирать из общих куч в трюмо, тумбочках и ящичках, Маринка как привязанная ходила следом и только повторяла: «Ой, Лелька…» Пыталась заглянуть в глаза. Качала головой. Бог уж знает, что она себе там вообразила.

Елена Евгеньевна, скрепя сердце, молчала. Ну что тут скажешь? Да и мысли заняты не тем.

Она проспала три с половиной часа, но чувствовала себя отдохнувшей. «Ты готова к грядущим боям, голуба моя? – задала она себе вопрос, обмахиваясь Маринкиной лысой пуховкой. – Что они грядут, можешь не сомневаться. И первый из них не далее чем через несколько минут… А все-таки лучше, если бы ничего не было. Совсем».

С Маринкой она расцеловалась на пороге и с благодарностью пожала Маринкину руку, похожую на недопеченный калач.

– Ох, Лелька, смотри…

Поджидала ее большая черная машина с притененными стеклами, а за рулем был водитель, который приносил розы. Василий Васильевич его, кажется. Где она все-таки его видела? Тоже весь в черном. Он открыл перед ней дверцу.

– Прошу, Елена Евгеньевна, – услышала она знакомый голос.

«Все-таки не удержался, сам прилетел», – подумала она.

Несколько неприятно было обнаружить в машине еще одного – бесстрастного, как каменное скифское изваяние, охранника на переднем сиденье.

– Зачем? – спросила она, имея в виду стриженый затылок перед собой. В салоне было полутемно из-за стекол. Андрей Львович пожал плечами:

– А чего бы ты хотела? Теперь всегда так будет. Ты же не хочешь нормальных рабочих взаимоотношений. Ночи напролет просиживаешь в сомнительных компаниях. А ночами теперь опасно, я должен заботиться о твоей целости и сохранности.

– Неужели ты думаешь, что я это потерплю?

– Твоему отцу приходилось терпеть и не такое.

– Что-то я не припомню. Где угодно, но только не дома.

– А ты Василь Василича спроси. Верно, Вас иль Василич?

Не поворачивая крупной головы с гладкой лысиной, тот отозвался:

– Точно так. Я от батюшки вашего, помню, на шаг отойти не смел. Даже, прошу прощения, в уборную вместе ходили. Теперь вот руководство ваше сподобился возить и вас.

– Между прочим, – показал Андрей Львович, – вот Василь Василич-младший. Тоже преемственность поколений. Я в это больше всего верю, так – надежнее.

– Будет со мной в уборную ходить? – зло поинтересовалась Елена Евгеньевна. Но она была смущена.

Машина свернула с набережной и через арку въехала во двор.

– Андрей, – начала она, – видишь ли, я обронила… забыла…

– Еще лучше, – сказал безжалостный Андрей Львович. – У него оставила? На память? Тебе, Лена, не охрана, тебе нянька нужна. Василь Василич, пойдем, твое мастерство требуется.

Елена Евгеньевна ожидала увидеть связку отмычек на большом проволочном кольце, как в фильмах о взломщиках. Василь Василич имел в руках компактный инструмент, размером и формой напоминающий отвертку.

Посмотрел замок. Посвистел носом. И отступил на шаг, махнув рукой младшему:

– Васька, делай. – Пояснил специально для Елены

Евгеньевны: – С таким-то и он должен справиться, а иначе чему ж я его учил.

Василь Василичу-младшему не понадобилось и полминуты.

«Бусыгин наглядеться не мог на свои новые японские замки», – подумала Елена Евгеньевна, входя к себе домой. Василичи остались снаружи.

Она прошла не на кухню – не желает она сегодня быть радушной хозяйкой! – а в гостиную, где буквально упала на диван.

– Отец и сын, трудовая династия, семейный бизнес, общее дело, «Коза ностра». Теперь мне ясны корни мафии, Андрюшенька.

– Я каждый день буду по два часа Господу Богу поклоны класть, если в этой стране воцарится настоящая мафия. От Кремля до Шепетовки нами владеют банды, которые между собой в постоянной войне. Мафия же в изначалии своем – «убежище». О чем, кроме убежища, мечтать, когда идет война? Но, по-моему, не тебе сетовать на трудовые династии.

– Именно что мне. Мой дед умер генерал-полковником, и за гробом несли тридцать девять медалей и орденов только потому, что какой-то другой дед, хоть того же Василь Василича-младшего в сороковом на допросе перестарался и сломал деду обе кисти. А после тюремного госпиталя дед попал в одну камеру с Рокоссовским, и тот его вытащил, когда вышел сам.

Мой отец всю жизнь работал на войну, и за это Василь Василич твой водил его под конвоем в уборную.

Я, кажется, могу уничтожить вообще все, что называется современной цивилизацией, и новый Василь Василич без ключа открывает дверь моего дома. Мы всегда служили, они – надзирали за нами.

– Лена, что за настроения? От кого глупостей набралась? Хватит уже оголтелых разоблачений, пора вперед смотреть. Занятные у тебя новые знакомые, если вы об этом с ними говорите. А какую роль ты отводишь мне? Надеюсь, не тех кровопийц рода человеческого, на которых тебе приходится подневольно служить?

Она и сама не знала, откуда взялись резкие слова.

Если она раньше и думала на эти темы, то отвлеченно, не применяя к себе. Что ни говори, а это был образ ее жизни. Может, оттого, что жизнь теперь пошатнулась? Или взыграло возмущение генерал-полковничьей внучки и академиковой дочки? Или просто сам факт, как ее собрались лишить последних собственных тайн?

Пусть маленьких, но своих. Сокровенных, любимых. Любимых… Миша…

– Тебе надо основательно отдохнуть, старуха. – Андрей Львович покачивался в папином любимом кресле. Благодаря пружине оно могло наклоняться в любую сторону. – Ты просто не в себе. Что произошло?

– Что бы ты сказал, если бы меня вдруг не стало? Была – и нету, испарилась, исчезла, умерла? Все мы не вечны. Что будешь делать без «Антареса»? Я ведь уже включена в оборонную мощь страны, или ты еще не удосужился доложить Президенту? Кстати, почему я до сих пор не представлена, он Верховный Главнокомандующий или банда, в которой главный ты, его уже сместила?

– Тебе было бы неинтересно говорить с Президентом. Он не слишком… внимательный собеседник.

– Все равно, хоть потрогать. Он живой, а может, уже кукла из телепрограммы? У них там одну, говорят, сперли, так, может, это он?

– Откуда мысли о смерти, Лена? Ты себя плохо чувствуешь? Хочешь, устроим обследование в нашем центре? Хочешь, в «кремлевке»?

Елена Евгеньевна показала пальцем на бар, Андрей открыл, стал перебирать бутылки, на «Скоче» она так же жестом велела остановиться. Когда он хотел долить содовой, решительно прикрыла стакан ладонью.

– За Президента! – сказала она. Проглотила дымную влагу, не поморщившись. – Его любимое. Бусыгин не нарадуется на эту бутылку. Что ни гости – достанет, покажет издали, объявит, что оно – любимое нашего Президента, и сразу на место. А в стопки водочку норовит. Что ты смотришь, Андрюшенька? Я могу пить как извозчик, да воспитание не позволяет.

Андрей Львович склонил белую голову к плечу. Вдруг улыбнулся во всю ширь:

– Старуха, ты готова. Спеклась. Я-то думаю… Елена Евгеньевна недоуменно вскинула бровку.

– Ты не просто увлечена. Ты втюрилась по самые уши, – назидательно сказал Андрей Львович. – Тебе нужно срочно брать этого Мишу за себя. Все признаки налицо. Знакомь нас с ним, и укатывайте на три медовых месяца в командировку. Я все устрою. Не смей предаваться глупым мыслям, а лучше зови его сюда и больше не отпускай. А сейчас я пошел. Не надерись тут.

Он ушел так быстро, что она даже не успела подняться.

От души отлегло. Все как будто становилось на привычные места, возвращалось в русло, откуда его выбило то невероятное, невозможное, невообразимое, сумасшедшее, что ей пришлось выслушать предыдущей ночью.

Как она могла поверить этим небылицам? Зачем Михаилу было их рассказывать? Он приедет сегодня, уже скоро, и они помирятся. А потом уедут вместе и будут в безопасности. Об этом позаботится Андрей.

Все будет хорошо.

Она чувствовала приятное расслабление. Состояние расслабленности перешло в легкую дремоту…

…Зеленое пятно замерцало и сделалось яркой желтой петлей, вписанной в куб, грани которого медленно поворачивались и вдруг – осыпались, лопнув во многих местах…

Открыв глаза от внутреннего толчка, Елена Евгеньевна еле сдержала крик – старинные башенные часы ходили ходуном, разваливаясь, трещали, отлетел маятник, вырвалась блестящей коброй пружина. Часы загудели, охнули и обрушились внутрь себя.

Через десять минут она смогла отнять наконец руки от подлокотников кресла. В зеленой коже остались отчетливые следы ногтей. Один ноготь сломался у самого корня.

«Я больше не могу себя контролировать, – в ужасе подумала она. – Я больше не властна над тем, что находится во мне. Я убью себя сама, меня убьет «Антарес», я должна избавиться от этого. Миша прав, прав от начала и до конца».

Она не могла оторваться от развороченных часов, которые пережили четыре войны, три революции и одну эвакуацию. Они пережили бы еще многое, а против сил, вырвавшихся из чужого Мира, оказались бессильны.

Глава 13

Он не просто быстро ушел из большой «генеральской» квартиры в доме на набережной Москвы-реки. Он сбежал, прыгая через ступеньки, и лишь у самой улицы смог взять себя в руки настолько, чтобы хоть перед Василичами – старшим и младшим не потерять лица. К черту полетело и его намерение призвать Елену к порядку и в последний раз попробовать договориться по-хорошему.

Виной тому был внезапный безотчетный страх, животная жуть, которую он испытал. Страх не сопровождался ни единой связной мыслью, ничем не был спровоцирован и никакой разумной причиной объясним быть не мог.

– В контору, – бросил он отрывисто. Постепенно тряский ужас проходил, пустота в груди наполнялась.

Нечто похожее Андрею Львовичу довелось ощущать однажды, довольно давно. Ему, как и всем допущенным неофитам, предложили опробовать на себе низкочастотную «Миранду». Агрегат выдал восемь герц в контактный объем, куда молодой Андрей Львович сунул стриженую ушастую голову, и – о, это незабываемо!

Что низкие колебания способны вызвать у человека самые разнообразные эмоции и ощущения, в том числе и непреодолимого страха, ему было известно, как и всем. Но одно дело знать, а другое испытать самому.

Нынешний страх был таким же. В нем были неотвратимость механического движения и покорность смерти. Андрей Львович ломал голову над его причиной.

«Не во мне же дело. Инфразвук она не генерирует, ее диапазон считан еще в первых опытах, а я не мальчишка или дикарь, чтобы испугаться просто так».

Он заставил себя заняться делом. Подключил кейс к разъему на панели машинного телефона и через связь вышел в банк, из которого запросил самые свежие данные по Елене Евгеньевне.

Как только Елена Евгеньевна Бусыгина стала объектом «Антарес», к ней был прикреплен сотрудник из отдела, который остряки в фирме прозвали «ясельным».

Обладатели мощной восприимчивости, работники этого направления, всего их имелось шестеро, «вели» своих подопечных, регулярно «настраиваясь» на них, отслеживая и фиксируя их самочувствие, смены настроения и даже ближайшие намерения. Это, конечно, не было прямым чтением мыслей, такого не добились до сей поры, но приближение получалось хорошее. Дед Андрея Львовича был бы заинтересован.

Пригнувшись к экрану на обратной стороне крышки, Андрей Львович читал текст, по мере надобности поднимая.

«Этой ночью пережила сильное нервное потрясение. Отчетливо отрицательное. Вчера днем превалировали позитивные эмоции… («Ах, любовь! – подумал Андрей Львович. – К черту бы ее».) Общее физическое состояние – крайнее утомление, вызванное душевными причинами, почти срывом… Важно! С прошедшей ночи отношение к действительности, восприятие окружающего претерпели значительные, почти полярные изменения. Еще не отдает себе отчета, проявлений можно ждать в ближайшее время. Поведение может стать неадекватным… («Кой черт, оно уже стало!») За истекшие сутки отмечены три случая перехода в режим «А» – все кратковременные. Время переходов – смотри».

Андрей Львович посмотрел и поразился. Последний, третий раз за этот день Елена Евгеньевна позволила себе выпустить наружу и наслать на что-то таящуюся в ней энергию буквально через минуту после его позорного бегства.

Только какое же оно позорное, если он, получается, спасал собственную жизнь.

Андрей Львович просмотрел текст до времени подачи последней квитанции – все верно, «ясельник» загнал материал только что, в полном соответствии с расписанием «включений» в объект. Этого «ясельника» звали Артур, он был молодой и очень добросовестный.

«Порше» остановился у серого неказистого здания, за которым, если пройти по узкой асфальтированной дорожке, стояло еще одно, совсем уж развалюха. Вокруг с одной стороны было несколько пятиэтажек, с другой – подступали заводские здания и полукруглые серебристые ангары за заборами.

Втянув в себя воздух, Андрей Львович поморщился: воздух здесь был нечист. «К сожалению, – подумал он, – не всегда полезно устраиваться в особняке».

У первого барьера за входом сидел охранник в простой камуфлированной форме, каких увидишь на любой складской базе или в торговой конторе. Дальше барьеров было еще несколько, но все они не видны. Первый служил для отсева случайных посетителей, которые просто ошиблись.

Но Андрея Львовича помощник встретил уже здесь. Он передал, что Михаил и Павел отправились на свидание с группировкой, которая захватила Алика, сообщив попутно о трагедии Зиновия Самуэлевича и оставленном в квартире Гоше.

Со вчерашнего дня на Михаила насели совсем прочно.

Андрей Львович взглянул на часы: 19.15. На станции метро «Выхино» появились рокеры с предводителем в алой косынке, но он этого еще не знал.

– Пошли зайдем ко мне, – сказал он помощнику.

Не всякий подходит на роль Хранителя и Стража. Чтобы сохранить свое, надо отличать чужое. Не выполоть добрую траву, оставив сорняки.

С редким злаком беден урожай, а плевел заполонит все поле. Кто из живущих в своем теплом и добром Мире способен на это? Ни один. Даже самому способному не обойтись без руки направляющей.

Мало кто воспримет направления с благом, и это тоже правильно, ибо они идут извне, а ему приходится восставать против привычного.

Но и это не самое худшее.

Глава 14

– Самое хреновое, что надо идти за Гошей, а не хочется.

– Чего ты опасаешься, Братка, засады? Хочешь, я схожу? Удрал давно наш Гоша, не совсем же он… Я бы удрал.

– Не, я его запер, он к этому привычный. «Граммчики» он всегда теперь себе достанет, а где спать – ему давно без разницы.

– Жалко мужика. Кем он был?

– Литсотрудником в журнале «Фекальная канализация. Системы и оборудование».

– Не бреши, нет такого журнала.

– При большевиках был. Не могло не быть.

– Ты хоть одного большевика живьем-то видел? А такой журнальчик и сейчас прошел бы. Фекальная канализация – нам без нее в Европу ни ногой… Смылся он, точно говорю.

– Как бы нас не смыло. Без систем и оборудования – живьем…

В два часа ночи сыпанул дождь. Прервался на минуту-другую и, поразмыслив, превратился в настоящий тропический ливень.

Они незаметно проскользнули с дальнего конца дома, маскируясь за припаркованными машинами. Одно окно в квартире светилось, снизу был виден потолок и голая лампа на шнуре, которую приладил Павел.

– Ты теперь, Братка, как тот мужик с волком, козой и капустой. Только у тебя еще разбойнички вот-вот из лесу явятся или княжьи дружинники наскачут. Капусту ты спер, волк при тебе хоть верный, да драный, рядом еще двое сшиваются, пока не понять – то ли тоже волки помельче, то ли вовсе бараны. А взять надо всех…

– Что ж ты про козу ничего не сказал? – сквозь зубы спросил Михаил. – Да и плыть нам неизвестно куда.

– О дамах ни слова, а тут оставаться – все едино порешат.

Через мокрый черный двор перебежали к подъезду, почти не таясь. Если их ждали, то ждали, заметили – так заметили.

Об утере из собственных жизней четырех с лишним часов они, словно сговорившись, предпочитали не вспоминать. У Павла только лицо вроде бы как подтянулось и ухмыляться стал меньше. Теперь шутил – без улыбки.

Михаилу случившееся вообще оказалось как нельзя кстати. Как кстати пришелся и Гоша, и Зиновий Самуэлевич, и старые дружки Павла. Все было кстати, кроме одного: такие полосы удачных совпадений всегда кончаются резко и страшно.

Чем удачнее полоса, тем кошмарней ее конец.

– Вот, – сказал Павел, после того как Михаил минуту продержал звонок, – никого там, кроме пьяного Гоши и твоего балованного кота. Почему кота не научил дверь открывать? Подвинься-ка.

– Что ты хочешь… у тебя ключ, что ли?

– Нужно мне…

Вжавшись лопатками в стену, Павел замер на секунду и вдруг устремился вперед, как будто двери не существовало. От грохота вздрогнули все девять этажей, и Михаил подумал, что соседи продолжают мирно спать или досматривают свои телевизоры. Проходя, он тронул искореженную петлю из стали особой прочности.

«Кто как, – подумал он, – но я бы петли точно не вынес».

Выглянул Павел с Гошей под мышкой и двумя автоматами в лапе.

– Наш друг без нас начал вооружаться и прожигать жизнь. Хорошо, заявились поздно, а то бы встретил он нас салютом наций.

Большая комната стараниями Гоши превратилась в помесь арсенала, видеосалона, распивочно-закусочной и разоренного продуктового склада. На трех экранах шли три разных фильма – боевик, «жесткое порно» и «Волга, Волга». Стояли и лежали бутылки, опять груды сластей и отчего-то буханка черного хлеба.

Оружия тоже хватало. В основном «АКМП», их Гоша мог часто видеть у милицейских патрулей на улицах. У стены одноствольный дробовик, а поперек софы, с которой

Павел Гошу снял, лежала необычайно длинноствольная вертикалка, синевато отблескивая вороненой сталью и светясь янтарем инкрустированного фигурного приклада.

Из ванной донесся сдавленный Гошин сип и возня. Вышел Павел:

– Сейчас будет как новый, я его отмокать положил. Ничего ружьецо, да? «Меркель», большое ружье. Где он его только хватанул. Глянь стволы – все в клеймах. Перекусим перед дальней дорогой, да выруби ты девок, мне после монастырской жизни смотреть больно, чего вытворяют…

Еще перед поездкой к «Выхину» они наметили основные позиции плана действий.

Первое: здесь оставаться больше нельзя.

Второе: если конечный пункт, то самое Место Перехода, пока остается неизвестным, требуется промежуточная база.

Третье: не слишком далеко у Павла имеется точка, где можно несколько дней просуществовать пятерым, один из которых женщина, если не привередничать и не бояться спартанских условий.

Четвертое: осталась мелочь – добраться.

Как и во всяком уважающем себя плане, был и секретный пункт.

Некоторое время Михаил смотрел, как Павел ест и пьет, наливая из первых попавшихся бутылок и горстями засыпая в рот шоколадные конфеты. Поднял на руки Мурзика.

– Пока я сбегаю вниз позвонить Лене, ты вспомни, не находил ли здесь в развалинах такой пластиковый ящик с ручкой и сеткой. Я в нем Мурзика на прививки возил.

– И его забрать хочешь? «Джонсик! Джонсик! Ки-кики!» – тоненько пропел Павел. – На «Наутилусе» хорошая видеотека была, так я помню, где там спасали корабельного кота. Умора, Братка, нас вот-вот самих за яйца возьмут, а ты про кошару поганого думаешь. Сколько этих котов мои псы на шерсть по каждой весне драли, а ты – на прививки возил…

– Там твой брат по племени Гоша не утонул?

– Вряд ли. – Павел принялся за штрудель с курагой. – Он бы сразу заорал тогда… Вот черт, раньше хоть бутерброды были, такие, знаешь, с колбаской пятьеводневочной, почернелой.

Михаил выбрал себе из кучи оружия маленькую «осу». Она была похожа на чешский «скорпион» и обладала такой же скорострельностью. За десять секунд из нее можно было выпустить восемьдесят пуль. Разумеется, при наличии запасных рожков. Михаил их здесь не нашел. Пистолетов тоже не было ни одного.

В таксофоне на углу он прождал десять гудков, двадцать. Дождь продолжался, улица была мертвой в сиянии фонарей и серебристых струях, протянутых с неба.

Из-за поворота в конце вдруг выскочили три машины. Они шли одна за другой, очень быстро. Михаил вжался в темноту козырька над таксофоном, сдвинул предохранитель «осы».

Мимо просвистели три иномарки. В центре – большая, длинная, может быть, «Даймлер», может, старый «Линкольн». Головная – маленький «Мерседес» – шла точно по осевой, замыкающая, что-то незнакомое, мощное, двигалась, как полагается, со смещением на полкорпуса влево.

Михаил вытер с лица дождь и пот. Тополя над притихшим асфальтом шевелили широкими мокрыми листьями. что я тут делаю

Дома Гоша стоял посредине комнаты, руки по швам. Вымытый, влажный, бледный, трезвый и свежий. Таким же свежим был у него желвак на скуле под глазом.

– Не признается, – с огорчением сказал Павел, уплетая и запивая. – Ни в чем не признается, паразит. – Рявкнул: – Как попал сюда? Кто такой? Имя, чин, задание?

– Надо сниматься, Батя, – отказываясь участвовать в новом балагане, сказал Михаил. – Садись, Гоша, выпей, если хочешь, только немного.

На физиономии Гоши, до того абсолютно отрешенной, появилась мысль. Михаила он вспомнил. Сломался пополам, потянулся к ближайшей бутылке.

– Но! – Павел налил сам и подал. – Всю ты мне воспитательную работу портишь, Братка.

Михаил занялся Мурзиком. Кот не хотел лезть в ящик, его приходилось уговаривать. Павел отщелкивал от автоматов магазины и бросал их в холщовую сумку. Гоша все это наблюдал замаслившимися глазками.

Когда в дверь позвонили, у двоих в руках взметнулось оружие, Гоша поперхнулся.

– Ты дверь на место приставил? – шепнул Павел.

– Нет. Не помню.

– И все-таки звонят. Иди и приготовь ручки, на них сейчас навесят браслеты. – Протянул Гоше бутылку целиком. – Нас накрыли. Поспеши, приятель. Я хотел бы попасть с тобой на одну шконку.