Текст книги "Цербер"

Автор книги: Николай Полунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

Глава 38

Весь день она провела дома. Телевизор не включала, сидела с ногами в кресле, вцепившись в какой-то безумно пошлый роман и заставляя себя вникать в страсть Эндрю по отношению к Джен и в ответную страсть Джен, но уже почему-то к Уолтеру. Еще там было много родственников.

Елена Евгеньевна даже не знала, какой она была сегодня – первой или второй. Ее не интересовал этот вопрос. Михаилу она тоже не звонила и на то и дело попадающий в поле зрения телефон смотрела, как на врага. В конце концов она закрыла его подушкой, но еще был аппарат в спальне и аппарат в коридоре у двери, и маленькая трубка на кухне. Удивительно много иногда оказывается в этом доме телефонов.

Звонок в дверь прозвучал, будто приговор. Она знала, что так и будет. Останки светофора с перекрестка убрали в ту же ночь, но было очень много машин, и теперь там даже дежурит постоянно милицейский микроавтобус. Черное паленое пятно на асфальте смотрит на Елену Евгеньевну укоризненно и одновременно нагло.

– Салют, старуха! Как жива?

– Андрюша, – сказала Елена Евгеньевна, – ты дико целеустремленный и жутко информированный человек, но никудышний актер. Умерь свой наигранный пыл, будь другом.

Андрей Львович кашлянул и несколько смешался.

– Проходи уж, все-таки впервые у меня в гостях. Спасибо, что хоть без цветов явился, не даешь пищу злым языкам.

– Н-да. С тобой иногда бывает трудно разговаривать.

Куда прикажешь?

Они прошли на кухню. Елена Евгеньевна поставила кофейник на плиту.

– Сперва благодарности и слова поощрения от вышестоящих инстанций. Считай, что ты их уже получила.

– Считаю.

– Материальные свидетельства прибудут позже. Елена Евгеньевна подняла брови.

– Сюрпризы? Что-то новенькое. Никогда раньше не бывало. Чем меня собираются осчастливить? Гарнитуром от Тиффани?

– Можно и гарнитуром, – сказал Андрей Львович, закидывая ногу на ногу. – Можно что-нибудь пообстоятельнее. «Ролле» ручной сборки, домик у теплого моря.

– У какого теплого моря, там везде стреляют.

– У Мраморного, например, не стреляют, на Багамах не стреляют. Старуха, ты отстаешь от жизни. Здесь остались только те, кто не может отправиться туда, где не стреляют и всегда едят с чистых тарелок.

– Ты-то тоже здесь.

– Это ненадолго, уверяю тебя. Меня держит только мое неуемное любопытство.

Елене Евгеньевне пришлось заняться кофе. Ставя на стол чашечки из горки – те, не самые лучшие, – она иронически усмехнулась:

– Откуда такой непатриотизм, Андрюша? Всегда так ратовал за державу, меня на это сагитировал, и вдруг?

У Елены Евгеньевны возникло и тотчас же окрепло убеждение, что и разговор этот, и вообще весь неожиданный визит Андрея Львовича носит чрезвычайно важный характер. Не в одном ночном происшествии дело. Болтовня болтовней, а он вот-вот готов приступить к чему-то главному, что принес с собой. Вся жизнь, обе ее жизни, Елены Евгеньевны-первой, домохозяйки при муже и скучающей барыньки, и Елены-второй, засекреченного скопища неведомых сил, могут двинуться по иному руслу. К тому же она с понятным беспокойством ждала, что он скажет об инциденте.

«Сейчас он будет тебя покупать, – строго сказала Елена-вторая самой себе. – Не попадись опять на тот же крючок. Ему нет дела ни до чьих интересов, кроме своих собственных. Только такая дурища, как ты, могла развесить уши, когда он плел тебе об ответственности перед наукой, страной и человечеством в целом. Может, по-своему он об этом и думает, но я этих его глубоких мотивов не понимаю. И не хочу понимать».

Елена Евгеньевна протянула руку за сигаретой из резной коробочки.

– Дай мне, Андрюшенька, огонек. Сколько ж вас, мужиков российских, манерам-то учить нужно?

Сказала – и дрогнуло сердце, вспомнила о Михаиле. Где он, что он? Вдруг он уже дома, сидит, ждет звонка, думает о ней… нет, глупости.

«Мишу вы мне наперед всякой вашей награды обеспечите, – подумала она. – Ты и обеспечишь».

– Елена Евгеньевна, поговорим серьезно, – сделавшись до невозможности официальным, сказал Андрей Львович. Отодвинул кофе. – В подписанном вами контракте имеется пункт «три-два», который, в частности, гласит: «Обязуюсь не использовать ставшую доступной мне новую технику без санкции моего непосредственного руководителя и не применять ее в своих личных целях». Имеется такой пункт, помните или показать?

– Имеется, имеется, я без тебя помню.

– Так, имеется. – Андрей Львович приоткрыл свой кейс, достал сколотые листки. – Вот показания трех сотрудников оперативной группы Московского уголовного розыска, которых развозила по домам дежурная машина, и водителя. Во время следования они стали жертвами аномального явления. Аккурат вон на том, под твоими окнами, проезде. Описание их ощущений. Последствия для здоровья. У одного ожог третьей степени, у двоих тепловые удары, водитель госпитализирован с подозрением на инфаркт. Далее. Рапорт командира расчета начальнику пожарной части о выезде на место происшествия. Опять-таки описание. Вот там. – Андрей Львович ткнул через плечо в сторону окна за тюлевой занавесью. – Заключения экспертов. Они, конечно, руками разводят, но картина, представшая взорам, очерчена ясно.

Елена Евгеньевна-вторая, которая только и могла бы достойно ответить в данный момент, вдруг куда-то запропастилась. Оставшаяся в одиночестве Елена-первая нервно затушила в пепельнице сигарету и, подняв испуганные глаза, совсем уж по-девчоночьи пролепетала:

– Я не хотела. – И еще более глупо: – Я не нарочно. – И еще: – Что мне теперь будет?

Андрей Львович с сожалением поглядел на нее, вздохнул и кинул листки обратно в кейс.

– Казнь через повешение. Через расстреляние. Что тебе может быть, старуха? Я тебе просто показал, как это бывает, ты ведь с подобным никогда не сталкивалась?

Елена Евгеньевна помотала головой.

– Ты допустила неосторожность. Проявила легкомыслие и несдержанность. Позволила чувствам взять верх над разумом. Черт с ними, с этими пунктами контракта и с этими бумажками, но ты давала мне слово, помнишь? Именно мне, простое честное слово. Слово – самое главное. Вот я всегда держал свое слово, а ты?

– Не надо со мной разговаривать, как с ребенком.

– Ты себя ведешь, как ребенок. Как вот я смогу тебе дальше верить? Нам еще работать вместе. Я тебя спрашиваю, как? Я теперь не знаю. Может быть, ты знаешь?

Елена Евгеньевна опять помотала головой. Ей очень хотелось заплакать. Зареветь. Елена-вторая, почему ты пропадаешь, когда нужна? Настоятельно необходима?

– Что такое случилось, Лена? У тебя было плохое настроение, да? Что произошло? Ну, расскажи, расскажи мне, давай, не стесняйся, девочка.

И она рассказала. Как рассказала бы папе. Или старшему брату, если бы он у нее был.

Давясь и захлебываясь слезами, она рассказала о Михаиле, об их встрече, об их разговорах и о себе самой, своих переживаниях и даже о том, что не может до Михаила дозвониться уже третьи сутки. Только о сне она не рассказала. О синей стране. О песне.

Андрей Львович успокаивал. Он давал платок и поглаживал по руке. Он налил коньяку из своей фляжки и подал сигарету. Он просто был рядом и слушал. А задал вопрос, которого она никак не ожидала:

– Слушай, старуха, а как же Бусыгин? Если у тебя не просто интрижка – все мы не безгрешны, – а такое чувство?

– Что? Бусыгин? – Елена Евгеньевна окончательно высморкалась в платочек и недоуменно посмотрела на Андрея Львовича. Она и не подумала о муже, который уехал меньше недели назад. Бывают мужья, о которых так скоро забываешь.

– Ну, да Бог с ним, – сказал Андрей Львович. – Так говоришь, этот Михаил – наблюдательный, ребят из твоего сопровождения раскрыл в два счета?

– Андрюш, значит, так работали, он-то при чем?

– А я разве возражаю? Значит – так работали. За что и получат соответствующий втык. Надеюсь, о работе ты с ним не откровенничала?

– Ой, что ты, Андрюш, я же понимаю.

– Со светофором ни в чем не повинным тоже понимала, когда распатронила? Как все-таки было дело? Расстройство чувств, да?

Елена Евгеньевна судорожно, после слез, вздохнула, сложила на коленях кулачки.

– Понимаешь, я все звонила, звонила, а его нет. И этот телевизор… Сколько мы всего наделали. Я наделала…

– Мы, старуха, мы. Я с себя ответственности ни за что не снимаю. Но хочу тебя обрадовать, и наделанного немного. Ни одной человеческой жертвы, выбитые зубы и синяки не в счет. А в деньгах родная Отчизна только от ворья каждый день в сто раз больше теряет. Можешь спать спокойно.

Андрей Львович отодвинул стульчик, поднялся к окну. Она подумала, что оттого-то он и не пошел в гостиную: там окна выходили во двор.

– Как ты его все-таки? – Андрей Львович расправил складки занавеси, отодвигать не стал, смотрел сквозь. – В котором это часу? Ах да, в четверть пятого. Хорошо хоть народу никого не подвернулось, да и убрали быстро.

– Да, убрали быстро, – подтвердила Елена Евгеньевна, вновь запереживав. – Я, Андрюшенька, и сама не знаю, что на меня нашло такое. Тоска, злость, вредность какая-то ненужная. Мне почему-то кажется, что такого со мной больше никогда не повторится. Ох, и вспоминать не хочется.

– А вот это зря, – сказал Андрей Львович. Строго постучал согнутым пальцем по столу. – Вспомнить придется. Ты сегодня, когда я уйду, сядешь и все в подробностях мне опишешь. Сразу сядь, не тяни. Обстоятельства, настроение, ощущения свои – это главное. Короче, в форме обычного отчета, как мы с тобой в начале делали, по установочным испытаниям. Только объект будет не заданный, а произвольный. И почему именно его, укажи.

– Да не знаю я почему. Никогда он мне не нравился, вот и все.

– Так и напиши, значит. – Андрей Львович хитро подмигнул. – Кто еще не нравится на этом свете, старуха? На кого зуб имеешь? Может, на меня? Виноват, исправлюсь, пожалейте, гражданин начальник!

Андрей всегда умел разрядить обстановку. Вот и сейчас, Елена Евгеньевна бессознательно ждала какой-нибудь возможности окончательно прекратить неприятный разговор. Закрыть тему и перевернуть страницу.

С Михаилом она решит сама. В конце концов он – только личное, а тут у нее – работа. Величайшая ответственность. Вот так.

Елена Евгеньевна возвращалась в рамки установленной ею самой себе жесткой дисциплины.

– Давай сюда чашку, – сказала она-вторая, – я вылью эти помои. И сходи в гостиную, там на столике приличный коньяк стоит, принеси. Я хочу выпить по-человечески.

– Нормально, старуха, жизнь идет и берет свое чередом!

В эту минуту Андрей Львович напомнил ей озорного вихрастого студента, который учился с Еленой Евгеньевной, тогда просто Лелькой, на параллельном курсе. Тоже был очкарик. Она улыбнулась воспоминанию.

– Кстати, о твоем Михаиле, – небрежно сказал Андрей Львович, вернувшись с бутылкой и тонкими рюмками.

Всю легкость Елены Евгеньевны как рукой сняло. Сердечко трепыхнулось и замерло покорно.

– Можешь не терзать себя, он не занят изменами тебе с красотками легкомысленного поведения.

– Я сама легкомысленнее некуда, – угрюмо сказала она. Ох, этот Андрей!

– Просто его нет сейчас в городе. Поехал навестить своего давнего приятеля. Друга детства.

Она пожала плечом. Уехал так уехал. Не бежать же ей за ним. Да и куда?

– Вот как, – сказала она. – И что же, далеко? «Ну кто тебя за язык тянет, голуба! – подумала в ту же секунду. – Какое тебе дело, далеко он от тебя или близко. Ты когда-нибудь научишься себя правильно вести?»

– Не буду тебя мучить, далеко, но не слишком. Да и вернется не сегодня-завтра.

– Вернется – позвонит, никуда не денется. Мы будем сегодня пить или нет?

– Ты что же, и телефон ему свой дала? – вкрадчиво спросил Андрей Львович, наполняя с узкой талией рюмки.

– Не давала я ему никакого телефона. Ну, я ему позвоню. Если захочу. Какая разница, Андрей!

– Не надо так волноваться, прелесть моя. Позвонишь, если захочешь. На том и остановимся.

Чтобы успокоиться, Елена Евгеньевна подошла к плите, щелкнула зажигалкой под кофейником. Да в нем уж пусто… Вылила гущу прямо в мойку, чего обычно никогда не делала и Бусыгина за это ругала.

– А можно и по-другому, – сказал за спиной Андрей Львович. – Устраиваем тебе с твоим Михаилом легкий отпуск за наш счет. Природа, правда, в пределах средней полосы. Отдельный коттедж. Медовый месяц. Два месяца, три. Командировочку тебе нарисую – комар носа не подточит. Радуйся жизни. Да и для наших занятий тебе выбираться много проще.

– Вот, Андрюшенька, ты и сказал, зачем пришел. – Елена Евгеньевна-вторая очень пристально посмотрела в толстые стекла его очков. – Есть мнение, что меня пора переводить за забор? Слишком опасно оставлять на свободе, могут похитить враги? Сама из доверия вышла? Любовника мне предлагаешь, чтоб скрасить неволю. Ты думаешь, что я дурочка, не понимаю ничего? Ошибаешься, Андрей Львович. Все вы ошибаетесь – и ты, и начальство твое.

Андрей Львович опять выглядел сконфуженным. По всему, Елена Евгеньевна точно разгадала тайные намерения его визита. Она чувствовала гордость за себя, и ей немедленно сделалось его немножечко жалко.

– Я говорил им. – Он, не отрываясь, вырисовывал на скатерти невидимые узоры ложечкой. – Я им сказал, что с тобой нельзя так. Что ты умница и очень ответственная девочка. Они, в общем, прислушались.

Андрей был так смущен и, кажется, немного обижен ее наскоками, что Елена-вторая быстренько шмыгнула в сторону, освободив место Елене-первой. Та села рядом с Андреем Львовичем, заботливо налила ему в чашечку свежего кофе, положила сахару.

– Значит, все в порядке, – сказала она. – Ты уж меня,

Андрюшенька, не выдавай. Ты у меня един – царь, Бог и воинский начальник.

– Не бойся, старуха, не выдам. Я – руководитель проекта, что они мне могут приказать? Ты только меня не подведи.

– Я не буду, – честно сказала Елена-первая.

– С остальным я и сам справлюсь. Друга своего жди, должен скоро вернуться.

– Может, он уже дома? – вырвалось у Елены-первой, и некому было ее укорить за несдержанность.

– Нет, – твердо сказал Андрей Львович, и она поняла, что, как он скажет, так оно и есть. – Сейчас его дома нет. Но если хочешь, мы дадим тебе знать, как только он появится.

«Что я за квашня такая? – подумала, сокрушаясь, Елена Евгеньевна. – Что мне мешает сказать: Андрей, привези его. Ведь так и думала и почти уже решила. Гордость? Перед кем, перед Андреем, который и так про тебя все знает, а что не знал, ты ему сама сейчас рассказала?.. Вот его привезут, а он скажет: девушка, я с вами не знаком».

– Не надо, – сказала она. – Я без посторонней помощи как-нибудь.

В прихожей вновь засвиристело. Такой у Елены Евгеньевны был дверной звонок.

– Кого еще на нашу голову… Андрей Львович посмотрел на часы.

– А это за мной. Я водителя отправлял кое-куда, сказал, чтоб явился к этому часу.

– Обязательно прямо в квартиру?

– Обязательно. Я забывчивый, люблю засиживаться в гостях, надо напоминать. Пойдем-ка со мной.

Недоумевающая Елена Евгеньевна открыла дверь. Вошел чудовищный букет роз. Огромная корзина.

– Благодарю, Василь Василич, поставь сюда и подожди внизу, я буду через пять минут.

Подтянутый, хоть и немолодой мужчина с серьезным лицом и большой плешью наклонил голову и вышел. Кажется, она видела его где-то. Смутно знакомое лицо. На испытания ее отвозили другие.

– Андрей, ты что? Цветы… я ведь пошутила… И как ты успел?

Андрей Львович подхватил корзину, увлек Елену Евгеньевну в гостиную.

– Лена, – сказал он. – Эти два часа я провел у своей любовницы. Так думают все. Не все, кроме моих коллег и твоих… самых близких друзей, а вообще – все. Только мы с тобой знаем, что это не так. Ты поняла меня?

До Елены Евгеньевны медленно доходил смысл.

– А он? – показала на закрывшуюся дверь.

– Мой Василь Василич – это другое дело. Ему можно. Кстати, не признала ты его?

– Кажется, видела когда-то. Не помню. Он?..

– При случае я тебе расскажу. А сейчас… вот. Андрей Львович подал ей футляр тисненой кожи. Она, не понимая, приняла его, машинально нажала пружинку. Крышка отскочила.

В футляре лежало колье из невиданных дымчатых, но вместе с тем прозрачных и сверкающих камней.

– Это серые бриллианты. Чрезвычайно редкий камень. К твоим глазам должны подойти как нельзя лучше. Конечно, не Тиффани, но здесь тот случай, когда содержание все-таки важнее формы.

– Боже мой, но сколько это стоит?

– Это твой гонорар. Премия за удачно проведенный эксперимент.

– Но я не смогу это носить…

– Такие вещи, Лена, существуют не для того, чтобы их носили. Они – капитал. Не абсолютно надежное вложение, но одно из. «Антарес» – это серьезно, Лена. Это в ряду самых серьезных потенциалов, которыми на сегодняшний день обладает человечество. Пожалуйста, не забывай этого. Никогда.

– Да, – глухо сказала Елена Евгеньевна, не в силах оторваться от поразительных камней.

Их было одиннадцать. Крупная, на десять, не меньше, карат «слезка» в центре и по пять уменьшающихся с каждой стороны.

«Инталье, – восхитилась Елена Евгеньевна, достаточно понимавшая в подобных вопросах, – истинное инталье! Дивная соразмерность. Цепочка простого гладкого золота, в английском стиле – «чтобы предмет остался красивой памятью, но не имел запаха денег». Однако и деньгами здесь пахнет немалыми. Хотя вещица – новодел. Грань современная».

– Погоди, вот закончим серию, я тебя в кругосветный люкс-тур от Кука отправлю. – Андрей Львович улыбался, не скрывая, что говорит не всерьез.

– Очень хочу, – сказала Елена Евгеньевна. – Я попрошу политического убежища, зайдя на метр за государственную границу.

– А все-таки насчет отдельного коттеджа ты подумай, Лена. Только без эмоций, взвешенно. Никто тебя не собирается заточать. Да это и невозможно. Подумаешь?

– Подумаю, – согласилась Елена Евгеньевна-первая.

Глава 39

Спустившись, Андрей Львович снял очки и сильно растер переносицу. Без очков он совсем не выглядел беспомощным и наивным, как это бывает у большинства близоруких людей. В эту минуту он был доволен, как обычно бывал доволен правильно сделанной весьма сложной работой. Хотя, конечно, сомнения у него остались. Чертова девчонка.

Поднял в «Порше» телефонную трубку, которая здесь помещалась не между передними сиденьями, а в подлокотнике сзади. Набрал семь цифр и еще четыре.

– Срочная для «Семнадцатого», – сказал он, когда там ответили. – Любыми средствами обеспечить возвращение объекта со всеми сопровождающими. Любыми. Срочно.

«Никудышный актер», – вспомнились слова Елены Евгеньевны. Повторил вслух:

– Чертова девчонка! Подумав, он набрал еще один номер…В своей огромной квартире Елена Евгеньевна-вторая тщательно изучала колье, держа его распятым на пальцах перед глазами. Елена-вторая вернулась на место несколько позже, чем следовало.

«Но хоть скандала не устроила, и то слава Богу, – подумала она. – Купили тебя все-таки, глупышка. За горсть камешков и теплые слова. Ты, моя голуба, хороша, что и сказать. Вечно распустишь слюни…»

Она успела увидеть из окна, как черная машина, вывернув со двора, ушла по набережной в сторону вокзала. Лишь мельком успела, но это ничего.

«Если нам с тобой будет нужно, мы его достанем, правда?»

Прислушавшись к себе, проверила правильность своих ощущений. Все было так. Она могла.

Она уложила колье в футляр, который сунула на полку со своим бельем. Взгляд остановился на телефоне, который предательски показывал из-под подушки краешек своего бока.

Елена Евгеньевна откинула подушку, взяла трубку, ткнула в повтор, отметив себе с некоторым недоумением, что, оказывается, за эти дни никуда больше не звонила.

Михаил не отвечал.

Глава 40

Дорога.

Ему уступили место рядом с водителем, остальные набились сзади, причем рессоры лишь едва просели. Какое-то время Михаил разглядывал обилие аппаратуры – радиостанцию он узнал, мощная, вроде Батиной – перед собой и сбоку, меж сидений, затем на него напала зевота. Не все ли равно.

Дорога. Как он устал от них за последнюю неделю. ОНА начала использовать его на износ. Видно, и его существованию здесь наступает предел. Он даже ничуть не взволновался от этой мысли. Похожее не-волнение он испытывал давно, в самом начале, когда все-таки приходил ему вопрос, в своем ли он уме, да и наяву ли все происходит. Вопрос чисто риторический, как бы заведомо проходной.

«Жизнь такова, какова она есть, и больше никакова». Расхожая шутка. Ему в ней нравилась та самая доля правды, а вовсе не шутки.

Михаила несколько беспокоило, что пришлось вступить в контакт если не с официальными властями, то с кем-то достаточно организованным, но это была скорее легкая досада.

Чувства, запахи, звуки, все восприятие окружающего замедлилось в нем. Жук с заднего сиденья пытался что-то спрашивать, придавленный тушей Павла, но отстал. У них там и без Михаила нашлись собеседники.

Дремота накатывала горячими тугими валами. Это была не просто реакция на бой, погоню, на кутерьму, как выразился Жук, нет, он засыпал неотвратимо и целеустремленно. Его звали. Звали, чтобы сказать.

вспышка – цветы – дорога – зеленый газон – вспышка

Дорога.

Опять дорога?

И опять тьма. Дорога во тьме. Он должен пройти по ней. Все должны пройти по ней, и он отвечает за это. Не его дело, как они пройдут по этой дороге, но он обязан заставить их вступить на нее.

Они должны быть там, где им назначено…

Жить?

Они должны быть там. Где их ждут, где печалятся о них.

Где? Кто?

вспышка – вспышка – вспышка

ТЫ ЗНАЕШЬ.

вспышка – цветы – дорога – зеленый газон – вспышка

Михаил сцепил зубы и подавил в себе ругательство. Блондин осторожно покачивал его за плечо.

– Здесь можно перекусить и вам подберут одежду.

«Жигули» стояли у подъезда шикарной двухэтажной дачи с высокой стрельчатой крышей. От дома до самых ворот, что остались позади, вела подъездная дорожка из красной гранитной крошки.

Михаил с трудом распрямил затекшее тело. Доски ступенек крыльца были теплыми от солнца.

– А на озере дождь небось ударил.

– Пришлось сделать небольшой крюк, чтобы заскочить сюда, – чуть виновато, как показалось Михаилу, объяснил Жук.

– Это хорошо, что дождь, – деловито сказал Павел. – Пожар потушит, а то у меня сердце не на месте.

– Топай давай, – проворчал Михаил. – Друг леса.

От странной помеси «рассказки» с «визией» оставался осадок, как от изжоги, только гораздо сильнее. Михаил моргнул. Текст горел перед ним. От огненных букв было не избавиться. Чего бы он только не дал сейчас за возможность хотя бы на десяток минут отключиться от всего, спокойно обдумать, просмотреть и перечитать еще раз.

Это стоило того.

Войдя, он остановился как вкопанный и остро почувствовал, что он в одних плавках.

Стол в углу обширного зала сервировали две девушки, от одного взгляда на которых перехватывало дыхание. Обе брюнетки, выше среднего роста, волосы волной по плечам. Одна в легком желтом, другая в легком сиреневом. Летние полупрозрачные сарафаны, и видно, как тело ходит под тонкой тканью.

Тезка-Мишка за плечом шумно сглотнул, Павел ухмыльнулся.

– Кушайте, пожалуйста, а мы быстро. И машину вторую подгоним.

Жук радушным жестом указал на стол, где было наворочено на взвод, даже отсюда видно.

– Это без шапки за стол садятся, а без штанов не принято, – сказал Михаил и, чуть подумав, добавил: – молодой человек.

– Извините. – Жук повернулся к лесенке на второй этаж. Оттуда уже спускался Блондин, неся ворох одежды.

– Попробуйте, должно подойти. Правда, на вашего товарища…

Нимало не смущаясь, словно ему только и дел было в жизни, что растелешиваться в гостиных шикарных вилл, Павел уже стоял рядом в том же, что и Михаил, виде. Заскорузлые от крови лохмотья, в которые обратилась его одежда, одна из девушек, желтая, быстренько подхватила и унесла.

Михаил не заметил на хорошеньком личике и следа брезгливости или испуга. Что, каждый день они вернувшихся с боевых действий встречают?

Зато на самого Павла и желтая и сиреневая бросали такие взоры, что Михаил со вздохом оглядел самого себя, копаясь в предложенных вещах.

«А ведь, казалось бы, не последний я мужик, – подумал он. – Но, конечно, куда мне до Геракла. И шрамы его колоссальные их не отпугивают, шлюшек дрессированных, скорее наоборот».

Себе он выбрал джинсы по размеру, на Павла нашлись широкие брюки достаточной длины и подходящая рубаха с длинными рукавами. Один тезка-Мишка все ковырял кучу. Рядом он выложил «стечкин», и видно было, что, одеваясь, смотрит только на него, готовый в любую секунду прыгнуть, схватить, отразить атаку, путаясь в недонатянутых портках.

– Как ты его сохранил?

– Терминатор ваш не выкинул. К оружию по-хозяйски относится, Арнольд, понимаешь, Шварцнегер.

– Шварценеггер, – машинально поправил Михаил. – У нас он с кличкой Геракл ходил. Не рассказывал он тебе?

– Не. Кто такой? Девочки какие, видели, шеф? Куда нас занесло-то? Мы им по дороге впарили, что так, дружка навещали, вы то есть, а я вроде с вами. На природе отдохнуть.

– Отдохнули.

– Чего уж теперь. Сказанного держаться надо. Облачившись, тезка-Мишка демонстративно засунул пистолет за пояс, длинная рукоять торчала поперек пуза.

– Угомонись ты, никто с тобой воевать здесь не будет. Покушаем, дальше поедем. Перекусить заскочили.

– Перекусить, – бормотнул Мишка. – Как бы нас самих тут… пополам не перекусили. А два патрона у меня еще есть, Паша бережливый.

«А где, кстати, мой «ПМ»? – вдруг вспомнил Михаил о пистолете. – Начисто отрезало. Утопил, не иначе. И вообще все утопил. Документы, все. Опять гол как сокол, готов к употреблению, как полагается». За столом выяснилось, что шумный глоток тезки-Мишки при виде соблазнительных девиц на фоне яств относится скорее к последним. Он работал за троих. Салаты, закуски, горячее – свиные эскалопы и жареные колбаски – улетали, как подброшенные. Улучив промежуток, Мишка налил себе полстакана водки.

– За «Чероки», – коротко глянув на Михаила, сказал он.

– Кстати, – обратился Михаил к Жуку и двум другим, занявшим противоположный край стола. – Машина у нас там осталась. На ней как, крест можно ставить?

– Пока ничего не скажу, – вежливо и обстоятельно, что, кажется, вообще входило в его привычку, ответил Жук. – Насколько я могу судить, там сейчас находятся представители местных правоохранительных органов, мы с ними еще не связывались. Может быть, помимо нас… Но вас обязательно известят о вашей собственности.

– Вон его, – Михаил указал на тезку-Мишку.

– Да чего там, Миха, – высказался вдруг тот. – Чего, Мишань! – Они же с Михаилом теперь были друзья-приятели. – Что там останется после той кодлы и ментов? Резины не останется, не то что чего.

Михаил потихоньку оглядывался и чувствовал, что первое впечатление его не обмануло.

Этот дом не был жилым. По крайней мере, та часть, которую они видели. Независимо от богатых ковров и мебели, от безукоризненных зеркал и начищенной бронзы дверных ручек.

За дачей следили, но постоянно не жили. Это всегда заметно. Возможно, ею пользовались разные люди, возможно, она служила кому-то запасным жилищем.

Михаил поймал взгляд Павла. Тот трудился над третьим или четвертым эскалопом.

– Перевалочный пункт, – шепнул он в бороду. – Станция в пути. Охотничий домик, чтобы отсидеться в случае чего.

Иногда Павел мог говорить такими вот образными выражениями. В Паше Геракле было много чего намешано.

Михаил еще раз обвел глазами помещение и медленно кивнул, соглашаясь.

– Еда, – так же лаконично продолжил Павел. – Сюда привозят. Готовые блюда. Девочки – только подавать, посуду не моют. На пальчики обратил внимание? Ну-и ложатся, конечно, задаром держать не станут. Но самих тоже привезли.

– Нам?

– Сдурел? Мы тут случайным наскоком. Кто-то был. Или будет. А может, не выходит. К чему рожу-то показывать?

Двое на том конце поднялись, пошли к дверям. Жук обратился к Михаилу:

– Подкрепились, Михаил Александрович? Ваши товарищи тоже? Можем продолжать путь?

– Вот что, – сказал Михаил, – вы все-таки объясните, откуда вы, кто. Нам после всего случившегося надо знать хотя бы в общих чертах. Вы нас вполне можете отсюда прямо в «Матросскую тишину» доставить. Для начала одной этой штуки, – указал на «стечкин» за Мишкиным поясом, – хватит, а потом каждому еще наберут с три кучи. Кто вы? Почему мне помогаете? Пока мы не услышим ответа, который нас устроит, мы не сможем вам доверять. Тогда – вы своей дорогой, мы своей. Спасибо, как говорится, и до свидания.

– Вы правы, разумеется, Михаил Александрович, – согласно кивнул Жук. – Но я имею соответствующие инструкции. По одной из них я со своими людьми обязан был следовать за вами. Не скрою – чтобы выяснить, куда вы направлялись. Мы это выяснили.

– А подслушку свою трепаную в «Чероки» какого хера сунул? – воинственно сказал тезка-Мишка, и Михаил вспомнил, что видел краем, как тот наливал себе еще стакан, полный.

Михаил сделал страшные глаза, и Мишка увял. Он опять стал неотрывно смотреть, как Павел ест, прожевывает и проглатывает. Он наблюдал за ним пристально во все время еды.

– Я уже объяснял, Михаил Александрович, мы имеем четкие указания. Разве мы не показали вам, на чьей мы стороне? Когда вы избавились от прослушки, мы запросили новых указаний. Мы их не получили и стали ждать.

– И дождались, – подал голос Павел. – Кто приходил, известно?

– Думаю, сейчас выясняется. Какая-то местная банда, хотели поживиться. Отдыхающие на стрелке практически беззащитны, место обособленное.

Павел обменялся с Михаилом взглядом.

– Ну, а теперь нас куда? Как Миша сказал – в «Матроску»?

– Ни в коем случае. Как раз в то время, когда вы вели свое сражение, поступил категорический приказ вернуть Михаила Александровича домой. Так что еще чуть, и мы явились бы на помощь. Но вы сами отлично справились. Что касается претензий властей, то их не будет. Властям объяснят.

– Во как! – опять встрял тезка-Мишка. – Так я дышать не против. Берешь меня в свой фарт?

– Пойди проветрись, – приказал ему Михаил. Тезка-Мишка недовольно засопел, но из-за стола полез. Зацепился рукоятью.

– Верни-ка обратно, – протянул руку Павел. – Я с ним прогуляюсь, Миня, да? С девочками познакомимся… Если что – я на крыльце.

– Явились бы они на помощь, – бурчал тезка-Мишка. – Вплавь бы они явились.

– По воде, аки по суху, – в тон приговаривал, придерживая, Павел, – это только я умею…

– Да ну?! Ты и это умеешь?

Михаил проводил их взглядом, повернулся к Жуку.

– Между прочим, действительно как бы вы добрались? Ваши «Жигули» еще и плавать могут?

– Мы бы что-нибудь придумали. – У него было безмятежно-ангельское выражение лица.

«Но ангелы черными не бывают, – подумал Михаил, – только падшие».

– Теперь можете сказать, кого вы представляете? Ко мне прицепились из-за Лены? Но это было просто случайное знакомство. Понравилась женщина, я ей тоже подошел.

– Михаил Александрович, ей-Богу, ваши вопросы не по адресу. Вы приедете домой, вас встретят. Возможно, потом вы сможете их задать более компетентному лицу.