Текст книги "Из тьмы"
Автор книги: Николай Золотарёв-Якутский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Глава пятнадцатая.
«Мы продолжим ваше дело». «Ты – Иосиф Токуров?» – «Нет. Я Разбогатеев»
Вскоре пришла весть о приезде в Россию Ленина, о его Апрельских тезисах, и якутские большевики воспрянули духом: борьба продолжалась! Они с нетерпением ждали первых пароходов, чтобы уехать в центр России. Навигация на Лене открывается поздно – в конце мая. Два с лишним месяца вынужденной задержки было решено использовать для укрепления в Якутии власти трудящихся, для пропаганды среди населения ленинских идей, для воспитания революционной якутской молодежи.
Шла весна. Все жарче пригревало солнце, и все грустнее становился Уосук. Тронется Лена, затрубят пароходы, и люди, без которых он не мыслил своей жизни, надолго, если не навсегда, расстанутся с ним. Особенно привязался он к Ярославскому. Ярославский был ровен со всеми кружковцами, никого особенно не выделял. Он не переступал в отношениях с ними грань товарищеского дружелюбия, но Уосук ощущал, что Ярославский глубоко любит их всех.
Не знавший родительской ласки, юноша тянулся к нему, как к отцу.
Бросил якорь у берега пароход «Акопсин Кушнарев». Пришла пора прощания. На этом судне уезжали Ярославский, Петровский, Орджоникидзе, Клавдия Ивановна и Зинаида Гавриловна – жена Орджоникидзе.
В день отъезда в газете «Социал-демократ» Ярославский выступил с обращением ко всем жителям Якутии:
«Граждане Якутска и области!
Уезжая от вас, я хотел бы, чтобы вы, среди прочих задач, стоящих перед вами, не забывали и о существующих в крае культурно-просветительных учреждениях. Их так мало, а они так нужны народу! Одно из них – музей, находящийся в ведении Якутского отделения Русского Географического общества. Ни старое городское самоуправление, ни центральная власть, ни областная не поддерживали его материально, и музей неизбежно бы погиб, если б не безвозмездный труд его работников – политических ссыльных.
Мне хочется, чтобы этот труд не пропал даром, чтобы вы взяли музей под свою постоянную опеку, оказывали ему всестороннюю помощь.
Покидая Якутскую область, я верю в силы народные, верю в то, что население Якутской области приобщится ко всем завоеваниям человеческой мысли, как приобщается в эти дни к политической и гражданской жизни».
– Мы продолжим ваше дело. Во всем, – тихо сказал Уосук, боясь расплакаться.
Ярославский понял его состояние.
– Ну-ну, – пригрозил он пальцем, – не реветь, социал-демократы!
Загудела сирена. Пароход отошел от пристани. Юноши долго махали вслед ему руками.
* * *
В Якутии, расположенной за много тысяч верст от столицы, революционные события происходили совсем иначе, чем в центре. После Февральской революции управление областью взяли в свои руки большевики. Когда же большинство их покинуло Якутск, власть перешла к эсерам и меньшевикам. Областной комиссар эсер Соловьев распустил Комитет общественной безопасности и взамен сколотил свой – Комитет общества защиты революции. Из местных казаков и бывших царских полицейских были созданы вооруженные контрреволюционные силы.
Весть об Октябрьской революции лишь озлобила новых правителей области. В то время как по всей стране триумфально шествовала Советская власть, в Якутске свирепствовала реакция.
Обстановка накалялась. 22 февраля 1918 года Соловьев созвал представителей всех контрреволюционных организаций. Сборище вынесло решение: «Не признавать Октябрьскую революцию и Советскую власть; считать Якутскую область автономной, не подчиняющейся центру; организовать Областной совет».
Но и большевики не сидели сложа руки. 27 февраля под их руководством забастовали рабочие типографии, мельницы, почты и телеграфа. Вслед за тем бросали работу металлисты, грузчики, часовщики и парикмахеры. Забастовщики вышли на улицы, неся лозунги: «Долой буржуазный Областной совет!», «Вся власть Советам рабочих депутатов!».
В подготовке забастовки и демонстрации активное участие принимали бывшие члены кружка «Юный социал-демократ». Работы было много, у парней не хватало времени выспаться. Иногда Максим вздыхал:
– Эх, нет Платона!
Платон еще летом уехал в Томск, мечтая поступить в университет.
Напуганный мощным забастовочным движением, Областной совет приказал начальнику городской милиции эсеру Бондалетову арестовать большевиков.
Глубокой ночью в дверь резко и грубо постучали. Уосук вскинул голову. Он сразу понял, что за ночные гости пожаловали к нему, и бросился к окну. В сумраке чернели два силуэта в погонах. «Двое под окном, да еще у двери… – лихорадочно соображал Уосук. – Не уйти». С сильно бьющимся сердцем он снова лег в постель и натянул одеяло на голову. «Спокойно. Главное – спокойствие».
Из передней донесся голос хозяйки:
– Кто там?
– Открывай! Милиция!..
– Если по делу, – не дослушав, продолжала старушка, – то приходите завтра! Ночью я в дом никого не пускаю!
– Да откроешь ли ты? – пришли в ярость за дверью. – Сказано – милиция! Взломаем дверь.
«Спокойно. Спокойно…» – повторял про себя Уосук.
Загремел засов. В передней застучали подкованные сапоги.
– Здесь живет Токуров?
– Нет. Ошиблись, – ответила хозяйка.
– Как ошиблись? Вот адрес. Приказано взять большевика Токурова.
– Никаких большевиков здесь нет и быть не может! – Голос старухи прозвучал назидательно. – Тут у меня, если хотите знать, квартирует сын миллионера Разбогатеева.
– Разбогатеева? А где он?
– Спит! Где ж ему быть?
– Веди к нему!
– Зачем будить? Он юноша тихий, скромный, учится усердно. Ночами никогда не шатается.
– Хватить голову морочить! Веди немедленно!
Уосук даже не шелохнулся, когда на его глаза упал свет лампы.
– Проснись, соколик, – ласково сказала Мария Ильинична, – тут милиция явилась!
Уосук, зевая, приподнялся на локте.
– Какой же это сын Разбогатеева? – возмутился рыжий детина с торчащими во все стороны усами. – Купец из казаков, а этот – якут!
– Приемный сын, – сердито бросила хозяйка.
– Ты – Иосиф Токуров?
– Нет. Я Разбогатеев.
– Документы!
Уосук протянул паспорт.
– Тут написано, что ты не Разбогатеев, а Токуров-Разбогатеев!
– Да, но и не Токуров, – спокойно сказал Уосук.
– Одевайся! Бондалетов разберется.
– Позвольте, но ведь вы убедились, что я не Токуров?
– Молчать! Одевайся.
– За что арестовываете?
– Об этом спросишь у Бондалетова.
Городская милиция Областного совета помещалась в здании бывшего полицейского управления. Да и сама она ничем от своей предшественницы не отличалась: служили в ней те же полицейские.
Бондалетов, набычившись, сидел за огромным столом. Перед ним лежал список большевиков, подлежащих аресту. Против многих фамилий уже стояли галочки.
– Господин начальник милиции! По вашему распоряжению доставлен Иосиф Токуров! Токуров-Разбогатеев, – нерешительно доложил конвойный.
– Кто? – поднял голову Бондалетов.
– Сами не знаем. То ли Токуров, то ли Разбогатеев… Одним словом, Иосиф Токуров-Разбогатеев, – мямлил милиционер.
– Что вы мне голову морочите? Кого привели?
– Вот его паспорт, вашбродь!
– Ну-ну… без чинопочитания. Никак не вобьете себе в головы, болваны, что все эти «вашбродь» упразднены. Ну-с, что за паспорт…
– Господин Бондалетов, произошло какое-то недоразумение. Я сын купца первой гильдии Разбогатеева и, мне кажется, не должен вас интересовать.
Бондалетов вонзил в Уосука острый взгляд:
– Большевик?
– Не понял.
– Не прикидывайся! Нам известно, что ты большевик.
– Мой отец – коммерсант. Коммерсантом намерен стать и я. А пока учусь в учительской семинарии. Мне кажется, вы принимаете меня за кого-то другого. Кого вы ищете: меня или Токурова? Повторяю: я – Токуров-Разбогатеев. Быть может, пока вы допрашиваете меня, Токуров занимается большевистской агитацией.
Бондалетов задумался.
– Чем докажешь, что ты сын Разбогатеева? – наконец сказал он.
– Хотя бы вот этим.
Уосук достал из бумажника доверенность Разбогатеева на заключение коммерческих сделок. Бондалетов впился в нее глазами.
– Извините! Эти болваны ошиблись. Вы свободны!
Выйдя на улицу, Уосук облегченно вздохнул полной грудью. «Хорошо, что после революции я забыл о разбогатеевском «довеске» к своей фамилии и никогда не упоминал о нем», – мелькнуло у него в голове. Вдруг навстречу показалась группа людей. Уосук отшатнулся в тень. Мимо вооруженный конвой провел Максима Аммосова.
«Кажется, всех наших взяли. Что же теперь делать?»
Назавтра Бондалетов заявился в Областной совет, чтобы доложить о выполнении «боевого задания»: «Большевики поголовно арестованы!» Господа из совета похвалили Бондалетова. А через два дня его вызвали снова.
– Эт-то что такое? – зловеще прошептал Соловьев, подвигая начальнику милиции какие-то листки, исписанные от руки.
Бондалетов взял один из них. Буквы запрыгали у него в глазах.
«К трудящимся города.
Контрреволюционный Областной совет растоптал демократические права, завоеванные народом в пролетарской революции, уничтожил первые ростки Советской власти, предательски упрятал в тюрьму рабочих и солдатских депутатов. Трудящиеся Якутска! Не выполняйте распоряжений Областного совета! Боритесь с ним! Сын революции».
– Ну-с, поголовно арестованы большевики? – ехидно промолвил Соловьев.
– Откуда это у вас, господин областной комиссар?
– С забора! Да-да, господин Бондалетов, с забора! Я вижу, вам изменило зрение, раз вы не замечаете в городе прокламаций! Что за «Сын революции»?
Бондалетов побагровел.
– Даю слово, что через денек-другой я вам этого сукина сына из-под земли добуду.
– Смотрите ж! В противном случае пеняйте на себя.
Бондалетов отрядил на поиски «Сына революции» шпионов. Пронырливые лазутчики еще старой, жандармской выучки шныряли по городу двое суток, но так никого и не засекли. Между тем прокламации не иссякали. Одна из них появилась прямо на калитке Бондалетова.
«Господа контрреволюционеры, вы ликуете, посадив под замок защитников народа – большевиков. Что ж! Ликуйте в последний раз. Ваши дни сочтены. Час расплаты близок! Сын революции».
Бондалетова едва не хватил удар. А тут еще стали распространяться печатные листовки. Бондалетов вверх дном перевернул типографию, но ничего не нашел. А поток листовок ширился.
«Требуем освободить незаконно арестованных рабочих депутатов. Вся власть Советам!»
«Во всех областях и губерниях России давно победила пролетарская революция. Трудящиеся, боритесь за народную власть!»
«Товарищи рабочие, бастуем!»
Вскоре в городе действительно вспыхнули митинги и забастовки. На их подавление Бондалетов бросил все наличные силы. Было схвачено немало «верховодов», как называл их начальник областной милиции, но «Сына революции» среди них не оказалось. Бондалетов ломал голову: кто мог им быть? А Соловьев все настойчивее требовал «пресечь вредоносную деятельность» неуловимого большевика.
Внезапно в голове Бондалетова мелькнула мысль: «А что, если?» Он тут же вызвал самого опытного и верного сыщика – Копчика.
– С сегодняшнего дня возьми под наблюдение дом шестнадцать по Правленской. Ясно?
– Дом шестнадцать? По Правленской? – удивился Копчик. – Да ведь в нем божья старушка, вдовая асессорша Просвирина…
– Знаю, – прервал Бондалетов, – знаю. Но, кроме нее, околачивается там некий Токуров-Разбогатеев. Вот за ним и проследи. Сдается мне, что это и есть «Сын революции».
– Слушаюсь! Из моих рук не уйдет. Будьте покойны!
Копчик преследовал Уосука десять дней, но так и не заметил ничего подозрительного.
Ежедневно полным разочарования голосом он докладывал Бондалетову:
– Так что, ваше благородие, клиент совершенно бесцветен. С утра до обеда сидит в библиотеке, поглощая ученые труды. Часам к двум дня возвращается на квартиру и больше никуда не выходит.
– Черт с ним, – махнул в конце концов рукой Бондалетов, – сними наблюдение. Ошибся я, как видно.
Он и подумать не мог, что под именем «Сын революции» действовала маленькая, но хорошо законспирированная организация. Входили в нее Уосук, наборщик Жилин и еще несколько рабочих. Текст прокламаций составлял Уосук. В публичной библиотеке он каждый день брал одну и ту же книгу и вкладывал в нее написанные им листовки. После обеда в публичку заходил кто-либо из рабочих, заказывал ту же книгу и уносил листовки с собой. Потом прокламации размножались, от руки или набором – по обстоятельствам. А расклеивали их совсем другие люди.
Уосук заприметил Копчика, дежурившего днем и ночью дома. Все же иногда Уосук задним двором уходил на конспиративную квартиру, где встречался с Жилиным, чтобы обсудить план дальнейших действий. Убаюканный кажущейся инертностью «подопечного», Копчик не подозревал о таких отлучках.
Глава шестнадцатая
Контрреволюция собирает силы. «По торговым делам я должен ехать в Покровск»
Весной, когда Лена очистилась ото льда, с ее верховьев на плотах и лодках прикочевала разномастная шваль – бежавшие от Советской власти жандармские и полицейские чины, белые казаки, черносотенцы и уголовники. Окопавшиеся в Якутске эсеры и меньшевики, еще год назад высокопарно именовавшие себя революционерами, с радостью встретили всю эту нечисть. Прибывшие значительно укрепили вооруженные силы Областного совета. Они же привезли весть, которая встревожила Соловьева и его подручных: из Иркутска для установления Советской власти в Якутии большевистская партия направила значительный отряд Красной Армии под командованием Рыдзинского. Стало известно, что отряд Рыдзинского движется на трех пароходах. Чувствуя, что силы не равны, совет начал подготовку к обороне. Предполагалось, что красноармейцы могут высадиться на любой пристани – Осенней, Гольминке, Высоком Мысу – или даже на острове Хатыстах, чтобы вести наступление через Зеленый луг. «Главнокомандующий» Бондалетов приказал во всех этих точках отрыть окопы и соорудить блиндажи. Здания женской гимназии, казначейства, церковь Преображения были превращены в опорные пункты обороны. На Высоком Мысу расположился заградительный отряд, на Покровском тракте – засады и посты.
На заседании группы «Сын революции» было решено предупредить красных. Взял это на себя Уосук.
23 июня он зашел к начальнику почтовой конторы.
– Я приемный сын вилюйского купца Николая Алексеевича Разбогатеева, вы, наверно, слыхали о нем, – значительно начал он.
– Знаю, сударь, как не знать! – поспешно откликнулся начальник почты. – Но, к сожалению, ничем не могу вам помочь. Вилюйский зимник давно закрыт. Отправить вас сможем только пароходом. А их пока нет…
– Я не в Вилюйск.
– А куда же?
– По торговым делам отца я должен ехать в Покровск.
– Что вы, что вы! – замахал руками начальник почты. – Разве вы не слыхали, что с верховьев движутся красные? В сторону Покровска запрещено всяческое движение.
– Ну, а если я добуду разрешение господина Бондалетова?
– Тогда – пожалуйста! У нас накопилось так много почты, что отправлю вас хоть завтра!
Уосук пошел к Бондалетову.
– Так-так… – протянул Бондалетов, выслушав Уосука, – а вы знаете о красных бандах, направляющихся сюда?
– В том-то и дело. Летом прошлого года отец заключил с покровским скотоводом Гермогеновым договор на поставку мяса Ленским золотым приискам. На днях Гермогенов должен отправить в Бодайбо триста голов скота. Отец велел предупредить Гермогенова, чтобы тот повременил, – иначе скот могут захватить красные. Я в Покровске не задержусь. Поговорю с Гермогеновым – и назад.
– Я вас выпущу, а вы к красным примкнете, – с улыбкой произнес Бондалетов.
Уосук изобразил на своем лице испуг:
– Не дай бог попасться им в лапы!
– Я пошутил. Ха-ха-ха! По правде говоря, мы вас кое в чем подозревали. А именно – в большевизме. – При последних словах Бондалетов обмакнул в чернила перо.
– Зря, господин Бондалетов. Я – и большевизм? Смешно.
– Вот вам две записки. Одна – начальнику почтовой конторы, другая – командиру сторожевой охраны. Только для вас!
Обрадованный Уосук поспешил на почту. Пораженный начальник почтовой конторы тут же взял с него плату за проезд и обещал прислать ямщика в девять утра. Уосук вернулся домой. Он так изнервничался и устал, что упал в одежде на кровать и заснул. Пробудившись, он с удивлением обнаружил, что стрелки часов приближаются к двенадцати. В столовой он нашел свой ужин, заботливо прикрытый хозяйским полотенцем. Тут только почувствовал он, что невыносимо голоден.
«Хорошо бы сообщить товарищам, что разрешение на выезд получено», – подумал он, подошел к окну и осторожно выглянул. Стояла пора белых ночей, и на улице было светло почти как днем. Под окном мелькнул человек в зеленой фетровой шляпе. «Снова ты здесь, приятель! Хитер Бондалетов, – улыбнулся Уосук. – Разрешить разрешил, а шпика послал: проследи-ка, что будет делать Токуров-Разбогатеев в ночь перед отъездом. Ну что ж, следи!»
Уосук разделся и нырнул в постель. Утром – Уосук едва успел позавтракать, – стуча по торцам мостовой, к дому Просвириной подкатила почтовая телега. Уосук быстро пошел к ней.
– Когда вернешься, Иосиф? – крикнула вслед ему Просвирина.
– Завтра! – громко ответил Уосук, чтобы услышал и шпик, который топтался поодаль.
– Ну, мила-ай, трогай! – прищелкнул языком ямщик.
Телега загрохотала по улице. Замелькали приземистые дома окраины. Вскоре резвый конь почтаря вынес повозку к мосту через сухой лог. Перед мостом дорогу преградил опущенный шлагбаум со свежими черно-белыми полосами.
– Стой!
Из окопа выскочили два солдата.
– Документы!
Уосук, помедлив, вытащил из кармана записку Бондалетова. Между тем откуда-то сбоку к телеге подошел затянутый в ремни офицер.
– Открывай шлагбаум! – крикнул он, внимательно изучив бумагу.
Шлагбаум медленно пополз вверх. Уосук с облегчением выпрямился.
– Приехали!
Уосук вскинул голову. Незадолго перед Покровском он задремал и теперь с удивлением оглядывался вокруг. Впрочем, удивляться особенно было нечему. Здесь стояли такие же дома, срубленные из толстых бревен, как и в Якутске. В лучах заходящего солнца сверкали купола двух церквей. В отличие от Якутска, Покровск стоял у самого берега Лены. Это сразу бросалось в глаза.
Уосук помог ямщику перенести в здание почты тюки с корреспонденцией.
– Завтра, ваше семинарское благородие, я обратно трогаю, – заговорил ямщик густым басом. – А ты как? Со мной?
– Я, наверно, задержусь.
– Как же в город-то? Семьдесят верст с лишком!
– Не беспокойся, найду коня. Бывай здоров!
Уосук бесцельно пошел вдоль берега. В Покровске у него не было ни одного знакомого, и он не знал, где ночевать.
Густо звенели комары. От Лены тянуло прохладой. Уосук пожалел, что оделся по-летнему и ничего не взял с собой.
На берег поднялся дюжий огненноволосый парень с веслами на крутом плече. Под мышкой он держал плетенку – по-видимому, с рыбой. По его узковатым глазам было видно, что это сын «пашенного» – объякутившегося русского пахаря. Уосук решил заговорить с ним по-якутски. «Если поймет, попрошусь ночевать».
– Как улов? – улыбаясь, спросил он.
– Э-э, пустяк.
– Покажи!
– Да нечего и показывать… Не идет что-то.
В плетенке рыбы действительно оказалось немного.
– Как тебя зовут?
– Андреем.
– Ты здешний, что ли?
– Ну, а какой же еще? Вон дом мой. А ты отколь?
– Из города, брат.
– Из Якутска? А не встречал ли ты там одного ссыльного грузина? Серго звать.
– Орджоникидзе?
– Да, да! – обрадовался Андрей.
– Уехал твой грузин. В прошлом году.
– Ну, еще бы он остался! – воскликнул Андрей. – Все, бывало, говорил: «Что такое Якутия? Это тюрьма без решеток». А когда узнал, что царя скинули, ей-богу – поверишь ли? – на улице плясал. Наши-то говорят: рехнулся фельдшер!
– Видел я его пару раз, – осторожно сказал Уосук. – Неплохой человек, кажется.
– Что «неплохой»! Человечина! Таких днем с огнем не сыщешь. Всех лечил вокруг. Меня читать учил… Я и жену его хорошо знаю. Она наша, местная…
– Послушай, – решился Уосук, – мне тут остановиться негде. Ты не пустишь к себе?
– Ночуй! Чай, топчан не пролежишь? – захохотал Андрей. Он все больше нравился Уосуку.
– А твои… не заругаются?
– Еще чего!
Радуясь, что все складывается удачно, Уосук пошел за Андреем. Тот прислонил весла к стене сарая, спустился в погреб и оставил там рыбу, затем распахнул дверь в сарай:
– Здесь спать будем.
В сарае стояло два топчана. Уосук присел на матрац, шуршащий сеном, и стал разуваться.
– Ты зачем приехал?
– Дельце есть маленькое.
– Какое?
– Сверху, говорят, идут пароходы… – проговорил Уосук.
– А, знаю! С красными.
– Откуда знаешь?
– Папаня на почте от телеграфиста слыхал. – И хотя Уосук, изображая спящего, деланно захрапел, Андрей горячо продолжал: – Приплывут красные – с ними пойду, если примут. Надоело мне здесь до смерти!
Прошло несколько дней ожидания. Уосук успел подружиться с разговорчивым, добродушным парнем. Вместе они уплывали на лодке рыбачить, вместе ночевали в сарае. И хотя Уосук говорил, что ждет совсем других пароходов, Андрей просил его:
– Ты замолви, друг, за меня словечко… Тогда вернее возьмут!
– Да ты за кого меня принимаешь? – смеялся Уосук.
– Замолви…
– Ну ладно!
Вечером 29 июня к покровской пристани без гудков подошли три парохода. На переднем густо толпились вооруженные люди. Пароход отдал трап, и на берег гуськом стали сходить красноармейцы. Уосук и Андрей подались навстречу нм. Вдруг от шеренги прибывших отделился юноша маленького роста, с наганом на боку.
– Иосиф! Это ты, Иосиф!
Он с размаху обнял Уосука. Это был Платон Слепцов. Уосук с радостью и недоумением вглядывался в дорогие черты друга:
– Откуда ты?
– Я в составе комиссии по установлению Советской власти в Якутии. Нас в этой комиссии шестеро. Ты как здесь оказался? Максим и остальные наши живы?
– В тюрьме, – нахмурился Уосук.
– Ничего. Скоро освободим. Были бы живы!
– Я вырвался из города, чтобы предупредить ваше командование о белых засадах.
– Очень хорошо! Я провожу тебя к Рыдзинскому.
Уосук все не мог успокоиться. Он с любовью разглядывал друга. Длинная красноармейская шинель висела на Платоне, как на палке, лицо было худым и обветренным, но глаза по-прежнему сияли молодостью.
– Значит, университет побоку? – с грустью сказал Уосук.
– Ничего. Кончится гражданская – академиками станем! – засмеялся Платон.
В это время Уосук почувствовал, что кто-то робко тянет его за рукав. Оглянулся.
– Ах да! Познакомься, Платон. Мой друг Андрей. Он хочет вступить в ваш отряд.
– Отлично! Как фамилия?
– Припузов, – ответил Андрей, покраснев.
– Как-как? Притузов? – не расслышав, переспросил Платон. – Добро, товарищ Притузов. Подумаем! Подождите оба меня здесь. Я сейчас!.
И он легко взлетел по трапу.
«Притузов… Туз… Притуз… – бормотал Андрей. – А ведь лучше, чем Припузов». В приходской школе его вечно дразнили сверстники: «Пузо! Пузо! При пузе!» Шутники выпячивали животы или хватались за них, изображая адские страдания. Все это так сердило Андрея, что он прямо ненавидел свою фамилию.
«Если возьмут в отряд, скажу, что я Притузов», – решил он, повеселев.
– Иосиф, – взмолился он, – похлопочи за меня перед Платоном! Он, сдается мне, важная шишка. Не земляк твой?
– Вместе учились.
– Тем более послушает!
– Да ведь я говорил уже.
– Еще раз скажи!
Так вступал в Красную Армию будущий командир Андрей Притузов.
