Текст книги "Из тьмы"

Автор книги: Николай Золотарёв-Якутский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Глава шестая

«Завтра утром едем к твоему отцу». «Неужели купец решил все-таки помочь ему?»

Как прекрасны в Якутии летом лесные дороги! Они не широки, не узки – как раз впору проехать телеге или саням. Тебя подбрасывает на ухабах, но ты не обращаешь на это внимания, завороженный красотой природы. В лесу чисто и светло, духмяный пар идет от земли, голова кружится от птичьих трелей и солнца, а дорога бежит и бежит навстречу, то в гору, то под уклон, то белая от песка, то зеленая от травы…

Сразу за Вилюйском колея нырнула в сосновую рощу. Здесь почва была песчаной, и отец всегда сгонял Уосука с саней, на которых, по обычаю якутов, ездил не только зимой, но и летом. Спрыгивал он и сам, чтобы быку было легче. Ноги по щиколотку увязали в песке, и этот отрезок пути казался бесконечным. Уосук взглянул на кучера, ожидая, что тот попросит его с телеги, но кучер не шелохнулся. Сытая пара лошадей легко вымахнула на пригорок, словно по мостовой. Уосук с радостным удивлением огляделся вокруг, словно впервые увидел рощу. Впрочем, так оно и было: раньше он всегда смотрел вниз, под ноги, теперь же у него появилась возможность взглянуть вверх. Сосны стояли не часто, зато были очень высокими. Их маленькие верхушки, похожие на шапки, терялись в небесной голубизне. Стволы отливали золотом. То там, то сям между соснами зеленели коврики брусники. Сейчас она цвела ароматным белым цветом. И Уосуку захотелось, как в детстве, упасть на родную жаркую землю…

Из бурелома выскочил заяц и опрометью помчался прочь от дороги.

– Ого-го-го! – закричал вслед ему Разбогатеев.

«Ого-го-го!» – понеслось из конца в конец рощи.

Уосук очнулся, помрачнел.

Как же это он очутился в телеге Разбогатеева?

…Прошло бы еще шесть дней, притащился б отец на своих санях, укатил бы Уосук в родной наслег и пошла бы его жизнь по заведенному для писарей порядку: читай волостные и прочие циркуляры, пиши прошения неграмотным, если есть голова на плечах – богатей, нет – топи молодость в граненом стакане… Но судьбе было угодно распорядиться иначе.

Из Якутска в Вилюйск пришел пароход. Такое случалось не часто, и взбудораженные одноклассники Уосука помчались на пристань.

В другой раз Уосук непременно пустился бы за ними, но в последние дни его ничто не интересовало. Погруженный в невеселые мысли, он присел на скамеечку у ворот училища. Вдруг он увидел у своих ног чью-то длинную тень. Уосук испуганно поднял голову. Перед ним стоял Разбогатеев. Уосук поспешно сдернул картуз.

– Здравствуйте, господин попечитель!

Разбогатеев не спеша опустился рядом. С виду он совсем не походил на купца: был высок, смугл, худощав и напоминал скорее мастерового. Некоторое время он изучал подростка цепким, оценивающим взглядом.

– Тебя Осипом зовут?

– Да, господин попечитель, Иосифом, – незаметно для себя поправил купца Уосук.

Разбогатеев слегка улыбнулся:

– Ну вот, окончил ты училище. Что дальше будешь делать?

– Не знаю, господин попечитель! Наверно, вернусь в свой наслег. Наверно, назначат писарем…

– В попы не пойдешь?

Уосук удивился: откуда знает?

– Нет, наверно!

– Заладил: наверно да наверно. Пора решать наверняка! Ты уж почти взрослый. – Разбогатеев понизил голос до шепота: – Учиться хочешь?

Сердце Уосука встрепенулось. Неужели купец решил все-таки помочь ему? Какое это было бы счастье!

– Очень хочу, господин попечитель!

– Тогда вот что. Я тебя усыновлю и отправлю учиться. Согласен?

Уосук растерялся. «Усыновлю…» Как это? Ведь родители живы… Да и зачем понадобилось купцу усыновлять?

– Я знаю, о чем ты думаешь, – зорко взглянув в глаза, сказал Разбогатеев. – О своих родителях думаешь. Что они не согласятся. За это не беспокойся. Я отплачу им добром. А с тобой мы подружимся. Ты мне нужен. Да и я тебе. Правда ведь?

– Правда, господин попечитель… – тихо произнес Уосук.

– Значит, согласен? Ну, так тому и быть. Завтра утром едем к твоему отцу. Знаешь, где я живу? Приходи в восемь.

– Хорошо, господин попечитель…

– Договорились. И запомни: я тебе отныне не господин попечитель, а Николай Алексеевич. Ладно?

Разговору этому предшествовали непродолжительные, но бурные события.

Как попечитель городского высшего начального училища, Разбогатеев должен был ежегодно составлять отчет об экзаменах в училище и его выпускниках.

Обычно это дело Разбогатеев перелагал на директора, а сам лишь подписывал отчет. На этот раз среди выпускников были его сыновья, и Николай Алексеевич взялся за отчет. Он получил у директора полные характеристики на каждого ученика и приступил к делу. Начинать пришлось с инородца Токурова, как с лучшего выпускника. Это неприятно кольнуло купца. Ему, конечно, было бы приятнее, если бы список открывал кто-либо из его сыновей. Он внимательно прочел все, что было написано об Уосуке, и его охватила еще большая досада. «Вот, – думал он, – голодный якутенок, сын невежественных родителей стал отличником, а мои оказались никуда не годными лодырями! Драть их надо, драть!» В этот момент в кабинет заявились Никола и Капитоша.

– Папань! А, папань! Позволь на остров, на пикник! – пробубнил Никола.

– На какой еще пикник?

– На лодочке! С ночевкой! Гришка исправников едет и еще другие… Все равно делать нечего!

– Ах, вам делать нечего? взорвался Разбогатеев. – Им делать нечего. Отец с утра до вечера на ногах, пообедать некогда, а они нет того, чтоб помочь, учиться – и то не хотят! Какой-то якут в отличниках ходит, а они по два года в одном классе сидят!

– Еще бы Токурову не быть отличником! Ему сам Петр Хрисанфович помогал! – вылез вперед Капитоша.

– А я вам не нанимал репетитора? А? Еще огрызаются! Вон! Вон отсюда! – затопал ногами Разбогатеев.

– Что здесь происходит? – Из соседней комнаты появилась жена Разбогатеева.

– Вот! Полюбуйся своими сынками. Бездельники! Лодыри! Еще куда-то на остров собираются!

– Ах, Николя, до чего ты груб! Ну и что? Пусть развлекутся мальчики!

– Это ты их такими воспитала: белоручек, барчуков вырастила. Ну, я им покажу! Усыновлю якутенка Токурова да и отпишу ему все. Он-то по крайней мере мое добро не разбазарит.

– Николя, ты совершенно несносен!

Братья под шумок выскользнули из кабинета. Ссора родителей их рассмешила. Хохоча во все горло, они ввалились в лавку отца, не обращая внимания на приказчика, набили карманы конфетами и отправились к приятелям. Через несколько минут кабинет Разбогатеева покинула и рассерженная купчиха.

Оставшись один, Разбогатеев плюхнулся в кресло и задумался. Безотчетно вырвавшаяся фраза об усыновлении Уосука не казалась ему абсурдной. Он постоянно расширял торговлю в якутских наслегах. Для этого ему требовался работник, хорошо говорящий по-якутски, знающий жизнь и обычаи якутов. Требовался человек честный и преданный, можно сказать – свой. Разбогатеев надеялся, что сумеет приручить Уосука, связать его чувством благодарности за предоставленную возможность учиться.

Уосук плохо спал ночью. В его душе боролись противоречивые чувства. Ему было жаль оставить отца и мать, которых нежно любил. Но разве не завидовал он тем же Николе и Капитоше! «Будь я сыном купца, – не раз с горечью думал он, – я бы не стал бить баклуши, как эти лентяи. Нет, я учился бы всю жизнь, чтобы приносить пользу себе и людям». И вот мечта его, по сути, сбылась. Пусть он станет всего лишь приемышем – ну и что? Главное – он сможет учиться дальше. А сколько интересного ждет его! Сколько увлекательных книг прочтет, сколько нового увидит!

Утром Уосук встал с больной головой. Он вышел из спальни намного раньше назначенного Разбогатеевым времени. И надо же было так случиться – на первом же перекрестке столкнулся с отцом Алексеем.

– Куда бредешь, сын мой?

– Да вот, – смутился Уосук, – господин попечитель велел зайти.

– Раненько! Господин попечитель наверняка еще почивают. Такие господа, как он, утром вставать не торопятся. Это мы, слуги божьи, встаем до рассвета – грехи паствы замаливать. Да, оскудел мир богобоязненными людьми. Взять хотя бы того же Николая Алексеевича. Ему молиться бы и молиться, прося господа о прощении. Кто же не знает, что всякий торг – обман?

– Святой отец, если торговля грех, то почему бог помогает купцам? Почему не разорит Разбогатеева?

– До поры, сын мой, до поры терпенье божье. Придет срок – грянет гром небесный!

Батюшка широко перекрестился.

– А зачем он тебя призывает?

– Договорились вместе съездить к моим родителям.

– Зачем?

Уосук потупился. Он вспомнил, как поп уговаривал его идти в священнослужители. Но правду скрыть не смог.

– Усыновить хочет меня Николай Алексеевич.

– А ты?

– Я учиться хочу, святой отец…

– О господи! – сокрушенно покачал головой поп. – Это при живых-то отце и матери! Выходит, он тебя купить собирается. А чем платить будет? Небось скотом, мануфактурой?

– Не знаю, батюшка. Я учиться хочу…

– Хитер купец. Хочет залучить дарового приказчика. Однако и детских душ уже коснулось тление в этом мире… Ну что же, раб божий Иосиф, смотри – на опасную стезю вступаешь. Да. Отцеотступничество и отцеубийство рядом ходят. Однако помни: бог терпелив. Опомнишься, раскаешься он простит и примет. Словом, дорога сюда тебе не заказана…

Он махнул рукой в сторону церкви, отвернулся и широко зашагал дальше, бормоча слова молитвы.

Уосук долго смотрел ему вслед.

Разбогатеев встретил его во дворе.

– Как спал? – отрывисто бросил он, протягивая руку для пожатия.

– Плохо…

– Дело понятное. Я и сам, брат, признаться… Вчера маленькая буча вышла.

Он не договорил. Буча вышла из-за Уосука. Узнав, что Разбогатеев действительно намерен его усыновить, купчиха закатила истерику. Она кричала мужу, что он и своих-то не сумел воспитать, а еще берет в дом чужого, да еще от отца и матери, да еще якута… «Вот увидишь: встанет на ноги – только ты его и видел!» Но Разбогатеев был непреклонен.

Уосук оглянулся. Батраки снимали с окон ставни, кучер запрягал лошадей.

– А я думал, что вы еще… почиваете, – сказал Уосук словами священника.

– С чего бы это?

– Батюшка сказал, что такие господа, как вы, долго спят.

– Болван волосатый! – выругался Разбогатеев. – Поспал бы он, как я сплю, брюхо вдвое бы отощало! Когда это он говорил?

– Да только что.

– А еще что толковал?

– Грешно, сказал, усыновлять при живых родителях…

– Что же грешного в помощи неимущему? Ну и ну. Ты ему не верь. Он тебя в церковные служки хотел заманить. Правда ведь? Я все знаю! Потому и стращает. Пойдем-ка перекусим перед дорогой.

В просторной столовой было пусто. Лишь узкоглазая, вечно моргающая служанка-якутка накрывала на стол.

– Хозяйка спит, что ли?

– Э-э, – односложно отозвалась служанка.

– А парни?

– Нета. Нета их. Там, – Женщина сделала неопределенный жест.

– А! Пикник. Как это я забыл. Ну и черт с ними. Садись, Иосиф.

На столе в изобилии стояли не виданные Уосуком яства. Здесь были всевозможные сладости к чаю: торты, пирожные, печенья. Уосук осторожно положил на тарелку кусочек торта, а съев его, аккуратно подобрал крошки и отправил их в рот. Разбогатеев одобрительно хмыкнул.

– Едем! Время не ждет.

Телега-долгуша была уже готова. Разбогатеев придирчиво осмотрел сбрую, постучал ногтем по ободам колес, потрогал ящик, громоздившийся в задке повозки. Затем он вскочил на телегу, протянул руку Уосуку… Вот так и оказался Уосук в телеге купца Разбогатеева.

Глава седьмая

В родном доме. «Я выучу твоего сына. Отдай его мне!»

Чем ближе к родному дому, тем больше волновался Уосук. Что скажет он отцу и матери? Поймут ли они его, простят ли?

Вдоль дороги пошел осинник, лиственница. Местами колея исчезала в густом ягоднике – чувствовалось, что дорогой пользуются не часто.

– Да, глушь, крякнул Разбогатеев, оглянувшись по сторонам. – Здесь у меня торговля не идет. Вот представь себе, Иосиф: с приисками торгую, в Аяне и Кяхте держу своих людей… В Якутске с Коковиным и Басовым, с Никифоровым воюю… хотя это и трудно – могучие купцы! – а здесь туго… Когда-нибудь займешься этим.

Уосук недоумевал: зачем купцу понадобилось рассказывать о своих делах в эту минуту? Не знал он, что Разбогатеев решил с самого начала приобщать его к своим заботам.

В полдень из березняка вынырнула ветхая юрта Токура. Уосук спрыгнул с повозки и побежал к ней. Он поколебался мгновение и рванул дверь. Темнота помещения поначалу ослепила его. Снаружи пылало ослепительное июньское солнце, не заходившее почти круглые сутки, а в юрту через крохотное оконце с осколками стекла пробивалось лишь несколько тусклых лучей. В камельке трещал огонь, поджаривавший нанизанных на рожон карасей. На круглом трехногом столе лежало несколько рожнов с уже готовыми карасями. По-видимому, в последние дни Токуру везло с рыбой.

Уосук не сразу разглядел мать, хлопотавшую у очага. Он догадался о том, что она дома, по легкому вздоху, вырвавшемуся из ее груди. Елена торопливо вытерла руки, подбежала к сыну и расцеловала его.

– Сыночек мой! Вернулся! Ты не поедешь больше в свою школу?

– Нет, мама! Я ее окончил! – ответил Уосук.

– Слава богу! Слава богу! – заплакала Елена.

Нагнув голову, чтоб не ушибиться, в юрту шагнул Разбогатеев.

– Мама, – смущенно произнес Уосук, пытаясь освободиться из объятий матери, – это Николай Алексеевич Разбогатеев.

– Купец, что ли?

– Он.

От людей, ездивших в город, Елена много раз слыхала о Разбогатееве и его лавке.

– Зачем же приехал к нам такой большой тойон?

– Меня привез.

– Тебя? – поразилась Елена. – Однако, какой добрый тойон! Он, верно, едет куда-то дальше?

Уосук промолчал. Радостно-возбужденная мать бросилась снова к очагу. Она нанизала на рожон свежих карасей и поместила поближе к огню, чтоб быстрее жарились. Затем разгребла угли и поставила на них полный воды чайник. Торопясь угостить сына и прибывшего с ним купца, она достала из туеска кусочек кирпичного чая и принялась крошить его ножом.

– Иосиф, скажи матери, пусть припрячет свой чай. Я дам другого, лучшего, – сказал внимательно наблюдавший за всем Разбогатеев.

Уосук перевел его слова. Обрадованная Елена тут же убрала свою единственную драгоценность. Тойон оказался не только добрым, но и щедрым. Но еще большее удовольствие ощущала она оттого, что ее сын так свободно и спокойно, не стесняясь, разговаривает с купцом по-русски. В тот миг не было на свете матери, счастливее ее.

– Скажи кучеру, чтоб принес ящик с провизией.

– Хорошо!

Уосук помчался исполнять поручение. Через минуту в юрту вошел кучер. Он поискал глазами, куда поместить тяжелую ношу, и наконец поставил ящик на скамейку возле Разбогатеева.

Купец достал кирпич чая в золоченой бумаге и протянул его Елене.

– Завари, хозяйка, вот этим, – улыбаясь, сказал он.

Кучер между тем раскладывал на столе дорожные припасы купца, доставая их из ящика, как из рога изобилия. Сраженная великолепием снеди, Елена никак не могла решить, что ей делать с карасями: оставить на столе или убрать подальше. Все же она решила, что неудобно угощать такого важного тойона одним кипятком. «Чай ведь тоже его!» – пробормотала она.

– Ба! Оказывается, мой сын приехал! – послышалось от двери. Это вернулся с озера Никифор. – А этот тойон – купец Разбогатеев? Я его знаю. Он как здесь оказался?

– Приехал к нам по делу, – уклонился от ответа Уосук.

– По какому делу?

– Сам скажет… Николай Алексеевич, – перешел на русский язык Уосук, – это мой отец Никифор.

– Добро! Проси его к столу, – оживился Разбогатеев.

Он молча кивнул кучеру, и тот извлек из ящика длинную черную бутылку. Разбогатеев выбил пробку и налил вина в чашки, приготовленные Еленой для чая.

– Хозяин! Хозяйка! – зычно позвал он. – Прошу не побрезговать!

– Что это тойон купец вздумал нас поить? – тихонько спросил Никифор сына, вертя в руках чашку с вином.

– Не знаю, – покраснел Уосук.

– Никифор и… как зовут мать?

– Елена.

– Никифор и Елена! Я очень рад, что ваш сын с отличием окончил училище, что он такой способный. Давайте выпьем за это!

Уосук повторил те же слова по-якутски. Хозяева переглянулись. Сердца их замерли от восторга.

– Вот видишь, жена, а ты боялась отпустить сына на учебу! – назидательно сказал Токур.

Елена хотела было напомнить, что и сам он, как мог, сопротивлялся воле наслежного собрания, но воздержалась. Она без слов пригубила вино. Никифор выпил залпом. Разбогатеев вновь взялся за бутылку.

– Поднимаю чашу за то, чтобы Иосиф учился дальше!

Не дожидаясь, пока сын переведет слова гостя, Токур опрокинул в рот вино. Уосук тихо передал, о чем говорит Разбогатеев.

Никифор удивился.

– Что такое? Еще учиться? Разве шести лет мало? Тойон купец, – повернулся он к Разбогатееву, – ты же сам сказал, что Уосук хорошо окончил школу. Зачем же ему еще учиться?

– Пора ему и дома пожить, – окинула сына ласковым взглядом Елена.

– У вашего сына большие способности. Нельзя их в землю зарывать.

– А сколько еще учиться?

– Самое малое шесть лет.

– О, тойон купец, какая тогда нам польза от его учености? Мы, пожалуй, шести лет и не протянем. Помрем, – махнул рукой Токур.

– Надо не только о себе думать, но и о сыне.

– Может, ты и прав. Не к лицу мне спорить с тобой. А что, его и дальше казна кормить будет?

– Нет.

– Ну, тогда и разговора быть не может. Где он возьмет денег, чтобы жить в городе и платить за учебу?

Токур вроде бы даже обрадовался, что казна больше не будет поддерживать его сына.

Разбогатеев решил идти напролом.

– Я выучу твоего сына. Отдай его мне!

– Как отдай? – растерялся Никифор. – В услужение?

– Нет. Я его усыновлю.

Никифор уставился в богача.

– Э-э… как это понимать? Значит, мой сын вроде станет твоим?

– Ну да.

– А какая мне от этого польза?

– Ты прежде подумай о пользе сына. Он выучится, никогда не будет бедняком!

– Он мне и самому нужен. Писарь не даром служит – за деньги. Его жалованье в хозяйстве лишним не будет.

– Ну и сколько тех денег? Годовое жалованье писаря всего-навсего двадцать пять рублей. Как говорится, кот наплакал. У нищего и то больше в суме!

– Для тебя, тойон купец, это, конечно, не деньги. А для нас, бедняков, двадцать пять рублей – целое богатство, – возразил Токур.

– Но я же не собираюсь брать твоего сына даром. Я тебе заплачу, – внушительно сказал Разбогатеев.

«Шутит, что ли, тойон? Неужели в самом деле хочет купить сына?» – соображал рыбак. Никогда он не слыхал, чтобы кто-то продавал своих детей. В найм отдавали сплошь и рядом, даже совсем маленьких и слабых. Отдавали за мешок муки, за полпуда масла, а то и даром – за прокормление. И разве это не было той же продажей? Однако ребенок считался при этом сыном своих родителей, хотя далеко не всегда можно было получить его назад.

Интересно, сколько отвалит купец? У Никифора язык не поворачивался спросить. Он взглянул на Елену. Та сидела ни жива ни мертва. Ей хотелось кричать, выть, царапаться – любым способом отстоять сына. Но она не имела права голоса.

– Я дам сейчас же пятигодичное жалованье писаря. Куплю тебе корову, две. Товару дам. Согласишься – станешь для меня не чужим человеком. Ну как?

Вечная нужда приучила Токура не упускать любой возможности. Сколько горя пришлось ему, невезучему, хлебнуть! Сколько раз только община спасала его от голодной смерти! Сколько раз мечтал он о чуде, о богатстве! И вот удача сама плыла ему в руки. Единственное, что его удерживало, – стыд: что скажут люди!

– Зачем усыновлять? Бери его просто так и делай с ним что хочешь. Пусть будет твоим работником, – наконец сказал он.

– Нет. Чужого ребенка учить не буду. Зачем? У меня своих двое.

– Для чего же он тебе понадобился?

– Это мое дело., Но повторяю: иначе, как на усыновление, я не согласен.

– Ладно. Пусть будет по-твоему! – рубанул рукой по столу Токур.

– Нет! Нет! Не отдам сына! Душегубы! – завопила Елена, бросаясь к сыну. – Я его родила, не ты! Он – кровь моя, жизнь моя, сердце мое!

– Цыц! Замолчи, дура! Благодарить надо тойона купца за то, что он нашего парня усыновит. Пойми это своими рыбьими мозгами!

– Передачу Иосифа оформим завтра по закону, – сказал Разбогатеев. – Согласен?

– Да, да!

– А мать, кажется, против? – лукаво усмехнулся купец.

– Что с нее возьмешь! Недаром говорят, что ум женщины короче ее волос.

– Волос долог, ум короток. Так и у нас говорят. Ну что ж, еще по маленькой?

Кучер достал из ящика вторую бутылку.

Супруги всю ночь не могли успокоиться. Елена поминутно всхлипывала и стонала. А Никифор больно толкал ее в бок и приглушенно, чтоб не разбудить важного гостя, зло шептал:

– Не хнычь, дура! Радуйся, что так повезло. Не грудной же Уосук! Если любит нас, не забудет. А захочет уйти – ничем не удержишь!

– Бесстыжий, бесстыжий! – убивалась Елена. – Родного сына продать. О боже мой, на чем разбогатеть вздумал!

Ей казалось, что без сына для нее остановится солнце.

Не спал и Уосук. Иногда ему хотелось тут же разбудить Разбогатеева и заявить, что никуда не поедет. Но в то же время он чувствовал: воспротивься родители его желанию учиться – сам уйдет, без всякого Разбогатеева.

Утром все встали рано. У Елены глаза распухли от слез. На купца она не смотрела. А Никифор, наоборот, был бодр, весел и угодлив.

Он сам вместо кучера принес с телеги Разбогатееву полотенце и мыло, сам поливал на руки купцу.

– Ну что, осталось подписать договор? – спросил, вытираясь, Разбогатеев.

– Верно, верно!

– Далеко живет ваш князец? Как его фамилия?

Пока Токур и кучер ездили за князцом, Разбогатеев составил соглашение, в котором говорилось:

ДОГОВОР

Нижеследующий составлен в том, что житель Салбанского наслега Никифор Токуров отдает своего пятнадцатилетнего сына Иосифа Никифорова Токурова на усыновление жителю города Вилюйска купцу первой гильдии Разбогатееву Николаю Алексеевичу.

С 25 июня 1915 года Никифор Токуров теряет все родительские нрава на сына. Иосифу Токурову присваивается фамилия Токуров-Разбогатеев.

За отказ от родительских прав Разбогатеев уплачивает Никифору Токурову 125 (сто двадцать пять) рублей ассигнациями, пять коров, трех лошадей и добровольно в течение пяти лет обязуется обеспечивать его по своему усмотрению одеждой, табаком и чаем.

Составлено 25 июня 1915 года в Салбанском наслеге.

Подписали: Токуров, Разбогатеев.

Заверил действительность данного договора князь

Салбанского наслега ИОНА ХАХАРОВ.

Разодетый, несмотря на жару, в лисью шубу князец закоптил печать и приложил к документу.

– Ох, говорило мне сердце, что от этого ученья добра не жди… Ох, горюшко-горе! Отняли у меня единственного сына, отобрали, ненасытные! – причитала Елена.

Мужчины не обращали внимания на ее вопли. Они «обмывали» сделку.

– Если твой сын станет мне настоящим помощником, я не ограничусь тем, что записано в договоре. Помогу тебе и впредь, – обещал подвыпивший купец.

– Никому бы не отдал я своего сына, кроме тебя! – повторял Никифор.

– Хорошее дело сделали, полезное, – подытожил Хахаров.

Вошел кучер.

– Ящик с провиантом отнести? – спросил он.

– Нет. Пусть остается, – махнул рукой Разбогатеев. – Ну, Иосиф… пора.

Елена по-русски не понимала ни слова, но догадалась, что пришла минута прощания.

Уосук молча подошел к матери. Она лежала, заткнув рот подушкой, чтоб не закричать. Плечи ее мелко дрожали. Все помутилось в глазах Уосука. Он готов был броситься перед матерью на колени.

– Прости меня, мама, – еле слышно сказал он.

Елена как подкошенная упала у его ног.

– Не уезжай! Не уезжай! Не слушай их!

Никифор грубо схватил Уосука за руку и потащил из юрты.

– Нечего, нечего! Тойон купец ждет.

– Отец… – начал было Уосук.

– Я тебе больше не отец. Вот чей ты сын! – Никифор указал на Разбогатеева, сидящего в повозке.