Текст книги "Из тьмы"
Автор книги: Николай Золотарёв-Якутский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
Глава тринадцатая
Летом 1916 года. «Ты теперь – моя единственная опора»
Летом 1916 года грянула засуха. По бескрайней якутской тайге поползли пожары. То там, то сям загорались они сами по себе и не гасли месяцами. В воздухе нестерпимо пахло гарью. Дым от пожаров окутывал небо, мутно-желтое солнце едва пробивалось к земле. Почернела трава на лугах, скорчились листья берез. За долгие недели – ни капли дождя. На глазах съеживались озера.
День ото дня дорожали продукты. Спекулянты вздували цены, пряча товар. Улусника, приехавшего на базар с маслом, сразу окружала толпа. Доставалось оно, конечно, тем, кто побогаче… На всем лежала печать войны, гремевшей за много тысяч верст. Казалось, ей не будет конца. Она пожирала все больше новобранцев… С полей сражений возвращались лишь безрукие и безногие калеки. Государева казна выдавала инвалидам войны пенсию – три рубля в месяц. Этих денег хватало на три дня. А как быть дальше?..
Так на улицах Якутска появились нищие в солдатских мундирах. На перекрестках, у Гостиного двора и Кружалы они протягивали к прохожим фуражки с кокардой:
– Подайте Христа ради…
Прохожие, бросив жалкую мелочь в фуражки, останавливались, чтобы спросить:
– Война-то скоро кончится? Кто победит, служивый?
И увечный докладывал:
– Царица немка у нас, не слыхал разве… Все секреты воинские неприятелю выдает. Вот и посуди, кто кого одолеет…
Подобные «пророчества» молниеносно распространялись по городу, как в лесах пожары.
В середине лета в Якутск прибыл купец Разбогатеев.
Приехал он под вечер, но многое успел: заглянул в учительскую семинарию, где никого из начальства не застал, но зато поговорил об Уосуке с гардеробщиком, на диво осведомленным о семинаристах для своей скромной должности. Затем Разбогатеев направился в собственную лавку.
– Как торговля? – вперил он немигающий взгляд в приказчика, ошарашенного нежданным прибытием хозяина.
– Торговля ничего, только…
– Что «только»? Хочешь сказать, вся выручка на моих шалопаев уходит? Ну-ка, дай реестр.
Приказчик выхватил из стола объемистую конторскую книгу.
– Так-так… Многонько… – нахмурился Разбогатеев, перелистывая ее. – Добро бы все это на пользу шло… Ты что же, паря? Соплякам вино отпускаешь, да еще целыми ящиками?
– Попробуй не отпустить, Николай Алексеевич. Такого наслушаешься…
– Ладно, проверю. Они что же, втроем вино берут?
Приказчик замялся.
– Говори!
– Не во гнев будь сказано, хозяин… а только якутенка твоего я и не вижу почти.
– Так я и думал.
Разбогатеев с силой захлопнул книгу и направился к дому Просвириной. Застал он лишь Уосука, читавшего книгу, да хозяйку. Старуха бросилась готовить ужин, а Разбогатеев устало опустился на стул напротив Уосука. Уосук испытывал смущение: в последние дни он совсем забыл о своем покровителе и перестал писать ему.
– Как учеба? – спросил Разбогатеев, положив на руку юноши свою тяжелую кисть.
– Хорошо.
– Верю. А как братья?
– Точно не знаю… – пробормотал Уосук, хотя знал совершенно точно, что Никола и Капитон не ходили в прогимназию уже несколько месяцев.
– Надо бы знать. Не так уж трудно зайти да спросить.
– Зачем? Мне они все равно не подчиняются, – вырвалось у юноши.
– А почему мне не писал? Не возражай. Нечего выгораживать лодырей. Сообщил бы: так и так.
Уосук опустил голову. Ему было не по себе. Товарищи по кружку так долго и настойчиво внушали ему, что Разбогатеев для него никакой не приемный отец, а классовый враг, что в конце концов убедили. Но одно дело – думать о человеке заочно, и совсем другое – встретиться с ним лицом к лицу. На расстоянии в шестьсот верст Разбогатеев был для него эксплуататором и врагом трудового народа. На расстоянии же в одну сажень сразу вспомнилось все: и мечты об образовании, и неожиданная помощь купца. Вспомнилось, что и в Якутске-то он живет за счет Разбогатеева…
– Ладно, – сказал Разбогатеев, по-своему истолковав молчание Уосука. – Больше они тебя обижать не будут. Я об этом позабочусь. А где они, кстати?
– Не знаю…
Уосук не врал: он никогда не спрашивал Разбогатеевых, куда они идут.
Вернулись Никола и Капитон к утру.
– Капитон! – залепетал Никола, увидев, что на его кровати кто-то спит. – Выволоки этого черта за волосы! С какой стати он валяется на моей постели? Я спать хочу!
Он пьяно свалился на стул и уронил руки.
– За волосы – это неп-плохая мы-мысль, – бормотнул Капитон. Он тоже подумал, что на постели Николы спит Уосук. Сдернув со спящего одеяло, он потянулся к волосам, как вдруг железные пальцы перехватили его руку.
– Никола! То ж папаня! – обомлел парень.
Хмель мгновенно вылетел у обоих.
– Молодцы… молодцы… – издевательски проговорил Разбогатеев, садясь на постели. – Так уклюкались, что и отца родного не узнают. Где ж это вас?
– Там! Там, – слабо махнул рукой Никола.
– Ну, а каковы успехи в ученье? Небось громкие?
– Эх, папань, – признался Капитон, – уж два месяца, как учителя не велели нам приходить на занятия.
– Что ж вы здесь делаете? – вскричал Разбогатеев. – Пьете да гуляете? Сколько денег зря перевели! Сколько продуктов!
– Нет-нет! Мы ничего не брали!
– Кто же лавку опустошил?
– Н-не ведаем… М-может, Иосиф?
– Не лгите! Иосиф вообще в лавке не бывает. Ему хватает того, что Мария Ильинична готовит.
Сыновья замолчали.
– Собирайте свои манатки. Поедете домой. Нечего добро по ветру пускать!
…Утром Николай Алексеевич пошел в учительскую семинарию. Преподаватели в один голос хвалили семинариста Токурова-Разбогатеева.
– Иосиф, – сказал Разбогатеев за обедом, – я очень рад, что в тебе не ошибся. Учись и дальше так же. Надежды мои на Николу и Капитона, как видишь, не оправдались. Ты теперь – моя единственная опора. Я от своего обещания не отступлюсь: пошлю тебя в Москву. Будешь настоящим, ученым коммерсантом. Дело мое с каждым годом расширяется. Взять хотя бы нынешний. По всей области засуха, а наш округ бог миловал. Закупил я продуктишков. С большой выгодой! Нынче за мясо, масло какую хошь цену дадут.
«Да, – думал Уосук, – для народа – горе, а для купца – радость. Чем хуже народу, тем лучше купцу. Неужели и мне быть таким?»
Он вспомнил рассказ Ярославского о «романовской коммуне». Как мужественно сражались с полицией борцы за свободу народа…
«Нет, я не буду таким».
– После обеда пойдешь со мной. Поможешь в делах.
– Хорошо.
«Я помогу тебе сегодня, но ты напрасно думаешь, что я буду служить тебе вечно. Я буду служить своему народу…»
Несколько дней таскал за собой Уосука Разбогатеев. За это время он успел сбыть множество товара, заключить с десяток новых сделок. Уосук делал вид, что изо всех сил стремится быть ему полезным.
– Иосиф, я тобой доволен, – сказал на прощание Разбогатеев. – Чувствует моя душа – быть тебе моим наследником. Держи!
Он протянул двадцатипятирублевый билет и какую-то бумагу.
– Что это?
– Доверенность на ведение моих дел в Якутске. Сам пока сделок не затевай, но если я дам знать исполни.
Глава четырнадцатая
«В России революция!» Первый митинг.
2 марта 1917 года члены кружка «Юный социал-демократ» не на шутку встревожились: Ярославский не пришел на занятие, которое сам же назначил.
Почти год прошел с того дня, как он появился в кружке. За это время юноши узнали много нового. Они разбирались теперь в классовой и партийной борьбе, знали цели и средства борьбы пролетариата. Навсегда врезались в память рассказы Ярославского, Петровского и Орджоникидзе о Ленине…
Терпеливо учил Ярославский кружковцев и искусству конспирации. Вот почему полиция даже не подозревала, что в учительской семинарии существует подпольный марксистский кружок.
– Бояться врага не надо, – не раз говорил Ярославский, – но попадаться к нему в лапы не советую. Знаю по собственному опыту, – И добавлял: – Обмануть врага можно, но не думайте, что он глуп.
– Что же случилось? Неужели он не уберегся сам?
Кружковцы сидели опустив головы.
– Схожу узнаю, – встал Уосук.
– А если его дом оцеплен? – строго сказал Максим.
– Перед сыном Разбогатеева любой кордон расступится. Пока!
Помня наставления Ярославского, Уосук сначала прошел мимо дома, внимательно приглядываясь к нему. Занавески опущены, в окнах – темнота. Неужели засада? Войти или подождать? Если засада – что скажешь полиции, как объяснишь свое появление?
Днем пригревало, даже кое-где проклюнулись лужицы. С заходом солнца, как всегда в эту пору, мороз давал о себе знать. У юноши начали стыть ноги.
«Что же делать?»
Вдруг широко распахнулась дверь, и с самоваром в руках на крыльцо вышла Клавдия Ивановна Кирсанова – жена Ярославского. Она поставила самовар на скамейку и стала раздувать. Уосук с облегчением перевел дух.
– Емельян Михайлович дома? – пожалуй, слишком громко спросил он.
– А, Иосиф! Дома. Заходите!
Лицо ее странно сияло.
Ярославский встретил Уосука на пороге.
– Наверно, заждались? Простите! Тут такие дела…
Он не мог сдержать улыбки.
«Чему это они так радуются?» удивился Уосук.
– Мы уж думали, вас арестовали, – сказал он.
– Нет, друг мой. Теперь нас никто не арестует. Только что получена шифровка: в России революция! – Ярославский возбужденно вскинул руки.
– Революция? Так быстро? А я думал…
– Что ее ждать и ждать? Так и царь-батюшка, наверно, думал. Шалишь! Кончено! Царизм свергнут!
– Кто же взял власть?
– Пока неясно. Но как бы там ни было, хуже не будет. Опрокинуть такую махину, как самодержавие, – это большое дело! Теперь нам, большевикам, в тысячу раз легче станет! Чайку попьем, а? – обнял он Уосука за плечи.
– Нет-нет. Благодарю вас. Мне нужно сказать обо всем друзьям, – заторопился Уосук.
С этого дня монотонная жизнь захолустного городка словно взорвалась. Цензура запретила печатать в местной газете сообщения о революции, но они просачивались сами. Городской голова обнародовал «Воззвание к населению», в котором призывал горожан не верить брехне смутьянов и хранить верность государю-императору. Вице-губернатор, полицмейстер и начальник местной воинской команды издали совместный приказ, запрещающий митинги и собрания. Приказ был расклеен по всему городу. Он послужил сигналом к тем самым митингам, которые запрещал. То организованно, то стихийно они вспыхивали в разных концах города, и полиция была не в силах их разогнать.
Вскоре ссыльным большевикам стало известно, что власть в Петрограде захвачена буржуазией, но они твердо верили, что вся борьба еще впереди. Было решено власть в Якутии взять в свои руки. Большевики понимали, что это нелегко: эсеров и меньшевиков в Якутске было больше. По предложению Ярославского большевистская фракция пополнилась членами кружка «Юный социал-демократ». Так Уосук оказался в самой гуще борьбы.
Особенно запомнился ему самый первый митинг. Участниками его в основном были якуты чернорабочие, прислуга, беднота. Поначалу они боялись даже войти в здание Общественного собрания, куда прежде доступ разрешался только богатеям.
– Входите, товарищи! Входите! – то уговаривая, то весело подталкивая в спину, зазывали бедноту кружковцы.
Председательствовал на митинге известный якутский тойон Василий Никифоров. Когда-то, в 1905 году, он корчил из себя революционера и претендовал на роль вождя якутского народа. За двенадцать прошедших лет он из противника самодержавия фактически стал его верным слугой.
– Друзья! – бархатным голосом начал он, – Мы переживаем трудное и ответственное время, время смут. Бывало ли так раньше? Разумеется! Но история учит, что бунты приходят и уходят, а самодержавная власть остается. Вспомните 1905 год. Сколько крови пролилось по всей России! А много ли в том было пользы? Для нас же, маленького народа, в эти драки вступать не только бессмысленно, но и опасно. Нас могут запросто в них перебить. Говорят, в Петрограде вновь революция Думаю, что и она закончится ничем. Так что нам, якутам, ликовать не стоит. Держитесь подальше ото всего этого, сограждане мои!
В зале робко зашумели. Речь тойона напугала малограмотных людей. «Зачем я пришел сюда?» – думали многие из них.
Никифоров говорил по-якутски, и Ярославский ничего не понял. Поэтому, зачитав сообщение о свержении царского правительства, он был немало удивлен молчанием зала.
– Дайте слово! Мне! – вскочил в первом ряду Максим Аммосов.
– От чьего имени? – недовольно вскинул голову Никифоров.
– От кружка «Юный социал-демократ»!
– Никогда не слыхал о таком кружке.
– Еще услышите! – дерзко глядя в глаза тойону, бросил Максим.
Никифоров пожал плечами и сделал разрешающий знак рукой. Максим взлетел на трибуну.
– Товарищи! – заговорил он по-якутски. Сразу воцарилась тишина. – Здесь кое-кто призывает нас, якутов, соблюдать осторожность, не соваться в революцию. Большие дела, мол, не для маленького народа. Пожалел вроде свой маленький народ господин Никифоров. Нет! Это он свои барыши пожалел. Он прекрасно знает, что революция несет свободу простому люду, в том числе и якутским беднякам. Он знает, что революция не позволит ему больше грабить вас, потому и призывает держаться подальше от нее. Не величайшую осторожность, а величайшую активность должны проявить ныне якутские трудовые массы, чтоб не упустить власть из своих рук, не уступить ее тойонам. Да здравствует революция! Да здравствует Ленин!
В зале дружно зааплодировали. Слышались голоса:
– Правильно сказал малый.
– Оказывается, и среди якутов появляются умные парни!
– Да, из этого будет толк.
У нашего Уосука грудь распирало от радости: впервые по-якутски прозвучало слово революционной правды, и оно произнесено ими, кружковцами!
А тут еще, не испрашивая у председателя разрешения, на трибуну вскочил Платон Слепцов. И пошел честить Никифорова:
– Кто дал право этому царскому прислужнику поучать якутский народ? Вы давно продали его, господин Никифоров. Говорят, у вас есть даже медаль от царя. Покажите ее тем, кого так ловко агитируете в свою пользу!
Заодно досталось и самому царю.
Никифоров покраснел, как вареный рак. Он пытался что-то говорить, но его никто не слушал.
После митинга Ярославский пожал Аммосову и Слепцову руки:
– Молодцы! Можно сказать, с честью прошли боевое крещение. Не зря я вас учил!
Потом таких митингов было много, и всюду обязательно выступали кружковцы – то Максим, то Платон. Уосук речей не держал – он инстинктивно боялся трибуны. Ему поручались другие дела: поднять людей на митинг, провести революционную агитацию прямо в частных домах. Приходилось добывать оружие и боеприпасы, распространять среди полицейских и солдат листовки.
А город бурлил. Повсюду только и разговоров что о революции. К ниспровержению самодержавия горожане относились по-разному. Одни открыто радовались, другие сокрушенно качали головами. «Боже, боже, как же будем мы без государя солнца?» – со вздохом говорили старики. У всех в памяти еще было свежо трехсотлетие дома Романовых. Отмечалось оно с большой помпой. Чиновники награждались медалями, простой народ угощали водкой. Тогда казалось, что этот дом простоит по крайней мере еще триста лет. И вот не прошло и четырех, как рухнули его парадные стены.
Долго не могли поверить в гибель трона местные власти. Вице-губернатор барон Тизенгаузен, получив шифрованную телеграмму об отречении Николая Второго от трона, не слишком расстроился: наследников много, трон пустовать не будет. Тем более, что в телеграмме было сказано: отрекся в пользу старшего брата, Михаила Александровича. «Значит, Михаил Второй…»– прикинул Тизенгаузен, припомнив, что династия Романовых начиналась именно с Михаила. Он и думать не мог, что нового Михаила разгневанный народ даже близко не подпустит к трону…
Вскоре телеграммы посыпались градом – то из Петербурга, то из Иркутска от генерал-губернатора. Чем страшнее были вести из столицы, тем путанее становились указания из Иркутска. Сначала генерал-губернатор требовал принять меры к пресечению беспорядков, но не уточнял, какие именно. Затем последовало: «Распространяющих ложные слухи о революции и свержении самодержавия сажать». Это было совершенно конкретное требование, и вице-губернатор приступил к его исполнению. В типографии было отпечатано предостережение и расклеено по городу.
– В бумажках пользы мало. Надо брать большевиков! – заявил Тизенгаузену полицмейстер Рубцов.
– Увы, господин полковник. Мы опоздали, – вздохнул вице-губернатор. – Вот, полюбопытствуйте. От генерал-губернатора.
Рубцов схватил бумажку одубевшими пальцами. На ней значилось: «В столице создано временное правительство. Рекомендую передать всю полноту власти его местным учреждениям».
– Временное правительство… – пожевал усы полицмейстер. – Кто ж в него входит?
– Возглавляет правительство князь Львов. Среди членов – Родзянко, Гучков, Милюков…
– Так ничего страшного! – обрадовался полицейский полковник. – Почтенные люди!
– В столице, конечно, власть в руках достойных. А здесь, того гляди, большевики захватят. Так что, полковник, смотрите в оба. Государя нет, но отечество остается. Наш долг – сберечь его.
– Слушаюсь! – гаркнул полицмейстер. – Значит, брать большевиков?
– Брать пока опасно. Посмотрим, как пойдут события в Петрограде. Но следить за всеми, следить! Собрания – разгонять!
В эти бурные дни Уосук получил задушевное письмо от Разбогатеева. «Дорогой сын Иосиф! – писал купец. – Сложное время настало в нашей стране, и я весьма за тебя беспокоюсь. Надеюсь, впрочем, что ты парень с головой и будешь осмотрителен… У нас все благополучно. Торговля идет хорошо. Заключил выгодный контракт с «Лензолотом» на поставку мяса. С компанией этой просто приятно иметь дело: она платит золотом. На каникулы обязательно приезжай к нам. Будешь не только отдыхать, но и помогать мне, входить в курс и вкус коммерции. Твой отец Николай Алексеевич».
«Увидел бы ты, чем я занимаюсь, – усмехнулся Уосук. – Нет, дорогой Николай Алексеевич, ни к чему мне ваша коммерция… Ваше золото. Золото…» – повторил он про себя. Не думал он, что еще вспомнит об этом золоте и оно сыграет еще свою зловещую роль.
«А что касается каникул, то они, кажется, уже начались».
Перед занятиями разговор в аудитории пошел о политике.
– Крышка царю! – сияя глазами, сказал Максим Аммосов.
– Ерунда! – крикнул кто-то из купеческих сынков.
– Нет, не ерунда, – тихо сказал бледный русоволосый семинарист. Мой отец телеграфист. Вчера он принял телеграмму о том, что Николай отрекся от престола.
– Ну так что! Другой на его место сядет.
– Михаил Александрович тоже отрекся.
– На наш век царей хватит!
– Династия Романовых обречена, – строго глядя прямо перед собой, твердил сын телеграфиста.
– Все-то ты знаешь! А с войной как? – вопросил здоровенный парень из крестьян. По-видимому, перспектива отправиться на фронт его весьма беспокоила.
– Война кончится! – громко сказал Максим. – Ее вело царское правительство. А оно свергнуто!
– Ну и что? Отец говорил, что Временное правительство обязалось продолжать войну до победного конца.
– А твой отец согласен с этим? – спросил Уосук. Его начинал раздражать всезнающий сын телеграфиста.
– Мой отец революционер и патриот. Естественно, он за победу над врагом.
– Ах, вот что! – вспылил Уосук. – Значит, твой папаша – эсер! Предатель он, а не революционер!
– Позвольте, – с удивлением воззрился сын телеграфиста на Уосука, – а чем занимается ваш отец, миллионер Разбогатеев? Как говорится, чья бы корова мычала…
Поднялся невообразимый шум.
– Тихо, Иосиф, – сжал ему локоть Максим. – Ты себя пока не обнаруживай.
В этот момент послышался длинный звонок.
– Революция революцией, а ученье ученьем. Сие суть не имеющие друг к другу отношения категории, – назидательно произнес длинноволосый попович.
В аудиторию вошел ректор.
– Господа семинаристы, по распоряжению вице-губернатора с сегодняшнего дня занятия в нашем учебном заведении прекращаются.
– Как? Почему?
– Не беспокойтесь. Это временная мера. Пройдут волнения, и семинария вновь гостеприимно распахнет перед вами двери. Так что по домам не разъезжайтесь. Но и к сборищам разным не примыкайте. Ваше дело учиться…
«Вот также и Николай Алексеевич: «Надеюсь, что ты парень с головой». Не знаете вы, господа, что есть у нас и другие учителя. Они не учат отсиживаться в холодке, когда идет бой за правду. Мы пойдем за ними. А семинария… мы ее окончим. Когда ж и учиться, как не при новой власти. Власти народа».
Но сердце подсказывало Уосуку, что переступить порог семинарии больше ему не придется.
Пока представители других партий выжидали, большевики развернули активную работу. Они вели агитацию среди солдат из местной воинской команды, привлекали на свою сторону городское население. Главной их целью было создание органа, способного управлять областью.
На общем собрании всех политических ссыльных против большевиков сомкнутым строем выступили меньшевики и эсеры. Единственное, к чему они призывали, – не торопиться. Большевики же требовали решительных действий. Их поддержали участники кружка «Юный социал-демократ», ставшие полноправными членами большевистской фракции. Голосование закончилось в пользу большевиков. Видя, что они могут оказаться у разбитого корыта, меньшевики и эсеры согласились примкнуть к большевикам.
Было созвано общегородское собрание, избравшее Комитет общественной безопасности. В него вошли Петровский, Ярославский, Орджоникидзе, Максим Аммосов и эсер Соловьев. Председателем Комитета стал Петровский.
В тот же день делегация Комитета во главе с Петровским направилась к резиденции вице-губернатора. Путь делегатам преградил полицейский караул.
– Стой! Кто такие?
– Доложите вице-губернатору: прибыл Комитет общественной безопасности, избранный городским народным собранием.
Полицейский чин пробыл у губернатора недолго.
– Его превосходительство не признает вашего Комитета. Приказываем вам разойтись по домам.
– Ну что ж, – усмехнулся Петровский. – Мы примем свои меры.
Ночью вооруженными силами Комитета были заняты телеграф, телефонная станция, казначейство, здание городской думы и типография. Уосук участвовал во взятии типографии.
Обошлось без перестрелки: рабочие сами открыли ворота.
Уосук расставил людей по постам, а сам расположился в конторке мастера.
– Товарищ комиссар, – подошел к нему наборщик Жилин, – тут у нас печатается воззвание вице-губернатора. Что делать?
– Приостановите печатание. Я сейчас свяжусь с Комитетом.
Уосук заранее знал, что скажут в Комитете, но ему по-мальчишески хотелось поговорить по телефону – впервые в жизни. Он снял трубку.
– Телефонная станция слушает, – услышал он голос Миши Ксенофонтова.
– Миша, что ли? Ты что там делаешь?
– А, Иосиф! Мы заняли станцию. Тебе что надо?
– Дай Комитет.
– Даю!
Через мгновение в трубке послышалось:
– Петровский слушает.
– Товарищ председатель Комитета, это я, Токуров. Из типографии. Здесь печатается контрреволюционное воззвание губернатора. Как поступить?
– Что за вопрос! Машину остановить, набор рассыпать, отпечатанные экземпляры уничтожить.
– Понятно, товарищ председатель Комитета!
– Чудаки! Губернатор окружен, а они его бредни на бумагу переносят.
– Окружен, Григорий Иванович?
– А что же, шутить с ним будем? Хватит, товарищ Иосиф, нашутились!
Уосук не сразу положил трубку. Какое все-таки чудо телефон…
Между тем вице-губернатор созвал по телефону на совещание чиновников областного управления и полиции. Он не знал, что телефонная станция давно в руках большевиков. Контролировавший все переговоры Тизенгаузена Миша Ксенофонтов сообщил в Комитет время совещания и пароль.
Ровно в 11 вечера Комитет общественной безопасности в полном составе подошел к резиденции.
– Стой! Кто идет?
– Свои! – Петровский назвал пароль.
– На совещание?
– Да, припоздали малость…
– Проходите!
Начальник караула козырнул и отступил в сторону.
Из кабинета доносился голос Тизенгаузена:
– Господа, пора обсудить наше положение. Связь с Иркутском и Петроградом прервана, за сегодняшний день я не получил ни одной депеши…
– Депеша есть! Сейчас я вам ее прочту. – Петровский решительно шагнул на середину кабинета.
Вслед за ним вошли и остальные члены Комитета.
– Кто такие? Откуда? – испуганно и возмущенно заговорили царские чиновники.
– Мы – Комитет общественной безопасности, избранный революционным народом. Телеграф в наших руках. Потому вы, господин вице-губернатор, ничего не получали. Извините! Одну из телеграмм мы принесли.
Он развернул телеграмму и прочел:
– «Якутскому вице-губернатору. Сообщаю, что власть в стране сосредоточена в руках Временного правительства. Предлагаю без всяческого сопротивления передать всю военную, полицейскую и гражданскую власть местным органам правительства».
– От кого? От кого телеграмма?
– Подписана премьер-министром Временного правительства. Впрочем, читайте сами!
Петровский подал телеграмму Тизенгаузену.
– Позвольте… да ведь это же ссыльный большевик Петровский! – взревел полицмейстер Рубцов.
– Бывший ссыльный. Равно, как и вы – бывший полицмейстер, господин Рубцов, – насмешливо произнес Петровский.
– Н-нет, – разжал губы Тизенгаузен, – пока не получу прямых указаний от генерал-губернатора Восточной Сибири, ни Временному правительству, ни тем более вам я не подчинюсь.
– Сопротивление бесполезно! Весь город наш. А указаний от генерал-губернатора вам не дождаться: он смещен! В общем, так: завтра в 12 часов дня сложите свои полномочия перед народным собранием. Ждем вас, господа!
5 марта задолго до полудня здание общественного собрания было переполнено. Здесь теснились чернорабочие и обыватели, учащиеся и купчики, батраки и их хозяева. За столом, покрытым красным сукном, расположились члены Комитета общественной безопасности.
– А не промахнулись ли мы с тобой, объявив, что сегодня состоится передача власти? – шепнул Ярославскому Петровский.
– Можешь не сомневаться. Некуда им, голубчикам, деваться. Да вот они, идут!
В проходе появились вице-губернатор и полицмейстер. Народ с насмешкой расступался перед ними, освобождая дорогу к президиуму. Бывшие властители шли понуро, опустив головы.
Не поднимаясь на возвышение, Тизенгаузен повернулся к залу и невнятным голосом заявил о сложении своих полномочий. Он поднялся на цыпочки и положил на стол президиума шпагу. То же самое полицмейстер проделал со своей саблей. Затем оба быстрыми шагами устремились к выходу. Вице-губернатор вытирал на ходу слезы.
Уосук невольно припомнил, как совсем еще недавно этот тщедушный старик катался на тройке по Большой улице в сопровождении девяти-десяти казаков, а прохожие шарахались в стороны. Те же, кто успевал разглядеть губернаторский поезд издали, отступали к обочине и снимали шапки, не обращая внимания на лютый мороз или проливной дождь… Еще страшнее казался горожанам полицмейстер. Губернатор что – промчался, и нет его, а полицмейстер мог и остановиться прямо перед тобой. Добра это никогда не сулило…
Они уходили не только из зала – они уходили из жизни людей, которыми повелевали.
На другой день в округа области были разосланы телеграммы бывшего вице-губернатора о том, что он слагает свои полномочия и передает власть Комитету общественной безопасности. Тут же в Комитет посыпались запросы, кто будет управлять округами. Комитет созвал на совещание представителей всех политических партий.
– Товарищи, – сказал Ярославский, – прежде всего мы должны решить вопрос об областном руководстве. Временное правительство рекомендует на места бывших губернаторов выдвигать временных комиссаров. Какие есть предложения?
Орджоникидзе вскочил на ноги:
– Предлагаю на должность комиссара области бывшего депутата Государственной думы Петровского.
Так во главе области встал бывший рабочий и политический ссыльный, будущий Председатель ЦИК Украины Григорий Иванович Петровский.
