Текст книги "Двенадцать поленьев"
Автор книги: Николай Григорьев
Жанры:
Детская проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
Уже видно, как трепещут красные ленточки в гривах лошадей... Горячие лошади танцуют под всадниками.
– Ребята, ребятушки! – вскричал Ребров. – Греби! Если не оттащим баржу – беда...
А баржу уже заметили с моста. Ехавший перед полком командир высоко взмахнул рукой. Затрубила кавалерийская труба – и все на мосту остановились.
Горячие лошади попятились под седоками, иные взметнулись на дыбы.
8
– Держись! – только и успел крикнуть Ребров.
Баржа, попав перед мостом на быстрину, опрокинулась набок, рванула с лодки канат, и канат, плеснув, исчез под водой. Лодку отбросило в сторону. А баржу прижало к мосту.
Сапёры замерли.
– Уходите! Уходите с моста! – закричали они кавалеристам.
Кавалеристы стали поворачивать лошадей.
Всё бурлило, всё кипело кругом. Лодка прыгала по волнам, и ледяная вода окатывала гребцов.
– Давай к барже! – крикнул Ребров.
Сапёры выставили вперёд багры и с размаху вонзили их в грязный, склизкий борт баржи.
– Держите? – спросил Ребров.
– Держим!
Ребров толкнул ногой крышку железного ящика, и она с грохотом раскрылась.
– Ты что задумал? – испуганно сказал бородатый сапёр. – Баржу – зарядом!
Но Ребров словно не слышал его. Он стоял и медленно застёгивал на себе полушубок.
Потом он схватил конец запасного каната, просунул руки в петлю и прыгнул в воду у самого борта баржи.
Мелькнула в тёмном омуте его нога, мелькнула шапка-будёновка – и Ребров пропал из виду.
Бородатый сапёр, опомнившись, закрепил конец каната за уключину да ещё обеими руками схватился за конец, приготовившись сразу вытащить Реброва, как только тот подаст сигнал.
9
Ребров вынырнул без шапки. В волосах льдинки. Губы, нос посинели, а он улыбается:
– Удалась разведочка! Готовь, ребята, удлинённый заряд!
– Да ты сам-то... – закричал на него бородач. – Не русалка ведь... Околеешь в воде! – И втащил Реброва в лодку. – Согрейся покамест!
Ребров глотнул горячего из фляги – и сразу к ящику с динамитом.
– Доску!
Доски не оказалось. Но Ребров не растерялся. Схватил багор.
– Отрубай половину! Не обязательно на доске крепить заряды. С багром-то мне ещё сподручнее!
Через какую-то минуту Ребров опять прыгнул в воду, на этот раз унося с собой полбагра с жалом. Вдоль древка были закреплены заряды – впритык один к другому. У крайнего заряда – струнка с пуговкой: только дёрнуть за пуговку – и займётся бикфордов шнур.
Выплыл Ребров.
– Есть! Амба теперь барже! Греби в сторону!
Никто не мог понять, что он там под водой устроил. Да и спрашивать не время – тут только на вёсла наваливайся, отгоняй лодку.
А потом Ребров сам рассказал, как действовал. Баржа дырявая – с такой провозишься, если совать в неё как попало заряды. Вот он и придумал один длинный заряд просунуть поперёк днища. Была бы доска с зарядами – тоже возня, привязывать её надо, а багор – р-раз! – и Ребров вонзил его куда надо.
10
– Греби! Уходи, ребята! Сейчас взорвёт!
Гребцы оттолкнулись от баржи и налегли на вёсла.
«Бу-у-ух...» – прогудел подводный взрыв.
Из-под моста хлынула пена и закрыла всю реку, как скатертью.
А вместе с пеной течение уносило куски разбитого днища, чёрные склизкие брёвна, доски, всякий мусор от баржи.
– Пошла-поехала бывшая баржа! – весело кричали из лодки. – Туда тебе и дорога! Молодец Ребров!.. Гляди– ка, уже опять кавалерия по мосту идёт!
Ребров лежал в лодке, накрытый горой полушубков. Он высунулся, взглянул на мост – и вдруг стал ощупывать свою голову.
– Ребята, а где же моя будёновка?
– Будёновка? – Сапёры переглянулись. – Да ведь ты прямо в ней в воду прыгнул. Утонула твоя будёновка.
– Ребята... – У Реброва дрожали губы от озноба. – Поищите будёновку.
Но где же искать шапку в реке?
– Давай скорее к берегу, – сказал бородатый. – Отогреть его надо, а то заболеет. Вон туда давай, вон к избёнке.
11
В избе жарко натопили печку. Реброва раздели, уложили на лавку. И принялись его все растирать и отпаивать кипяточком.
– Пей, пей давай! – приговаривали сапёры. – Ну вот, уже и зарумянился. Крепкий ты, Ребров, парень!
Вдруг скрипнула дверь. Все оглянулись. На пороге стоял военный с шашкой на боку и в шпорах.
Стоит, поглаживает чёрные усы и улыбается.
– А где тут у вас герой, который мост отстоял?
Ребров приподнял голову, взглянул на военного – да так и скатился с лавки кубарем:
– Будённый!
Ребров спрятался за спины товарищей.
– Куда там прячешься? – сказал Будённый. – Выходи, выходи сюда, дай на тебя поглядеть.
– Да я... я без штанов... – пробормотал Ребров, заикаясь.
– Ну, одевайся, коли так.
Ребров заторопился. Натягивает ещё не просохшие штаны, а ноги в дыры проскакивают. Это он под водой о баржу их порвал, да сразу не заметил... Наконец оделся и ремнём подпоясался.
Шагнул вперёд – встал навытяжку.
– Как фамилия? – спросил Будённый.
– Ребров. Сапёр Ребров.
– Ну, сапёр Ребров, – сказал Будённый, – говори: какую ты хочешь за мост награду?
– Да что вы, товарищ Будённый! – Ребров даже попятился. – Ведь это же наша сапёрная работа!
Будённый обернулся к двери и позвал:
– Адъютант!
В избу вошёл адъютант. И Будённый приказал выдать сапёру Реброву новое обмундирование. Взамен порванного. И кобуру с револьвером. В подарок от Конной армии.
– Слушаю! – сказал адъютант и щёлкнул шпорами.
Будённый подал Реброву руку. Сказал:
– Благодарю. – Но тут же встревоженно покачал головой: – А ты, сапёр, не простудился в воде? Рука-то горячая... Гляди, а то я доктора пришлю.
– Да что вы, товарищ Будённый. Я совсем здоров! Вот только шапку в воде потерял... – И Ребров повесил голову...
Будённый рассмеялся:
– Ну, это не беда. Была бы голова на плечах, а шапка всегда будет.
– Да я будёновку потерял!
– А, вот оно что...
Будённый снял с себя будёновку и надел на голову Реброву. Обнял его и поцеловал.
Ребров не успел и слова сказать. Хлопнула дверь – Будённого уже не было в избе.
Сапёры переглянулись.
– Что же ты, Ребров, говорил, что Будённому и разговаривать с красноармейцами некогда? А он, гляди-ка, даже в гости к тебе зашёл, – сказал Веснушка.
Ребров ничего ему не ответил. Отойдя в сторону, он примерял свою новую будёновку.
ДВЕНАДЦАТЬ ПОЛЕНЬЕВ
Эх, славная это штука – бронепоезд... Крепость на колёсах! Врагу не подступиться!
И всё-таки попали мы раз к белогвардейцам в западню, да так увязли, что не надеялись и выбраться. Говорю как командир: если бы не Паша Сироткин, наш пулемётчик, погибли бы мы все. И не слушать бы вам сейчас этого рассказа, а мне бы не рассказывать...
Был бой. Белогвардейская конница прорвалась через наш фронт и пошла разбойничать: жечь деревни, грабить крестьян, убивать мирных жителей.
Налетели белогвардейцы и на станцию, где бронепоезд стоял резервом.
Мы их, конечно, встретили как полагается. Со станции под нашими пулемётами они не знали, в какие ворота и выскакивать.
Но дело не в этом. Надо вам сказать, почему на станции мы в этот день стояли, а не на позиции. Снарядов из тыла ждали: снарядов не было, чтоб в бой идти, вот какое дело!
Вышвырнули мы белогвардейцев со станции, а они опять суются – с одной стороны, с другой... Артиллеристы мои прямо зубами скрежещут: ни одного снаряда, чтобы угостить налётчиков! Пустые пушки в башнях для острастки поворачивают.
А белых всё больше! Всё смелее наседают.
«Тра-та-та... тра-та-та...» Только и успевают отстреливаться мои пулемётчики. Жарко приходится. Держимся на одних пулемётах!
Вдруг грохот позади поезда – и лёгкий сизый дымок над рельсами... Взрыв! Тьфу, как же это мы недоглядели за врагом? Вон они уже где – белогвардейские конники скачут, удирая, во весь опор.
Пулемётчики дали по ним очередь, но поздно: те уже скрылись в лесу.
– Спокойно, – говорю, – товарищи, спокойно. Путь отрезан, но мы сейчас починим. Нам ведь это не впервой!
Успокаиваю бойцов, а сам вижу: мало что путь взорван; из лесу, что за спиной у нас, белые выкатывают пушки.
Мы – в западне.
Жутко подумать – сейчас начнут бить по бронепоезду! Если снаряды фугасные – броня не выдержит.
Одна у меня мысль: только бы успеть путь починить – выбрались бы из западни!
Уже к месту взрыва сползал разведчик, докладывает:
– А они, товарищ командир, только с одного боку путь испортили. Второпях-то. Всего один рельс и сменить – живо управимся!
Добрая весть ободрила бойцов.
Сами, не дожидаясь команды, сбросили рельс с грузовой площадки, которая всегда прицеплена к бронепоезду. Поднимаем рельс с земли – штука тяжёлая, толпой взялись. В полный рост и зашагали... А белые тут и грохнули из пушек. Вот они чего ждали: чтоб люди из бронепоезда показались!
Пошло нас семеро, а в вагон вернулось трое. Четверых на руках принесли.
Пулемётчики кинулись к пулемётам: «Держись, бандиты!»
Постреляли немного – и всё: в лентах патроны кончились.
Помрачнели бойцы. Головы повесили.
– Эй, белогвардейцы, – закричал кто-то через люк наружу, – бей фугасными, кончай бронепоезд! Твоя взяла!
Я приказал закрыть люки.
– Это что ещё за крики? – говорю. – Уже и паника? Как не стыдно! Дела наши, конечно, плохи. Снаряды, патроны кончились, бой вести нечем. И уйти не дают... Чего же он ждёт, белогвардеец, почему не расстреливает бронепоезд? А? Как вы думаете? Ведь пушки нацелены.
Бойцы стали высказывать разные догадки.
– Нет, – говорю, – товарищи, всё это не то. Заметили: по людям нашим стреляет, а по броне – нет... Ну? Да ясно же: белогвардеец задумал взять наш бронепоезд целеньким!
Бойцы оцепенели.
– Тогда остаётся... взорвать бронепоезд.
Я не согласился.
– А разве, – говорю, – мы всё испробовали, чтобы вырваться из ловушки? Белые не стреляют – это же нам на руку! Попытаемся ещё раз и ещё раз чинить путь. Тут главное – в полный рост не показываться. Двинуться бы с рельсом ползком – и белогвардеец нас не заметит!
Бойцы ожили.
Я уже толкнул бронированную дверцу, чтобы вновь выйти из вагона, как вдруг голос за спиной:
– Обождите, товарищ командир. Зазря погибнете!
Это остановил меня Паша Сироткин.
– Обождите, – сказал опять Паша да и выпрыгнул в дверцу.
Я за ним.
Только мы выскочили – бах! бумм!.. – грохнули белогвардейские пушки.
Но мы с Пашей кубарем в канаву – и притаились.
Я шепчу:
– Паша, ты куда?
А он знай ползёт вдоль канавы.
Подполз к паровозу.
– Машинист! – кричит. – Какие у тебя дрова?
Машинист даже не сразу ответил. Этакую глупость человек спрашивает! Но потом заговорил из своей бронированной будки. Сердито, с насмешкой.
– Осина, – говорит, – берёза, есть сосна... А тебе не всё равно?
Паша опять:
– А может, дубовые полешки есть? Поищи, товарищ, дубовых полешек, пожалуйста.
Вздохнул машинист и загремел на паровозе дровами.
Одно дубовое полено выбросил в канаву, другое... Паша так и прижал их к себе.
Ещё полено шлёпнулось в канаву, ещё... Накидал машинист двенадцать дубовых поленьев.
– Хватит, – сказал Паша и тихонько засмеялся.
Потом пополз дальше с поленьями.
Я за ним. Тащу остальные поленья.
– Паша, – говорю, – да что ты такое задумал?
Паша своё:
– Обождите.
Подползли к испорченному рельсу.
Гляжу: Паша поленья накладывает – рядком, рядком в то самое место, где куска рельса нет.
И ловко так действует – головы не поднимает! Так что ни одна белогвардейская пчёлка ни его, ни меня не ужалила...
...Бронепоезд медленно, качаясь, проехал по поленьям, а затем вихрем промчался мимо леса с затаившимися пушками. Белогвардейцы от неожиданности даже выстрелить не успели.
Вырвавшись из плена, раздобыли мы снаряды и пулемётные ленты – и снова в бой.
После боя, когда белогвардейцы были уничтожены, ребята окружили Пашу, стали допытываться: как это он такую ловкую штуку придумал с поленьями?
Паша рассказал.
Он работал прежде в шахте откатчиком. Вывозил из-под земли в вагончике уголь. А хозяин шахты был скупой. Пожалел рельсы купить, и Паша катал вагончик по деревянным брускам.
В бою Паша и вспомнил скупого хозяина.
СЛУЧАЙ НА МОРЕ
Это произошло тоже в гражданскую войну.
Балтийское море было тогда как суп с клёцками. Война – всюду мины под водой. Того и гляди, напорется боевой корабль – тут ему и крышка. Хоть не выпускай корабли из гавани. А как же не выпускать боевые корабли, если то с севера, то с запада Советской республике угрожает враг?
Короче сказать, приказали мне, старому моряку, расчистить кораблям дорожку. Дали мне для этого отряд лёгких тральщиков, самого поставили комиссаром.
Собрал я краснофлотцев.
– Ну, – говорю, – ребята, забирай невода, пошли в море рыбачить.
И объясняю, что не рыбку будем ловить, а морские мины – действовать надо осмотрительно.
Эти мины висят в воде, всё равно как воздушные шарики на привязи. Под каждой миной – донный якорь. А привязь отмерена такой длины, что снаружи мину и не видать. Даже небольшой корабль проплывёт над головой мины, не задев её. Эти чёрные шары караулят крупную добычу: крейсеры, линкоры, транспорты.
Ещё раз я напомнил ребятам, что работать в море надо осторожно, но бояться нечего: мы на тральщиках поверху плаваем, а мины в глубине сидят.
Вышел мой отряд в море. А дело уже к зиме было – ветер – так и сечёт по лицу, по рукам, даже под бушлаты к тельняшкам забирается. Краснофлотцы только покрякивают да ёжатся.
– Ничего, – говорю, – на работе согреемся, ещё жарко будет!
А волну развело баллов никак на восемь, на девять...
Трудно работать, когда корабль пляшет на волне, да и тебя заставляет чечётку выплясывать. Но дело есть дело. Спустили мои кораблики тралы – эти самые невода – и поплыли рядышком.
Гляжу – сразу и добыча. Подсечённая тралом, всплыла мина – словно большой чёрный мяч из-под воды выпрыгнул.
С тральщика по ней из пулемёта: «Тра-та-та-та!»
Бухнул взрыв, вскипело море – и мины нет.
Ещё мина позади другого тральщика.
Там её какой-то меткий стрелок щёлкнул из винтовки.
Пошла работа! Грохот в море, столбы воды и пены над волнами.
А я со своего катера за краснофлотцами приглядываю. Выравниваю корабли, чтобы шли намеченным курсом.
Вдруг на одном из тральщиков на мачте сигнал:
«Терплю бедствие».
«Что там, – думаю, – такое?» Спешу выяснить.
Приказываю вздёрнуть в ответ остренький красный флажок с белым глазком. Это значит:
«Ясно вижу».
Затем другой флажок:
«Иду на помощь».
Развернулись – и полным ходом на катере к тральщику.
А оттуда кричат в рупор:
– Не приближайтесь! Опасно!
«Ладно, – думаю себе, – кричите, я постарше и поопытнее вас», – и подошёл вплотную к кораблю.
Перепрыгнул к ним на палубу.
А на людях лица нет. Мечутся в испуге – то сюда, то туда.
– Что случилось? – кричу.
А мне в ответ – тоже криком:
– Бродяга пристала! Не отвязаться!
Я так и обмер. «Бродягами» у нас окрестили мины, которые, сорвавшись с якоря, всплывают на поверхность. Это бывает после штормов. Носятся по морю, бродят...
И вот она, эта бродячая смерть, у борта корабля.
Тральщик пляшет на волне, и мина рядом пляшет. Да так близко, что её расстрелять нельзя: вместе с миной и корабль взлетит на воздух.
– Багры! – кричу. – Баграми её оттолкните! – И сам за багор.
С кем-то вдвоём упёрлись баграми в чёрный шар.
– Осторожно, – говорю, – друг, по рогам не стукни её, осторожнее, осторожнее... Теперь толкаем; в сторону её, в сторону, подальше от борта...
– Есть, товарищ комиссар, – твердит, обрадовавшись, краснофлотец с багром. – Кажись, избавились от смертушки...
А мина вдруг застопорилась. Не желает больше слушаться багров. Словно кто привязал её к кораблю!
Что за напасть такая! Гляжу на воду, вглядываюсь вглубь – так и есть: под водой словно струна темнеет между кораблём и миной.
– Минреп! – невольно вырвалось у меня.
Вы, может, не поймёте, а моряки-то сразу поняли. Минреп – это привязь, канат, который держит плавучую мину на якоре. А бродяжка этим своим хвостом как-то сумела зацепиться за корабль.
– Минреп! – кричу, а сам не выпускаю из рук багра – удерживаю мину на расстоянии. Вдвоём стараемся, вместе с краснофлотцем. – Надо, – кричу, – перерезать минреп! Живее, ребята!
Нашёлся смельчак. Скинул шинель, разделся на ветру и – с разбегу шлёп в море.
Сомкнулась над ним ледяная вода.
Выплыл, молотит по воде ногами, чтобы согреться, ухватился рукой за минреп, да, вижу, плохо парню, синеет... Не успели ему и нож подать, как самого пришлось вытащить. Завернули его в тулуп – и в каюту.
– Держи-ка! – Я передал свой багор старшине тральщика.
Начинаю сам раздеваться. Сам решил нырять.
А тут – машинист. Вылез из трюма грязный, просаленный, показал белые зубы.
– Меня, – говорит, – мороз не возьмёт. Я салом смазанный. Давай, комиссар, нож!
Ножик взял в зубы, разбежался – и бух в воду.
Ну и пловец, гляжу. Любо поглядеть, как рыба! А минреп пересёк с одного маху, только нож блеснул лезвием.
Тем временем спустили шлюпку. Ребята на шлюпке, придерживая мину за оставшийся у неё хвостик, оттащили подальше от корабля. А уж расстрелять её ничего не стоило.
Вот и всё, что случилось с нами в море.
После этого, уже без приключений, мы расчистили дорогу кораблям.
ПРОЗРАЧНЫЙ ДОМИК
По-разному называют артиллеристы этот домик: кто говорит – «прозрачный», кто говорит – «воздушный». А сапёры, которые домик построили, назвали его «Стой – не шевелись».
Дело было летом, в лагере. Артиллерист я молодой, попал в лагерь первый раз. Слышу кругом все эти разговоры про домик, а сам только глазами хлопаю: ничего не понять.
– Что, – спрашиваю, – за домик? Где такой? Хоть бы поглядеть.
А товарищи посмеиваются:
– Попадёшь на стрельбы – узнаешь!
Не стал я приставать с расспросами. Знаю своё дело, несу солдатскую службу.
Пришло время стрельб.
Приехали на место.
Гляжу – поле передо мной, конца-края нету. Трава, луговые цветы, тут и там кустарник – даже в глазах зарябило.
Объясняют мне:
– Это полигон. Ещё с ночи вокруг поля караул выставлен, чтобы случаем не забрёл сюда грибник или какой отдыхающий.
А тут уже и пушку выкатили на позицию.
Команда:
– По местам!
Бросились ребята к пушке. А меня командир наводчиком ставит, мне наводить пушку на цель. Боязно с непривычки, но говорю себе: «Не робей, Ваня, покажи, что не напрасно тебя зиму учили...»
И тут показывает мне командир домик в поле. Далеко, у самого леса.
– Рассмотрите, – говорит командир.
Рассматриваю. Чистенький такой домик, беленький, с красной крышей.
– По домику!
И командир даёт команду стрелять.
Навожу я пушку, а домик жалко. «Эх, – думаю, – конец тебе, домик, пришёл. Разлетишься ты сейчас в щепки!»
Заложили снаряд.
– Огонь!
Дёрнул я за шнур, грохнула пушка... Смотрю – устоял домик.
Ишь ты, мал, да крепок! Не деревянный, видно, а кирпичный.
Ещё снаряд заложили. Прицелился я, выстрелил.
Стоит домик.
В третий раз ударил... Стоит. Никакого последствия.
«Что-то крепкий уж очень, – думаю себе. – Не из гранита ли сложен? Кирпич бы уж развалился».
Тут я раз за разом пустил три снаряда. И гранит раздолблю!
Смотрю в бинокль – и глазам не верю... Хотя бы царапина на стене, хоть бы кусок штукатурки обвалился!..
– Стрелять не умеешь, – зашептали вокруг меня товарищи.
– Все снаряды мимо...
А я чуть не плачу.
«Ах ты, дрянной домишко! Да я ж тебя...»
Но командир не дал больше стрелять.
– Отбой!
И побрели мы к домику. Командир впереди шагает, я следом иду. А рядом со мной товарищи – молчат, насупились.
«И чего, – думаю, – смотреть? Зачем идём? И без того видно – никуда я не годный наводчик...»
Вдруг кто-то из ребят схватил меня за руку:
– Гляди! Командир-то...
Я и рот разинул.
Командир наш сквозь домик прошёл. Не в дверь, а прямо через стену. И опять белая стена.
Мы переглянулись.
– Давай на помощь, ребята. Тут что-то неладно!
И пустились мы во весь дух выручать командира.
Подбежал я к домику, гляжу... А он знаете из чего?
Из верёвочек. Навешены густо верёвочки, с бантиками из мочалы. Сверху всё красным покрашено, пониже белым... Никакого и домика нет – одна занавеска.
Раздвинул я руками верёвочки. Ребята за мной.
А тут, позади занавески, – яма на яме, яма на яме.
– Видите? – сказал командир. – Это всё ваши снаряды. Все по домику. Все в цель. Ставлю вам за стрельбу отлично.
– Товарищ командир... – забормотал я. – Да как-же это всё? Для чего занавеска?
А командир и говорит:
– Это самая прочная стена – крепче деревянной, крепче каменной: пролетел снаряд – и опять верёвочки сошлись, опять домик целый. А ставить бы здесь настоящие дома – так на наших артиллеристов не напастись. Ведь как стреляют: пострелял – и дом долой, пострелял – и дом долой. Ну-ка, сколько домов надо на всех?
Я прикинул в уме: да, надо целый город выстроить.
А сапёры – вот хитрый народ: одной занавеской обошлись!
