Текст книги "Двенадцать поленьев"
Автор книги: Николай Григорьев
Жанры:
Детская проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
Оглядел человека с головы до ног – и вдруг подзывает Дорофеича:
– Скажите, он так и был босиком? Что-то не верится... Ну-ка, дежурный, принесите ведро воды.
Принёс дежурный воды – и давай плескать пленному на ноги. Поплескал – грязь сразу и сошла.
– Ну вот, – сказал командир, – ноги у человека белые, ни царапинки. Ясно: был в сапогах. А где они? Выбросил?
Тот как услышал, что сейчас пойдут шарить в кукурузе, – застонал даже.
Разыскали сапоги. Принесли командиру.
Он принялся выстукивать пальцем подошвы. Стукнет – и прислушается к звуку.
Потом стал ощупывать сапоги изнутри.
Усмехнулся, взял нож, просунул его в голенище – и затрещала подкладка.
Вынимает командир из сапога платочки – женские, с вышивкой. Держит их за кончики, показывает бойцам. И каждый видит, что на платочках тонким пером наведены чертежи, военные знаки и свободные места густо исписаны.
Вот какой суслик нам попался!
Двое бойцов, взяв винтовки наперевес, повели шпиона в штаб.
Но по дороге вот что случилось...
КАК ПАПИРОСКА ПОДВЕЛА СОЛДАТА
В штаб мы хаживали по-разному: можно полем, а можно через село.
Через село ближе.
Этим ближним путём конвоиры и повели шпиона. А того и не подумали умники-разумники, что короткая-то дорога не всегда лучшая.
Но расскажу по порядку.
Украинские сёла все в садах. И огорожены сады всего только низенькими плетнями.
Плетень, а за ним – зелёная непроглядная гуща.
Идут конвойные по сельской улице, ведут пленного.
А он клянчит:
– Дайте покурить...
Конвойные пригрозили винтовками:
– Шагай, шагай, не задерживай!
А тот как примется совестить бойцов. На командира бронепоезда сослался: мол, вот деликатный человек, сам угостил покурить, а у вас, жадины, проси – не допросишься!
Красноармейцам обидно такое слышать.
Опустили винтовки. Один достаёт из кармана кисет с табаком.
Другой готовит самодельную зажигалку, чтоб высечь огонька.
Вдруг – оглушительный вопль:
– Караул! Грабят!
Бойцы опешили. Глядят по сторонам.
А это шпион крикнул – для обмана. Да сам – через плетень.
Караульные засуетились – руки-то заняты! Не сразу и стрелять наладились.
«Бах-бах-бах!..» – загремели выстрелы.
Били наугад. Но когда обшаривали сад, обнаружили свежую кровь. Значит, пуля настигла негодяя!
Но где он сам?
Пропал. Как сквозь землю провалился...
Командир донёс о случившемся в штаб.
Пятьдесят бойцов в конном строю кинулись прочёсывать поля, рощи, овраги.
Другие пятьдесят конников оцепили село.
Обыскали каждый дом, дворы, сады, клуни, стога сена... Но пропал беглец, окончательно пропал!
КАК ТРУСИХА СТАЛА ХРАБРЕЦОМ
Утром, проснувшись, я побежал к паровозу.
Здесь и умоешься – воды в тендере хватает! – и ночные новости узнаешь.
На этот раз толковали... о чём бы это?
Оказывается, ночью на бронепоезд прибегала санитарка с перевязочного, Оксана! Часовой кричит: «Стой!» – а она ему ещё громче: «Пропусти!»
И пробилась к командиру.
Скажет слово – и в рёв, ещё слово – слезами зальётся.
Будто Оксана кричала в глаза командиру, что она изменница, трусиха, злодейка.
Едва успокоили. Едва добились от неё разумных ответов.
И вышло на поверку, что Оксана шпиона обнаружила. Здорово?
И никакая она не изменница и не трусиха. А просто, как у всех девчонок, у неё глаза на мокром месте.
Словом, дело было так. На перевязочный пункт притащился раненый. Увидела его Оксана – и обомлела: дядя, лавочник, от которого сбежала... Неужели за ней?
Но дядя успокоил её: живи, мол, как хочешь, теперь порядки свободные, советские. И добавил, что сам он тоже стал другим человеком – на фронте был, кровь пролил за Советскую власть.
Оксана была как в тумане. Дядя не велел звать доктора, и она сама перевязала ему простреленную руку. А в книгу записала его, как он велел, красноармейцем.
Вдруг по селу обыски, облавы. Стало известно, что ловят шпиона. Сунулись конники и на перевязочный пункт.
Тут лавочник пригрозил Оксане:
«Выдашь – тогда и тебе не жить. Прикончим!»
Но Оксана не испугалась угроз – прибежала на бронепоезд.
В ту же ночь наш командир лично арестовал «суслика». Теперь его свели в штаб уже под надёжной охраной.
И сапоги с тайниками туда переслали.
И кружевные платочки.
КАК СДЕЛАЛИ ПЛАТОЧКИ НАОБОРОТ
Платочки со шпионскими знаками доставили в штаб.
Разгадали там эти знаки и встревожились: в руках у шпионов важные военные тайны!
Беда, если бы лавочник принёс кружевные платочки врагу.
В штабе, на допросе, спросили:
– Кому вы несли сведения? Назовите: кто ваш начальник?
Лавочник долго упирался, но видит – деваться некуда. Признался, что сведения передаёт полковнику.
Так вот он каков, этот полковник! Не только у пушки на бронепоезде, но ещё расплодил против нас шпионов!
В штабе решили одурачить полковника.
Он ждёт кружевные платочки?
Хорошо, отправим ему платочки. Приготовим как надо, со шпионскими знаками. Только на этих платочках сведения будут – наоборот.
Так решили в штабе.
И потребовали в штаб матроса Люлько.
Люлько живо смекнул, как действовать.
– Оденусь, – говорит, – в крестьянскую одежду, платочки ваши – для сохранности – в кисет с табаком. И потопаю на ту сторону.
– А что вы, товарищ Люлько, скажете полковнику?
– А скажу ему так. Мол, ваше высокоблагородие, беда приключилась. Ваш надёжный человек, лавочник, большевиками схвачен. Но уцелели его платочки. Успел мне их подсунуть. Он мне сосед...
В штабе даже засмеялись – так ловко Люлько представил мужичка.
– Ну, мы в вас уверены, товарищ Люлько. Видно, что не растеряетесь. В добрый час!
КАК ДРОЖАЛ, КАЧАЛСЯ ОГОНЁК
Ночь. Сидим вдвоём в броневом вагоне.
Командир молчит. И я молчу.
Чуть шорох – оба настораживаемся: не матроса ли шаги?
Качается огонёк коптилки.
Если отщипнуть обгоревший фитиль, огонёк становится ровным, чистеньким, как зёрнышко. Но проходит минута – и огонёк ложится набок, опять шатается и коптит.
Поздно. Вот уже на бронепоезде просвистали отбой.
Стихают голоса. Бойцы укладываются спать.
А мы всё сидим.
И вижу я, что на лбу у командира всё больше и больше тревожных морщинок...
– Товарищ командир!
Командир вскидывает на меня глаза, а я не знаю, что сказать. Окликнул его, потому что мне стало страшно за матроса.
Потом говорю первое, что приходит в голову:
– Товарищ командир, а правда, что английская броня очень крепкая?
Командир усмехается:
– Такая крепкая, что и пушки не возьмут? Глупости это. На «Красном воине» отличные пушки. Кстати, изготовили их у вас в Питере. На каждой марка выбита: «Путиловский завод».
Мне вспомнился отец, и сердце сжалось от нежности к нему.
– Мой батька, товарищ командир, работал на Путиловском. Только он больной сейчас.
– Вот видишь, Агашин. Может, эти пушки твой отец сделал. Для нас, бойцов за Советскую власть. Не могут такие пушки стрелять плохо!
Опять молчим. Глядим на огонёк.
Я отщипываю с фитиля нагар.
Но огонёк – уже в ползёрнышка, в четверть зёрнышка.
Неужели погаснет?
Командир вдруг встаёт:
– Агашин, отправляйтесь спать. А я подниму разведчиков. Пошлю их навстречу матросу... Спать, Агашин!
КАК ЭТО БЫЛО
Разведчики возвратились вместе с матросом.
Только он не сам пришёл.
Его принесли мёртвого.
Ах, почему же ты, Люлько, ну почему не поберёгся?.. Сперва у моряка всё шло благополучно. Белогвардейские часовые приняли его за крестьянина. Обыскали, нет ли оружия. Оружия не оказалось.
Но они привыкли обирать крестьян. А если нечего отнять – избивали.
Но Люлько силач. Не допустил, чтобы ему надавали тумаков.
– К полковнику ведите. Несу ему важные сведения.
И так он ловко изобразил мужичка-простачка, что полковник тут же откупорил бутылку французского коньяку.
– Угощайся. А где же твои платочки?
– Зараз, зараз... – И матрос, доставая кисет, на свою беду, распахнул грудь.
А грудь у него в морских картинках... И повыше картинок наколото: «Да здравствует мировая революция!» Матроса схватили, связали.
Допрашивал полковник. Он же его и замучил.
И вот мы, бойцы, стоим вокруг свежей могилы. Вынесено знамя. Командир говорит речь над гробом. Но я почему-то плохо понимаю слова.
Меня трясёт. Голова горит. Ох, как больно голове... Будто не матроса, а меня полковник тюкнул топором, вырубая на лбу красноармейскую звезду...
КАК СОЛНЫШКО ПРИШЛО В ТОВАРИЩИ
Вот он, наконец, решительный бой.
Командир приказал развернуть красное знамя.
Я ожидал, что ринемся вперёд: «Ура, даёшь белогвардейца!» А командир пошёл в поле за соломой. Бойцы побежали помогать. И я, конечно, не отстал.
Навалили перед бронепоездом кучу соломы.
Машинист принёс с паровоза ведро мазута и выплеснул на эту кучу. Солома потемнела и замаслилась.
Теперь не подходи с огнём!
Командир поднялся в башню. Наставил бинокль – глядит вдаль.
Вражеский бронепоезд молчит. Должно быть, он ещё очень далеко.
Вдруг в утреннем тумане что-то сверкнуло... Выстрел!
Наш «Красный воин» резко попятился. Ну прямо-таки отпрыгнул назад. И снаряд, нацеленный полковником в бронепоезд, угодил в кучу соломы.
Жирная солома от взрыва вспыхнула – и заклубился чёрный дым.
Командир ещё больше прильнул к биноклю.
– Отлично, – говорит, – отлично. Горит солома, а беляку кажется, что он поджёг бронепоезд. Кончать нас идёт!
Теперь и без бинокля видно, что надвигается серое чудовище... Ух, глядеть страшно!
Я отвернулся.
«Красный воин» неторопливо уходил задним ходом.
– Заманивай его, заманивай! – кричал командир машинисту. – А где дым? Дыми!
Тут из трубы паровоза с рёвом повалил чёрный дым – да такой густой, что думалось: «Уж и вправду не горим ли?»
Но это была только уловка.
«Красный воин» прикидывался, что подбит, сражаться не может, что рад бы спастись.
Вражеский бронепоезд осмелел. Всё ближе он, всё ближе.
– Готово, заманили, – сказал командир. – Стоп!
Гляжу, «Красный воин» встал спиной к солнцу.
А врагу, значит, солнце – в глаза!
Вот это позиция, вот здорово!
И пошли тут солдатские шуточки.
– Ну-ка, господин полковник, покажешь ли теперь призовую стрельбу?
Куда там! Солнышко ослепило полковника, не давало ему правильно нацелиться. По-товарищески помогало нам.
Стрелял полковник, стрелял – и всё мимо, всё невпопад.
Не забывайте, что мы ещё и паровозным дымом укрыты!
– Ну, хватит, – сказал командир. – Дали беляку пострелять – теперь дело за нами!
И сам встал к пушке.
– Машинист, вперёд!
«Красный воин» прорезал дымовую завесу и стремительно вышел на светлое место.
Вот он, вражеский бронепоезд: страшилище – будто огромная черепаха.
Но не успел я толком сообразить, что происходит, как панцирь черепахи раскололся и сполз набок. Из-под него рванулось пламя.
– Урра-а-а!.. – закричали ребята.
– Ура!.. – подхватил и я.
Ведь всё дело было в первом выстреле: кто кого застигнет врасплох – за тем и победа.
Наш командир перехитрил полковника и первым влепил ему снаряд в башню.
Да ещё с короткого расстояния – чуть не в упор. И броня – вдребезги.
Тотчас загремели залпы из всех наших пушек.
И вот уже не грозная черепаха перед нами, а сплошной костёр...
КАК ЛОВИЛИ БЕГЛЕЦА
Я гонюсь за полковником.
Он – от меня.
Вся черепаха в огне, а он спасся, из пекла выскочил!
– Стой, – кричу, – сдавайся!
А он только набавляет ходу.
В первый раз своими глазами вижу этого бандита. Долговязый да длинноногий, он до того лёгок на бегу, что я едва за ним поспеваю.
В руках у меня наган, но на ходу не прицелиться.
– Стой! Буду стрелять!
Нажимаю на курок, гремит выстрел – и бандит растягивается в траве.
– Ур-ра-а!..
Но не успеваю порадоваться победе, как долговязый вскакивает – и опять ходу.
Значит, только прикинулся подстреленным.
«Эх, Петька, дал зевака!» – выпускаю вдогонку пулю за пулей.
А он – в сторону, в другую. Шарахается, приседает... Нажимаю на курок: бах-бах-бах-бах!..
И – пшик. Кончились мои патроны.
Полковник остановился, посмотрел на меня.
Почему же он не стреляет в ответ?
И тут я понял, что он безоружный.
«Безоружный беляк вооружённого красноармейца обдурил! Да что же это за срамота?» – подумал я в отчаянии. А он – опять от меня.
Гляжу, лошадь пасётся. И седло на ней.
А всадника нет, не иначе, как убит всадник.
Беляк – к лошади.
– Стой! – закричал я. – Не смей!
А в голове стучит: «Верхом удерёт... верхом удерёт...» Вдруг лошадь навострила уши. Где-то в стороне заржал конь.
«И-ги-ги-ги!» – ответила лошадь и вся встрепенулась.
Тут пошёл с обеих сторон конский разговор.
И только полковник протянул руку, чтобы схватить лошадь за уздечку, как она побежала к коню, на его ласковые призывы.
А коня-то и не оказалось! Это знаете кто подманил лошадь? Дорофеич – наш Старый Солдат.
Он же меня и в седло подсадил.
Ещё не доводилось мне быть конником. Но ничего – из седла не вывалился.
Догнал беляка.
КАК СУДИТ НАРОД
Теперь я увидел негодяя в лицо.
Так вот он, палач, рубивший топором Люлько, подсылавший шпионов и диверсантов, продажная шкура...
– Стой, – кричу, – бандит! – и занёс над головой гранату. – Руки вверх!
Но в последнюю минуту подоспел Старый Солдат.
– Повремени-ка, Петруша, с гранатой, – сказал он. – Пусть народ его судит.
Полковника-белогвардейца судили в Москве.
По приговору военного трибунала бандита расстреляли.
А бронепоезд «Красный воин» плечом к плечу с другими частями Красной Армии продолжал громить врагов, пока не была достигнута на всех фронтах полная победа.
КАК СТАРЕНЬКАЯ БУДЁНОВКА НЕ СТАРИТСЯ
Я кончаю рассказ.
Всё это мне напомнила будёновка. Вот она. Старенькая уже, мы вместе с нею состарились.
Я впервые надел её в те далёкие дни, когда, парнишкой, на фронте, вышел из госпиталя.
Подарил мне её на прощание будённовский конник.
Он тоже лежал в госпитале и был очень изранен.
«Мне уже, хлопец, не бывать на фронте, – сказал конник. – Воюй за меня».
Но будёновка была мне велика. Оксана ушила её, сделала впору. Кстати, она ведь жива, тогдашняя девчонка. Теперь она опытный доктор. Живёт в Киеве.
Дорофеича, нашего Старого Солдата, крестьяне пригласили в деревню. Сразу же выбрали председателем сельсовета и говорят, что наш мастер на все руки здорово наладил колхозное хозяйство.
Некоторые другие ребята с бронепоезда тоже ушли в деревню.
Остальные подались на заводы, на шахты, на железную дорогу.
Командир вдруг признался нам, что он школьный учитель.
Но перед тем как уйти в школу, собрал местных ребят, свёл их на могилу Люлько.
С тех пор она всегда убрана цветами.
Заботятся ребята и о других могилах наших бойцов.
Но мы не забываем, что есть ещё у нашего государства враги на свете.
И когда нам, старым бойцам, случается свидеться, запеваем песню, в которой поётся:
Мы – мирные люди,
Но наш бронепоезд
Стоит на запасном пути!
ГОЛОС ЛЕНИНА
В гражданскую войну наша бригада как-то расположилась на отдых. Выдалось время помыться в бане, постираться и как следует выспаться после бессонных боевых ночей и походов.
На ближайшую железнодорожную станцию прибыл политвагон, много дней катившийся от самой Москвы, с попутными поездами. Это была обыкновенная теплушка с тюками центральных газет, брошюр и листовок. Посредине – печурка, на ней – солдатский котелок и чайник. Когда вагон добрался до нашей станции на Украине, от всех его грузов не осталось почти ничего.
Бойцы, приехавшие на тачанке за литературой, очень огорчились и принялись совестить сопровождающего вагон.
– Эх ты, кочерыжка капустная! Распустил всё по тылам – а к нам, в боевую бригаду, с поскрёбышами!
Сопровождающий – разбитной паренёк с грозным маузером на самодельной лямке – сконфуженно мялся, пока бойцы, топая по гулкому вагону, подбирали разрозненные газеты и листовки. Кончилось тем, что он решил откупиться. Открыл фанерный чемодан с висячим замком и отдал бойцам граммофонную пластинку, которую приберегал, видимо, для какого-то другого случая.
Трудно описать ликование в бригаде, когда тачанка на взмыленных конях прикатила со станции и ездовой закричал с облучка:
– Ура, товарищй! Пластинка... Речь Ленина!
А второй, сидевший в тачанке, обхватив руками и ногами ворох литературы, которую трепал ветер, вскочил и помахал над головой пакетом:
– Вот она! Вот она!
В политотделе был граммофон – ящик с горластой трубой, похожей на медный контрабас в духовом оркестре. В ту пору и граммофоны попадались не так уж часто. Раздобыли один на бригаду, да и тот был теперь чиненый-перечиненый. Ему ведь тоже доставалось в боях. На трубе пестрели заплаты, поставленные бригадными кузнецами. Эти ребята ловко ковали лошадей, но нельзя сказать, чтобы столь же удачно «подковали» граммофонную трубу. Она дребезжала и искажала звуки.
В этот день все учебные занятия в бригаде прошли образцово. Сами бойцы пустили слух, что тот, кто не постарается в стрельбе или на тактических занятиях в поле, пусть и не помышляет услышать голос Ильича.
В бригаде было едва ли меньше тысячи штыков и сабель. Городок небольшой, подходящего помещения, конечно, не нашлось, и бойцы собрались на лугу. Сколотили помост для граммофона, а сами сели в несколько рядов полукольцом.
Собрание было торжественным. Вынесли знамя. Комиссар сказал речь о мировом империализме. Потом помост покрыли кумачом и на нём водрузили граммофон.
Но куда повернуть трубу?
– К нам, в нашу сторону! – закричали сотни людей с фланга.
– Нет, сюда поворачивай, сюда! – кричали с другой стороны. – Они и так услышат. К ним ветерок!
– Не замай, не трогай! Правильно стоит! – Это были голоса из центра.
Устанавливающие граммофон бойцы растерянно поглядели на комиссара. Комиссар поднял руку, но этого оказалось недостаточно, чтобы водворить спокойствие. Тогда он снял трубу с ящика и прокричал в неё, как капитан с борта корабля:
– Товарищи, хватит спорить! Постыдились бы в такой торжественный момент. Объявляю: пластинку прокрутим несколько раз, с прямой наводкой трубы на все подразделения. Ясно?
Гул одобрения, все смолкли и, как на чудо, глядели в жерло граммофона.
И вот она, наконец, речь Ленина!
Ильич говорит из Кремля... За тысячи вёрст – а вот как слышно: будто сам здесь, в кругу бойцов, будто думам солдатским внимает и тут же, в этой самой речи, и отвечает на них...
«Капиталисты Англии, Франции и Америки, – голос из трубы отчеканивал каждое слово, – помогают деньгами и военными припасами русским помещикам... желая восстановить власть царя, власть помещиков, власть капиталистов. Нет. Этому не бывать. Красная Армия сильна тем, что сознательно и единодушно идёт в бой за крестьянскую землю, за власть рабочих и крестьян, за Советскую власть. Красная Армия непобедима».
Прослушали пластинку раз. Прослушали два и продолжали слушать ещё и ещё. За простыми словами Владимира Ильича крылась такая мудрая правда, что от повторения речи у каждого слушателя только ярче разгорались глаза.
Долго, очень долго слушали бойцы бригады пластинку.
– А почему, товарищ комиссар, пластинку разным голосом пускаете: то высоко, то низко, то середина на половину. Какой же настоящий-то голос у Ленина?
Комиссар заглянул в трубу, однако не стал её порочить. Распустил на себе ремень, перепоясался. Потом снял суконную фуражку, почистил рукавом. А всё молчит. Наконец признался:
– Хлопцы... Я ж с Донбасса, коногон из шахты. Пытаете, якой голос у Ленина? Та я ж сам не ведаю. Бои да бои, а за боями як в Москву попадёшь?
Опять заговорили бойцы всей бригадой. Горячась, спорили. Потом призвали на помощь комиссара:
– Товарищ комиссар! Голосовать надо!
Большинством решили, какой голос у Ленина.
Ясно: громовой. На весь мир звучит.
САПЕР РЕБРОВ
1
Это было в 1920 году. Будённый со своей конницей преследовал отступавших белогвардейцев. Красные войска так их потрепали, что теперь белогвардейцы уклонялись от боя. Они уходили всё дальше и дальше на юг, рассчитывая получить там подкрепление.
Надо было нагнать их, дать бой – и разгромить.
Будёновцы совсем уже стали настигать белых, но те успели переправиться через реку и взорвали за собой большой новый мост.
Что было делать? Строить новый мост? Это слишком долго – белые совсем уйдут. Починить взорванный мост? Не меньше надо времени.
И Будённый решил переправить свою Конную армию, со всеми пушками и обозом, по ветхому деревянному мосту. Этот мост стоял заколоченный, по нему давно уже никто не ездил.
2
На мост вытребовали команду сапёров.
Пришли сапёры, осмотрели мост. Глядят – мост дырявый, надо чинить.
А у сапёра инструмент всегда при себе – в походном чехле за спиной. Достали сапёры топоры, пилы и принялись сдирать с моста гнилые доски. Содрали гнилые, настлали новые. Где надо, и брёвна переменили.
Закончили работу и присели отдохнуть.
– Ну как, Ребров? Теперь переправятся? – спросил один из них старшего в команде.
Ребров был сапёр опытный. За свою красноармейскую службу он не один мост починил. И если уж Ребров скажет: «Переправятся», – значит, смело пускай на мост и пехоту, и кавалерию, и пушки.
Но на этот раз Ребров ничего не сказал. Он медленно сдвинул на затылок свою шапку-будёновку и стал смотреть с моста на реку.
Широкая река была скована льдом. Но уже грело весеннее солнце, снег по берегам сошёл, и дело близилось к ледоходу. Лёд уже темнел, из белого стал сизым, и посреди реки во льду протаяли широкие полыньи. Там чернела вода.
– Этот лёд и суток не простоит. Сегодня тронется, – вдруг сказал Ребров.
В команде встревожились.
– Как же быть теперь, а? – заговорили сапёры. – Ведь мост едва держится... Сломает его, обязательно сломает льдинами!
Тут к Реброву подошёл старый бородатый сапёр.
– Гонца надо к будёновцам послать, – сказал он.– Давай, я сбегаю. Может, ещё успеют переправиться!
И бородатый сапёр, перекинув свою винтовку за спину побежал через поле в деревню.
А Ребров тем временем разыскал на берегу лодку. Лодка всегда может на реке понадобиться.
Ребров стал укладывать в лодку багры, якоря, якорные канаты, спасательные пояса – приготовил всё, что нужно.
Поглядел он на реку, а лёд на реке всё темнеет да темнеет – как туча перед грозой...
«Худо будет, – подумал Ребров, – если ледоход застигнет армию на переправе».
3
Армия Будённого, в ожидании починки моста, стояла по окрестным деревням. И вот двинулась конница к мосту. Все дороги, от самого горизонта, почернели от будённовских полков. Приближаясь к реке, полки стали вытягиваться в ниточку по одной дороге: эта дорога вела прямо на мост.
Всё ближе подходят, всё ближе... Подковы лошадей звонко цокают по мёрзлой земле.
И вот наконец первые ряды кавалеристов вступили на мост.
Впереди ехали бойцы с шашками наголо. Один из всадников держал у стремени тонкое древко, на древке колыхалось красное бархатное знамя.
Ребров взял под козырёк.
– Первый будённовский полк, – шепнул он сапёрам, проводив глазами знамя.
Кавалеристы шли тесными рядами. Вот четвёрка взмыленных лошадей втащила на мост пушку. Пушка загромыхала по мосту. Ещё пушку провезли, ещё. Потянулись обозы. За обозами – опять всадники...
Уже завечерело, когда первый полк переправился на другую сторону. А когда переправился второй полк, стало уже совсем темно.
Наступила ночь. Ребров в темноте едва различал всадников.
Ёжась от холода и кутаясь в полушубок, Ребров покрикивал:
– Скорее, товарищи, скорее, пока лёд не тронулся! Но ему никто не отвечал. Где же тут пойдёшь скорее, когда такая теснота на мосту!
Так, поторапливая конников, Ребров простоял всю ночь. «Только бы переправились... Только бы успели», – твердил он про себя.
Стало светать, с реки потянул ветерок.
Вдруг среди гула проезжающих пушек и топота конницы Ребров расслышал какой-то шелест. В первую минуту он даже и не сообразил, что это такое: словно лес зашумел. Но поблизости леса не было.
Глянул Ребров на реку – и тут-то он понял, какой это шелест...
– Ледоход!
Ребров бросился на берег.
За ним побежали сапёры.
4
А реку уже нельзя было узнать. Всё вдруг на реке переменилось. О берега, ещё покрытые льдом, бились мутные волны. Порывистый ветер срывал пену и окатывал сапёров, теснившихся на берегу, холодными брызгами... По всей реке быстро плыл лёд. Перед мостом синие толстые льдины громоздились одна на другую, лезли вверх по столбам, почти достигая перил, и с тяжёлым плеском шлёпались в воду. Льдины срывались с моста, а на их место уже громоздились другие... Тёмные от времени столбы под мостом сразу побелели, как выскобленные кости.
Мост весь скрипел, он ходил ходуном, но переправа продолжалась: будёновцы спешили на другую сторону.
А льдины подплывали к мосту – всё крупнее и крупнее...
– Скорее, ребята, взрывать лёд! – крикнул Ребров. Он подбежал к повозке с сапёрными материалами и сдёрнул с повозки брезент. – Берите ящик!
Сапёры подхватили на руки железный ящик с динамитом.
– Тащите в лодку!
Ребров побежал вперёд и столкнул лодку на воду.
Все расселись по местам. Гребцы взялись за вёсла.
– Отчаливай!
5
Расталкивая лёд баграми, сапёры выплыли в лодке на середину реки. Четверо гребцов изо всей мочи работали вёслами. Ребров стоял у руля и поворачивал лодку то вправо, то влево, выбирая дорогу.
Лёд бился о борта лодки. Часто льдины обступали лодку со всех сторон и начинали кружить её на воде, как скорлупу, но никто не обращал на это внимания. Все следили только за тем, чтобы не подпустить к мосту большую льдину. Большая льдина может, как ножом, срезать столбы под мостом.
– Готовсь! – крикнул Ребров.
Вот она, льдина. Широкая, как улица. По льдине расхаживают вороны.
Гребцы бросили вёсла, схватили багры и подтянули лодку на баграх к самой льдине.
– Давай заряд! – скомандовал Ребров.
Сапёры раскрыли ящик с динамитом. Бородатый сапёр выхватил из ящика динамитный заряд, похожий на коробку с желе, и прыгнул на льдину. Он побежал по льдине в самый дальний её конец. Став на колени, сапёр выдернул из заряда запальную проволочку и пустил заряд под лёд. А сам во весь дух прибежал обратно и с разбегу прыгнул в лодку.
– Греби! Живей! Навались на вёсла!
Лодка отплыла в сторону. Все смотрели на льдину.
Глухой взрыв. Лодка вздрогнула.
И вся огромная льдина белым куполом выгнулась над водой. В ту же секунду её пробил столб воды и пены.
В воздухе долго ещё висели брызги и играли радугой на утреннем солнце. А льдины как и не было. Только мелкие осколки льда покачивались на волне. Течение уносило их под мост.
Но приближалась другая льдина. Ещё льдина, ещё...
Лодка чертила воду во всех направлениях. Сапёры проворно подкладывали под лёд заряды. Гул и грохот стояли на реке.
6
Много часов уже плавали сапёры в своей лодке. Устали, проголодались, но зато и поработали хорошо. Железный ящик с динамитом был уже наполовину пуст.
– Ну, давайте отдохнём, ребята, – сказал Ребров. – Отстояли мост! Теперь плывёт только мелочь, а это уже не опасный лёд...
Сапёры разломали каравай хлеба. Потом каждый взял себе по ломтю сала. На воде да в холод сало – лучшая еда. Раз, другой откусил – вот уже и сыт и согрелся.
Гребцы, закусывая, легонько подгребали вёслами.
На реке было тихо. Только с моста доносился топот коней и гул проезжавших пушек.
– Вот армия пошла!.. – заговорили сапёры. – Полную ночь шли. Мы уже обедаем, а они всё идут. Ну, теперь уже белым конец. Как считаешь, Ребров, ведь прикончат теперь генералов?
– Цыц вы! – вмешался бородатый сапёр. – Не галдите! У беляков уши длинные.
Молодой сапёр его перебил:
– Да кто же услышит наш разговор? На реке-то!
Все оглянулись по сторонам. Берега были далеко, лодка плыла посредине реки.
Но говорить всё-таки стали шёпотом.
– Ребров, а Ребров! – заговорил рыжий сапёр по прозвищу Веснушка. Он сидел верхом на ящике с динамитом.
– Ну? – отозвался Ребров.
– А ведь по нашему мосту, наверно, и сам Будённый поедет. Вот бы поглядеть на Будённого!
– Будет время, ещё поглядишь...
– А сам ты когда-нибудь видел Будённого?
– Потом расскажу, – сказал Ребров. – У города Царицына я его видел. В бою вместе были.
– Ты вместе с Будённым? Вот здорово! И ты с ним разговаривал?
Все сразу, придвинулись к Реброву.
– Чудаки вы, ребята, – усмехнулся Ребров. – У Будённого тысячи народу. Где же ему с каждым разговаривать.
– А какой он из себя, Будённый? – опять спросил Веснушка. – Наверно, большого росту?
– Нет, не очень большого. В кавалерии человек лёгкий должен быть. Ему верхом скакать.
– Ну, а всё-таки, какой он с виду? – не унимался Веснушка. – Говорят, усы у него длиннющие!
Ребров поправил на себе шапку и больше ничего не сказал.
– Ребров, а шапку эту, будёновку, ты где получил? У города Царицына?
– Там и получил.
Ребров налёг на руль.
– Давай греби, греби! Не видишь, под мост сносит!
Гребцы схватились за вёсла.
7
Вдруг один из гребцов вскрикнул:
– Ребята, что это на реке? Что это плывёт?
Над водой то показывались, то опять пропадали какие– то чёрные столбики. Словно огромная гребёнка высовывалась из воды.
– Да это баржа! Целая баржа под водой! Откуда же это?.. Ребята!
– Откуда? Белые спустили, вот откуда! – перебил Ребров. – Тьфу с вашими разговорами! Расшибёт она мост!
Все в лодке вскочили, не зная, что делать. Схватились за багры... Нет, этим не помочь. Не своротишь такую штуку баграми.
Бросились к ящику с динамитом. Зарядом надо её хватить под днище.
Приготовили заряд, глядят в воду, глядят – вода тёмная, взбаламутило её ледоходом, а баржа вся под водой. Никак не подвести под неё заряд...
– Давай канаты! – закричал Ребров. – Лови баржу, зачаливай за столбики! Не подпускай её к мосту!
С лодки стали бросать канаты с петлями. Но все суетились – и канаты шлёпались мимо.
– Да так разве зачаливают? Ну! – Ребров сам схватил канат, не спеша прицелился и набросил канат на столбик.
– Греби скорее! К берегу её! Оттаскивай от моста!
Гребцы ударили вёслами. Канат натянулся. Баржа начала медленно поворачиваться носом за лодкой. Но столбики у баржи были мокрые, склизкие, и петля сорвалась со столбика.
Баржа качнулась, нырнула под воду – и выплыла ещё ближе к мосту.
Сапёры на лодке пустились за ней вдогонку.
– Якорем её! Цепляй якорем!
Веснушка метнул в баржу якорь. Потянул канат.
– Есть! Держит!
Тут гребцы сбросили с себя полушубки, шапки, засучили рукава – и уж налегли они на вёсла! К вёслам подскочил и бородатый сапёр и Веснушка – все бросились помогать гребцам.
«Рраз-два... рраз-два...» – гребли сапёры.
Минуту гребут, две гребут... пять минут... десять... и ни с места.
Тяжёлая баржа, да ещё полная воды, не поддаётся. Уже взмокли все. Хрипло дышат...
Гребут сапёры, не переставая гребут, чтобы отъехать от моста. А мост всё ближе, всё ближе. Словно вырастает перед глазами...
Уже можно разглядеть на мосту каждого кавалериста.
