Текст книги "Кольцо Луизы"

Автор книги: Николай Вирта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Глава девятая.
ЗАГОВОР

Из сообщений Клеменса концерну «Рамирес и Компания»

Очень важно.

А. Макс приводит следующие слова фюрера на совещании с генералитетом:

– Если война даже разразится на Западе, мы прежде всего займемся разгромом Польши. Я дам пропагандистский повод для начала войны. Не важно, будет он правдоподобен или нет. Я только боюсь, что в последнюю минуту какая-нибудь свинья предложит услуги для посредничества. Нам надо положить конец гегемонии Англии. Теперь, после того, как я провел политическую подготовку, расчищен путь для солдат… Я решил сокрушить Польшу… и отдал приказ безжалостно предавать смерти мужчин, женщин и детей польского происхождения…

Генералы, по сообщению Макса, поддержали фюрера.

Б. Следствием этого было, как сообщает Макс, вот что.

В июле 1939 года военная машина фюрера пришла в движение. Праздновали двадцатипятилетие битвы под Танненбергом. Кадровые дивизии, укомплектованные по расчетам военного времени, принимали участие в параде; по сообщениям Макса, их было сорок четыре, поддерживаемые с воздуха двумя тысячами самолетов.

Первого сентября в 4 часа 15 минут немецкие войска ворвались в Польшу, развернувшись огромной дугой на всем протяжении границы.

Третьего сентября, как вам уже известно, Франция и Англия в силу союзнических обязательств объявили войну Германии.

Польская армия уничтожена. По официальным сообщениям, больше девятисот тысяч польских солдат, офицеров и генералов взяты в плен.

В. Из достоверного источника.

23 октября текущего, 1939 года фюрер снова вызвал генералов и адмиралов и сказал:

– Конфликт с Западом рано или поздно должен был произойти, если Германия хочет завоевать необходимое жизненное пространство. Решение воевать было во мне всегда. Как последний фактор я должен при всей своей скромности назвать свою собственную особу. Я убежден в силе своего ума и в своей решимости. Я поднял немецкий народ на большую высоту… Это достижение я ставлю на карту. Мое решение неизменно. Я предприму наступление в самом скором времени и в наиболее подходящий момент…

Он наступил.

Дальнейшие события известны вам из газет.

К июню 1941 года почти вся Европа в руках Гитлера.

Роммель в Африке отвоевывает старые немецкие колонии. Недалеко то время, мнится Гитлеру, когда империя распространится до Урала. Чехи, поляки, вообще все славяне будут изгнаны в Сибирь. Германия и Австрия, Чехия – эпицентр новой грандиозной империи. Вокруг – кольцом вассальные государства: федерация Восточной Европы – Польша, Прибалтика, Украина, Поволжье, Грузия, балканские государства, Венгрия. Это союз второстепенных народов, которые не будут иметь своих армий, своей политики, своих правительств и национальной экономики.

Г. Настроение внутри страны.

Немецкий обыватель воет от восторга… Не важно, что немцы сыты пушками вместо масла; сей афоризм принадлежит, как мы узнали, Герингу.

На первой странице «Ангриффа» вы можете прочитать сообщение из Нью-Йорка: «Националистическое движение Гитлера – наилучший способ покончить с мировым коммунизмом». Это пишется в «Нью-Йорк таймс».

Оглушенный грохотом барабанов и звуками фанфар, взвинченный победоносными сводками с фронтов, ослепленный факельными шествиями, бюргер живет в предвкушении тех времен, когда стол его будет завален свиным салом из Франции, сырами Дании, сардинами Голландии, прекрасным югославским хлебом, болгарскими фруктами и венгерскими винами.

Е. Шифр Б6—18.

Для вывоза продовольствия и других ценностей из Франции понадобилось, как нам удалось узнать из абсолютно верного источника «М» в системе Министерства путей сообщения, шесть тысяч вагонов. Украденное в Дании оценивалось в девять миллиардов датских крон, в Норвегии – в двадцать миллиардов норвежских крон, в Бельгии – в тридцать миллиардов франков…

«Одна из основных задач немецкой политики, рассчитанной на длительный срок, – остановить всеми средствами плодовитость славян…»

Это сказал на днях фюрер. Будет меньше славян, больше мяса, сала, хлеба попадет бюргеру.

Крупп, Стиннес и Сименс снова завалены правительственными военными заказами…

Полтора миллиона чехов, миллион поляков, сотни тысяч датчан, норвежцев, югославов, греков работают на заводах и шахтах.

Гиммлер поставляет из концлагерей миллионы рабочих рук для Круппа, Стиннеса и других. «Фарбениндустри» наладила производство смертоносных газов для уничтожения «противников наци». Техника уничтожения, как нам стало известно, поставлена исключительно высоко.

Е. Шифр Б6—18.

Михаэль сообщает, что в районе Панемюнде строится особо секретный военный завод. Есть сведения, что здесь будут изготовлять самоуправляемые снаряды огромной разрушительной силы.

Глава десятая.
ИОГАНН ШЛЮСТЕР СНОВА ВСПОМИНАЕТ…

1

Жена с утра ушла в магазин. Иоганн знал, что вернется она не скоро: продовольственные магазины вдруг опустели, у их дверей вытягивались длинные хвосты. Сам Шлюстер еще накануне почувствовал, что ему неможется, и решил на работу не идти. Он сидел в крошечном кабинетике и сортировал, марки.

Все здесь чисто прямо-таки до умопомрачения! Вещи занимали места, определенные для них раз и навсегда. Ни соринки, ни, как говорится, пылинки. Паркет натерт, словно зеркало, а зеркало отполировано до немыслимого блеска.

Эмма – заботливая хозяйка, ничего не скажешь! Весь день в хлопотах. Шлюстеру кажется, что больше нечего ни полировать, ни натирать. Эмма полирует и натирает уже натертое и отполированное.

В это утро на Шлюстере – аккуратно выглаженный халат. Волосы аккуратно причесаны. Он – воплощение немецкой аккуратности, этот добрейший старик.

На улице теплый дождь. Он начался еще на рассвете; и вроде бы ему не будет конца: июнь в Берлине выдался не очень удачный.

С удовольствием рассмотрев в лупу недавно приобретенные ценные и редкие экземпляры, Шлюстер аккуратнейшим образом распределил марки по странам, захлопнул альбом и взял «Фелькишер Беобахтер».

Почтальон принес газету очень рано. В глаза ему бросилась статья Геббельса под огромным заголовком: «Крит как пример вторжения».

Шлюстер углубился в чтение. У двери раздался звонок. «Кто бы это мог быть?» – подумал Шлюстер, направляясь в переднюю. Он посмотрел в дверной глазок; на площадке переговаривались Ганс и Марта.

«Странно! Почему Ганс ушел с работы так рано?»

Шлюстер открыл дверь, впустил молодых людей и сразу же заметил, что у обоих подавленное настроение.

– В чем дело, дети? – Шлюстер чмокнул Марту в щеку, Мокрую то ли от дождя, то ли от слез. – Ганс, почему ты так рано явился домой? И почему ты, Марта, без своей сумки?

– Я отпросилась.

– Мама дома? – спросил Ганс, помогая Марте снять дождевик.

Потом разделся сам.

– Нам надо поговорить с тобой, отец, – мрачно сказал Ганс. – Мама помешала бы.

– Господи, что случилось? – Жестом Шлюстер пригласил Марту и Ганса в свой кабинет. – Мать придет не скоро, она стоит в очереди. Почему вы такие печальные?

Ганс сел, вынул портсигар и закурил. Марта присела на диван; ее обычно веселое лицо было хмурым.

– Нехорошие вести, папа, – затянувшись, проговорил Ганс. – Меня и еще кое-кого из нашего управления отправляют в Яссы.

– Яссы? Где эти Яссы?

– В Румынии. На границе с Россией.

– Тебя посылают в командировку в Румынию?

– Сказали, что это надолго и чтобы я попрощался с родителями. Там формируется абвер-штелле.

– Вот как? – Тревога постепенно вползала в сердце Шлюстера. – В Румынии формируют отдел абвера? Тебя посылают надолго и приказали попрощаться с родителями… Гм! Что это значит, Ганс?

– Это значит война, папа, – вместо Ганса ответила Марта.

– Бог с вами!

– Это война, отец, и бог тут совершенно ни при чем, – раздраженно заметил Ганс.

– Почему ни при чем? – с кислой улыбкой вмешалась Марта. – Он, конечно, благословит фюрера и его орду.

– Тсс! – прошипел Шлюстер, – Не забывай, девочка, что…

– Оставь! Уж я бы знал, есть у нас тут штучки для подслушивания или нет, – хмуро вставил Ганс. – Не беспокойся, ты отец добропорядочного нациста и офицера фюрера.

Ганс, докурив сигарету, ткнул окурок в цветочный горшок. Шлюстер осторожно взял остаток сигареты и выбросил в пепельницу.

– Сколько раз тебе говорили, чтобы ты не смел… Впрочем, к черту! – Шлюстер махнул рукой. – Значит, война?…

– С Россией… Это точно, отец. Так же точно, как мы сидим с Мартой здесь.

Все долго молчали.

– Когда ты уезжаешь?

– Сегодня в восемнадцать.

Снова долгое молчание. Было слышно, как капли дождя тихо и мерно стучали по окну. Прервала молчание Марта:

– Он не имеет права сражаться с русскими. Он не может и не должен участвовать в чудовищной авантюре Гитлера.

Это было сказано тихо, с непреклонной твердостью.

2

Шлюстер и Ганс вздохнули.

Шлюстер думал: «Давно уже сбылось пророчество, и вот я помогаю народу и его друзьям. Но что я могу сделать сейчас, сию минуту? Геббельс в своей статье прямо намекает на вторжение в Англию… Что я могу сообщить Петеру? Все это ему известно. Передать слова Ганса? Но чем он может подтвердить свои выводы? Что ему приказали попрощаться со мной, Мартой и Эммой? Конечно, это сильный довод, но ведь может быть и так, что Гансу просто предстоит долгая работа в Румынии? »

Он обратился к сыну и спросил, действительно ли речь идет о войне. Или это только кажется Гансу?

Ганс передернул плечами.

– Наше управление расширено в три раза. Нас снабдили самой совершенной военной радиотехникой. Мы прошли инструктаж в условиях, близких к боевым. Правда, мы не знаем, да и кто это знает, кроме фюрера и еще десятка его приближенных, когда начнется поход. Но что он начнется, и очень скоро, в этом ни у кого из нас сомнений нет.

– Но, может, это опять очередная «утка»? Ты читал сегодняшний номер «Фелькишер Беобахтер»? – Шлюстер взял газету.

– Как? Он есть у вас? – удивилась Марта. – Но этот номер конфискован! Его вытаскивали прямо из наших сумок!

– Вот видишь, Ганс! Значит, Геббельс проболтался, действительно они готовят вторжение в Англию, а ваши перемещения – для отвода глаз.

– Нет! – решительно тряхнул головой Ганс. – На этот раз, отец, мы едем в Румынию, чтобы оттуда…

– …вломиться в Россию, – окончила за него Марта.

Шлюстер развел руками.

– Непонятно, – пробормотал он. – У меня голова идет кругом. Ну, ладно, допустим, ты прав. Марта, что бы ты посоветовала ему?

– Да ведь он не решится на это, – сумрачно ответила Марта.

Ганс вскинул на нее глаза и снова опустил. Он сидел, понурив голову, по лицу его пробегали тени. Что-то мучило его и не давало покоя, это было очевидно для Шлюстера.

– О чем ты думаешь, Ганс? – с тоской опросила Марта.

3

Ганс молчал. Шлюстер прошел по кабинету, передвинул зачем-то безделушки на письменном столе.

И чихнул.

– На здоровье, – проговорила Марта.

Ганс поднял окаменевшее лицо.

– То, что предлагает Марта, выше моих сил, – обронил он сумрачно.

– Еще раз хочу спросить: что ты предлагаешь ему, Марта? – Шлюстер нетерпеливо постукивал пальцами по столу.

– Я сказала ему, что он должен предупредить русских, если, конечно, дело идет о вторжении в Россию, о чем Ганс будет знать раньше, чем другие. Ведь это так понятно, – взволнованно продолжала Марта. – Абверу сообщат о начале войны не за три и не за пять часов, а раньше, разве не так, Ганс?

Ганс мотнул головой.

– …и я сказала… Подождите, – остановила Марта Шлюстера, хотевшего вмешаться в разговор. – Мы смотрели карту. Там река… Как она называется, Ганс? Ах, да, Прут. Это совсем недалеко от Ясс. Конечно, радистов с их техникой выдвинут прямо к границе, это сказал Ганс. Ты ведь сказал так, Ганс?

Ганс снова кивнул.

– …и вот он, когда никаких сомнений не останется, он должен… Ты слышишь, Ганс? – Марта повысила голос. – Ты должен переплыть реку и сказать русским все, что знаешь.

Твердая решимость этой девочки потрясла Шлюстера. Он знал, как Марта любит его сына. Он знал и о том, что Марта ждет ребенка. И вот любимого человека, отца будущего ребенка, она посылает, быть может, на смерть…

Словно повторяя мысль отца, Ганс сказал:

– …а русские либо примут меня за агента абвера и тут же расстреляют либо, в лучшем случае, не поверят и отошлют в Сибирь.

4

В эту минуту не мысль – молния пронеслась в голове Шлюстера.

Клеменс!

Если Ганс найдет в себе достаточно мужества, чтобы хоть чем-то помочь немецкому народу и его друзьям там, в России, разве Клеменс не поможет Гансу? Разве не в его силах и возможностях предупредить русских пограничников, что к ним придет честный человек с честными, абсолютно честными и добрыми намерениями?

– Ганс, – сказал торжественно Шлюстер, – уж если твоя жена и мать твоего будущего ребенка… Не красней, девочка, я все понимаю, если она набралась мужества и… и не знаю чего еще и дает тебе совет… гм… и я буду… – Он проглотил комок, подступивший к горлу. – Я буду гордиться тобой! Слушай, я никогда не рассказывал тебе, как я бок о бок с коммунистами и рабочими сражался на баррикадах в Гамбурге в двадцать третьем году. Тебе, Ганс, тогда было десять лет… Один из вождей восстания сказал мне, что когда-нибудь я послужу своему народу и его друзьям. Я нашел путь к этой службе. Не спрашивай, какой он. У меня свой, у тебя… у тебя должен быть тот самый, какой предлагает Марта.

Шлюстер говорил быстро, словно его что-то подстегивало.

– Милый Ганс, бывают минуты в жизни человека, когда он должен забыть семью, детей, присягу, да и кому ты ее давал? Проходимцу! Забыть все ради высшего долга. Ганс, ты исполнишь этот долг, а я, клянусь тебе, я сделаю все, чтобы тебя не расстреляли, не повесили и не сослали в Сибирь. Как я это сделаю – знаю я, и это не так уж важно для тебя. Клянусь…

Он заплакал.

– Не надо, папа, – силясь быть веселым, сказал Ганс. – Скажи спасибо Марте. Она сделала меня таким, как ты.

– Нет, и папа, и папа, и он! И еще Видеман, наш кочующий друг Видеман! – зачастила Марта. – Ну, папа, перестаньте плакать, а то разревусь и я. Ганс вернется к нам, он вернется. А мы без него… У вас будет внук, и он будет похож на Ганса и на вас.

Шлюстер все еще всхлипывал.

– Ох, простите, дети, нервы, старость. Матери ничего не надо говорить. Ты едешь в командировку, Ганс, и скоро вернешься. Скажи ей правду, она такое понесет о твоем высоком, черт побери, долге, долге перед немецкой нацией и фюрером, тошно будет слушать. – Он улыбнулся. – Ну, Ганс?

– Я сделаю это. И не потому, что ты что-то там обещаешь мне. Видно, тот человек в Гамбурге напророчил не только тебе, отец.

Когда они ушли – Ганс должен был зайти на службу, а Марта вызвалась проводить его, – Шлюстер помчался к Петеру Клеменсу.

5

Выслушав приятеля, Клеменс долго молчал. Под его грузной фигурой потрескивал паркет: он ходил из угла в угол кабинета, думая.

– Он твердо решил?

– Да.

– Ты пришел за советом или просто рассказать мне об этом?

– И за советом: как ему лучше поступить? И что делать, когда он окажется там?

– Та-ак! Ну вот что. Надо, чтобы Ганс вызвался перебраться на ту сторону с разведывательной целью. Не исключено, что с той стороны начнется стрельба. Во всяком случае, те, кто с румынской стороны будет наблюдать за Гансом, должны удостовериться в том, что он убит. Как только Ганс выберется на берег, его тотчас допросят. Пусть он постарается, непременно постарается попасть к полковнику Астахову, о чем я Астахову дам знать. Что с ним будет дальше, мы узнаем в свое время. Ты все запомнил? – спросил Клеменс.

– Да. Кто этот Астахов?

– Это не важно. – Усмешка скользнула по губам Клеменса. – Он знает твоего сына, а сын знает его.

– Гм! И еще. Ты сказал: «Если Ганс будет ранен…» Но его могут убить?!

– Это зависит от него, и только от него.

– Пловец он отличный с детства.

– Тем лучше.

Завыли сирены воздушной тревоги.

– Англичане, – сказал Шлюстер. – Опять они! – Он вздрагивал при каждом взрыве бомбы. – Вот что уготовили для нас эти негодяи.

Клеменс машинально включил радио.

– Черт бы побрал этого Геринга. Он ведь клялся, что ни один самолет англичан не появится над Германией. И вот они бомбят нас, и я никак не могу привыкнуть к этому.

– Какие новости? – спросил Клеменс.

– Трудно узнать что-либо определенное, когда само начальство не знает ничего определенного. Не понимаю, либо окончательное решение еще не принято, либо внезапными переменами планов хотят ввести кого-то в заблуждение. Даже нас, старых, проверенных служащих, напрочь отстранили от всего, что касается графика движения на дорогах. Там орудуют люди из СС. Чем они заняты? Что у них на уме?! Кто ж знает!

– То, что графиками занимаются эсэсовцы, уже подозрительно.

– Да, конечно.

Помолчали.

– Как переживает все это Марта?

– Я обожаю ее, Петер. Словно она не жена моего сына, а родная дочь. Я не разделяю ее убеждений. В сущности, она повторяет ваши идеи, а они…

– Хватит старик! – с неудовольствием сказал Клеменс. – Здесь мы расходимся напрочь. И не стоит об этом говорить. Ты народоволец, вот ты кто, сударь. А народовольчество давно сдано 6 архив истории.

– Но вы-то прямые их потомки! – подтрунивал Шлюстер. – Молчи, молчи, с твоей легкой руки знаю вашу историю наизусть.

– Это еще не значит до конца понять ее, – проворчал Клеменс. – Впрочем, куда уж тебе! Я еще в вагоне думал, помнишь, когда мы встретились, что ты бескостный либерал, какими хоть пруд пруди.

– Ну, не всем же быть с таким окаменевшим в догматизме мозгом, как у тебя, – рассердился Шлюстер.

Клеменс рассмеялся.

– Ладно. Об этом мы еще поспорим. Так что ж Марта?

– «Бескостный либерал»! Ха! А вот то, что сейчас этот бескостный либерал скажет, заставит тебя, набитого костями, подпрыгнуть до потолка.

– Ну, ну, попробую сделать такой трюк, – отшутился Клеменс.

– Слушай и запоминай. Марта узнала от Ганса кучу новостей. Ты понимаешь, конечно, что ей и в голову не может прийти, что я расскажу о них тебе. Это, конечно, довольно некрасиво…

– А дела нацистов очень красивы?

– Гм. Ну так вот… Новости самые свежие.

– Слушай, ты что, собрался поиграть на моих нервах?! – прорычал Клеменс.

– Это в отместку за бескостного, – улыбнулся Шлюстер. – Ладно. За тобой ящик «гаваны». Как видишь, я продаю военные секреты фюрера по дешевке, за сигары. – И весело рассмеялся. – Прежде всего: фюрер распорядился, это было три дня назад, да, точно, двенадцатого октября, отменить готовность к проведению плана вторжения в Англию.

– Так.

– Очевидно, в связи с этим ставка главного командования сухопутных войск будет в конце этого месяца переведена из Фонтенбло под Берлин, в Цоссен.

– Что это значит? – Лоб Клеменса собрался в морщины.

– В абвер-штелле стало известно о переброске девяти дивизий вермахта с запада в Германию якобы для переформирования. Возможно, их направят на восток вдобавок к двадцати трем дивизиям, которые дислоцированы там. Это отчасти подтверждается разговорами в министерстве. Хотя нас и не подпускают к некоторым документам, но мне известно, что на границах России вдет подготовка к перешивке русской железнодорожной колеи. Вывод, мой друг, делай сам.

Клеменс молча шагал из угла в угол. «Невероятно! Неужели Гитлер действительно опрокинет вермахт на Советский Союз? Двадцать три дивизии плюс девять, это, конечно, далеко не все для начала войны…» – размышлял Клеменс.

– М-да, – сказал он вслух. – Боюсь, не вводит ли ими Гитлер кого-то в заблуждение. Ведь они на весь свет вопят, что сначала хотят разделаться с Британией.

– Да, шума много.

– Не слишком ли?

– Это тоже наводит кое на какие размышления.

– И больше ты ничего не скажешь? – рассердился Клеменс.

– Если бы я мог! – Шлюстер пожал плечами, – Впрочем, постой. Недавно один из наших служащих был в Швейцарии и слышал…

– Ну-ну!

– …будто адмирала Канариса спросили, не собирается ли фюрер силой заставить Турцию воевать на его стороне, на что Канарис ответил: «Что вы! Прежде всего мы нападем на Советы».

– Это очень важно! – сказал Клеменс. – Если, разумеется, не сплетня.

– Тот, кто рассказал мне о словах Канариса, человек в высшей степени порядочный и сплетнями не занимается.

– Но ведь фюрер собирается подписать с Турцией пакт.

– Я слышал, что Папену приходится туго. Турки не очень-то хотят лезть в нацистскую петлю. Возможно, именно он и пустил слух, что в случае несговорчивости турок рейх прибегнет к силе.

– Канарис знает много больше, чем Папен, – помолчав, сказал Клеменс. – Уж если начальник абвера говорит о нападении на Советы, значит, тут что-то есть. Может, этим ходом Канарис предупреждает англичан, что им нечего опасаться высадки десанта и вся шумиха Геббельса действительно не что иное, как для отвода глаз?

– Да, поговаривают, будто адмирал связан с англичанами.

– Тогда мой вывод таков: фюрер готовит еще одну войну. Но против кого?

– Все, что я узнаю относительно этого, сообщу немедленно.

– Поцелуй за меня Марту.

– С удовольствием.

– Спасибо, дружище.

Когда Шлюстер ушел, Клеменс долго сидел размышляя. Не будет ли с его стороны опрометчивым шагом, если он сообщит Центру о своих догадках? Серьезных оснований для них нет, если не считать того, что сказал Шлюстер; пока нацисты ничем не проявляют недружелюбия к Советскому Союзу. Но передвижение войск на восток? Быть может, это действительно блеф, задуманный Гитлером для англичан? Пусть-де думают, что я передвигаю свои войска на восток, чтобы развязать войну с Советами, пусть поуспокоятся, а мы тем временем подготовимся к прыжку через Ла-Манш.

«Все же предупредить не мешает», – решил Клеменс.

В те же дни из Африки в отчий дом вернулся Антон.