Текст книги "Кольцо Луизы"

Автор книги: Николай Вирта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

Поток боеприпасов иссяк.

Гитлер посылал командующим путаные приказы, доводившие их до умопомрачения.

Какой-то приказ, особенно противоречивый, командующий группой армий «Висла» Хейнрици отказался выполнить.

– Как? Своевольничать? – Гитлер отстранил Хейнрици и передал командование первому попавшемуся генералу.

Положение не изменилось.

Жуткие минуты переживали обитатели фюрер-бункера, слушая доклады коменданта Берлина Вейдлинга.

Гартенштадт, Сименсштадт, Герлицкий вокзал в руках русских. Части Первого Украинского фронта проникли в городской район Далем.

И, наконец, еще одна новость ошеломила фюрера – Бреслау! Бреслау, на защитников которого было так много надежд; крепость, оттягивающая на себя немало советских войск, накануне падения, бои на улицах города!

Не оправдывал себя и преданнейший Шернер: войска Второго Украинского фронта, действовавшие в Чехословакии, взяли Брно. А Брно, это знаменитая Зброевка, огромное предприятие военного назначения!

Во второй половине дня фюрер вызвал коменданта Монке и продиктовал радиограмму Йодлю и Кейтелю:

– Немедленно доложить где передовые части Венка? Когда они начнут наступление? Где девятая армия? Куда девятая армия будет прорываться? Где находятся передовые части Хольсте?

Радиограмму передали только на следующий день – долго восстанавливали связь и не могли найти ни Йодля, ни Кейтеля. Они все время были в «бегах».

Двадцать седьмое апреля.

Монке доложил Гитлеру:

– Мне иногда кажется, что кто-то из живущих недалеко от рейхсканцелярии направляет по радио огонь русских.

В предвидении неизбежного финала Гитлер приказал проверить действие цианистого калия на животных.

Животных на территории Имперской канцелярии и ближайшей округи не нашли: собак и кошек съели берлинцы.

Оставалось одно: убить Блонди. На ее ошейнике, к слову сказать, была выгравирована надпись: «Оставь меня всегда при себе».

Вечером Блонди привели к врачу. Он сделал инъекцию. Собака тут же подохла. Труп ее выбросили в бомбовую воронку возле запасного выхода из бункера.

К ночи Кребс доложил Гитлеру, что русские овладели важными узлами дорог и мощными укреплениями в самом сердце Германии, а части Первого Украинского фронта заняли Виттенберг, древний город, знаменитый тем, что здесь Лютер бросил вызов могущественному католическому первосвященнику.

– Почему молчит Кейтель? – обратился Гитлер к Кребсу, когда тот докладывал обстановку на фронтах.

– Понятия не имею, мой фюрер.

– Где Венк и его армия?

– Никаких вестей от Венка, мой фюрер!

– Странно. Ведь армия, не иголка в стоге сена?

– Мы ищем его.

Фюрер безнадежно махнул рукой. «Надо бы снять этого Кребса, – вяло подумал он. – Но кем заменить?»

О положении в Берлине узнавали оригинальным способом: звонили по телефону знакомым либо еще проще – брали наугад какие-нибудь квартиры в разных районах города и спрашивали по телефону, были ли русские, если проходили танки, сколько их, куда пошли, откуда ведется обстрел…

Многие квартиры не отвечали, потому что их уже не было, а жильцы жили в подвалах. Какие-то сведения получали от Вейдлинга и районных комендантов.

Двадцать восьмое апреля.

Гитлер объявил приближенным, что намерен обвенчаться с Евой.

Этот человек, погубивший столько людей, решил, видите ли, что неприлично являться на тот свет невенчанным мужем давнишней возлюбленной.

Ева усмехнулась, когда Гитлер сказал ей о своем решении.

– Это можно было сделать чуть раньше, ты не находишь, мой друг?

Фюрер промолчал.

Венчание Гитлер назначил в зале совещаний. Именно здесь Гитлер отдал приказ открыть шлюзы Шпрее. В той же комнате он подписал приказ: вешать тех, кто встречал русских с белыми флагами.

Переставили мебель. Стол для оперативных карт выдвинули в центр. Четыре кресла стояло перед ним: два передних – для «жениха и невесты», два позади – для шаферов: Бормана и Геббельса. Рейхсминистр пропаганды нашел какого-то чиновника-фольксштурмиста: он должен был сочетать браком «любящие сердца».

Борман вызвал жениха и невесту в свадебный зал. На Гитлере был помятый китель, в нем он спал днем.

Ева, бледная от бессонницы и недостатка свежего воздуха, успела нарядиться: темное шелковое платье и драгоценности.

Чиновник, весь в грязи, раненный в руку при перебежке от развалин к развалинам, невнятным голосом задал Еве и Гитлеру положенные вопросы.

Свирепо насупившись, сидел на шаферском месте Борман. Геббельс оглушительно чихнул. Борман хихикнул. Чиновник вздрогнул. Гитлер укоризненно покачал головой.

Церемония продолжалась восемь —десять минут.

Невеста, подписываясь под брачным формуляром, нацарапала: Ева Браун. Гитлер сердито посмотрел на нее. Сконфуженная новобрачная зачеркнула девичью фамилию и написала: Ева Гитлер.

Затем супруги пригласили шаферов и всех присутствовавших на церемонии к столу. Выпили шампанского. Подали чай. Гитлер пытался поднять подавленное настроение людей, с часу на час ждавших развязки.

Криво улыбался Геббельс. Борман пил за троих. Секретарши, адъютанты и гитлерюгендфюрер Аксман в молчании уничтожали деликатесы – не часто перепадало им такое угощение.

В те же минуты выстрелы из автоматов известили об окончании еще одной церемонии. Фогеляйн после приговора сидел, всеми забытый, в подвале. Вспомнил о нем Борман. Эсэсовцы вытащили Фогеляйна во двор Имперской канцелярии и расстреляли.

Так была поставлена жирная, кровавая точка на брачном торжестве.

Двадцать восьмое апреля.

Обстрел правительственного квартала стал еще более точным. Взрывались тяжелые снаряды, падали здания рядом с фюрер-бункером. Мужчины на случай прорыва русских запаслись гранатами.

В этот день Гитлер написал завещание, назначив рейхспрезидентом адмирала Деница и рейхсканцлером Геббельса.

Двадцать девятое апреля.

В четыре часа утра в фюрер-бункер вызвали Лоренца, представляющего в ставке Гитлера печать, и двух офицеров СС. Им приказали перейти фронт и вручить завещание Гитлера Деницу в Шлезвиг-Гольштейне и Шёрнеру в Чехословакии.

Затем наступила тишина.

Ровно через час ураганный огонь советской артиллерии обрушился на правительственный квартал. Снаряды взрывались в саду Имперской канцелярии и около фюрер-бункера.

Спустя некоторое время огонь переместился в направлении Фридрихштрассе – Унтер ден Линден.

Ева, Гитлер и Борман сидели в приемной и разговаривали.

Вошел Монке. Один вид коменданта заставил их прекратить беседу: Монке сообщил, что русские танки прорвались на Вильгельмштрассе и к Ангальтскому вокзалу.

– Сколько мы можем продержаться, Монке? – спросил Гитлер.

– Два-три дня, мой фюрер. Если меня обеспечат боеприпасами.

Гитлер, ничего не сказав, ушел к себе и лег. Каждые пять минут он вставал, выходил в приемную и спрашивал любого, кто попадался ему:

– Где русские?…

После полудня стало известно, что советские войска подходят к Имперской канцелярии.

Все собрались в приемной. Гитлер, делая вид, будто он вполне владеет собой, играл с щенком: Блонди перед своей смертью обрадовала фюрера шестью щенятами. Борман строчил что-то; Геббельс, поседевший за эти дни, курил сигарету за сигаретой. Фюрер не обращал внимания на нарушителя его приказа – он не курил сам и не переносил запаха табака.

Ева шушукалась с секретаршами Гитлера.

Раздался крик:

– Русские стреляют из автоматов в дверь запасного входа. Их снайперы на крышах ближних домов.

Сломя голову помчались к запасному выходу охранники-эсэсовцы.

Скоро выстрелы смолкли.

Двадцать девятое апреля.

К ночи комендант Берлина генерал Вейдлинг пришел в фюрер-бункер с докладом: русские ворвались в Тиргартен со стороны Цоо. Между Ангальтским вокзалом и Потсдамерплатц русские танки на расстоянии не более трехсот метров от правительственного квартала. На Принценштрассе, Фридрихштрассе и у Шпитальмаркта идут тяжелые бои.

Гитлер молчал. Молчали Монке и адъютант Гитлера Отто Гюнше.

Геббельс, накануне бодро уверявший по радио берлинцев в скором подходе двенадцатой армии Венка, скис.

– Господа, как вы думаете, смогу ли я поспать эту ночь спокойно или русские придут сегодня?

– Сегодня – уже завтра, – ворчливо ответил ему Гитлер: шел седьмой час утра.

В соседней комнате кто-то пел пьяным голосом. Крики и шум привлекли внимание Гитлера. Оказалось, Раттенхубер справлял день своего рождения. Пошатываясь, Раттенхубер вышел из комнаты и что-то сказал заплетающимся языком. Фюрер поздравил его. Раттенхубер все ловчился поймать и поцеловать руку рейхсканцлера.

Гитлер брезгливо отдернул ее.

Борман, Бургдорф, Кребс дремали в креслах. У каждого под рукой лежал заряженный пистолет.

День прошел в ожидании русских. Бон шли в Тиргартене и у Рейхстага.

Тридцатое апреля.

К утру бой утих.

На посту у запасного выхода бункера стоял солдат Менсгерхаузен.

Дверь открылась. Менсгерхаузен по привычке сделал «на караул». Ева Гитлер улыбнулась.

– Не надо, – сказала она. – Я не начальство. Просто вышла погулять и посмотреть в последний раз на солнце.

– Да, оно сегодня теплое, фрау Гитлер, – ответил солдат. – Что ж, пройдитесь!

Ева погуляла с полчаса и вернулась в бункер. Снова заработали пушки русских.

В полдень фюреру сообщили, что с часу на час можно ждать прорыва русских к его последнему убежищу.

Гитлер заказал обед на два часа. Приглашены: секретарши и повариха Марциалли.

Гитлер пытался вести непринужденную беседу, но это плохо удавалось ему; все знали, что будет «на десерт».

Как-то сам по себе возник разговор о смерти, о том, что ожидает человека на том свете.

Выпив кофе, Гитлер встал, попрощался со всеми, кто разделял с ним последнюю трапезу. В большой гостиной он встретил Бормана и Гюнше.

– Ну, до свидания, – сказал Гитлер, пытаясь улыбнуться. – Да, чуть не забыл! – торопливо добавил он. – Гюнше, прикажите Кемпке приготовить побольше бензина. Сжечь нас, Гюнше, сжечь дотла!

Борман и Гюнше остались в гостиной. Вскоре к ним присоединился Геббельс, плохо спавший ночью и зевавший.

Кребс, только что вернувшийся с переднего края, доложил Геббельсу:

– Господин рейхсканцлер, пятьдесят шестой танковый корпус Вейдлинга, фольксштурм и разрозненные отряды сражаются, но силы их иссякают, еще день-два, и все кончится.

В четвертом часу пополудни Гитлер зашел к Геббельсу, простился с ним и его женой Магдой, вернулся к себе и вызвал камердинера Линге.

– Вы хотите попрощаться со мной, мой фюрер?

– Да. И еще раз приказываю вам выполнить свой последний долг. Помните, о чем я говорил вам?

– Но…

– Вы обязаны выполнить свой долг! – резко прервал его Гитлер.

Помрачневший Линге вытянул руку, в последний раз приветствуя шефа.

Спустя несколько минут в кабинет Гитлера прошла Ева; все утро она просидела у жены Геббельса Магды.

Дверь захлопнулась… Геббельс вышел из своей комнаты. К нему присоединились Борман, Кребс, Бургдорф, Раттенхубер, Гюнше.

Они ждали. Ждали одного… Скорей бы!

После разговора с Гитлером Линге отправился в буфет, выпил стакан шнапса, проверил, хорошо ли заряжен пистолет, прислушался. Часы где-то пробили четыре раза. Линге заглянул в гостиную Евы. Там никого не было. Крадучись, он пробрался в кабинет Гитлера. Прошло несколько минут. Те, кто был в гостиной, услышали выстрел. Вскоре там появился Линге с мертвенно-бледным лицом. Все обернулись к нему.

– Что там? – спросил Гюнше.

– Фюрер умер! – Линге не мог поднять глаз.

– А Ева? – спросил Геббельс.

– Оба.

Прошелестел вздох облегчения. Словно по команде, все вынули портсигары и закурили.

Врач Штумпфегер, выбросив окурок, прошел в кабинет. Следом за ним – Гюнше и Линге. Через несколько минут Гюнше вышел и махнул рукой.

– Все кончено!

– В тот момент, – рассказывал впоследствии шофер Гитлера Кемпке, – один из моих людей вошел в приемную и доложил, что к входу в бункер доставлено сто восемьдесят литров бензина.

Дверь в кабинет Гитлера открылась, оттуда вышли врач и Линге.

– Бензин! Где бензин? – закричал он.

Я ответил:

– Бензин приготовлен.

Линге бросился обратно в кабинет. Через несколько секунд доктор и Линге вынесли труп Гитлера, завернутый в одеяло. Лицо его было закрыто до самой переносицы. Сквозь сильно поредевшие волосы белел мертвенно-белый лоб; левая рука выскользнула из одеяла и свисала вниз.

Борман нес Еву.

Территория Имперской канцелярии – под ураганным обстрелом… Рвались русские снаряды. Бесчисленные фонтаны земли поднимались вверх. В воздухе стояла пыль…

Штумпфегер и Линге положили на землю труп Гитлера в трех метрах от входа в бункер.

Еву положили рядом с Гитлером.

Кемпке бросился в бункер, чтобы отдышаться и переждать, пока утихнет артиллерийский огонь. Потом схватил бак с бензином, поставил его рядом с трупами и сорвал пробку с бака.

У входа в бункер стояли Геббельс, Борман и доктор Штумпфегер. Гюнше увидел валявшуюся тряпку, схватил ее, открыл бак и смочил тряпку бензином.

Геббельс достал спички. Едва вспыхнул огонь, Гюнше бросил горящую тряпку. Описав дугу, она упала на трупы, политые бензином.

Через секунду вверх взметнулось огромное пламя.

Солдаты, охранявшие вход в бункер, отказались нести службу. «Нас тошнит от горелого мяса…»

Горевшие трупы столкнули в бомбовую воронку, где лежала отравленная ядом Блонди.

Вот так и вышло, как было написано на ошейнике Блонди: «Оставь меня всегда при себе…»

Итак, Гитлера нет. Ни на кого его смерть не произвела особенного впечатления. Каждый думал об одном: как выбраться из бункера. Хлопали выстрелы – кто-то кончал с собой… Другие судорожно собирали вещи. Начался дикий переполох.

Он начался накануне вечером. Все знали: не сегодня завтра русские ворвутся в правительственный квартал.

В складах – запас напитков на год. Еды сколько хочешь. Сигареты, шоколад, фрукты…

Словно сорвавшись с цепи, солдаты, офицеры СС, челядь из бункера, девушки-связистки набросились на еду и выпивку. Оргия, продолжавшаяся всю ночь, не давала спать обитателям бункера. Вершины она достигла вечером тридцатого апреля.

Дикий хохот сменялся истерическим плачем. Здесь же ели, здесь же блевали, чтобы снова накинуться на еду и водку.

Какая-то девушка, обезумев от пьянства, разорвала кофту и плясала с оголенными грудями нечто непристойное. Офицер, раненный в руку и голову, остекленевшими глазами долго наблюдал за девкой, чья похоть доводила солдат до одурения. И он тоже начал плясать… Он толкался на одном месте в ритме танца, потом содрал с себя повязки и тут же упал замертво. Эта картина вызвала приступ пьяного хохота.

Похабные песни, площадная брань…

Так справили поминки по фюреру.

В ту же ночь Ганс, он же Рорбах, он же Пловец, встретился с Клеменсом-старшим. После короткого разговора Ганс покинул Берлин и перебрался на западный берег Эльбы.

2

Пловец – фирме «Клеменс и Сын»

А.

Достоверно известно, что американские части в нескольких километрах от Хинтерзее обнаружили в овраге огромную кучу пепла. Когда ее разворошили, оказалось, что эсэсовцы свезли сюда стенограммы военных совещаний Гитлера. После того как был снят почти метровый слой пепла, под ним оказалось примерно пятьдесят не сгоревших стенограмм, относящихся к 1942– 1945 годам.

Б.

Среди американцев ходит слух, будто Черчилль приказал своим генералам собирать немецкое оружие и в сохранности доставлять его на специальные базы. Утверждают, что он сказал: «Оружие пригодится нам против русских».

В.

Американцами в районе Баварских Альп задержан генерал-фельдмаршал Шёрнер. На допросе он заявил, что фюрер отправил его в этот район, где, как сказал Шёрнеру Гитлер, «можно было бы отсидеться до тех пор, пока союзники и русские не передерутся». Кодовое название района, который Гитлер собирался превратить в крепость, – «Редут».

Г.

Американские офицеры, допрашивая военнопленных немецких генералов и офицеров, особенно интересуются артиллерийским вооружением частей советских армий, дальнобойностью орудий последних образцов, системой управления огнем. Многие американцы не скрывают, что их готовят к возможной войне с Советами. Офицер, допрашивавший Шёрнера, в пьяном виде болтал: «Вот сейчас самое подходящее время выгнать русских из Европы».

Глава двадцать шестая.
ДЕБЕТ, КРЕДИТ, САЛЬДО…

1

В ночь на первое мая гараж был вконец разрушен. Ничего больше не удерживало Антона в правительственном квартале. Отметив место, где эсэсовцы зарыли то, что осталось от Гитлера и Евы, Антон пошел домой. Он пробирался через развалины, часто выжидая, когда стихнет огонь. Осколок кирпича угодил ему в лицо, а совсем рядом с домом он наткнулся на проволочное заграждение и до крови расцарапал руку.

Когда он вошел в подвал, Клеменс-старший играл в шахматы с Шлюстером. Педро готовил суп из брюквы и картофельные оладьи. Клара, только что передавшая по радио сообщение, продиктованное Петером, штопала чулки и все посматривала на дверь: ждала Антона.

И вот он явился.

Лицо и рука кровоточили, мундир порван. Клара вскрикнула, Педро уронил сковороду. Антон хочет что-то сказать. Петер прервал его.

– Спокойно, спокойно! Ты до смерти напугал свою невесту, Антон. Педро, подними сковороду. Иоганн, быстро йод и бинты. Вон там, в шкафу налево. Налево, налево, развалина! А ты выглядишь заправским солдатом фюрера, Антон.

– Надо думать, он уже в аду, – сказал Антон после того, как Педро и Клара обмыли его лицо и перевязали руку.

– Как в аду? – в один голос спросили Петер и Шлюстер.

– Отравился.

– Когда?

– Позавчера во второй половине дня.

– Доигрался, сукин сын!

– Ну, сеньор Шлюстер, зачем же так? – насупился Педро. – О покойниках плохо не говорят.

– Это смотря по тому, какой он был, покойник, – заметила Клара.

– Все-таки.

– Может быть, ты всплакнешь, когда скончается каудильо Франко?

– Я буду молить Бога простить ему его прегрешения, – с благочестивым видом ответил Педро.

– Нет, нет, ты неисправим, Педро! – Шлюстер махнул рукой. – Уж эти мне католики! – И обратился к Антону: – Кто ж теперь рейхсканцлер?

– Был Геббельс. Гитлер назначил его перед своей смертью.

– Как был?

– Он и его жена тоже отравились. И отравили своих детей. Геббельс поставил рекорд не только в жестокости, лжи и демагогии. Иные германские канцлеры, худо-бедно, были у власти год, два. Геббельс не пробыл им и двадцати четырех часов.

– Завтрак готов, – оказал Педро.

– Ладно, дела делами, еда едой. К столу, Антон, к столу. Оладьи твои, Педро, товар стоящий.

– А кто достал картошку?

– Ты, ты, ты, знаем!

– Что ни говори, ведь и мы расчищали дорогу нашим, – сказал Антон.

– Расхвастался! – проворчал Клеменс, – Скажи-ка, точно ли ложились снаряды?

– Все там были поражены точностью попаданий.

– Вот видишь! Все-таки и старики на что-то годятся.

– Теперь и Ганс скоро вернется, – сказал Шлюстер.

– И мы устроим пир, – с тем же озорным огоньком в глазах вставил Клеменс. – Из брюквы и картофельной шелухи.

Кто-то шарил за дверью. Педро открыл ее. В проеме стоял генеральный директор концерна «Рамирес и Компания».

2

Это было так неожиданно, что все на миг замолчали.

Радебольт был в форме генерал-лейтенанта. Его сопровождали автоматчики. Один из них нес портфель, готовый лопнуть от содержимого.

– Ну и что? – сказал Радебольт. – Что вы уставились на меня?

Клара первая бросилась к нему, замерла на миг на его груди.

– Ну, ладно, ладно! – ласково проворчал Радебольт. – А ты, старина, – продолжал он, когда Клара, смущенная своим порывом, отошла от него, – совсем поседел.

– Вам бы на нашем месте! – Клеменс обнял и расцеловал Радебольта. – Иоганн, прошу познакомиться: генеральный директор концерна «Рамирес и Компания» товарищ Радебольт. Иоганн Шлюстер. Он же Младенец. К сожалению, не могу познакомить вас с его сыном, знаменитым Пловцом…

– Мы знакомы с ним по его сообщениям.

– К столу, к столу! – объявил Педро, подавая суп. – Прошу прощенья, сеньор Радебольт. Сегодня у нас вегетарианское меню.

– Отставить! – Радебольт открыл портфель и начал выкладывать на стол то, чем он был набит.

Водка! Настоящая «Московская»! Колбаса, сыр, хлеб! Черный ржаной хлеб, который Клеменсам лишь снился. Ощипанная курица, готовая к тому, чтобы немедленно быть положенной в кастрюлю.

– Сеньоры будут кушать сейчас? – обратился к Радебольту Педро. – Или подождут, пока я приготовлю бульон?

– Подождем!

– Да, да! – хором крикнули остальные.

– Тогда, с вашего разрешения, я постараюсь раздобыть немного дров.

– Осторожней! Там стреляют.

Педро, махнув рукой, ушел.

Когда кончились расспросы, как Радебольт узнал адрес Клеменсов, глава концерна пригласил всех к столу.

– Пожалуй, можно свести кредит и дебет фирмы? – усмехнувшись, заговорил он.

И перечислил все, сделанное Клеменсами за долгие годы в Берлине. Он никого и ничего не забыл. Ни группы надежных людей, доставлявших бесценные сведения из области военной, политической и экономической, ни работы умерших в застенке гестапо Макса и Людвига, ни деятельности Карла, Михаэльса, Вигеля.

Особо Радебольт отметил операции «Пловец», «Кольцо Луизы» и, как следствие последней, раскрытие секрета новых танков и установление точных данных о наступлении в районе Курской дуги. Не обошел он своим вниманием сообщений Марты из абвера, Ганса из фюрер-бункера, операций «Фогеляйн», радиопередач Петера Клеменса, помогавших советским частям подавлять узлы сопротивления фашистов, бесстрашия Клары, оперативности Антона, замечательной помощи Шлюстера, великолепно разыгранной Петером сцены у Панцигера, помощи Клеменсам их преданного друга Педро…

– Не плохо, а? – сказал Радебольт. – Сальдо в пользу фирмы, а?

Петер пожал плечами.

– Могло быть и больше.

– Вот он всегда так! – недовольно пробормотал Антон.

– Что ж теперь? – спросил Радебольт. – Чего бы тебе, старина, хотелось?

– Поудить рыбу в Селигере. Смотреть на березы, на восход и закат солнца там, дома. Поспать на сене в какой-нибудь деревушке. Встретить и обнять старого моего друга, полковника Астахова.

– Генерала Астахова, ты хотел сказать?

– Да ну?… Стало быть, выпить с ним по такому случаю.

– Ну, а ты, Антон?

– Куда нам с Кларой прикажут, туда и отправимся.

– А я бы хотел видеть Германию, – со вздохом заговорил Шлюстер, – страной, которая никогда и никому бы не угрожала.

Что-то еще хотел сказать он, но тут в подвал ворвался Педро.

– Красный флаг! – задыхаясь, прокричал он. – Красный флаг над рейхстагом.

Все вышли из подвала.

Освещаемое пламенем пожарищ, над одной из башен Рейхстага плескалось знамя.

Знамя их страны.