Текст книги "Тринадцатая рота"

Автор книги: Николай Бораненков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

"Вот мчится тройка почтовая, вдоль по дорожке по столбам, и колокольчик, дар Валдая, гремит уныло под оглоблей, ах, извиняюсь, под дугой".

Шпицу стало дурно, не по себе. Ему хотелось схватить со стола мраморную пепельницу и обрушить ее на рыжую голову этого не в меру разболтавшегося, распевшегося геббельсовского идиота, но величайшим усилием он сдерживал себя, а идиот, пользуясь полным попустительством хозяина, все с тем же возвышенным пафосом продолжал:

– В то время, господин генерал, как вы поете, я в иллюминатор окидываю взором весь демянский «зоб» и, к великой радости, замечаю, что, оставшись в «зобу», мы не только не потерпели поражения, но, наоборот, сковали вокруг себя столько русских дивизий! От прилива великих национал-социалистских чувств, господин генерал, я тоже начинаю петь, а затем перехожу на сочинение стихов.

Фюрер знал: куры – не дуры, Не жалел для них бобов, И они ему с натуры Дали тактику зобов!

Генерал, багровея и трясясь, встал:

– Господин корреспондент, беседа окончена. Если у вас будут ко мне вопросы, придите послезавтра. Я себя скверно чувствую.

Корреспондент подскочил:

– Как? Почему послезавтра? Мне же приказано завтра сделать репортаж. По плану доктора Геббельса мы должны на рассвете улететь. Доктор Геббельс ждет кинорепортаж из демянского «зоба». Он намерен немедля же запустить его по всем кинотеатрам Германии как образец неслыханной стойкости солдат рейха. О, это будет… – Господин корреспондент, я повторяю: беседа окончена. Я скверно себя чувствую. И к тому же завтра нелетная погода.

– Господин генерал! Этого не может быть. В небе ни облачка. Мы великолепно долетим. Я создам о вас бессмертные кадры. От зависти лопнут все интенданты рейха. На вас будет смотреть сам фюрер! Это такая честь, такая честь для национал-социалиста! За одну ее я бы полетел к черту в пекло. Я бы, господин генерал…

Генерал вышел из-за стола и сгреб корреспондента за облезлый воротник эрзац-меховой куртки:

– Пойдемте. Адъютант угостит вас отличным коньяком!

25. НОЧЬ ПОТРЯСЕНИЙ, ИЛИ ПОДГОТОВКА К ОПЕРАЦИИ «КРА-КРА!»

Проводив корреспондента Геббельса, генерал Шпиц решил послать прощальный привет третьей империи, обожаемому фюреру и, не дожидаясь гестапо, добровольно отправиться под березовый крест. Он был твердо убежден, что нет в мире человека, который помог бы ему выкрутиться из трясины, в которую его заманили французские петухи. Конечно, будь приказ о петухах приказом интендантов, он бы мог сунуть этим "тыловым крысам" вагон какого-либо трофейного барахла, и наверняка последовало бы распоряжение заменить кур кониной или эрзац-колбасой, но в том-то и трагедия, что приказ издан фюрером, а фюреру барахла не подсунешь и заменить кур на телятину из-под дуги его не уговоришь.

Теплилась надежда свалить исчезновение вагона с петухами на русскую бомбежку, но вот уже сутки, как назло, валил снег и самолеты со спасительными бомбами не появлялись. Генерал сейчас был бы рад и ночному налету партизан, меж тем и они что-то в последние дни не появлялись, будто знали, что генерал спер последний вагон с продовольствием и на станции им делать пока нечего.

В резерве на спасение оставался один Гуляйбабка, но надежда на него была дохлой, как крыса. Что может придумать Гуляйбабка? Где он достанет столько кур да еще в одни сутки? Так что решение о командировке под березовый крест было окончательным, и теперь генералу оставалось только выбрать средства, которые бы подвели под петушиной проблемой черту. Петлю, пулю в лоб, сигание с балкона генерал немедля же отверг, как ребячество и подходящий предлог для следователей гестапо. Утопление в ванне для него, старого человека, было тоже не ново. Экспертиза сразу определит, что захлебнулся преднамеренно.

Генерал с детства боялся крыс и постоянно возил с собой крысин. Он подумал, что, пожалуй, одного пакетика крысина для него было бы вполне достаточно, но снова останавливало это чертовское подозрение. Обнаружив в генеральском желудке крысиный яд, гестапо определенно начало бы следствие и вымотало бы кишки сыну и невестке. А кто же тогда будет продолжать род Шпицев?

Перебрав все популярные и малопопулярные у самоубийц средства, генерал Шпиц выбрал самое надежное. Он решил отравиться оригинальным способом… коньяком. "Общеизвестно, – рассуждал сам с собой генерал, – что алкоголь унес на тот свет не одну тысячу круглых идиотов. Одни утопали в винных чанах, не в силах выбраться из них, другие коченели в снегах, третьи напрочь сжигали себе желудки всяким эрзац-дерьмом, и все было шито-крыто, и никакому чиновнику в голову не приходило начать следствие. Так почему бы и мне не воспользоваться этим испытанным методом, благо и коньяк есть? Хватил кружку, другую, и капут. И будут похороны с почестями, и залп из автоматов, и пышный некролог в "Фелькишер беобахтер" с большим портретом и соболезнованием фюрера…"

Генерал не был пьяницей. Он пил умеренно, лишь в редких случаях и потому счел, что для полного капута ему хватит и одной бутылки. Однако петушиная проблема так расшатала его нервы, факт прощания с жизнью так его взвинтил, что свалила с ног только вторая бутылка. Сидя в мягком кожаном кресле и целуя фотокарточки сына и невестки, генерал, обливаясь слезами, что-то бормотал насчет продления славного рода Шпицев и чувствовал, как душа его и весь он сам проваливаются в какую-то зыбкую, темную яму, где ни звезд, ни месяца, а только мрак, мрак, мрак… Но что такое? Мрак вдруг рассеялся, испарился, и впереди показался залитый солнечным светом огромный двор, а по двору – о, какая радость! – бегают куры: белые, рыжие, черные, рябые и петухи… знакомые длинноногие французские петухи. А кто это сидит там на крыльце в пестрой юбке, цветастом фартуке и с военной фуражкой на голове? Ба! Да это же фюрер! Сам фюрер кормит кур. Бедный главнокомандующий. Ему теперь так много надо жареных кур для окруженных! В одну шестнадцатую армию нужен эшелон. А кур на дворе и трех ящиков не наберется. Но подожди, мой фюрер, подожди… я сейчас, сей момент тебе помогу. У нас много будет кур! Много! Тысячи! Миллионы! Все окруженные дивизии будут лопать только жареных кур.

Спотыкаясь, задыхаясь от охватившего волнения и горячего желания помочь фюреру, генерал Шпиц бежит в курятник, набирает в подол френча яичек пятьдесят, сто, двести, семьсот пятьдесят! Он пытается их высыпать в снарядный ящик, но ящик для такого количества яиц ничтожно мал, и тогда генерал бежит к автомашине, выгружает яички в кузов и, задрав френч, спустив брюки, умиротворенно закрыв глаза, усаживается на поклажу. С крыльца из-под лакированного козырька на него пристально и недоуменно смотрит фюрер. Вот он спускается с крыльца и, крадучись, будто боясь спугнуть, подходит к кузову грузовика. Ну конечно же он узнал главного квартирмейстера четвертой армии, но вот чем занят тот, никак не поймет.

– Что вы здесь делаете, генерал? – вдруг спрашивает фюрер строго и, кажется, злобливо.

– Мой фюрер! Я высиживаю кур для окруженных героев. Ко-ко-ко…

– Я награждаю вас Железным крестом, генерал! – произносит возвышенно фюрер. – Продолжайте сидеть!

– Хайль Гитлер! – закричал было в ответ генерал, но, вспомнив, что он не человек, а наседка, во весь дух закудахтал и замахал руками, как крыльями. Гитлер куда-то исчез, двор вместе с курами растворился в каком-то молочном тумане, и до слуха донесся чей-то удивительно знакомый голос:

– Господин генерал! Мой генерал! Да очнитесь же! Очнитесь! Что с вами?

Генерал встрепенулся, потряс головой, открыл глаза. Перед ним стоял перепуганный адъютант.

– Что со мной было? – спросил генерал, грустно глядя на пустые бутылки, которые так предательски подвели, и все еще не веря, что он снова на этом свете, в тех же цепких лапах забот о замерзающих, завшивевших и голодных окруженных.

– Вы очень крепко уснули, господин генерал, – ответил адъютант. – Я вас полчаса никак не мог разбудить. Вы кричали "хайль Гитлер!" и… и, извините, помахивая руками, кудахтали наседкой.

– Фу, какая мерзость! – выругался генерал и, потирая виски, потребовал: Чаю мне! Крепкого чаю!

– Слушаюсь, мой генерал! Чай сейчас же будет подан, и смею доложить, к вам на прием прибыл господин Гуляйбабка.

– Отлично! Давайте чай и Гуляйбабку.

Личный представитель президента вошел в кабинет с бодрой улыбкой на лице. В душе генерала мелькнула надежда, и он впервые после того, как очнулся, поблагодарил судьбу за то, что она не прикончила его и дала возможность надеяться.

Гуляйбабка меж тем снял шапку и, слегка поклонясь, заговорил:

– Господин генерал! Движимый высоким чувством к рейху и лично к вам и проведя ночь в глубоком раздумье, я, смею сообщить вам, нашел тропку к решению вашей тягчайшей петушиной проблемы. Я не знаю, господин генерал, примете ли вы мое скромное предложение, удобно ли оно будет вам, но иного выхода из вашего тупика я, к глубочайшему сожалению, не вижу.

– И… и какой же выход вы предлагаете?

– Вас, господин генерал, могут спасти только эрзац-куры.

Генерал выпучил глаза:

– Не понимаю…

– Имею честь пояснить, господин генерал. Под эрзац-курами я подразумеваю весьма неглупых и весьма распространенных на европейском континенте птиц, а именно тех самых, которые кричат «кра-кра» и каждое утро летают на свалку.

Мертвенно-бледное, обрюзгшее от перепоя лицо генерала Шпица оживилось:

– Так, так… слушаю вас. Продолжайте, наш друг. И что же вы предлагаете делать с этими «кра-кра»?

– Я предлагаю, господин генерал, вместо французских петухов вручить окруженным героям этих «кра-кра», то есть жареных русских ворон.

– Ворон? Солдатам рейха? Да вы в своем ли уме? Какой же идиот нам поверит, что это французские куры? Да за эти штучки, господин Гуляйбабка, мы с вами в два счета угодим в гестапо.

– Напрасное беспокойство, господин генерал. Зачем называть вещи своими именами, если слова-синонимы есть.

Мы назовем этих паршивых ворон не так грубо, а изысканней, изящнее, ну, скажем, жареные рябчики от фюрера! Или белые куропатки от фюрера! Уверяю вас, что солдат, получивший такой подарок, из кожи вон полезет, чтоб отблагодарить фюрера. В огонь кинется с криком:

"Хайль рябчик фюрера!" Так что решайте, господин генерал, пока тучи ворон не улетели со свалки.

– Решаю и утверждаю! – сказал генерал. – Именем фюрера, огонь по воронам!

26. ОКРУЖЕННЫЕ ГЕРОИ РЕЙХА ПОЛУЧАЮТ ПОДАРОК ФЮРЕРА

Транспортный самолет со свастикой и продырявленными боками шел на посадку. Два других, нагруженных подарками фюрера, рухнули еще на подходе к Демянскому котлу. Третьему, охраняемому четырьмя «мессершмиттами», удалось благополучно коснуться колесами Демянского аэродрома. И едва самолет остановился, заглушив моторы, и распахнулась дверь дырявого фюзеляжа, как грянул военный оркестр и по заснеженному полю прокатилась команда:

– Па-рад-д, выстроенный для торжественной встречи делегации с подарками фюрера, смирр-но-о! Равнение на самолет!

Длинная зеленая шеренга, прекратив толкотню и чесание, враз застыла. Высокий худющий генерал в кожаном пальто с черным меховым воротником и тесных лакированных сапогах, явно не по погоде, выхватив из ножен саблю, чеканя шаг, двинулся к самолету. Однако, пройдя несколько шагов, генерал вдруг остановился и так, не спуская поднятую выше носа саблю, застыл. В бомбовой воронке, припорошенной снегом, два укутанных в шали, посиневших на лютом холоде солдата пилили большой пилой убитую мерзлую лошадь. Они уже напилили себе полный мешок и теперь отрезали передние ноги.

– Встать! Смирно! – гаркнул генерал. – Вам что тут надо?

– Так что ноги, господин генерал, на холодец! – выпалил один из посиневших.

– Идиоты! Ослы! Политические олухи! – закричал генерал. – В такой торжественный момент пилят кобылу, С какого полка? Какой дивизии?

– У нас нет ни того, ни другого, господин генерал. Мы осиротели.

– Что значит осиротели?

– Так что мы ничейные, господин генерал! Бесприютные. Наш полк и дивизия, господин генерал, разбиты.

– За расхищение продукции и мародерство я обязан сдать вас под суд военного трибунала, – выпалил генерал. – Но, учитывая торжественность момента и то, что вы остались без командиров, приказываю; мешок конины немедля сдать на гарнизонную кухню, две задние булдыги отнести в мою машину, переднюю часть вместе с копытами разрешаю взять вам и шагом марш ко всем чертям!

Солдаты подхватили мешок с продукцией, а генерал, вскинув еще выше саблю, зашагал к самолету, к которому аэродромная команда уже подкатила трап.

Из самолета между тем вышли генерал Шпиц, Гуляйбабка, увешанный фотоаппаратами личный корреспондент доктора Геббельса и несколько сопровождающих высокое начальство офицеров. На Шпице было зеленое зимнее пальто на искусственном меху. На Гуляйбабке красовалась белая дубленая шуба, серые валенки выше колен и пышная шапка из зайца-русака.

Плечом к плечу (так пожелало начальство) Шпиц и Гуляйбабка двинулись по расчищенной дорожке полевого аэродрома навстречу начальнику окруженного демянского гарнизона. В трех шагах от него остановились, выкинули руки в приветствии: "Хайль!"

– Господин генерал! – слегка покачиваясь не то от ветра, не то от голода, начал рапорт начальник гарнизона. – Согласно вашей радиограммы, герои рейха, отличившиеся в демянском окружении, в количестве семисот тридцати двух человек собраны для встречи делегации с подарками фюрера. Рады видеть вас, господин генерал!

– Вольно, – сказал генерал и, увидев, что солдат, стоявших в строю, одолевает зуд, скомандовал: – Можно почесаться и закурить!

Команда старого, опытного генерала, знавшего как свои пять пальцев нужды солдат и особенно окруженных, была очень кстати. Герои демянского «зоба» сейчас же полезли под кепи, воротники, поясные ремни… Иные, прислонясь друг к другу спиной, стали тереться. Но были в строю «героев» и те, которых не могли вывести из ледяного оцепенения даже и вши. Глазами скотины, которую должны вот-вот стукнуть обухом по голове, смотрели они на все происходившее.

– Зачем вы их столько собрали? – кивнул на солдат генерал Шпиц. – Где взять столько подарков? Неужели вы не знаете, что фюрер прислал всего лишь один вагон, да и то два самолета с французскими петухами рухнули от русских зениток. Остались только куропатки. В таком случае выстроили бы лучше всех окруженных.

– Господин генерал, мы пошли на это вынужденно. Мы знали, что подарков фюрера вы привезете мало и многим достанется, как говорят в России, лишь от бублика дырка, но нам крайне важно поднять моральный дух солдат. Дело в том, господин генерал, что на днях русские подтянули к мешку, в котором мы сидим, две бригады черноморских моряков, а с моряками, как вам известно, шутки плохи. Нас могут смять. А чтоб не смяли, мы и собрали этот кулак. Сразу же, как только им будут вручены подарки, мы двинем этот ударный кулак в район предполагаемого наступления русских.

– Вы поступаете мудро, – заметил Гуляйбабка. – Солдат, съевший куропатку фюрера, наверняка сомнет пять русских моряков. Так я рассуждаю, господин главный квартирмейстер?

– Я в тактике боя слабо разбираюсь, – уклонился от ответа генерал Шпиц и обратился к начальнику гарнизона, совсем окоченевшему на морозе: – Извините, господин генерал, я совсем забыл представить вам своих спутников.

Представив поочередно своих немногочисленных членов делегации, Шпиц попросил выстроить окруженных «героев» рейха буквой П и спиной к ветру для произнесения речей и вручения подарков. Туда же велел поставить стол и портрет фюрера, что было исполнено довольно-таки быстро.

Не успели Шпиц и Гуляйбабка договориться, на сколько человек вручать одну «куропатку», как, поддерживая саблю, подбежал генерал и доложил, что «герои» рейха слушать речи и получать куропатки фюрера готовы.

Первым заговорил генерал Шпиц:

– Доблестные солдаты рейха! Сражаясь за Великую Германию, вы попали в беду, но мудрый фюрер думает о вас. Он прислал вам свой огромный подарок вагон превосходнейших французских жареных петухов. Эти петухи уже сегодня бы аппетитно хрустели на ваших зубах, бодрили бы ваш наступательный дух, но случилась беда. Проклятые русские зенитки сбили на подходе к вашему окружению два наших транспортных самолета, и таким образом вы, доблестные солдаты, остались без петухов. Но, но, но!.. Не падайте духом. Не все подарки фюрера сбиты. Фюрер прислал вам кроме петушатины… – генерал достал из поданного на стол ящика жареную ворону, потряс ею над головой, – вот эту великолепную птицу – серую куропатку. Трижды хох ему, нашему обожаемому фюреру, за этот превосходный подарок!

Гуляйбабка смотрел на вошедшего в ораторский раж генерала и думал: "Плут! Мошенник! Как складно, с каким неподдельным правдоподобием врет. Того и гляди, сам поверишь, что в его руке не вяземская ворона со свалки, а действительно куропатка. Что же тогда говорить мне, русскому человеку?"

– Господа! Окруженные герои рейха! – начал свою речь Гуляйбабка, едва генерал Шпиц под звуки духового оркестра и возгласы «хох» вручил первую ворону начальнику гарнизона. – Делегация русского "Благотворительного единения" БЕИПСА прибыла в демянский мешок, где вы героически сидите, выразить вам по этому поводу свое великое восхищение и вручить вам символические подарки. Мы отлично понимаем, что вам нелегко досталась эта победа, что вам приходится вести отчаянную борьбу сразу с тремя врагами: противник с фронта, голод и многочисленные паразиты, сидящие под вашими рубахами. Бейте их нещадно, не давайте им передышки. С вами фюрер. Победа будет за вами! Хайль Гитлер!

Гуляйбабка подождал, пока смолкнут крики "зиг хайль", и продолжал:

– Наше "Благотворительное единение", к сожалению, маленькое. Оно не могло прислать вам столько куропаток, сколько прислал фюрер. Поэтому я вручаю вам в лице господина начальника гарнизона символический подарок – русского рябчика в жареном виде! – Гуляйбабка достал из своего портфеля ворону в пергаментной бумаге, тряхнул ее за ноги: – Пусть этот рябчик вдохновит вас на борьбу с вашими кровными врагами!

Пока начальник гарнизона произносил ответную речь, генерал Шпиц отвел Гуляйбабку в сторону и сказал:

– Сейчас эта сухая жердь поведет нас угощать нашими же воронами. Откажитесь, сославшись на что-нибудь. Я не выдержу. Меня тут же вывернет наизнанку от этой дряни.

– Что вы, господин генерал. Как можно отказаться от куропаток фюрера. Это же политический скандал. Этим может заинтересоваться гестапо. Пышный обед в честь делегации с московского фронта запланирован корреспондентом "Фелькишер беобахтер" для репортажа.

– Черт бы обедал с этим корреспондентом! – выругался генерал и повернул к столу, с которого волком смотрел облепленный снегом фюрер.

…Туалет гарнизонной гостиницы был закрыт всю ночь. Там ревел медведем генерал Шпиц. После "куропатки фюрера" его выворачивало наизнанку. Он уснул только перед рассветом, но поспать ему не удалось. В шестом часу его разбудил адъютант:

– Господин генерал! К вам на прием рвется командир сводного батальона, которому вчера вручали подарки. В руках у него необщипанная ворона.

– Какая еще ворона? Что за чушь!

– Не могу знать, господин генерал. Он взбешен и заявляет, что такая ворона обнаружена почти в каждом третьем ящике и что якобы это подорвало моральный дух батальона.

– Кошмар! – воскликнул генерал. – Этого мне еще недоставало. Где Гуляйбабка?

– Спит в своем номере, господин генерал.

– Разбудите и срочно ко мне!

– Слушаюсь, мой генерал!

Гуляйбабка явился тотчас в полном сборе, будто и не был вчера на приеме. Генерал сразу же подступил к нему:

– Господин личный представитель президента. Я требую объяснить: почему чуть ли не в каждом третьем ящике куропаток оказалась необщипанная ворона? Вы что, это сделали нарочно? Чтоб погубить меня?

– Господин генерал, вы меня незаслуженно обижаете. Я предан вам до конца. Что касается каких-то необщипанных ворон, то я никакого злого умысла тут не вижу. Это вполне могло быть, господин генерал. Ведь мы так спешили! Ворон надо было убить, общипать, опалить, выпотрошить, зажарить… а людей в помощь моей команде, сохраняя секретность, вы изволили не дать.

– Все это так, но найденные в ящиках эти необщипанные стервы могут привести нас к катастрофе. Помилуй бог, если о них узнает личный борзописец Геббельса.

– Господин генерал, не волнуйтесь, улетайте себе спокойно. Необщипанных ворон и борзописца Геббельса я беру на себя.

Шпиц трясущимися от волнения руками отцепил со своего облеванного мундира Железный крест и протянул его Гуляйбабке:

– Возьмите. Это все, чем я могу вас отблагодарить за выручку. И, пожалуйста, укажите мне запасной выход. Я не хочу встречаться со скандальным хамом и видеть в его руках эту мерзкую «куропатку». Я могу остаться окончательно без нутра.

Гуляйбабка понимающе поклонился и взял обессиленного генерала под локоток:

– Рад проводить вас. Прошу!

27. КОМАНДИР СВОДНОГО БАТАЛЬОНА МАЙОР ФОН КРАБ ОПРОВЕРГАЕТ СОБСТВЕННУЮ ЖАЛОБУ

Тотчас, как только генерал-майор фон Шпиц покинул через запасной выход демянскую гостиницу и спешно отправился на аэродром, Гуляйбабка занялся жалобщиком, осмелившимся поднять скандал по поводу подарка фюрера. Это был высокий, стройный офицер с проседью в висках (очевидно, от потрясений на фронте), назвавший себя командиром сводного батальона майором фон Крабом. Шинель на нем являла довольно-таки жалкий вид. Местами ее продырявили осколки, местами проел огонь костров. Полы пообтрепались. Словом, посмотрев на шинель, любой мог сказать: «А ты, голубчик, бывалый гусь. Война тебя била, била и недобила». В левой руке (правую господин майор где-то потерял) он держал необщипанную, уже начавшую протухать ворону.

– Подойдите ближе, господин майор, – сказал Гуляйбабка, сидя за генеральским столом, где со вчерашнего вечера еще стояли бутылки и тарелки с закуской. – Подойдите и изложите мне, офицеру гестапо, свою жалобу.

Майор отмолотил по паркету несколько шагов и, вытянувшись, заговорил:

– Господин офицер! Я очень рад, что имею честь изложить свою жалобу вам, офицеру гестапо. Моя жалоба касается не собственного живота или живота солдата. Она, по моему убеждению, имеет политическую окраску.

– Без преамбул, господин майор. Говорите короче. Я вижу в ваших руках не "Майн кампф" фюрера, а дохлую ворону.

– Об этой вороне и пойдет речь, господин офицер. В некоторых ящиках с куропатками фюрера при вскрытии мною были обнаружены вот эти вороны. Я считаю…

– Вы считаете, – прервал жалобщика Гуляйбабка, – что этих паршивых ворон подложил вам сам фюрер?

– Я так не думаю, господин офицер.

– Не думаете? – вскочил Гуляйбабка. – А что говорите? Вы не отдаете отчет своим словам. Вы предатель и изменник! Вы бросили тень на фюрера, на его подарок! Я вас расстреляю, как провокатора и негодяя!

Гуляйбабка выхватил ворону и, размахнувшись, ударил ею по лицу помертвевшего майора.

– Гад! Красный провокатор! Сейчас же садитесь за стол и пишите в двух экземплярах под копирку.

– Есть, господин офицер! – кинулся за стол жалобщик. – Что прикажете написать?

– Пиши! Я, командир батальона, собранного из разбитых под Демянском дивизий, майор фон Краб, торжественно заявляю, что никаких ворон в ящиках с подарками фюрера не было. Написали "не было"?

– Есть! Написал.

– Пишите дальше. Я, майор фон Краб, лично ел не ворон, а жареных куропаток, в которых я прекрасно разбираюсь. Куропатки фюрера были очень вкусными и жирными. Написали «жирными»?

– Дописываю. Есть!

– По поручению солдат и офицеров, победоносно сражающихся в окружении под Демянском, и лично от себя я, офицер рейха, майор фон Краб, горячо благодарю нашего обожаемого фюрера, а заодно и доктора Геббельса за огромную заботу о нас – окруженных. Находясь в Демянском котле, без продовольствия и теплой одежды, некоторые защитники рейха приуныли и думали, что фюрер бросил нас на голод и смерть, – диктовал Гуляйбабка, расхаживая взад-вперед по кабинету. – А между тем фюрер и не думал о нас. Он смотрел вперед. Его подарок, привезенный делегацией из четвертой армии, поднял наш дух, и теперь мы готовы сидеть в окружении сколько угодно. Написали "сколько угодно"?

– Есть!

– Справедливости ради, – диктовал далее Гуляйбабка, – должен сказать, что в одном из ящиков с куропатками действительно была обнаружена необщипанная ворона. Но мы, защитники третьей империи, знаем, кто подсунул нам эту дохлую ворону, знаем, кто шлет нам на фронт снаряды и бомбы, которые не взрываются. В нашем глубоком тылу – в самой Германии подпольно действуют предатели и изменники, которые выступают против войны, бросают палки в колеса фюрера и при этом кричат: "Еще год-два войны, и вся Германия получит вместо сорока семи десятин по три аршина!" Написали "по три аршина"?

Майор фон Краб насторожился:

– Не понимаю?

– Я повторяю: "Еще год-два войны, и вся Германия получит вместо сорока семи десятин по три аршина!" Так говорят саботажники войны и предатели. Вы поняли меня, фон Краб? Тогда пишите: "Но они не знают простой военной истины, что чем меньше нас останется, тем больше нам достанется. Землю мы завоюем. Каждому из нас все равно отмеряют сколько положено. На это нас вдохновляет фюрер и его великий подарок!" Все, господин майор. Подпишитесь.

– Есть!

Фон Краб размашисто расписался, встал. Гуляйбабка протянул ему копию заявления:

– Это возьмите с собой и сегодня же, перед боем, зачитайте солдатам. Исполнение проверит гестапо.

– Есть!

Гуляйбабка сунул фон Крабу ворону:

– А эту птицу, если хотите жить и получить сорок семь десятин, бросьте собакам.

– О, что вы! Зачем собакам? Я ее поменяю на шнапс. Гуляйбабка двинул в приветствии руку:

– Желаю удачи! Хайль!

28. СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС ПО ДЕЛУ РЯДОВОГО КАРКЕ

Солдату Карке не удался задуманный по дороге из Берлина на фронт личный бизнес. Его вскоре же поймали с поличным. Первоначально его намеревались судить при закрытых дверях, но к концу следствия в военном трибунале дивизии возникла идея провести в назидание солдатам открытый судебный процесс, что и было сделано.

По приказу командования на процесс привели по роте от каждого пехотного полка и по отделению от каждого тылового подразделения. Но так как занятая под здание суда церковь позволила вместить больше, командир дивизии распорядился выслать представителей от танкистов, артиллеристов, минометчиков и даже от авиации.

Обвиняемый Карке вошел в зал под охраной двух конвоиров, вооруженных автоматами, бодрой, молодецкой походкой, будто его вели не на суд, а на смену почетного караула. Одетый в новенький, только что с иголочки мундир с двумя Железными крестами на груди, он широко размахивал руками и, высоко взметая ногу, так лихо печатал шаг по бетонному полу, что искры сыпались из-под кованых каблуков. Подойдя к столу, за которым восседали толстый белокурый майор и тонкий, облысевший, с длинной гусиной шеей подполковник, Карке стукнул каблуками и гаркнул на весь зал:

– Господин судья! Господин военный прокурор! Рядовой пятой пехотной роты сто пятого пехотного полка Фриц Карке, имеющий два ранения в зад и одно в перед, прибыл, чтоб предстать перед судом за свои тяжкие злодеяния! Готов понести любую кару, установленную военным временем!

– Судебный процесс по делу рядового Фрица Карке объявляю открытым, распахнув пухлую папку, объявил майор и, не взглянув на обвиняемого, начал читать: "Рядовой пятой пехотной роты сто пятого пехотного полка Фриц Карке, тридцати трех лет, уроженец Берлина, Фридрихсштрассе, двадцать четыре, квартира восемь, женат, образование семь классов, не член национал-социалистской партии, обвиняется в совершении вымогательства и спекуляции по статьям сто тридцать девятой, двести пятнадцатой и семьсот десятой пунктов пятого и сорок шестого.

Судья сделал передых, глянул через голову обвиняемого на укутанных в разноцветные платки, одеяла и шали солдат, опять уткнулся в бумаги.

– Суть дела: рядовой Карке, находясь в окопах под Москвой, используя в корыстных целях затруднения войск с теплыми вещами, а также учитывая то обстоятельство, что солдаты нередко засыпают в окопах и, вовремя не разбуженные, замерзают, наладил добычу блох и продажу их в полках передней линии.

По данным следственных органов и собственному признанию обвиняемого, общий итог спекулятивных сделок и вымогательств на блохах за месяц преступной деятельности составил: деньгами – десять тысяч марок; вещами: чернобурок восемь штук, лисьих воротников – одиннадцать, теплых одеял – пятнадцать, валяной обуви – три пары, шерстяных платков – четырнадцать, дамских рейтуз, трико и бюстгальтеров – двадцать пять экземпляров. Продовольствия: шпиг – пять килограммов, сосисок – три килограмма, эрзац-сыра – два килограмма, эрзац-колбасы – два килограмма, мороженой конины – задняя часть и нога. Спиртных напитков: шнапса – десять литров, французского рома – пятнадцать бутылок, спирта чистого – канистра. Общая сумма блошиного бизнеса составила двадцать пять тысяч марок.

Судья захлопнул папку.

– В преступных махинациях, определенных упомянутыми статьями, принимал участие командир пехотного отделения фельдфебель Квачке. Однако, господа, учитывая, что последний накануне ареста отличился в бою, военный трибунал решил от судебного разбирательства обвиняемого освободить.

Произнеся это, судья наконец-то счел нужным посмотреть на обвиняемого и, найдя его на положенном месте и в приличествующей позе, обратился теперь к нему:

– Подсудимый Карке, понятны ли вам статьи обвинения, предъявленные вам?

– Так точно, господин судья! Я с ними ознакомился еще в тот день, когда господин прокурор изволили мне дать по морде за. то, что я скрыл от следствия две блохи, которые я выменял у ефрейтора Фриче на губную гармошку.

– Где и сколько раз вы получали по морде – это к делу не относится. Отвечайте по существу.

– Я уже ответил, господин майор, что я согласен по всем статьям, за исключением той, где говорится, что я занимался вымогательством. Смею заверить вас, господин майор, что это неверно. Я ни у кого ничего не вымогал. Многие приходили ко мне сами и спрашивали: нет ли у меня штучек пять – семь блох, чтоб ночью не замерзнуть. Вот я и давал им, как собратьям по оружию, от души. А что они благодарили меня за это, так какое ж это вымогательство? Это просто человеческая благодарность.

Карке перевалился с ноги на ногу, колупнул в носу.

– И еще одно, господин судья. В моем деле фигурирует задняя часть кобылы. Будто ее я тоже выменял на блох, Ничего подобного. Эту кобылятину я приволок в блиндаж по приказу командира роты. Будь он не скошен осколком шрапнели, он сейчас бы подтвердил, что, когда роте нечего было жрать, он меня лично посылал с ножовкой к мерзлой кобыле, валявшейся на нейтральной полосе. Я, господин судья, блестяще решил эту мясную операцию. Под ураганным огнем противника отпилил заднюю часть и две ноги на холодец обер-лейтенанту. Меня надлежало к награде. А мне вот всучили статью. За что же?