Текст книги "Путешественники"
Автор книги: Николай Дорожкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)
Несмотря на солидный список экспедиций Н.Н. Миклухо-Маклая, проведшего в странствиях практически половину своей жизни, на которую ему было отпущено всего 42 года, имя его навечно связано именно с папуасами Новой Гвинеи. Выдающийся русский ученый и путешественник прожил с ними в общей сложности около 3,5 лет. Его выбор бы не случаен. Посещение аборигенов Новой Гвинеи можно было уподобить путешествию в далёкое прошлое без всякой «машины времени». Потому что папуасы по уровню своего развития могли служить моделью всего человечества на определённых этапах истории его культуры.
За эти три с половиной года Миклухо-Маклай старался изучить хозяйство папуасов, их материальную культуру, социальную организацию и мировоззрение. Но, как иногда случается, процесс изучения был обоюдным: сам учёный стал объектом пристального внимания островитян. Конечно, будучи врачом и этнографом, Николай Николаевич и сам понимал, что для папуасов он был таинственным существом, явившимся из неведомого мира. После окончательного отъезда учёного его образ постепенно стал мифологизироваться, обрастать легендами и преданиями, которые передавались из поколения в поколение, при этом со временем добавлялись всё новые, чаще фантастические детали.
Оснований для этого было более чем достаточно. Папуасов поразил, прежде всего, приход «морского чудовища», как назвали они доставивший учёного корабль – корвет «Витязь». Впечатление, произведённое им на островитян, современному человеку даже трудно с чем-либо сравнить. Ну, разве что с эффектом от появления НЛО, закрывающего собой половину небосвода. Ничего подобного здесь раньше не видели. Как пишет биограф Миклухо-Маклая Б.Хаген, «…прибытие корабля было воспринято местными жителями как конец света. Некоторые из них пустились бежать в горы, другие стали поспешно копать себе могилы. Но ничего особенного после этого не произошло. Когда островитяне увидели, что к ним прибыл белокожий человек, они вначале даже обрадовались, так как подумали, что вернулся Ротей – их великий прадед. Многие мужчины направились в лодках к кораблю, чтобы поднести подарки своему далёкому предку. На корабле их хорошо приняли и тоже одарили подарками. Но на обратном пути к берегу вдруг раздался пушечный выстрел – команда корабля отсалютовала в честь своего прибытия. Со страха люди выпрыгнули из лодок, бросили свои подарки и вплавь пустились к берегу. Поджидавшим их возвращения они заявили, что прибыл не Ротей, а злой дух Букс».
Так что начальный эффект был произведён транспортным средством. За ним последовал эффект появления самого гостя. Ведь папуасы побережья залива Астролябии ни разу не видели белого человека, поэтому сам вид его произвёл на них ошеломляющее впечатление. Позже они часто называли нашего путешественника «белым папуасом». Возможно, его приняли за давно умершего предка, душа которого вернулась на родину в новом облике. Вот что говорят об этом ученые антропологи и этнографы Н.А. Бутинов и М.С. Бутинова:
«Основанием для подобного предположения является широко распространённая у островитян идея реинкарнации душ. Сам он тоже потом называл себя «белым папуасом», но совершенно по другой причине – весь его образ жизни здесь мало отличался от жизни окружавших его людей.
Много времени спустя, когда у русского учёного уже установились довольно близкие отношения с местными жителями, один из них спросил, сколько у «белого папуаса» жён, детей, внуков и правнуков. Н.Н. Миклухо-Маклай не понял вопроса и был очень удивлён: ему всего 30 лет, какие могут быть у него внуки и правнуки? Он ответил, что у него нет ни жены, ни детей. Ему не поверили. Последовал другой вопрос: не посадил ли «белый папуас» дерево, которому, как все видели, было несколько сот лет? Учёный снова удивился и подумал, что папуасы убеждены в его глубочайшей старости.
В действительности всё объясняется иначе. Н.Н. Миклухо-Маклай долго не мог в полной мере освоить местный язык, что не позволяло ему проникнуть глубоко во все тонкости мировоззрения островитян. Согласно их представлениям душа умершего человека какое-то время пребывает в стране мёртвых, а затем воплощается в новорожденном ребёнке и возвращается в мир живых людей. В данном случае папуасы, по-видимому, предположили, что когда-то очень давно среди них жил чёрный человек по имени Маклай. Когда он умер, его душа улетела в Россию (о своей родине учёный не раз им говорил), там вошла в тело беременной женщины и на свет появился первый «белый папуас», изменивший цвет своей кожи. После его смерти душа умершего в результате дальнейших перевоплощений обрела образ того «белого папуаса», который прибыл к ним на большом корабле. Нам кажется, что с подобными представлениями связан и тот факт, что позднейшие исследователи встречали в деревнях, где некогда работал русский учёный, папуасов, носивших имя «Маклай». Чаще всего этот факт объясняется обычаем островитян обмениваться именами. Но вряд ли такое объяснение приемлемо в данном случае – ведь настоящего Маклая здесь давным-давно нет, а люди, носящие его имя, жили совсем недавно».
Эти же исследователи делают очень важное уточнение по поводу эпитета «человек с Луны», как якобы называли учёного папуасы. Оказывается, всё дело в неточном переводе с языка островитян. Словосочетание «каарам тамо» Миклухо-Маклай перевёл как «человек с луны», хотя на самом деле это выражение звучит по-папуасски как «тамо каарам». Папуасы же называли своего друга именно «каарам тамо», что означает «луннокожий человек» или «светлокожий человек», то есть отличный от папуасов с их тёмным цветом кожи.
Папуасов поразило в загадочном госте буквально всё – его одежда, обувь, оружие, предметы быта, лекарства и многое другое. Ко всем этим вещам они проявляли какое-то особое суеверное отношение. Из-за своей одежды Н.Н. Миклухо-Маклай получил название «гаре-тамо», что означает «человек в оболочке» (у папуасов одежды почти не было). Очень осторожно местные жители относились к еде белого пришельца и не осмеливались её попробовать, хотя сами угощали его часто, особенно на празднествах. Правда, один раз кто-то отважился попробовать ложку предложенного ему риса, но тут же испугался и стал всё выплёвывать. Такой же страх папуасы долгое время испытывали перед лекарствами, которыми лечил их «тамо русс», особенно перед теми, которые надо было принимать внутрь. Одному жителю маленького островка Били-Били, страдающему сильной лихорадкой, учёный предложил выпить хину, но тот отрицательно замахал головой и сказал, что умрёт от этого лекарства. Другому, больному ревматизмом, Миклухо-Маклай дал для втирания бутылку кокосового масла, настоянного на душистых травах. Тот охотно принялся за дело, но потом вдруг стал тереть тем же маслом всех сидящих рядом – возможно, хотел проверить эффект. Много позже люди преодолели страх перед лекарствами белого человека и охотно шли к нему за помощью. Легенды о магических свойствах его лекарств ещё долго сохранялись в их памяти.
С самого начала папуасы относились к Миклухо-Маклаю как к сверхъестественному существу, наделяя его необыкновенными способностями. Его не раз просили прекратить дождь (длительные тропические ливни размывали огороды), а когда он говорил, что сделать этого не может, люди настаивали, что он может, но не хочет. Однажды учёный налил в блюдечко воду, дал присутствующим при этом опыте попробовать, а затем добавил спирта и зажёг смесь. Папуасы очень испугались, так как подумали, что горит вода. Они стали просить его не поджигать море. Когда умер слуга учёного полинезийский мальчик Бой, не знавшие о его смерти папуасы решили, что Маклай дал ему возможность улететь в Россию. Способность летать приписывалась и самому Маклаю. Такое отношение нередко ставило путешественника в затруднительное положение. Как-то жители деревни Бонгу спросили его, может ли он умереть. По-видимому, они были убеждены в его бессмертии. Поколебать их уверенность учёный не хотел из боязни ослабить свой авторитет. Обмануть папуасов он тоже не мог – ведь в любой момент с ним могло что-то случиться. Помогла, как всегда, находчивость. Он взял самое тяжёлое копьё и предложил задавшему вопрос проверить это. Присутствующие тотчас в целях защиты окружили Маклая кольцом и больше такой вопрос никогда не задавали.
Как же сам Миклухо-Маклай воспринимал столь необычное к себе отношение и слагавшиеся о нём мифы? Он всегда был с местными жителями исключительно честным и никогда их не обманывал. У них даже вошло в поговорку: «Слово Маклая одно». Но развенчивать все их легенды о своих сверхъестественных свойствах ему не позволяли обстоятельства. Надо только представить, в каких исключительно трудных и опасных условиях жил и работал наш выдающийся соотечественник! О папуасах в то время ходили самые фантастические слухи – они дикие, они людоеды, даже волосы у них растут пучками. Русский учёный остался здесь один, без всякой защиты, причём никогда не позволял себе пользоваться оружием. Мифы и легенды служили ему своего рода защитой, оберегая от излишнего любопытства и назойливости ближайших соседей. Его беспрекословно слушались; одного жеста ему было достаточно, чтобы держать людей на почтительном расстоянии. А главное – не надо было постоянно думать и заботиться о собственной безопасности, на которую при таком отношении к личности никто не осмеливался покушаться. Но была тут и негативная сторона. Считая Миклухо-Маклая сверхъестественным существом, папуасы долгое время не показывали ему своих женщин и детей, неохотно соглашались на антропологические исследования, не приглашали на некоторые обряды, в частности обряды посвящения юношей.
Короче говоря, образ Миклухо-Маклая в папуасской мифологии был образом «культурного героя», характерного для фольклора многих народов мира. На его формирование большое влияние оказала практическая деятельность учёного. Он отнюдь не был бесстрастным, отрешённым от жизни исследователем чужой незнакомой культуры. Ближе познакомившись с папуасами, он старался максимально помочь им в повседневных делах и заботах. Известно, что он неоднократно предотвращал междоусобные войны, которые время от времени вспыхивали между деревнями (чаще всего из-за взаимных подозрений в колдовстве). Когда однажды такая война была объявлена, жители близлежащей деревни просили разрешения прислать под его покровительство своих жён и детей. Как уже говорилось, к нему часто обращались за медицинской помощью и он всегда её оказывал, даже когда сам был тяжело болен.
Кроме всего прочего, Миклухо-Маклай привёз папуасам полезные растения и домашних животных, научил их пользоваться железными орудиями труда и в целом оказал самое благотворное влияние на их культуру. В языке жителей побережья залива Астролябии, где он вначале поселился, долгое время сохранялись некоторые русские слова – «глеба» (хлеб), «тапорр» (топор), «скирау» (секира), «ножа» (нож).
Большую ценность представляет легенда, записанная в своё время на острове Били-Били. В ней говорится, что предки людей Били-Били раньше не занимались земледелием, а жили доходами от гончарства. Они выменивали пищу у людей Сиар и Грагер за горшки. «Тогда пришёл Маклай и дал им – дал нам – железо; теперь мы работаем с помощью ножей и топоров. Маклай говорил: «О, люди Били-Били, идите с моими ножами, с моими топорами, которые я вам дал, на плантации и обрабатывайте поля, работайте и ешьте, ваши каменные топоры не острые, они тупы. Бросьте их в лес, они плохие, не годятся, они тупы». Так говорил Маклай…»
Приведённый миф записан в конце XIX веке С тех пор прошло много времени, в культуре папуасов произошли большие изменения. Сохранилось ли в памяти жителей берега Маклая что-либо о пребывании на их земле русского путешественника? Да, сохранилось, и даже в существующей поныне мифологии. В 1971 году в связи со столетием со дня высадки Н.Н. Миклухо-Маклая на Новой Гвинее и 125-летием со дня его рождения Академия наук СССР направила в Тихий океан комплексную научную экспедицию, которая должна была посетить острова, где в своё время побывал наш соотечественник. Этнографический отряд экспедиции высадился на побережье залива Астролябии, причём как раз на том месте, где когда-то вёл свои исследования Миклухо-Маклай. В первый же день знакомства с папуасами участники экспедиции записали на магнитофонную ленту целых три варианта мифа о появлении в этих краях русского учёного. Варианты слегка отличались друг от друга отдельными деталями, что-то из памяти людей уже исчезло или сместилось во времени, но основная канва предания сохранилась.
Вот как выглядит миф в пересказе одного из информаторов: «Когда Маклай впервые появился в здешних местах, жители ближайщих деревень очень испугались, так как это был первый белый человек, которого они увидели. На океанском берегу Маклай встретил папуаса по имени Тойя. Тот подумал, что таинственный пришелец хочет его убить, и стал отступать к деревне, но Маклай его догнал, остановил и подарил ему соль и топор. Затем Маклай уехал, а когда вернулся, подарил тамо бонгу бычка. Они никогда не видели такого животного и потому решили, что это большая свинья, только клыки у неё растут не из пасти, а на лбу. Когда пришло время пира, папуасы попытались связать свинье ноги, чтобы затем убить её и приготовить из мяса угощение. Но диковинное животное начало бодаться, лягаться, бонгуанцы в ужасе рассыпались в разные стороны, и оно убежало в горы. Так его и не поймали».
События, происходившие почти сто лет назад, изложены в мифе в основном правильно, что свидетельствует о том, как бережно сохранили папуасы память о «тамо русс». Некоторые неточности здесь, конечно, есть, что легко объясняется и давностью прошедшего времени, и особенностями фольклорного жанра. Первым, кого встретил Н.Н. Миклухо-Маклай на берегу (и кто потом стал его другом), был действительно папуас Тойя. В своих дневниках учёный называет его Туй. При встрече он подарил Тую не соль и топор, а красную материю. История с бычком тоже имела место, но всё это произошло много позже, лишь в третий приезд Маклая, причём бычок был подарен не один, а вместе с тёлкой. Другие варианты мифа содержат новые подробности, но основной сюжет везде один и тот же. Следует особо отметить, что папуасы весьма охотно вспоминали и рассказывали нашим этнографам мифы о первом появлении на их земле русского путешественника. Вообще они были дружественно настроены к участникам экспедиции, которые прибыли к ним из «страны Маклая». Психологический барьер, с таким трудом преодолевавшийся когда-то нашим учёным в общении с местными жителями, был почти сразу же снят магией его имени.
Участникам экспедиции 1971 года удалось не только услышать и записать мифы о Маклае, но и увидеть их инсценировку. В момент прибытия экспедиции папуасы тоже готовились отметить юбилей первой высадки русского учёного на их земле. Они подготовили пантомимы, танцы, костюмы. Всё изображалось настолько реалистично, что легко можно было представить себе опасности, подстерегавшие здесь нашего путешественника и понять величие его научного подвига.
В инсценировке, как и в самом мифе о первой высадке Н.Н. Миклухо-Маклая на острове, не всё было передано абсолютно точно. Важно другое – как долго сохраняется здесь память о нём, о его беспримерном самоотверженном служении науке и людям.
Сам Николай Николаевич писал о себе так: «Единственная цель моей жизни – польза и успех науки и благо человечества». Достижению этой благородной цели была посвящена вся его жизнь. Нелёгкой и короткой она была у «белого папуаса». Но какой прекрасной и плодотворной была эта жизнь! Его светлый образ и память о нём сохраняется не только на его родине, но и на далёкой Новой Гвинее.
И вот что особенно интересно. Туземные представления о белых людях как о богах – явление обычное. Но в Центральной и Южной Америке индейцы, вначале принимая белых людей – конкистадоров Кортеса, Писарро и других – за богов, были вскоре жестоко разочарованы. Здесь же русский учёный так и остался для папуасов необычным существом в божественном ореоле.
Конечно, сыграло свою роль и то, что он был не только исследователем, но и врачом. Его очень недолгое общение с папуасами привело даже к возникновению своеобразной туземной религии – «культа Маклая». Вряд ли найдётся другой путешественник, миниатюрные изображения которого, сделанные из глины и дерева, до сих используются как чудодейственные талисманы – причём не только в Новой Гвинее, но также в Индонезии. «Бог Маклай из небесной страны Русии» – таким остался он в памяти папуасов…
Буддист-паломник у святынь Тибета
Гомбочжаб Цэбекович Цыбиков (1873–1930), профессор, советский этнограф и востоковед, путешественник. Первый из русских учёных, проникнувший в Лхасу – государственный и духовный центр Тибета.
Гомбочжаб родился в семье агинского бурята-скотовода Цэбека Монтуева – личности, совершенно нетипичной для своей среды. Цэбек Монтуев был не просто грамотным человеком: он самостоятельно изучил монгольский и тибетский языки, освоил письменность, неоднократно избирался земляками на общественные должности. Он во что бы то ни стало решил дать младшему сыну, третьему ребёнку в семье, высшее образование. Сначала он отдал Гомбочжаба в Агинское приходское училище, затем – в Читинскую гимназию, которую сын окончил с серебряной медалью. Отец решил отправить его в Томский университет.
Когда Цыбиков учился на медицинском факультете, в Томске оказался проездом известный тибетский врач – бурят Петр Бадмаев, близкий к царскому окружению. Узнав о талантливом земляке, он уговорил студента бросить медицину и заняться востоковедением, обещая выплачивать хорошую стипендию. Гомбочжаб согласился и уехал в столицу Монголии Ургу, где в бурятской школе, созданной Бадмаевым, изучал китайский, монгольский и маньчжурский языки. Приехав затем в Петербург, он продолжил учебу в специальном бадмаевском училище. Когда Бадмаев, который был православного вероисповедания, потребовал от своих стипендиатов принять христианство, Цыбиков отказался, за что и был лишён стипендии.
Цыбиков решил продолжить образование и поступил в Петербургсий университет на факультет востоковедения. В Питере существовала бурятская община, руководство которой решило поддержать его материально. Цыбиков окончил университет с золотой медалью и студенческим прозвище «Бурятский Ломоносов». Он посещал научные собрания в Русском географическом обществе и, по предположению некоторых авторов, находился в сфере интересов Генерального штаба.
Как бы там ни было, молодой ученый решил в одиночку отправиться в Тибет. Но эта загадочная страна и особенно ее столица была закрыта для иностранцев. Пржевальский, Козлов, Потанин, преодолев все мыслимые тяготы пути, так и не проникли в священный город Тибета. Пржевальский не дошел до столицы 250 верст и вынужден был вернуться, сказав: «Пусть другой, более счастливый путешественник докончит недоконченное мною в Азии». Иностранцы, пытавшиеся попасть в Лхасу, рисковали жизнью. За несколько лет до путешествия Цыбикова тибетцы казнили француза Дютрейля де Ренса, а когда британский разведчик индус Сарат Чандра Дас всё же побывал в Тибете и сумел уйти оттуда живым, были наказаны помогавшие ему ламы и сановники: один из них казнён, а остальные изувечены и приговорены к пожизненному заключению. Да и после Цыбикова неутомимый исследователь Гималаев Свен Гедин, подойдя к столице Тибета, получил «от ворот поворот».
Располагая этой информацией, Цыбиков хорошо знал, чем рискует. Если у Пржевальского был огромный опыт путешествий и хорошо вооруженный отряд, то у выпускника Петербургского университета имелись только рекомендательное письмо от Русского географического общества да небольшая сумма денег на дорогу и покупку тибетских книг. Правда, от всех предшественников его выгодно отличали бурятские глаза и соответствующие черты лица, имитировать которые было бы невозможно.
Тайны священного города25 ноября 1899 года учёный-востоковед Гомбочжаб Цыбиков, одетый, как бурятский лама, собравшийся в паломническую поездку, взобрался на двугорбого верблюда и с торговым караваном выехал из Урги. Путь к святыням Тибета пролегал через пустыню Гоби, земли разбойников-тангутов, заснеженные горы и порожистые реки. Через семь месяцев молодой лама достиг границы Тибета. Бурятская внешность и монашеское одеяние стали для него надёжным пропуском в страну снегов и тысячи богов.
Многое открылось буддисту с высшим светским образованием в этом удивительном мире. Он увидел, что многие монахи не умеют даже читать, пьянствуют, курят табак (и не только), развлекаются с женщинами. Увидел, что священный город Лхаса буквально утопает в нечистотах, потому что туалеты устраиваются на верхних этажах домов (в том числе и величественного дворца Поталы – резиденции далай-ламы), чтобы все человеческие отходы могли стекать на площадь или безлюдную улицу. Но больше всего поразило рафинированного ламаиста Цыбикова стяжательство и лихоимство. Тибетцы выпрашивают деньги за чтение молитв, игру на скрипке, пляски и хоровое пение. Подавляющее большинство населения «Города богов» живет в страшной бедности.
Наблюдал Цыбиков и такие экзотические явления, как многоженство и особенно многомужество. Идеальным положением у тибетцев считается, когда несколько братьев женятся на одной женщине или несколько сестер выходят замуж за одного мужчину. Многие женщины остаются незамужними из-за огромного числа монахов-лам, давших обет безбрачия. А это оборачивается полной свободой внебрачных связей.
Цыбикова, хорошо знакомого с нелёгким положением бурятских, монгольских и русских женщин из простого народа, поражало увиденное в Тибете. Тибетская женщина, отмечал путешественник, – это чернорабочая в поле, на стройке, ткачиха, подмастерье в типографии, кузнице или слесарной мастерской, на кожевенном заводе. Она же водоноска, ассенизаторша, сторожиха, дворничиха и даже прорицательница, не говоря уж о занятии торговлей. Тибетская женщина может все! Потому что на одного светского мужчину здесь приходится два духовных – то есть ламы, которым буддизм запрещает работать.
Молодой учёный был поражён и невиданными масштабами преступности. Самым распространенным противоправным занятием было воровство. Цыбиков видел множество наказанных уголовников – нищих с отрезанными пальцами и носами, выколотыми глазами, с колодками на шее, с оковами на ногах. Днем преступников отпускают в город на «заработки», на ночь они возвращаются в тюрьму. Раньше преступников вообще уничтожали – топили в реке или сбрасывали со скал, но далай-лама XIII отменил смертную казнь. Цыбиков неоднократно наблюдал публичные порки, от которых не избавлены и женщины. Равноправие в Тибете понимается буквально! Философы-ламы, не согласные с отменой высшей меры наказания, объясняют, что ради блага большинства нужно убивать отдельных злонамеренных людей. В этом даже благо для злодея, ибо казнь избавляет его от совершения дальнейших преступлений.
Кроме краж и попрошайничества, тибетские мужчины зарабатывают прорицательством. Прорицатель хорошо информирован обо всем, что происходит в его районе, от государственной политики до частной жизни. Он знает психологию людей и может выкрутиться при любом каверзном вопросе, а если случается промах, то вина возлагается не на прорицателя, а на плохую карму клиента.
Много времени буддист-паломник провёл в знаменитых тибетских монастырях. Здесь его постигло сильное разочарование. Он с большим уважением относился к ламам, имеющим учёные степени, зная, что их получали наиболее выдающиеся монахи. Оказалось же, что присуждение учёных степеней стало низведено до простой продажи. Цыбиков был свидетелем такого получения ученой степени, когда весь труд соискателя состоял в том, чтобы поставить угощение для всей монастырской братии (сотни человек) и вручить круглую сумму настоятелю.
Правда, и во время пребывания Цыбикова в Тибете там ещё сохранились монастыри, где монахи серьёзно изучали богословие, философию и медицину. Среди них были уникумы, которые знали наизусть тысячи страниц собраний священных текстов. При этом особым усердием отличались приезжие ученики – буряты и монголы. Среди паломников встречались настоящие подвижники, которые могли чуть ли не ползком обойти вокруг Лхасы и преодолеть пешком свыше тысячи километров до столицы Непала Катманду.
Паломник Цыбиков удостоился и высокой чести – увидеть далай-ламу XIII, двадцатилетнего Тубдан-Чжамцо. Этот молодой талантливый политический и религиозный деятель начал борьбу за свободу и независимость Тибета как от Китая, так и от Великобритании. «Живой бог» благословил Цыбикова вместе с другими паломниками, и после ритуального угощения традиционным рисом и чаем с ячьим маслом служители бичами выпроводили посетителей.
В своей книге «Буддист-паломник у святынь Тибета» Г.Ц. Цыбиков дал краткое жизнеописание двенадцати далай-лам, среди которых выделяются пятый – Лобсан-Чжямцо и шестой – Цаньян-Чжямцо. Пятый далай-лама оставил после себя 25 томов сочинений и много сделал для укрепления в Тибете веры, за что и был прозван Великим. Это при нем был построен дворец Потала – самое величественное здание Тибета. Десять лет рабы возводили дворец, и для их воодушевления Великий далай-лама сочинил песню, которую чернорабочие поют до сих пор. Когда Великий далай-лама умер, его советники 16 лет скрывали этот факт от народа, чтобы тибетцы не бросили стройку.
Шестой далай-лама породил о себе легенду. Этот «живой бог» был слишком земным человеком. Он любил вино и женщин, сочинял весёлые и озорные песни, которые поются до сих пор. Он нарушил обет и женился на красавице, которая обещала родить ему сына – будущего правителя всего мира. Китайский император вызвал Цаньян-Чжямцо в Пекин, а его жену приказал умертвить. Зная, что в Пекине его ждет расправа, далай-лама «умер» в дороге. К императорскому двору доставили тело неизвестного, а далай-лама под видом нищего монаха странствовал по Монголии, Тибету и Индии, творил чудеса, проповедовал учение Будды и основывал монастыри.
