Текст книги "Старший брат царя. Книга 1"

Автор книги: Николай Кондратьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Вдруг все шумы перекрыл вопль «Аллаа!», раздавшийся со стороны Пятницких ворот. Купол собора мешал Федору увидеть, что там произошло. Он по настилу отбежал к Никитской башне и увидел черную тучу врагов, занявших стену около надвратной башни. Татары прорвались не только через бойницы, но буквально валились на головы оборонявшим, прыгая с зубцов.

Федор сбежал с настила и пустился напрямую к Пятницким воротам, увлекая за собой женщин, тушивших горевший дом. Воевода Темкин понял замысел Федора, послал ему на подмогу десяток стрельцов, а сам переместился к тому месту, откуда были видны захваченные ворота.

От ворот навстречу Федору ратники несли раненого сотника Пятницкой стены. Передали его безжизненное тело женщинам, а сами вернулись на стену. Федор присоединился к ним, но татары уже успели спуститься на пушечный ярус, теснили пушкарей. Вместе с ними протопоп Игнатий отбивался от наседающих врагов, размахивая тяжелым серебряным крестом.

Кто-то снизу истошно закричал: «Ребята, беги! Рушится!» Раздался треск, туляки еле-еле успели отбежать, как подпиленные столбы помоста начали заваливаться. Татары поняли, что попали в ловушку, когда было уже поздно отступать. Ломающиеся доски, бревна и тела – все смешалось и полетело вниз. Врагов, оставшихся в живых, добивали внизу ребятишки, стаскивали с них доспехи, надевали на себя или отдавали женщинам.

В это время с Мясницкой круглой башни защитники города сделали два последних выстрела из пушки вдоль стен, сбив несколько штурмовых лестниц. Оставшимся на стене татарам ничего не оставалось, как прыгать на свою сторону.

Приступ заметно ослабел. Вскоре над полем загудели трубы, забили барабаны. Нападающие скатывались вниз, хватали лестницы и бежали от стен кремля, раненые ползли за ними. Вслед им раздались всего два-три выстрела – у защитников города почти не оставалось огненного зелья!

Над татарскими станами воцарилась тишина. Послышались монотонные завывания мулл и муэдзинов, призывающих правоверных к намазу.

У туляков же не было времени ни молиться, ни отдыхать. Одни побежали тушить пожары, другие спешили увидеть детей, родных, узнать, живы ли они. Многие занялись ранеными, лечили и относили их в безопасные места. Тут же недалеко рядами складывали погибших, над которыми рыдали родные. Священники читали заупокойные молитвы, иные ходили среди раненых, успокаивали их, отпускали грехи. На стенах остались только сторожа да пушкари, им подносили последние запасы зелья. Громко стучали топорами плотники, спешно восстанавливая поврежденные настилы.

Сотники и десятники собрались у Темкина, который не сходил со стены. Выслушав их, он отдал наставления, чтобы каждый имел в резерве несколько наиболее сильных воен. Таких прорывов, как на Пятницкой стене, будет немало. Татары разозлены, они потеряли поболее тысячи воев. Подсказал, как лучше расставить людей на стенах. Потом потребовал, чтобы каждый начальный чип проверил, все ли вои накормлены. Тут же находившийся епископ Кассиан сказал, что разрешает всем вкусить скоромную пищу: побитого скота было множество, а воев следовало подкормить! Кроме того, приказал дать всем раненым вина из церковных запасов.

Передышка длилась часа два-три. Затем за стенами вновь зашевелились татары. Начали формироваться новые десятки с лестницами и группы лучников. Но рядам опять поехали водовозы, поили воев, обливали водой их халаты. Те, скопившиеся на достреле, бранились, поносили русских, но на стенах не находилось охотников отвечать им. Больше всего доставалось бабам, которых крымцы считали уже своими пленницами. Иные, наиболее отчаянные, не выдержав, выбегали из-за зубцов, поворачивались к татарам спиной и поднимали юбки– вот вам, нехристи! Лучники отвечали роем стрел, иные из них достигли цели.

Татары начали бить из пушек, швырять горшки со смолой. Только что потушенные пожары разгорались с новой силой. С минуты на минуту должен был начаться новый приступ.

9

Этот приступ был ожесточеннее первого, татары лезли на стены, не считаясь с потерями. Резервные группы туляков то и дело вступали в бой и таяли на глазах. Мало оставалось опытных воинов, но женки и подростки оборонялись на славу. Епископ Кассиан, как повелось исстари, взял на себя грех и благословил монахов, священников и причт духовный опоясаться мечами, а сам в сопровождении дряхлых старух ходил вдоль стен, напутствуя идущих в бой, вселяя надежду в отчаявшихся и отпевая погибших.

Федор, ходивший во время передышки проведать мать, вернулся на стену, когда приступ уже начался. Воевода заметил, каким бледным он был, как потупил голову и безвольно опустил руки. «Испугался, видать, грозного часа!» – подумал Темкин, но спросил нарочито спокойно:

– Здорова ли матушка твоя, княгиня Ирина?

– Матушка в добром здравии. Кланяется тебе, князь. А беда у нас такая: убита моя невеста, Антонида.

Не снимая шлема, воевода перекрестился и произнес слова успокоения. Он знал Антониду, дочь худородного дворянина, и теперь греховно подумал: «Может, и хорошо, что прибрал Господь ее. Не пара она ему. Такого молодца и он, князь, в зятья бы взял».

Тут между крепостными зубцами появились татары. Федор кинулся на них. Темкин, крикнув стоявшему рядом стрельцу: «Оберегай княжича!» – сам впервые обнажил саблю.

Горшки со смолой и раскаленные ядра делали свое дело. Пожары бушевали по всему кремлю. Уж не раз загорались и помосты, на которых сражались люди. Трудно стало дышать, не хватало воды. Только благодаря подвижничеству старцев и стариц уцелел деревянный собор Успения. Они находили в себе силы подносить воду, чтобы поливать степы и раскалившиеся свинцовые листы крыши. Собор, как могучий витязь, возвышался над дымом, огнем и всеобщим разрушением, вселяя в ослабевших надежду па победу и спасение.

Неподалеку от Одоевских ворот у стены стояли оседланные кони запасной полусотни воеводы. Старые вои, пушкари томились без дела, не понимая, почему их не пускают в бой, громко возмущались. Полусотник побежал к Темкину. Воевода с трудом спустился к ним, на лестничном переходе ею поддерживал Федор. Бородачи непочтительно зашумели:

– Пошто нас держишь, воевода?! Наши женки гибнут, а мы сидим!

Князь не обиделся, сняв шлем и вытерев пот со лба, покачал головой:

– Дети мои! Мое сердце, как и ваши, кровью обливается. И мне многожды хотелось обнажить меч и броситься на супостата. А я посылаю других на верную смерть, сам же, стиснув зубы, стою и смотрю вокруг, потому что я воевода. Мой сын, как и ваши дети, бьется на стене. Может, сейчас вражеский меч поразил его. Моя жена, княгиня Ростовская, пользует раненых, а была бы помоложе, взяла меч и встала б на стену, как ваши женки. Друзья мои! Час от часу наши силы слабеют и недалек час, когда враги прорвутся в кремль. И вот тогда мне потребуется свежая сила, потребуетесь вы, богатыри мои. Я пойду вместе с вами и, возможно, отобьемся – враг не ожидает встретить свежие силы. А не справимся, ляжем костьми.

Полусотник, растолкав притихших воинов, снял шлем, поклонился Темкину:

~ Прости нас, неразумных, князь. Ты приказал мне быть их головой. Я им был, но меня взяло сомнение. Теперь и я и они поняли. Мы станем ждать твоего приказа. А ты ступай, твое место там, наверху. Прости Бога ради.

Вои одобрительно загудели. Темкин поклонился им:

– Спаси Бог вас, братия. Я надеюсь на вас. Недалек тот час, когда я приду и мы преградим дорогу ворогу. А сейчас начинайте рыть волчью яму возле Ивановских ворот, накройте ее плетнями, присыпьте землей, скоро понуждится.

Приступ был в самом разгаре. Туляки, истекая кровыо, отбивались... Татары поняли, что легкой победы не будет, они уже не рвались па стены; громче раздавалась ругань, сотники плетьми гнали нерадивых вперед. Хану, видать, стало ясно, что и этот натиск не удался. Вскоре забили барабаны, захрипели трубы. Крымчаки, волоча лестницы, откатились от стен. Затихли и пушки, начал рассеиваться дым. Защитники облегченно вздохнули и тут же, где стояли, повалились отдыхать. Ребятишки с кувшинами воды побежали поить их.

Федор высунулся из-за зубца стены и осмотрел округу. Картина мало изменилась. Насколько хватал глаз, все кругом было занято татарами. Близ кремля – больше пеших. То стояли в готовности идти на стены свежие силы. Дальше дымились костры, там отдыхали уже побывавшие в бою и сотни большого резерва. Новое он заметил только одно, но это вызвало у него тревогу: крымчаки успели сделать насыпи против ворот. Теперь сюда перетаскивали кулеврины. Княжич, переступая через тела мертвых и сморившихся воев, забежал за угловую башню и убедился, что против Ивановских ворот уже установлены тяжелые осадные пушки. Он поспешил к Темкину и сообщил ему о своих наблюдениях. Князь понимающе кивнул:

– Вот, вот! Девлет начнет ломиться в ворота. Подымай народ, пусть тащит к воротам бревна, песок, камни...

– Прости, князь. А как с Ивановскими?

– Пусть татары разрушат Ивановские первыми. Ворогу там уготовлена волчья яма. Пропустим сотню, а то и две, потом ворота завалим. Не токмо наши жены и матери будут оплакивать нас, пусть плачут и их бабы! А над каждыми вратами надобно поставить двух-трех лучников, дайте им разожженный горн, смолы, пакли, пусть пускают стрелы каленые и огненные. И на стенах придется биться из последних сил. Надо удержать кремль до темноты. Ночью подойдет войско царя. Обязательно подойдет! Так всем говорить!

– Дозволь слово, князь-батюшка. – Вперед подался высокий худощавый старик стрелец. – Я за старшого на Пятницкой стене. Большой приступ не выдержим мы. Осталось у нас мужиков меньше двух десятков, с бабами и стариками семи десятков нет. Худо дело...

– Выдержать надо, Михайло. Твои бабы не хуже мужиков. Я сказал воеводе старшому речной стороны, он поможет. А теперь, друга, скажу заветное. Раненых и детей пусть несут и ведут в собор. На помостах иметь бадейки смолы. Может случиться – не станет силы держать стены. Тогда дам сигнал – зажгу факел. И вы разливайте смолу и зажигайте помосты. Сойдем вниз и будем бить татар на земле. Отступать к собору – последней нашей обители. Но знайте об этом только вы и помните: под развалинами собора нам гибель всем. Потому стены кремля держать до последнего! Вот и все. С Богом!

Епископ благословил всех. Начальные люди расходились в полном молчании. Федор выглянул из-за зубца, и тут же свистнуло несколько стрел – татарские лучники постоянно держали под прицелом бойницы-окна. Стал выглядывать, оберегаясь. Увидел, что против каждых ворот установлены кулеврины. За пушками заняли место сотни конных – им первым врываться в кремль через разбитые ворота. Пешие с лестницами тоже наготове... Вот по ним бы ударить сейчас из пушек дробом!.. Но вот беда – зелья нет...

Темкин, окончив совет с епископом и вторым воеводой, озабоченно спросил Федора:

– Что там за стеной? – Хмуро выслушав его, вздохнул: – Ну что же, будем встречать крымчаков. Хоть и тяжело придется, но до вечера выдюжим... Ты слыхал, я обещал, что помощь ночью придет. А ведь на деле может задержаться. Тогда мы долго не продержимся. Силу уже потеряли, за ночь потеряем и надежду! Так вот решили мы с владыкой послать еще одного надежного гонца к войску царскому. Поторопить воевод. И остановились мы на тебе. Сдюжишь?

– Благодарствую! Сдюжу!

– Другого ответа не ждал. Пойдешь, как стемнеет. Перед этим вылазку бы сделать, пошуметь маленько, да не с кем. И тебе много людей не дам. Выбирай двух-трех в товарищи, да таких, чтоб прикрыли тебя своим телом. Назовешь сейчас или потом?

– Сейчас. Возьму только одного. Со мной пойдет названый брат мой Яков, дворянина Рыбникова сын, брат невесты моей покойной.

– Добро. Идите отдыхайте и готовьтесь. Думайте, как прорваться. Может, по водозабору и по реке?

Последние слова заглушили громовые выстрелы кулеврин, набатно зазвенели железные ворота, вздрогнула стена. Одновременно под барабанный бой заорали, завизжали татары, ринувшиеся на стены, засвистали стрелы. Федор хотел остаться на стене, но Темкин проводил его со словами:

– Уходи. Бери Якова и делай, что сказано. Помни, вы нужны Туле как гонцы – сильные, хитрые и ловкие.

10

На холмах, примерно в версте от кремля, стояли три легких шатра. Два зеленого шелка Девлет-Гирея и его шурина Камбирдея, они были густо окружены краснохалатными нукерами. На некотором удалении третий шатер белого полотна – великого князя Михаила. Около него вои отряда, спешившись, наблюдали за штурмом кремля. Среди них возвышается Деридуб, он на голову выше всех. Старость не ослабила, а, наоборот, отточила его зрение на зависть молодым, и теперь он рассказывал, что творится под стенами Тулы.

– ...Сей приступ не в пример слабее первых. Туляки сбили у татар охоту. И опять же лезут теперь не по всей стене. Облегчение тулякам, но малое – у ворот людей держать приходится. Вишь, как бьют татарове, того гляди, вышибут. Вон лестницы новые ставят, длиннее прежних, до верха достают. Полезли... Лучников бы надо, да осадить их с зубцов! А нету, видать, лучников в городе, зелья тоже... Из башни бы пушкой да по лестницам бы, эх!.. А татары ишь как снег на голову, и нет головы... А, во-во. Крючьями из бойниц цепляют лестницы и ломают, татары посыпались. Держатся еще туляки! А вон, смотри, смотри! Около угловой башни по трем лестницам большой щит татары поднимают. Под ним ни смола, ни вар не страшны. Удумали, черти! Вон какой-то туляк на щит прыгнул. Под щит мечом ширяет. Еще один! Никак бабы! Ах, ты!.. Не удержали, щит на землю полетел... Жаль смельчаков!

Недалеко от воеводы князья Михаил да Ростислав, Демьян Сарацин и Роман коней для князей наготове держат. Сарацин обратился к Ростиславу:

– Князь, прикажи сказать воеводе, чтоб язык за зубами придержал. Кругом шиши шныряют. Не ровен час...– И впрямь тулякам соболезнует. Князь, дозволь остановить.

Михаил сердито обернулся:

– А вот ты никому не соболезнуешь!

– Пошто никому? Тебе соболезную и себе тож.

Михаил готов был отчитать Ростислава, но не успел. Деридуб прервал объяснения и бегом пустился к князьям.

– Государь, ворота у туляков сбиты, почитай. Теперь туда турусы покатили, рванут сейчас.

Подскакал посыльный хана. Не спешиваясь, приложил руку к груди и отрывисто что-то сказал. Сарацин перевел:

– Повелитель сказал: «Две сотни моих людей первыми войдут в город, третьей сотней пойдут твои люди. Готовься». Гонец ждет ответа.

Михаил молчал, Ростислав сказал по-татарски:

– Передай повелителю: великий князь приказал воинам садиться на коней.

Ханский гонец развернулся и умчался. Михаил сердито спросил:

– Что сказал?!

– То, что ты обязан был ответить хану. Приказывай по коням. – И, не дожидаясь ответа, пошел к своему.

Деридуб выжидательно смотрел на князя, тот заорал:

– Ну, чего вылупился! Хан приказал, чего ждешь!

Ивановские ворота не выдержали частых ударов каменных ядер. Разбилась верхняя навеска, ворота похилилися. Изнутри их подперли бревнами, но ядра лупили непрерывно, и створка начала отваливаться. Потом кулеврины замолкли. Прикрываясь щитами, татары бегом повезли арбу с бочками, прикрытыми сверху досками, за ней вторую... Первая арба скрылась в проеме ворот. Едва осаждающие отбежали, последовал взрыв. Вторая арба взорвалась саженях в пяти от ворот. Дым окутал не только проем, но и башню. В облако дыма рванулась первая сотня крымчаков, сбилась в кучу, но быстро всосалась в пролом, за ней пошла, не задерживаясь, вторая. Следом двинулись вой Михаила. Дым еще не рассеялся, и в воротах ничего не было видно, только слышались крики и визг. Вдруг конники почти втянувшейся в ворота второй сотни повернули назад. Князь Михаил, чтобы не столкнуться с татарами, велел своим отвернуть в сторону. В последний момент сквозь рассеивающийся дым и пыль увидели: в проеме ворот сверху рухнула лавина камней, засыпав татар.

Девлет-Гирей негодовал: горстка туляков дает отпор целой орде. У ворот погибли почти двести отборных янычар, которых прислал сам оттоманский султан, да продлит Аллах его годы! Хан отправил гонцов с приказом сказать темникам, что они трусливые ишаки, не могут справиться с тульскими бабами! Он, хан, прекращает принимать их сообщения и допустит до себя только в кремле. Потом позвал фряжского розмысла и спросил его:

– Нужно подорвать стену. Сумеешь?

– Приказывай, будем делать подкоп. Завтра осмотрю крепость, скажу, откуда начнем рыть.

– А сейчас, шайтан, не знаешь? – сдерживая бешенство, прорычал хан.

Фрязин, испугавшись, дрожащим голосом промямлил:

– Полагаю... удобнее со стороны реки.

– Сколько будешь рыть?

– Если поспешать, за две ночи сделаем.

– Слушай мое слово, фрязин. Получишь золото за месяц вперед, если подкоп сделаешь к утру. Людей бери сколько хочешь, но завтра утром стену взорвешь. Если стена уцелеет, твоей головой заряжу пушку, стрелять буду сам. Атабек, иди с ним, и горе тебе, если он не разрушит стену.

У кремля продолжался бой, то ослабевая, то разгораясь. Пушки били по завалу в воротах без заметных результатов. Татары, видать, потеряли надежду на легкую победу и ждали наступления темноты, чтобы отдохнуть. Защитники стен ждали ночи с еще большим нетерпением. И она пришла к ним на помощь. На закате поднялась черная туча, закрыла солнце, затянула небо. Стемнело, и посыпался мелкий дождичек, скоро превратившийся в ливень. Пушки перестали стрелять, но гром грохотал еще громче. Сине-зеленые молнии рассекали небо во всех направлениях, часто они сливались и образовывали долго стоящие огненные столбы.

Татары, не дожидаясь сигнала, забрали лестницы и ушли из-под стен. Скоро низина перед детинцем превратилась в сплошное болото, а ливень продолжался не ослабевая. Потом сквозь потоки воды, льющейся с небес, появилось фиолетовое свечение, которое на западе становилось все ярче и ярче. Фиолетовыми стали небо и стены крепости. Потом запад начал краснеть, образовались разрывы в облаках, открылось солнце, вначале пурпурное, потом набрало яркости, и над Тулой встали многоцветные, сверкающие радуги.

Дождь оборвался сразу, как отрезало. На восток поспешно убегали лохматые обрывки туч, с ними уходили и радуги. Посветлело. Зашевелился татарский лагерь. В сотне, которая ходила по следам воинов князя Михаила, заскрипела арба, за ней двинулось несколько всадников; один из них крикнул Деридубу:

– Эй, урус-голова! Давай пять людей, лес рубить будем, костер жечь.

Деридуб послал десятника Восслава. Тот взял с собой пятерых воев, и, прихватив топоры, они нагнали арбу. Однако доехать до леса не удалось. Дорогу им преградил отряд пеших татар. Одни несли лестницы, на которых лежали раненые, другие тащили на плечах. Около арбы остановилось несколько татар, возбужденно рассказывали:

– ...Неверным шайтаны помогают! В баб превратились. Им голову снесешь, а они тут же встают с новыми головами!..

Подвели дородного крымчака в дорогом халате, он держал обоими руками окровавленную повязку на голове. Его посадили на арбу, подсели еще двое, приказали ехать в другую сторону от леса. Возница запротестовал:

– Нельзя, нельзя! Сотник за дровами послал. Вот и русские с нами...

– Какие русские?! Правоверные, предательство! Русские тут!!

Возница пытался объяснить, что эти русские свои, но его голос затерялся среди яростных криков, на русских бросились гурьбой. Отбившись от наседавших татар топорами, Восслав со своей пятеркой ускакал. Татары с обнаженными саблями бросились в погоню. По лагерю прокатился многоголосый рев: «Бей гяуров!» Деридуб, поняв, что случилась беда, крикнул:

– По коням! – И увидел, как его вои, кинувшиеся к лошадям, пытались вскочить в седло и валились на землю. Воевода заорал, не стесняясь близости великого князя: – Подпруги подтяни! Так вашу перетак!! К шатру! Береги князей!Выхватив саблю, повернулся к наседающим татарам. Восслав досадовал:

– Ведь надо ж, раненые отобрали арбу и за нас принялись!

– Не раненые виноваты. Были мы крымчакам врагами и остались ими.

Справившись с конями, вои скучились и отступили к шатру.

Перед этим князья в шатре слушали Сарацина, который под видом посланца хана проезжал под стенами кремля и теперь рассказывал:

– ...Татар набили, грудами лежат. Отгребали, чтобы лестницу поставить. Они нынче в бой не рвутся, приходится десятникам пример показывать, первыми идти, а сотники воев подгоняют. Чуть посекутся, осыпаются, и опять ругань. Единственная надежда – стены рушить... – Прислушался. – Государь, кажись, наших бьют!

Князья вскочили, Ростислав крикнул:

– Коней! – И обратился к Михаилу: – Все время мыслил, что дружба с нехристями добром не кончится. Так и получилось. Идем.

Снаружи их охватил предвечерний сырой сумрак. Татары возбужденно орали, со всех сторон окружая княжий отряд. Наиболее горячие кидались в драку, но русские отбивались от них. Свистнуло несколько стрел. Деридуб велел Роману:

– Коней поверни правым боком. Сдерживай, сдерживай, успокаивай. Хоругвь подними, держись князей. – Подъехал к Михаилу: – Государь, будем стоять, перебьют всех. Куда прикажешь прорываться?

Тот растерянно промямлил:

– Будем прорываться, все равно перебьют.

Ростислав прервал:

– Не все равно! Ударим по хану, чтобы русских запомнил! Давай!

Деридуб перекрестился и крикнул:

– Ребята, к ханским шатрам! Чтоб в потемках не посечь друг друга, вслух молитвы читайте. Кто забыл, матерись! С Богом, за мной! – Тут увидел, что от шатров с холма сорвалась полсотня нукеров с факелами. – Вон, хан встречу посылает! Стой! Государь, нукеры своих нагайками разгоняют! Подождем, может?

А нукеры уже обтекали группу русских слева и справа, били плетками своих и горланили:

– Именем повелителя, назад!

Мурза Саттар подскакал к сотнику охранной сотни, огрел его камчой:

– Так-то ты выполняешь волю повелителя! А ну, поймать зачинщиков! – Сам повернул коня, подъехал к Михаилу:

– Прости, великий князь. У нас тоже дураки есть. У многих головы горячие.

– Благодарствую, Саттар. Пойдем в мой шатер, отдохнешь.

– Не время, князь. Пойду доложу хану... Ой, Алла! Сам повелитель жалует сюда!

Действительно, в окружении факельщиков с холма спускался Девлет-Гирей. Михаил и Ростислав сошли с коней. Сарацин побежал в шатер разжигать плошки.

Спешившись, хан первым шагнул в шатер, прошел и опустился на ковер. Русские князья сели напротив, Саттар устроился на корточках у входа. Сарацину хан, указав место между собой и князьями, сказал:

– Толмачом будешь. – Помолчал, вытер лицо обеими руками. – Великий князь Михаил и ты, князь Ростислав. Неудача разозлила моих воинов. Почти две тысячи потеряли. Муллы призывают Аллаха на помощь и говорят, что злые духи помогают Темкину. Туляки осквернили трупы наших воинов – крепостные ворота заваливают камнем и телами моих воинов! На рассвете я возьму Тулу, и даже демоны не помогут им. Прикажу всех до одного сбросить со стены. Темкина оставлю, с собой возьму. Каждый час по одной жиле выдирать буду, особо перед намазом. Крик его будет приятен Аллаху. Стены взорву. Все сожгу, пустое место оставлю! Не станет Тулы, и тебе тут делать нечего. Уходи в мой стан по ту сторону засеки. Жди меня. Завтра полуденный намаз буду совершать в большом шатре. Потом позову тебя и решим, что станем делать дальше.

Пока хан говорил, у входа появился нукер. Саттар вышел за ним и вскоре вернулся. Как только хан замолчал, подошел к нему и что-то прошептал. Девлет-Гирей, кивнув, произнес: «Хоп». Саттар вернулся на свое место. Михаил слегка приподнялся:

– Великий хан, зачем уничтожать всех: детей, женок? Оставь тех, кто целует крест мне.

– Нет. Будет так, как я сказал. В баб и ребят вселились демоны, они били моих воинов, смерть им. Ты уходи и жди меня. Дам хорошую охрану. – Обратился к Саттару: – Введи... Вот зачинщики бунта. Ты, великий князь, волен казнить их.

У входа стоял, смело глядя на хана, толстый татарин с перевязанной головой. Второй, с рукой на перевязи, потупился. Толстый упал на колени.

– Великий повелитель, я смерти не боюсь, но убей меня сам, не хочу умирать от руки гяура.

– Молчать, бунтарь!

Михаил взмолился:

– Великий хан! Крови и так много льется. Прошу тебя, отпусти их.

– Не пойму тебя, великий князь. Уж больно ты добр или зачем-то притворяешься таким! Но будь по-твоему. Уходите!.. А теперь ты укажи мне того, кто приказал твоим воинам напасть на мой шатер. Мне сейчас о том сказали, а я не такой добрый. Кто? Воевода?!

Ростислав встал, всегда розовое лицо его побледнело:

– Великий хан, это сказал я. – Он положил руку на эфес сабли. Тут же Саттар оказался между ним и ханом, в дверях выросли два нукера с обнаженными ятаганами. Ростислав, не обращая ни на кого внимания и не отпуская сабли, продолжал: – Великий хан, твои вои готовы были разорвать нас. Я приказал идти к твоему шатру под защиту нукеров. Если бы и они бросились на нас, мы б приняли бой. У нас не было другого выхода.

Хан усмехнулся и задумчиво спросил:

– Неужели твоя рука могла б подняться на меня, Ростислав?

– Нет, не могла! Клянусь всеми святыми! Великий хан, ты единственная наша защита. Я понимаю, если ты отвернешься, нас тут же посадят на колья!

– Правильно, князь. Ты умный мужик, но все ж остерегаться тебя всегда надо. Это я запомню.

11

Нижняя переправа верстах в двух от Тулы вниз по реке. Тут Упа сильно разливалась и мельчала, по обеим сторонам ее расстилались просторные луга, на которых паслись тысячи коней темника князя Мусы. Сразу после дождя к своим коням потянулись вои, которые пешими штурмовали кремль, крымчаки, охранявшие коней, встречали пришедших расспросами. Муэдзины и муллы призывали правоверных вознести молитвы Аллаху.

Перегоняя воев, проскакал князь Муса с тысячниками. Его походный шатер стоял на возвышенной части берега Упы, неподалеку от переправы. Сопровождавшие их оруженосцы седлали свежих коней, а уставших отпускали пастись. Из шатра вначале слышались слова молитв, потом слуги понесли туда вареное мясо, плов и кумыс. После ужина опять молитвы, и послышался резкий голос Мусы. Князь был взбешен неудачной осадой.

Слова грозного князя не для ушей простых воинов. Сотник охраны отослал оруженосцев подальше от шатра. Они расположились на берегу около самой воды, набрали валежника, принесенного половодьем, развели костры. Из-под седел достали куски маханины, сели на корточки вокруг костров и, ловко орудуя ножами, отрезали и жевали куски вяленого мяса, пахнувшие дымом и конским потом.

Сюда приглушенно доносился шум многотысячного лагеря: перекликались воины, стонали раненые, фыркали кони. Над рекой свои звуки – низко над водой со свистом проносились стаи уток, в зарастающей заводи горланили лягушки, там и здесь плескались маленькие рыбешки, громко бились большие рыбины, и по реке разбегались круги, переливающиеся в свете луны серебряными блестками.

После ужина, напившись теплой воды из реки, молодой безусый татарин сказал пожилому, указывая на плывущую колоду:

– Бревно вот. Может, достать? На всю ночь хватит.

– Не надо, тепло и так. Да и сырое оно... это не бревно, а улей. Видишь: вверху дощечка, там рядом дыра, это летком называется. Пчелиный дом... Кто-то из наших соты вынул и мед жрет.

Молодой заинтересовался:

– А что такое мед?

– Не пробовал? Мед... сладкий, как инжир, пахнет, как роза, липкий, вроде смолы.– Может, там еще остался мед? Поплыву...

– Нет. Водой вымыло. Ложись спать.

Проста постель татарского воина – потник подстелил, в халат завернулся, седло и курджун под голову – спи себе. Сабля и саадак всегда рядом. Если наступит очередь караулить лошадей, около них спать придется. Кони десятка со спутанными ногами далеко не уйдут от караульного. А других, шаталых, приходится привязывать к канату, который петлей за ногу караульного цепляют.

Но молодой воин не лег, он зачарованно смотрел на уплывающий улей, пытаясь представить себе вкус меда, и шептал: «Инжир, роза, смола!» Вдруг насторожился.

– Гафур-джан! Уплывает улей!

– Уплывает, а как же. Там мельче, вода быстрее идет.

– Да нет. Поперек струи пошел...

Гафур всмотрелся и заторопился:

– Ложись, ложись спать! – Тише добавил: – Молчи, дурак. Русские говорят – у них в реках водяные шайтаны водятся. Услышит десятник, пошлет за ульем. А я шайтанов боюсь.

Улей миновал мелкое место переправы и спокойно, слегка покачиваясь, поплыл дальше. Вскоре он скрылся за излучиной. Гафур и его молодой товарищ спокойно уснули.

Верстах в трех от переправы колода опять пошла поперек струи и пристала к правому берегу, что весь в зарослях камыша. Рядом появилась голова человека, потом другая. Люди огляделись, прислушались. Бесшумно раздвигая камыш, потащили колоду, которая представляла собой половину расколотого большого улья. Около берега оставили колоду, взобрались на крутояр, поросший огромными дубами. В пришедших трудно было бы узнать княжича Федора и его друга Якова. На них никакой одежды, кроме исподних штанов из полосатой ткани да лаптей без онуч. На шее каждого висел длинный нож в ножнах, прихваченных опояской. Их мускулистые тела, покрытые искорками влаги, казались мраморными. Синяки на боках и руке Федора и красно-синяя рана на плече Якова показывали, что и для них осада не прошла даром.

Они всматривались вдаль. Упа светлой лентой уходила на восход, темные ее берега до самой Тулы были усыпаны бесчисленными огоньками далеких костров. Друзья отжали исподники. Федор шепнул:

– Мы на Барсучьей горе. До пасеки Харлампия версты четыре. Бежим вдоль леса, потом дорога будет. Я места знаю, охотился тут.

Побежали, легко перепрыгивая через поваленные деревья. Лес отступил, открытое пространство пересекли напрямую.

– На татар не нарвемся? – спросил Яков. – Может, лучше по лесу?

– Так ближе. Татары все под Тулой, собрались добычу делить. Ежели остались, то стража на больших дорогах.

Бежали быстро. Только сейчас начали согреваться. Скоро свернули в лес по малоезженой дороге. Теперь бежали гуськом, ветви хлестали голые тела, высокая крапива жгла, но такие пустяки не тревожили их. Яков не обращал внимания и на струйку крови, стекающую из раны на плече.

В лесу стало темнее, пришлось бежать медленнее, и все равно Яков, не заметив корня, упал. Бегущий впереди Федор остановился, подождал его.

– Что у тебя с плечом? Рана открылась? Давай остановлю руду

– Пустяки, бежим.

– Нет, ослабеешь. На лопух. Прижми к ране и держи. Немного осталось, сейчас будет поляна, на ней землянка бортника.

Действительно, лес вскоре поредел. Выбежали на поляну и тут же, не сговариваясь, повалились в траву. Они услыхали храп лошадей, почуяли запах дыма и горелого мяса. Приподнявшись, вгляделись: над догорающим костром на вертеле висит полугорелая лошадиная нога. Около костра – спящие люди. Подсчитали – пятеро. Татары! Спят кучно, больше на поляне никого как будто. Отползли, Федор зашептал: