Текст книги "Старший брат царя. Книга 1"

Автор книги: Николай Кондратьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Иди, иди. Вот и скажешь ей сам, что нужно во Владимир ехать.

– Опять неладно говоришь, боярин! Ты знаменье видел, вот и собираешься ехать. Это ваше семейное дело, я ничего не знаю о твоей поездке! Это уж я от тебя узнал, что ты едешь во Владимир, и проводить вас решил. А сей день в Тонинское приехал только по просьбе боярича Афанасия Прокофьевича: тебе поклон передал, а жене его письмо привез. Так что ты это запомни...

Барыня Мария приняла гонца без доброго привета, сесть не пригласила, грамоту взяла не сама, девке приказала – одни нарушения старины! Юрша отдал грамоту и продолжал стоять перед барыней, которая сломала печать и углубилась в чтение. В это время вошла Таисия. Юрша сразу подметил, что она раскраснелась и тяжело дышала: видать, была далеко, узнала о гонце и очень спешила. Он отвесил ей низкий поклон, она радостно произнесла:

– Здравствуй, Юрий Васильевич! С прибытием тебя в наши края!

Барыня оторвалась от чтения, взглянула на Таисию, повела бровью и вскинула карие глаза на Юршу:

– Ты тут? Чего тебе еще?

Юрша оторвал взгляд от Таисии:

– Боярич Афанасий Прокофьевич шлет тебе и своей сестре Таисии Прокофьевне низкий поклон и желает здравствовать. И на словах приказал передать, что сам он по государеву делу отбывает на Дикое Поле. Как вернется, вас повидать приедет.

– Все? Ступай!

Когда Юрша выходил, то с грустью заметил, что Таисии в покоях уже не было. Но в переходе его остановила комнатная девка и шепнула:

– В стражницкую иди, там ждут тебя! – и скрылась.

Еле справляясь с запрыгавшим от волнения сердцем, вошел он в комнату стражи и замер у порога. Посреди ее стояла Таисия, теребила косу. Потом слегла наклонила голову и насмешливо спросила:

– Видать, силы не хватает подойти?

Он неуклюже приблизился к ней и остановился, руки и голову опустив. Боярышня заглянула своими искрящимися голубыми глазами в его потупленные очи и рассмеялась:

– А я-то считала тебя смелым, ловким. Ан нет, увалень передо мной! – Положила руки ему на плечи. – Добрый молодец, когда теперь я увижу тебя? Долго ли ждать весточки?

Юрша поднял голову, взглянул в близкие-близкие глаза ее, прочел в них, что не забыла она его, что перед ним не боярышня гордая, а девушка голубоглазая, и не оттолкнет его, и не ударит, если он поцелует ее, прижмет к груди своей... Он так и сделал....

Отрезвили ее слова:

– Ну и силища у тебя медвежья! Задушил! – Отстранилась, венец поправила, волосы пригладила. – Так когда же увижу тебя?

– В понедельник тут буду, – ответил хрипло и голос свой не узнал, будто зимним морозным ветром продуло.

– Вечером или в обед? Встречу тебя.

– Что ты, боярышня! Тут лес кругом!

Рассмеялась Таисия, коса ходуном заходила:

– Я ж родилась тут, в этом лесу каждый куст знаю. Так когда встречать-то?

– Не знаю сейчас, когда государыня отпустит. В понедельник утром боярину стрельцов пришлю. С ними будет десятник Аким, отец мой названый. Он тебе все скажет. Ему довериться можешь.

Скрипнула дверь, на пороге появилась барыня Мария, лицо ее в сторону повело от злости.

– Вот вы где! Не ожидала от тебя, Таиска! Выдь отсель, стрелец, пока дворню не крикнула!

Таисия, ни слова не говоря, прошла мимо ее, гордо подняв голову. Юрша, слегка поклонившись, тоже хотел пройти мимо. Барыня остановила его:

– Слушай, стрелец! Последнее слово мое: увижу еще раз во дворце, псов выпущу, псарям прикажу шкуру спустить! Боярину-свекору все расскажу.

– Прощения прошу! Не стрелец я, а сотник стрелецкий. Во дворце я много раз буду, выполняю наказ государя нашего Иоанна Васильевича! Я гонец его, и ежели кто меня пальцем тронет, головы лишиться может. Хоть и сам боярин! Желаю здравствовать!

Когда уже верхом проезжал мимо дворца, увидел в окне верхней светелки Таисию. Она помахала ему платочком.

4

В Кирилло-Белозерском монастыре, где когда-то Юрша готовился стать монахом, послушников учили произносить проповеди. Наставник давал текст или притчу из Священного Писания и заставлял пересказать своими словами, добавляя примеры из жития святых. Многие не справлялись с заданием: им назначали другие испытания, полегче. Юрша же преуспевал. Его наставник старец Пантелеймон поучал: прежде всего определи стрежень проповеди, припомни к нему назидание святых отцов церкви нашей. Это русло ручья твоей речи, оно быть должно прямым и гладким. А если извивы, то плавные, без крутых поворотов. Слова же твои – воды ручья того, приникающие друг к другу, наполненные мыслями от разума великих мира сего. И должны слова те негромко журчать, услаждая слух и наполняя душу благоговением. Ищи тропу верную, найдешь, и говорить тебе станет легче, и люди будут рады слушать тебя.

По дороге в Москву из Тонинского вспомнил Юрша те наставления старца. Он готовился к рассказу царице, как к проповеди: и русло наметил, и слова подобрал... Только нет-нет да свернут мысли в сторону... Встанет перед ним Таисия, ее сияющие глаза ослепят голубым огнем... И тут же змеей подколодной зашипит барыня... Отгоняет он наваждение молитвой, как учили в монастыре, а то хлестнет коня да версту добрую промчится с ветерком.

Еще вспомнил сотник: в народе говорили, что государыня после отъезда супруга своего, Иоанна Васильевича, заперлась, затворилась, никого не принимает, только Богу молится о здравии государя и о ниспослании ему великой победы. Значит, гордись, Юрша, большая честь выпала – принимает тебя государыня, слушать собирается!.. А может, не запиралась совсем?! Государь поручил ей благие дела совершать, а, запершись, какие блага сделаешь?! Народ и сочинить может...

Ко дворцу подъехал как раз вовремя, только-только царица приказала звать его. На этот раз провели в другие покои, в три окна, около каждого – столики для рукоделия, пяльцы, за ними – девушки. Вдоль стен – скамьи, звериными шкурами покрытые, на них боярыни да княгини сидят, темными убрусами накрытые, в тяжелых летниках с малыми украшениями – только что церковную службу отстояли. Несколько в стороне от них бояре Захарьины-Кошкины, родня Анастасии. За ними тесно сбились приживалки и челядь.

В переднем углу всего лишь две темные иконы старинного письма да малая лампада перед ними. Под образами два кресла-трона простых, медвежьими шубами крытых, на одном царица восседает, на другом младший брат царя князь Юрий Васильевич. Юрша низко поклонился каждому в отдельности. Его посадили на низкую скамеечку близ трона лицом к царице. Она улыбнулась ему и приказала рассказать о житье-бытье государя. Юрша начал повествование:

– Государыня Анастасия Романовна, и ты, князь Юрий Васильевич, и вы, честные гости государыни! Начну я свой сказ о государе нашем Иоанне Васильевиче. И рано поутру, и днем, и поздно вечером неустанно пребывает он в труде тягостном. Как приехал государь во Коломну, стало ему известно, что идет на Москву, на стольный град супостат крымский хан Девлет-Гирей с ордою несметною. Указал государь войскам, кому где стоять, оборону держать. Помолившись Господу Богу истово, решил прямое с архиизвергом дело делати...

Прервала Юршу Анастасия:

– Складно говоришь, добрый молодец, да погромче чуток, чтобы князь Юрий Васильевич слышать мог.

Вынужденная остановка не помешала Юрше, а, наоборот, воодушевила. Как разговорился он, нашел тропу сказа, почувствовал себя свободнее. С первых слов заметил, что перестали шушукаться княгини да боярыни – все слушали внимательно. И залился он соловьем, только не закрывал глаза, как эта птаха на длинных трелях, а наоборот – плавно речь вел и украдкой рассматривал своих слушателей. Вот князь Юрий Васильевич. Всего на два года моложе он государя, двадцатый год ему, а кажется совсем ребенком. Маленькое личико по-детски округлое, бесцветные брови и редкие светлые волосы на голове. Глаза светло-карие неотрывно смотрят на рассказчика, с напряжением ловит слова. Он глуховат, и двое служек держат перед ним слуховые трубы иноземные. Но даже и они мало помогают – от напряжения постоянно открывает рот. Придворные не удивляются: знают, что князь сызмальства и туг на ухо, и говорит невнятно, немует. При нем дядька, боярин Матвей, постоянно находится, один он понимает князя и говорит за него...

А слова сами собой текут, в узоры вяжутся... Встает перед слушателями высокий кремль тульский, крымчаками облепленный. Хоробрые вои, мужики да бабы с ребятишками от ворога отбиваются. А по лесам и долам скачут витязи русские, бегом за ними поспевают вои пешие. Впереди их на борзых конях князья-воеводы известные – то Курбский, то Щенятев да Хилков, то Пронский... Сверкают их мечи разящие, и разбегаются перед ними супостаты несчетные...

Рассказчик на царицу смотрит и невольно постыдным делом занимается – сравнивает ее с барыней Марией. Спору нет, царица добрее и ласковей. И красоты, говорят, она была неописуемой, из тысяч боярышень царю приглянулась. А как понесла, то подурнела, мешки синие под глазами повисли, пятна бурые по лицу пошли и, сказывают, волосы выпадают. Старухи по приметам предсказывают, что мальчик будет, наследник престола царского. Так что сейчас она уступает злой красоте чернобровой Марии. Может, и лучше, что не видит царь, как она подурнела...

Больше часа говорил Юрша без отдыха, только дважды испил квасу холодного. Поведал о тульском сражении, о победе войска русского. Слушали его не перебивая. А когда окончил, зашептались княгини и боярыни, загалдели негромко. Царица между тем спросила, был ли Юрий в опочивальне царя.

– Бывал, государыня. Живет государь Иоанн Васильевич у настоятеля монастыря. Почивает в келейке малой, спит по-походному на лавке, меховой шубой покрытой, второй шубой накрывается.

– Жестко ему, сердешному! – заохала царица. – Может, перину с тобой послать?

– Перины в обозе есть, государыня, да не хочет он на них прохлаждаться. И постель у него, и пища как у воя простого. Только забот куда больше.

Потом спрашивали гости государыни, где мужья их и дитяти. Ругал себя Юрша, что не запомнил, какой воевода в каком полку, не всем мог ответить.

Наконец, царица сказала, что пора отдыхать. Гости начали расходиться. Анастасия же подозвала Юршу:

– Юрий свет Васильевич, порадовал ты нас рассказом своим. Вот тебе подарок от меня. – Она взяла с тарелочки, что держала девка, перстень золотой с большим яхонтом. Юрша опустился на колени, царица надела ему перстень на палец. – А письмо государю, – продолжала она, – послезавтра будет. Денек отдохни, погуляй.

Няньки-мамки увели Анастасию. Юрша еще опомниться не успел, как подошел князь Юрий, обнял его и что-то залопотал. Боярин Матвей пояснил:

– Князь Юрий Васильевич благодарит тебя за повествование толковое. Другие мудрено говорят, понять трудно, а у тебя все просто и понятно.

А князь Юрий тем временем снял со своего пальца перстень с изумрудом и сунул Юрше. Матвей перевел:

– Это тебе на память о князе Юрии, моли Бога за него. – И тут же Матвей тихо добавил от себя: – Ты не обессудь, гонец. Князь может перстень и обратно потребовать.

Тут что-то произошло непонятное: князь в гневе принялся шуметь на боярина, даже толкнул его. Матвей испуганно зачастил:

– Хорошо, хорошо, князюшка. Понял, понял. Князь Юрий Васильевич услыхал, что сказал я тебе, государев гонец, и сердиться изволил. Он дарит тебе перстень навсегда. А еще будешь рассказывать, он другие поминки даст.

Несчастный князь внимательно слушал Матвея, согласно кивал головой, а на прощание еще раз обнял Юршу.

Когда Юрша выходил, около него оказался боярин Илья, двоюродный брат Анастасии:

– Исполать тебе, сотник. За все время впервые князь расстался со своими сокровищами. И никогда никого не обнимал. Так что радоваться можешь!

– Я и радуюсь, боярин. У меня никогда перстня не было, а теперь сразу два!

В Стрелецкую слободу ко двору Акима Юрша приехал уже в сумерки. Ему отворила ворота прислужница и заплакала, приговаривая:

– Вот радость-то, радость-то какая! Хозяин приехал и ты, Юр Василич!

Юрша поцеловал прислужницу и прошел в горницу. Аким, распаренный после бани, сидел за столом и потягивал бражку. Перед ним стояла расцветшая и помолодевшая Агафья и не спускала с него радостных глаз. Юрша низко поклонился названой матери своей, поцеловал ее трижды. Аким заторопил его:

– Ты иди, иди в баньку, пока светло. А потом все расскажу и тебя послушаем. Батюшки! Да никак перстни у тебя?! Снимай, снимай, в баню с ними ходить не след.

Юрша понимал, что задерживаться нельзя, в потемках плохое мытье. А по закону того времени летней ночью нельзя было вздувать огонь: боялись пожара. Еще свежа память о пожаре московском сорок седьмого года.

Выскочив со двора, он бегом помчался к бане, что стояла на берегу Лебединого пруда. Навстречу ему из-за кустов вышла женщина. Юрша не успел остановиться и оказался в ее объятиях. Она шептала:

– Милый, желанный мой! Заждалась я тебя, свет очей моих!.. – И повела его прочь от бани.

Аким и Агафья, тихо беседуя, ждали Юршу. Прошло много времени, совсем темно стало, а его все нет и нет. Агафья забеспокоилась, послала Акима посмотреть, уж не случилось ли чего.

Аким вернулся и с усмешкой сказал:

– Давай спать, старая. Юрия нет в бане. Увели, видать, парня!

Агафья так и встрепенулась:

– Ахти! Беда-то какая! Это она, Акулина, вдовушка Михеева! Все-то про него выспрашивала. А теперь перехватила! Недалеко и до греха.

– Какой там грех. Репей-баба. У него с ней и раньше было, ты будто и не знаешь! Женить парня пора, уже двадцать пять минуло.

Юрша условился с Акимом, что тот выедет встречать его к переправе через речушку Воршу на росстани Тонинской дороги и Троицкого тракта. Если пожелает боярышня Таисия, пусть едет с ним.

Сам же сотник приехал на это место первым. Коновод пустил коней пастись, а он сел на поваленную сосну и засмотрелся, как переливаются струйки ручья, покачивая прибрежную осоку. Такими же струйками побежали перед ним события последних дней, задевая неведомые струны его души...

На следующее утро после приезда совестно было ему смотреть на своих названых родителей. Слышали они, конечно, как он, татю подобно, крался на рассвете в свою каморку... И Таисия, точно издалека, то ли жалея его, то ли сокрушаясь, горестно качала головой... Досаду вызвал и рассказ Акима про деревеньку Хлыново. Хоть и числилось в ней тридцать дворов, а все бабы да старики. Мужиков и парней всего пятеро, остальные тягло выполняли: одни в войске царском, другие возчиками забраны в походный обоз. Правда, Акиму по душе пришелся староста тамошний Михей. Был воем, руки лишился, теперь деревней управляет. Хотя и мало людей осталось, все ж с полевыми работами справляются, сена накосили. Говорит, если не будут тиунов за поборами засылать, хлеба, репы и другого на зиму хватит и людишкам и скоту.

Наслушался Юрша Акима, пошел в Поместный приказ, хотел получить бумаги на владение и узнать, как мужиков хотя б после похода собрать и в деревню вернуть. В приказе худющий подьячий достал из короба свиток, поглядел-поглядел и сожалеючи сообщил, что в Хлыново числится в наличии сорок семь мужиков и пятьдесят три гривны да две семитки недоимок за прошлый год. И еще...

Тут пичужка малая отвлекла Юршу от неприятных мыслей. Она охотилась за мошкарой, перелетая с ветки на ветку у самой воды. Увлеченная погоней, коснулась ножками водяной ряби. Тут же метнулась черная тень щуки, птичка исчезла, а под кустом вербы заплескалась темная вода, покачивая серенькое перышко – все, что осталось от маленькой... И подумалось Юрше: «Везде большая тварь пожирает малую... А может, все проще? Малая тварь для того и живет, чтобы питать большую. А?..»

Размышления его прервал возгласом стрелец-коновод: «Господин, Аким едет!»

5

И в самом деле – из-за поворота показались Аким и Таисия со слугой. Она перегнала Акима, белый в яблоках конь под ней танцевал, изогнув лебединую шею, – недаром Лебедем назван. Остановилась Таисия перед Юршой и шутливо провозгласила, подняв руку:

– Здравствовать тебе долгие годы, сотник Юрий Васильевич!

– И тебе здравствовать, боярышня Таисия Прокофьевна! – с поклоном ответил Юрша. – Не страшно тебе ездить на таком коне: задурит, не справишься!

– Не, не задурит. Я его жеребенком к себе приучила. Смотри.

Юрша не успел охнуть, как она соскользнула с коня и отбежала в сторону. Лебедь стоял на месте и кивал головой. Она позвала его, конь бросился к ней, принялся ласкаться – терся головой о ее плечо. Она достала какое-то лакомство из кармана полукафтана и отдала ему.

– Ну как?

– Прости, боярышня, но это баловством называется. – Хотел еще добавить, что нельзя портить боевого коня, но не хватило духу. Таисия приближалась к нему, а Лебедь шел рядом, повернув к ней голову. Уж очень картина была необычная: Таисия, наряженная парнем, в синем бархатном полукафтане, в таких же штанах и в зеленых сафьяновых сапожках. Косы запрятаны под алую мурмолку, за поясом короткий меч, а в руке золотая плетка. Рядом красавец конь играет – прямо волшебная королевна из сказки...

К Тонинке ехали так: впереди Аким, стрелец и слуга, далеко отстали Таисия и Юрша, – рядом, стремя в стремя. Юрша обнимал боярышню, а когда спутники скрывались за кустами, целовал ее. Кони будто понимали седоков, шли, прижавшись друг к другу, и не ссорились.

Таисия прошептала:– Как мне хорошо с тобой!

Юрша не ответил, лишь сильнее прижал к себе...

– Все! Вот и дворец видно. – Она отстранилась, вздохнув с сожалением. – А там барыня Мария... Занемогла она... – Юрша ехал молча, погруженный в свои мысли. – Проснись, Юрша! Я тебя так звать буду, а ты меня называй Таей.

– Ладно, – и пришел в себя окончательно.

– Я сказала: барыня занемогла.

– Занемогла?! Что с ней?

– Хитрость. Как узнала, что отец в Собинку едет, ее и меня с собой берет, ушла к себе, легла в постель и сказалась больной. А как узнала, что стрельцы твои прибежали, принялась ругать тебя на чем белый свет стоит. Говорит, ты затеял поездку. Это правда?

– Боярышня... Тая, Тая! Воинник я есмь и делаю, что повелевает тот, кому служу.

– Значит, он!.. А если Мария не поедет, что делать будешь?

– Без нее нельзя! Лечить придется!

– Мне страшно, Юрша, за тебя! Ты себе врага наживешь! Она злая... Ведьма! На тебя наговорит ему всякого, а он ей верит...

– Эх, Тая! Что суждено, того не миновать! А мне за многое в ответе быть. И за тебя тож.

– За меня?! И не думай об этом! Я тебя сама избрала.

– Тая, не ровня мы. За такое в старину голову рубили.

– Замолчи! Аким сказал: подкидыш ты. Ну и пускай! А может – княжеский сын? При царице Елене многие князья в опалу попали, может, спасая, и тебя подкинули? Чует мое сердце – так и было!

Юрша взял ее за руку:

– Нет, Таисия Прокофьевна, монастырский воспитанник я. Но Господом Богом клянусь: не забуду тебя никогда! А потребуется, и жизнь не пожалею! Ты – славная, пригожая! Одного боюсь: что любовь моя позором падет на тебя!

– Какой в любви позор? Мы любим друг друга, и Бог нам простит! Мне Мария твердит: позор рядиться парнем и ездить верхом. А я ряжусь и езжу, и ей завидно! Я никого не боюсь! Если она тебе навредничает, пойду за тебя царя просить... А пока... прощай.

Боярин Прокофий обрадовался Юрше, к себе в покои пригласил, заморским вином угощать принялся, о сборах рассказывал. Едет он на пяти стругах. Два уже стоят на Клязьме-реке. Отсюда через волок придется еще три струга тащить с рухлядью и припасами. С собой берет по два гребца на струг, да девок трех, да двух холопов. Говорит боярин, а сам нет-нет да и вспомнит, что сношенька ехать не хочет. Начинает охать, приговаривая: «Голову снимает! Не знаю, что делать с ней!»

Юрша слушал и удивлялся: ни отец, ни жена ни разу не вспомнили Афанасия. Не подумали, как он отнесется к их поездке. И хотя тот не нравился Юрше, а все же ему было немного жаль его.

Но разговоры разговорами, жалость жалостью, а барыня все же ехать должна. И он решительно потребовал от Прокофия проводить его к Марии. Тот опешил:

– Да как можно! Ты в своем уме? Она же в постели.

– Вот и ладно, драться не полезет, – усмехнулся Юрша. Заморское вино придало ему храбрости. – Идем.

В верхних светелках бабки, мамки по углам прячутся, Мария всех разогнала. Послали к ней девку сказать, что боярин идет, – в девку донцем запустила.

Юрша вошел первым, сожалея, что не в кольчуге. Учтиво поклонился. Мария полусидела на обширной кровати с открытым пологом. Толстое розовое одеяло закрывало ее по грудь. Волосы убраны под серебряную кику. Увидела Юршу, лицо передернулось, завопила:

– Как посмел! Вон, выродок!.. – Проклятия и ругательства так и посыпались из нее.

Прокофий выглянул из-за спины Юрши и принялся урезонивать:

– Марьюшка, барыня, не позорься, ради Христа! Выслушай его. Ведь царем он посланный.

Мария, не слушая, продолжала буйствовать. Она потеряла всякий контроль над собой, вскочив на постели в одной рубахе, кричала:

– ...И ты позоришь меня! Нет, чтобы защитить! Никуда я не поеду! Больная я! Никого слушать не хочу! А этому выродку глаза выдеру!

Юрша понял, что тут как в бою: хочешь добиться своего – действуй решительно и неожиданно. Он отбежал к окну, распахнул створку и рявкнул во всю глотку:

– Аким, плетку сюда и двух стрельцов! Бегом! – Повернувшись к испуганному Прокофию, распорядился: – Выдь, боярин. Я с ней один на один говорить буду! – Подошел к постели. Мария, закрывшись одеялом до глаз, с ужасом смотрела на сотника, который продолжал кричать: – Ты лаешь царева посла как девка непотребная! Так я с тобой как с девкой и разделаюсь! Научу уважать государевых людей! Вот те крест! – Юрша перекрестился на киот. – Если еще вякнешь, выдеру, как вора последнего!

Дверь отворил Аким, позади него два стрельца:

– Дозволь войти, Юрий Васильевич?

– Погодь там, крикну. – Юрша заговорил тише: – Поняла, барыня, что мне не до шуток? Так вот, сейчас же заставь девок собирать свою рухлядь. Завтра утром без шума сядешь в струг и с Богом! Запротивишься, клянусь всеми святыми, прикажу стрельцам силой посадить.

У Марии слезы хлынули ручьями. Захлебываясь, произнесла:

– Позора... Все позора моего... хотите!

– Нет, барыня! Хочу, чтобы уважали и чтили тебя больше прежнего. А ты, вроде овцы неразумной, противишься. Пойми: в Сергиев день надобно тебе быть во Владимире. И ты будешь там. А говорить станешь всем, что по святым местам едешь. – Мария продолжала рыдать в бессильной злобе. – Хватит слезы лить. Люди ждут. Вытрись, чтобы девки не видели... Вот так. Барыня Мария Орестовна, – вновь громко и почтительно продолжал Юрша, – сейчас ты при мне скажешь челяди, что завтра едешь в Собинку и чтоб они собирались. А об этом нашем худом разговоре с тобой никто не узнает. Вот тебе крест святой... Ты готова? Аким!

– Слушаю, Юрий Васильевич.

– Боярин тут?

– Нету, ушел к себе. Ругается, всех шугает. Плетка нужна?

– Пока не нужна. Зови сюда девок, мамок всяких... Входите, барыня кличет вас.

6

Первые два струга ушли на рассвете, с ними десяток стрельцов. Третий струг был меньше гружен и отличался от первых – на его носу натянули белое полотно, под ним на сиденьях и на дне положили телячьи шкуры.

Все ждали выхода боярина Прокофия, он распорядился выплывать по холодку, но что-то задерживался. Юрша предположил, что Мария придумала новую уловку, и собирался уже идти во дворец. Но тут показалась челядь. Несли сундуки, укладки, коробья. За ними вышел Прокофий, одетый не по сезону – в лисьей шубе, в высокой шапке. Следом Мария и Таисия, также в шубах и шалях.

Юрша поклонился боярину, тот благосклонно ответил кивком головы, обремененной высокой тяжелой шапкой. Второй поклон Юрши относился к барыне и Таисии. Мария отвернулась с презрительной гримасой, а Таисия расцвела улыбкой.

У берега навстречу боярину вышел причт тонинской церкви, отслужили краткий молебен, и вскорости струг отчалил. Его вверх по Яузе тянули на бечеве, где рысью, а чаще шагом, пара лошадей. Два гребца рулем и шестом управляли стругом.

Юрша последовал тропой вдоль берега, Аким с десятком стрельцов за ним. Замыкали поезд верховые слуги, которые вели в поводу запасных коней – хозяева на самом волоке поедут верхом. В одной из лошадей Юрша без труда узнал Лебедя.

В таком порядке двигались верст пять. Затем Яуза делала широкую дугу, резко поворачивала в другую сторону, а за ее коленом на возвышенности показались церковь, строения небольшого монастыря около Троицкого шляха и деревенька Мытищи. Ближе к реке на гати шляха около переправы через Яузу стояла мытная изба. Здесь речка Работая впадала в Яузу. Струг свернул в эту речку. Из мытной избы вышли стражники с самопалами и толстенный дьяк. На струге из-под навеса показался Прокофий, назвался полным званием, дьяк и стражники отвесили поклон и опустили цепь, перегораживающую реку.

Как только минули частокол монастыря, подступавший к самой воде, с крутого берега спустилась поджидавшая там пара лошадей, подцепили вторую бечеву и потащили струг четверкой, зачастую волоком по песчаным мелям – Работая речка неглубокая, но очень рыбная, особенно по котловинам. Прокофий часто посылал сюда рыбаков за жирным карпом и крупными ершами для ушицы. По речке тащились версты две, дальше она разбивалась на два рукава и начиналось болото, густо усыпанное фиолетово-розовыми кисточками мытника. По краю болота была вырыта канава, по ней тянули струги еще с версту. Дальше начинался волок посуху.

Раньше Юрше приходилось видеть волок издали, сейчас все происходило на его глазах. Как только люди сошли на берег, волокные людишки подвели под струг грубо сколоченные из бревен большие сани, закрепили канаты и шестерка лошадей выволокла судно на берег, на уложенные деревянные катки. Далее струг покатили по просеке, вокруг него муравьями бегали людишки, подкладывая катки.

Прокофий, Мария и Таисия сели на коней и вместе с верховыми слугами и стрельцами поехали просекой. Юрша от них немного отстал. Через густую крону деревьев проглядывало солнце, над головой синью наливалось небо, а ему казался наступающий день сумрачно-пасмурным. Таисию он видел, но она была недоступно далека. А сев на Лебедя, помчалась впереди всех. Юрша не решился нагнать ее на виду у боярина. Теперь плелся последним, сетуя на горькую свою судьбину.

Вдруг конь его насторожился, сзади зашуршали кусты, из них выбрался Лебедь! Таисия! Юрша тут же оказался рядом с ней. Им не потребовалось никаких слов. И день сразу развёдрился, и кони доверчиво прижались друг к другу боками...

Ехали они тихо, ничего не замечая вокруг, обменивались скупыми словами – какие нужны слова, если они рядом... Из блаженного состояния их вывел Васек, вынырнувший из кустов.

– Боярышня, боярин гневится. Требует вместе с ним ехать.

Поглядел Юрша перед собой и неловко стало: стрельцы и слуги в сторону сбились. Прокофий и Мария посреди просеки стоят, прямо на них смотрят. Таисия, ни слова не говоря, тронула коня. Юрша хотел отстать, но она негромко потребовала:– Рядом! Хотят, чтобы впереди ехала, поедем вдвоем... Так ты знаешь, как весело было! Боты через забор кинули, а он... – Она громко принялась рассказывать о гадании в сочельник. На рысях проехали мимо боярина и до реки Клязьмы ехали рядом. Таисия ни на секунду не замолкала. Говорила, что любит лето за большую свободу – на сенокос ходит, грести сено научилась, по ягоды, по грибы вместе с девками и бабами. А как поют в деревне! Она любит песни протяжные, о жизни. Вот, к примеру, какие:

Снежки белые пушисты покрывают все поля,

Одного лишь не покрыли – горя люта моего!

А я, горькая, несчастна, всегда плачу по милом,

День тоскую, ночь горюю, потихонько слезы лью;

Слезка капнет, снег растает, в поле вырастет трава!

Звенит ее голос, переливается, и кажется Юрше, что никогда он не слышал ничего лучшего. Обнять певицу нельзя – позади боярин. Взял он ее руку и покрыл поцелуями. Сказали б раньше, что такое сделает, не поверил бы ни за что. А Таисия рассмеялась:

– Понравилось, да? Я иной раз на клиросе в церкви пою. У нас хор хороший. Когда праздники царь тут проводит, московские певцы приезжают. Был и Степка Нос. Вот голос: запоет – свечи притухают... – И вдруг без всякого перехода тихо спросила: – А правда ли, Машка чуть не убила тебя?

Юрша не понял:– Меня? Когда?

– Когда пошел с отцом уговаривать ее. Отец ушел, а она с ножом на тебя кинулась. Ты стрельцов на помощь позвал.

– Плохой, видать, я воинник, раз с бабой один не справился! Ну, раз так говорят, что поделаешь.

Таисия рассмеялась:

– Я не поверила... А все-таки, как ты ее вылечил?

– Как? Сказал: нужно свекору не перечить. И все.

– Так она тебя сразу и послушалась! Такого у нас не бывает. Я Машку хорошо знаю... А ты скрытничаешь, выгораживаешь ее, да? Если меня любишь, ничего от меня не скрывай! Все мне расскажешь, но потом.

Начался спуск, засинела река – Клязьма, у берега качались четыре струга. Лес сразу оборвался. На опушке под казанами горели костры. Юрша подождал, пока подъехал боярин, и удалился к стрелецкому костру.

Прокофий и в походе не нарушил сложившегося уклада: после обеда – отдых. Хозяева спали на расстеленных коврах вдали от реки. Пока они отдыхали, доставленный волоком струг спустили на воду, установили мачту. Потом боярин и домочадцы взошли на судно. Первые отплыли, на последнем рулевые заняли места, лошади уже натянули бечеву. И вдруг там что-то произошло, Таисия покинула струг, села на Лебедя и поскакала по бечевнику. Струг тут же вышел на середину реки. Юрша, помедлив немного, нагнал боярышню. Он не стал задавать вопросов, а поехал сзади. Таисия придержала коня:

– Я с тобой буду до вечера, – сказала она.

– Я рад, но... Что подумают?

– Ты испугался?

– Я боюсь за тебя.– Это ты уже говорил... Скажи лучше, за что тебе государь дворянство пожаловал.

– Выполнил я его поручение, в Дикое Поле ездил.

– Царь поручения многим дает каждый день, а пожаловал только тебя. Расскажи обо всем, обо всем. Правду говорят, что на Диком Поле Змей Горыныч живет? На тебя напал он, да?

– Не видел я там Змея. Нападают там злые вороги – крымчаки.

Сперва не ладилось у него с рассказом. Таисия задавала вопросы, он коротко на них отвечал, потом напал он на свою тропу, и потекло плавное повествование. Уж не было вопросов у Таисии, захватил сказ Юрши и понес ее на Дикое Поле... Вот она вместе с любимым спасает девку-пленницу, потом доброго разбойника Гурьяна, вот громит татарский стан... Закончил Юрша свой рассказ речью царя. Все рассказал, умолчал о том, что в свитке было сказано. Но Таисия сама догадалась:

– Свиток тот самозванец рассылал по селам.

– Откуда ты взяла такое? – удивился Юрша.

– Слышала. А ты скрыл от меня про самозванца.

– Боярышня... Тая! Многое есть, о чем лучше не знать.