Текст книги "Консервативный вызов русской культуры - Белый лик"

Автор книги: Николай Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Я не ставлю на Ельцина и на его окружение. Я ставлю на ту стабильность, которая, как воздух, как хлеб, нужна сейчас. Идет терапия изнутри. Это не стабильность их режима, а стабильность жизни. Им стабильность не нужна. А нам нужна. И включение системы национальных ценностей во все осуществляющиеся реформы происходит самостоятельно. Тяжело, очень тяжело, но идет. Я не призываю к такому компромиссному смирению труса. Надеюсь, я ясно доказал всем, что говорю и делаю только то, что сам считаю нужным. Поэтому 19 сентября по телевидению была передача, где я сказал все своими словами – единственный из всех своих собратьев. Так вот, я имею в виду ту самую паузу, когда люди начинают сами разбираться в том, кто есть кто. Если Господь смилостивится и появится человек, который поможет им это сделать, это будет прекрасно. Но лишь бы не мешать! Сейчас принцип не такой: "кто не с нами, тот против нас". Наш принцип: "кто не против нас, тот с нами". Сейчас мы должны в этом отношении быть очень и очень спокойны. Для того, чтобы зерно здорового народного смысла проросло. Есть же третий путь. Нам все время твердит пресса: или мы, или коммунисты. Им выгодно очень иметь Жириновского и пугать им: вы что, хотите этого получить? Нет, не хотим, ни вас, ни этого. Я говорю о той паузе, которая поможет людям, успокоившись, оглядеться вокруг себя.

ПОКАЯНИЕ РОДА МИХАЛКОВЫХ

Итак, наконец-то утвердилось окончательно, как и положено было в те годы, о которых повествует фильм "Утомленные солнцем": у русского кино есть несомненный лидер, так сказать, национальный лидер номер один – Никита Михалков. И это признала, со всеми оговорками, та же самая демократическая пресса, которая освистывала Михалкова после печально знаменитого съезда кинематографистов, где бездари гнали за ворота кинематографа Сергея Бондарчука и лишь Никита Михалков поддержал его, та самая пресса, которая освистывала Никиту Михалкова после октябрьских событий 1993 года, где в роли поверженного лидера оказался друг Никиты Михалкова генерал Руцкой.

Самодостаточность Никиты Михалкова так очевидна, что ему не надо было, подобно брату, ехать за славой в Голливуд, он был уверен – сами приползут. Кто приползет? Демократы, журналисты, голливудцы,– словом, все, кто должен признать величие отечественного русского кино и ярчайший талант его лидера, национального художника Никиты Михалкова.

Не случайно Никита Михалков в интервью газете "Завтра" говорил: "Я думаю, что нам, в общем, нечего плакаться. Не распяли нас. И никто не распнет!.. Ведь дьявол спокоен только тогда, когда человек в его руках. А когда этот человек начинает себя осознавать, дьявол начинает шустрить. И все, что сейчас мы испытываем,– это просто возрождение нашего самосознания... Я исключил из своего лексикона слова "нет", "долой" и прочее. Я у себя дома, я на Родине, и мной движет только позитивное, созидательное начало. Я хочу строить это, я люблю это, я делаю это". Да, согласен с ним. Нам таких лидеров не хватает. В экономике, в промышленности, в политике. Как ни воспитывал на трудах Ивана Ильина и других русских философов Никита Михалков своего друга Александра Руцкого, стать вровень с ним, но не в кино, а в политике, генерал не смог. В кино, особенно сейчас, после смерти другого национального гения России Сергея Бондарчука, рядом с Михалковым, поставить некого.

Он любит кино, он любит Россию, он любит русских людей. Это первое ощущение от кинофильма "Утомленные солнцем". Независимо от сюжета, от кровавой трагедии в доме легендарного комдива Сергея Котова, независимо от отношения Никиты Михалкова к сталинской эпохе, он любовно живописует народные типы. Может быть, впервые после фильмов Феллини – национального художника Италии, показавшего нам галерею народных итальянских типов: рыбаков, прачек, шоферов, один лишь кадр, одна фраза, но они так и оставались в памяти – итальянцы, как таковые. Теперь уже в фильме Никиты Михалкова мы видим тот же самый национальный ряд: солдаты, пионеры, крестьяне,– русские люди. Представляю, как на таком антибольшевистском материале, как сценарий "Утомленных солнцем", развернулись бы в своей чернухе, свой антирусскости иные пропагандируемые телевидением кинорежиссеры. Взять хотя бы ту же "Курочку Рябу", с ее издевкой по отношению к героям фильма. Один человек, критик, близкий знакомый всех Михалковых, сказал мне после недавнего просмотра "Утомленных солнцем" в Центральном Доме литераторов: "Братоубийственный фильм". Впрочем, брат Андрон сам напросился на такое сравнение. И себя подставил, и Никиту подвел. Немало людей после "Курочки Рябы" не хотят даже слушать и об "Утомленных солнцем". Мол, братцы же – два сапога пара. С другой стороны, все истинные ценители кино увидели воочию ту пропасть, которая разделяет братьев. Нет, пропасть не идеологическую, не нравственную, не мировоззренческую, а пропасть, разделяющую огромный талант и старательного ремесленника. Кто заставил Андрона Михалкова-Кончаловского устроить свою телепремьеру, да еще с обсуждением, именно в те дни, когда началось триумфальное шествие "Утомленных солнцем"? Вот и нарвался на точное определение из круга своих же знакомых: "братоубийственный фильм". Такое отношение к своим сородичам не выдумаешь, не срежиссируешь – оно или есть, или его нет. Оно прорывается в фильме на любую тему. Вот так и получилось, что в фильме с антибольшевистским пафосом люди, обживающие эту Совдепию,никакие не злодеи, скорее даже наоборот – национальные русские типы. Вот потому и выжила Россия. Потому и выживет впредь. Потому так зло огрызнулся на фильм Михалкова в "Литературной газете" критик Марк Кушнирович, что не увидел в нем ненависти к людям из "этой страны". Ему не нравится, что Никита Михалков, "пуская в ход все киношное красноречие, убежденно доказывает, что поскольку под топором были все: и те, кто "за страх", и те, кто "за совесть", и те, кто вообще никак,– жалеть надо всех..." Марк Кушнирович убежден, что "отсюда недалеко до вывода, на который устами своего комдива намекает фильм: если подобные люди защищали ту самую советскую власть, значит, и власть эта была действительно хороша". А я думаю, именно критик Кушнирович со своими революционистскими мозгами подобно всем другим революционистам всех времен не понимает, что любой настоящий художник и обязан "жалеть всех", как жалеет всех национальный итальянский художник Феллини, как жалеет всех национальный еврейский художник Шолом Алейхем. Когда же все эти большевики от искусства, все эти Черниченки и Кушнировичи перестанут навязывать художнику прокурорский тон?

Мне кажется, на иных кадрах из фильма "Утомленные солнцем" будут обучать студентов ВГИКа независимо от сюжета фильма. Но все же вернемся к сюжету. Чем заинтересовал Никиту Михалкова этот достаточно тривиальный мелодраматический сюжет, который в других режиссерских руках стал бы заурядным антисталинским фильмом, еще одной версией "Детей Арбата"? Рисковал же художник, выпуская фильм на тему сталинских репрессий в то время, когда подобными сюжетами все читатели и зрители переелись. Все то же НКВД, которое арестовывает легендарного комдива, сподвижника Сталина, убежденного большевика, "гнавшего и гнавшего" всех этих "беляков" от Урала до самого океана, Сергея Петровича Котова. Как и положено в 1936 году, самого комдива расстреливают, членам семьи дают по десять лет. Все эти сюжеты давно проанализированы бездарными и талантливыми писателями и режиссерами. Не снимал же Никита Михалков фильм лишь для того, чтобы показать всем этим "публицистам от сталинизма", чем искусство отличается от тенденциозных выпадов. Да и психологию, нравственную оценку случившегося в сталинские годы давно уже талантливо показали Виктор Серж в "Деле Тулаева", Николай Нароков в "Мнимых величинах", Варлам Шаламов в "Колымских рассказах". Нет, воспринимать фильм Никиты Михалкова лишь в качестве "этапного" для нашей киносталинианы – значит принижать его значение для самого режиссера.

Мне показалось, что этот фильм нужен был прежде всего самому Михалкову. Мне показалось, что смысл фильма "Утомленные солнцем" – в образе Митяя, музыканта, дворянина, "белого" офицера, заслуженного чекиста Дмитрия Андреевича, по кличке "пианист". Если я не прав, значит, Никита Михалков цинично, по-ремесленному подошел к явному унижению русского дворянства, будто бы забыв о том, что сам он из славного рода Михалковых и Глебовых. Нет, циником и ремесленником я Никиту Михалкова не считаю и поэтому думаю, что фильм "Утомленные солнцем" стал своего рода покаянием рода Михалковых...

...Рода старого, дворянского, пришедшего на службу сталинской системе. Не с комдивом, не с рабоче-крестьянским стихийным талантом, верным и преданным идеям большевизма и сталинизма, честным до конца жизни, преданным своей любимой Родине Сергеем Котовым ассоциируется сам Никита Михалков, как бы талантливо он ни сыграл эту роль. Котов для Михалкова – не личное, не исповедальное, это роль чужого ему человека, в котором актер пробует разобраться. Это то, кем Михалков хочет быть. Личное – это Митюль, который отнюдь не выдуман для большей мелодраматичности,– это в той или иной мере знак Михалковых, то, что должно быть пережито ими, переосмыслено, прочувствовано. Как может сегодня Никита Михалков утверждать обреченность всех революций, как может отрицать идею большевизма – без покаяния, без личного раскаивания? В этом, если хотите, и наибольшее мужество его. Это Булат Окуджава или Василий Аксенов могут легко перешагивать через своих "комиссаров в пыльных шлемах", могут сегодня призывать к уничтожению тех, кто лишь следует заветам их, Окуджавы и Аксенова, отцов. По сути – они стреляют по своим отцам. Но потому их никто, даже их поклонники, и не называет национальными художниками.

Митюль или Митяй – музыкант, интеллигент, дворянин,– как и многие его сверстники из таких же семей, воевал в Белой армии, эмигрировал в Париж. И там в 1923 году пошел работать в ЧК, выдавая Советам лидеров Белого движения, прекрасно зная, что их ожидает в ЧК-НКВД. Таких было много среди разочаровавшегося дворянства. Таким был "белый" офицер, муж Марины Цветаевой, евразиец Сергей Эфрон. Такими были "белые" офицеры, полковники Сорокин и Житкевич, капитаны Завадский и Петров. Таким был генерал Николай Владимирович Скоблин и его жена, знаменитая певица Надежда Васильевна Плевицкая, организовавшие по заданию НКВД похищение лидеров "белой" эмиграции – генералов Кутепова и Миллера, такими были многие сменовеховцы, младоросы. Надо сказать, что, как сегодня известно, достаточное количество дворян из самых знатных родов, оказавшись в несвойственной для них нищете, вне дома, вне привычной работы, шли на службу к советской власти, отнюдь не разделяя ее взгляды, Митюль по кличке "пианист" – достаточно типичная фигура в среде русского дворянства, и винить комдива Котова, очевидно, по линии военной разведки вторично пославшего Митюля на работу за границей, вряд ли стоит. Немало дворян стало советскими дипломатами, многие ушли в Красную Армию. А "красный" граф Алексей Толстой – не был ли своеобразным Митюлем в нашей литературе? Речь сейчас идет не об упреках в адрес дворянства. Кто-то из них искренне поверил в новые идеи социализма, кто-то струсил, кто-то купился за деньги, которые для "красных" графов и спецов не жалели, предоставляя условия жизни, несравнимые с теми, в которых жило большинство наших сограждан. Но когда сегодня в перестроечной нашей печати изничтожают по-черному тех же Всеволода Кочетова, Аркадия Первенцева или Семена Бабаевского, при этом стараясь оправдать и "красного" графа Толстого, и Константина Симонова, и того же Сергея Михалкова, я думаю, что ответственность на последних – гораздо большая. Первые – это те же комдивы Котовы с шашками наголо. Они другого и не знали, они верили, и кто жив верят до сих пор в свое святое дело. У них не было ни французских гувернеров, ни дворянского помещичьего быта. Они были такими же прямолинейными и в чем-то ограниченными, как комдив Котов. Они тоже вербовали на службу пролетарской культуре выходцев из дворян. И так же, как в фильме,– часто именно завербованные советские дворяне, в силу большей гибкости, большей культуры оказывались во главе того же Союза писателей. Митюль и комдив Котов – Константин Симонов и Михаил Шолохов. Конечно, первый был, может быть, пообразованней, не допускал такой прямолинейности, такой атаки в лоб. Но почему, оправдывая одних, мы не прощаем других? Конечно, ни о каком прямом сравнении дворянского чекиста Митяя-Митюля с представителями рода Михалковых ни в фильме, ни у меня в статье разговора не идет. Но покаянную ответственность за все действия чекиста-дворянина Дмитрия Андреевича дворянин-режиссер Никита Михалков на себя берет. Да комдивы Котовы, маршалы Ахромеевы, писатели Шолоховы были честны до конца и с честью ушли, свято веря в свою социалистическую Советскую Родину. Но когда были честны Сергеи Эфроны, "пианисты" Митяи, "красные" графы Толстые, дворяне Михалковы – когда сражались против большевизма? Когда пошли служить Советской Родине? Когда сегодня вновь сражаются с большевизмом? Несет ли ответственность писательница Татьяна Толстая, близкая родственница Алексея Толстого, несет ли ответственность Никита Михалков за все деяния своего рода?

Просмотрев кинофильм "Утомленные солнцем", я уверен, что Никита Михалков от ответственности не отказывается.

Не верю только в финальное самоубийство Митяя. Конечно, кинематографически этот кадр сделан блестяще: солнце над Кремлем, пробивающееся в ванную комнату Митяя, живущего все в том же "Доме на набережной", ванная, заполненная водой, смешанной с кровью, и потому красная от солнца и крови,– и утомленный в ней, утопленный в ней Митяй. Впрочем, в этом фильме что ни кадр – кинематографическое пособие по мастерству. Но дворянин, предающий с 1923 года своих руководителей, своих командиров, своих предводителей, уж если кончает с собой, то сразу после первого предательства, а когда на нем крови не по локоть, а по самое горло, когда он привычно убивает шофера грузовика, блестяще сыгранного Авангардом Леонтьевым,– убивает лишь в силу своего кровавого профессионализма, для него давно всякие лирические воспоминания – дым, не более. Элемент игры – и бывшая возлюбленная Маруся, ныне жена комдива Котова (актриса Ингеборга Дапкунайте), и бывшие друзья. Здесь я согласен с Сергеем Котовым, который упрекнул чекиста Митю, что он приехал насладиться обидой. Насладиться разрушением дома, семьи, из которой его "ластиком стерли". Он и не скрывает свой принцип: "раз для меня жизни нет, то и ни для кого". Продажный дворянин чересчур циничен, чтобы так красиво, по-сократовски, кончать жизнь самоубийством. Я еще поверю в его "русскую рулетку", игру со смертью, придуманную русскими офицерами в окопах Первой мировой войны, когда в револьвере остается один патрон, вращается барабан и производится выстрел. То ли будет, то ли нет. Говорят, в "русскую рулетку" любил играть Владимир Маяковский.

Олег Меньшиков, исполнитель роли Мити, играет игрока. Не дьявола, не Мефистофеля, не трагическую личность, не сломанного режимом человека, а талантливого циничного игрока, который и портрету Сталина честь отдаст, как завороженный идеалист, и Марусю доведет до истерики по поводу своей сломанной жизни, и даже перед своими подчиненными, обычными энкаведешниками из крестьян или мелких служащих, служащих государству, как положено,– даже перед ними он играет: умного разоблачителя тайных замыслов врага народа. В том-то и парадокс, что чекиста Митю, не верящего ни во что, и тем более изобретательно ведущего кровавую игру, настоящему интеллигенту хочется как-то оправдать, облагородить, а обычных служивых людей, хрустящих огурцами и верящих, что они делают справедливое дело во имя социализма и Родины,– наш интеллигент люто ненавидит, перенося на них всю ответственность за любые злодеяния. Но кто придумывает кровавые колесницы? Кто дает солнцу взойти, прежде чем оно утомит всех? Сейчас интеллигенты от Гайдара до Егора Яковлева томятся от очередного пьяного солнца, а другой Яковлев в паре с Козыревым выступает в роли Мити, но кто дал взойти этому солнцу? Всем своим фильмом Никита Михалков кается перед своими героями, перед пионервожатой, читающей детям стихи о Сталине, чуть ли не "Нас вырастил Сталин на верность народу", перед дирижаблестроителями, пусть во имя Сталина, но строящими свой дирижабль, как строили в те годы первое метро, первые танковые заводы, университеты, стадионы, научные центры. Он кается даже перед этими обычными энкаведешниками, хрустящими огурцами и дело свое по поимке преступников туго знающими. Он кается и за то, что, начав свою гениальную игру в "большой стиль", в грандиозный государственный ампир, в кровавый, но одновременно и торжественный, величественный праздник,– они, элита государства, утомились раньше времени, не достроив, не доиграв. И все главные идеологические игроки этого государственного действа вдруг перестали играть, прямо на сцене стали смывать грим и разбирать декорации, убеждая народ, что, мол, все это была игра, и нет никаких идей, и нет никаких героев. Одни из игроков пресытились, другим не хватило "вкуса жизни"... Он кается и за то, что не умели защитить ту прежнюю дореволюционную жизнь. Все эти тетушки и бабушки большого семейства жены комдива Котова – Маруси, благодаря Котову и уцелевшие,– они на самом деле как бы демонстрируют жизнь чеховских героев в сталинское время. Не случайно идет в прессе постоянное сравнение "Утомленных солнцем" с ранним фильмом Никиты Михалкова "Неоконченная пьеса для механического пианино", поставленным по чеховскому "Платонову". Одни – бездействием своим до всяких революций заранее проиграли свое государство, свои благородные идеалы. Другие – втянутые в самую грандиозную игру XX века и ставшие, по сути, идеологами этой игры, бросили ее, чуть только представилась возможность. Может быть, в этом -смысл столь нереального самоубийства Мити в конце фильма. Отказ от дальнейшей игры, а значит – второе предательство своего государства.

Если по жизни, то погиб бы скорее всего такой Митяй-Митюль где-нибудь через полгода, во время ежовских чисток государства от старых и неверных игроков. Но у нас же – большое кино, большой стиль. В роли народа – бедный шофер грузовика, которого наши игроки вечно не в ту сторону отправляют, а в конце фильма и вовсе убивают. Где эти зияющие высоты то ли Нагорного, то ли Загорного, то ли Забугорного, куда направляют со всем скарбом простодушного шофера в линялой майке?

Хотел было Никита Михалков свалить все беды на шаровую молнию, которая бьет, не выбирая, куда залетит. Даже название было первоначальное у фильма "Внезапный эффект шаровой молнии", даже дворянин-чекист Митяй должен был спасти кое-кого от шаровой молнии, но, к счастью, уберегся режиссер от искушения. Почувствовал, что не шаровая молния, как бы она ни называлась, виновна в бедах русского народа, а "утомленные солнцем". Народ-то рад солнышку: от комдива Сергея Котова до огромной бабищи на пляже, от бойцов "химической защиты" до строителей дирижабля,– все рады солнцу. Недаром и фильм – откровенно солнечный, пронизан солнцем, там просто нет ни вечерних, ни ночных эпизодов. И любовь-то вся у Сергея и Маруси – в солнечных лучах, и дочка-то Надюша – вся солнечная. И страна-то вся выбиралась к солнцу – от разрухи, от революции подальше. Но уж так причудлив сюжет русской истории, так щедр он на испытания, что всегда в определенный момент, к сожалению, "утомленных солнцем" оказывается больше, чем нужно для нормальной жизни народа. И все они, эти "утомленные", оказываются в непосредственной близости от солнца. У власти, при власти, вокруг власти. И сколько раз в роли "утомленных солнцем" в русской истории было дворянство! В конце концов, не большевики же свергли царя, а высшее армейство. Речь идет о самой идее покаяния дворянства – рода Толстых, рода Михалковых и т.д., которые не дослужили ни царю, ни Сталину, ни Брежневу, не дослужили своему государству, "утомились" раньше времени, отдав государство бепощадным хищникам, все равно – Троцким ли, Хрущевым ли или Ельциным. Не стала наша знать национальной элитой, и потому в покаянии своем Никита Михалков тянется к комдивам Котовым, Буденным, Всеволодам Кочетовым – которые служат до конца.

Может быть, это и чересчур уж дальняя метафора, обобщение, но не случайно сам Михалков как-то назвал чекиста Митяя Платоновым 1936 года. Страшные Платоновы в результате вырастают из дворянских бездельников. И главное – по-прежнему переменчивые и несостоятельные. Как излечиться от этого? Будет ли в новом воплощении Михалковых завершен тот большой стиль, будет ли преодолена излишняя подвижность и закреплена та рыцарская законченность, которая скорее была присуща комдивам Котовым? Превращение из дворянина Митяя (как бы он ни назывался) в комдива Котова – это тоже покаяние Никиты Михалкова. Покаяние за всех сородичей, не сумевших стать до конца рыцарями долга и государства. А ведь дворяне – это и есть изначально служилые люди, слуги государства. Никита Михалков не разделяет взгляды своего героя, но он разделяет его пассионарный созидательный пафос. Потому фильм и полон жизни. Потому его и полюбят зрители – в России и за рубежом. Известный французский киноактер Жан-Мари Барр, символ нового французского кино, сказал в недавнем интервью: "Я был тронут... финальной сценой "Утомленных солнцем". Михалков – постановщик, который волнует, и это вселяет надежду... Несмотря на хаос, который охватил восточноевропейские страны, творческий потенциал их художников гораздо мощнее, чем на Западе". Может быть, из покаяния вырастает новое знание? Не случайно же в двадцатые годы "красные" комдивы и "красные" писатели, мечтающие о культуре, стремились сблизиться с уцелевшими дворянами, а то и породниться с ними, что, кстати, и происходит в кинофильме, где Сергей Петрович Котов находит жену из древнего дворянского рода. А сегодня, в девяностые, дворянин Никита Михалков стремится играть рабоче-крестьянского комдива Котова. Да

и в других своих ретро-фильмах, в той же "Рабе любви" – он ищет в героях недостающее михалковскому дворянству знание. А уже дальше дворянская культура заставляет его упаковать эту мужицкую пассионарность, эту энергетику дела в эстетические формы. Ибо при всей своей немалой режиссерской мускулатуре – он, пожалуй, самый утонченный эстет. Русский эстет, чувствующий красоту... даже бутылочного стекла, о которое порезался Митяй. В трагическом фильме он дает зрителю возможность наслаждаться красотой России. И, кстати, в отличие от многих коллег он чувствует красоту: и природную, органичную, почвенную, и красоту сделанную, промышленную, индустриальную. У него красиво скачут кони, но не менее красиво летят над полем истребители. Он наслаждается и танками на марше, и деревенской банькой. Он еще генетически помнит красоту дворянского гнезда, но успел до нынешней разрухи оценить красоту промышленного величия. Не случайно музыкальный ряд у Никиты Михалкова всегда запоминается. Может быть, поэтому зрители выходили после "Утомленных солнцем" и из кинотеатра "Художественный", и из ЦДЛ – музыкально-праздничными. Он своим покаянием за род Михалковых как бы признает определенное поражение, свое родовое поражение, но не получилось поражения. И это справедливо. Покаяние стало залогом Победы. В чем-то сердитый критик Марк Кушнирович прав – из антисталинского сюжета выросла песнь Державе, умеющей пройти даже через такие страшные испытания. Это – Песнь Победителя, прошедшего через покаяние и наконец-то становящегося верным до конца. Верным идее любимой Родины. Все так элементарно.

Владимир Солоухин

Солоухин Владимир Алексеевич родился 14 июня 1924 года в селе Алепино Владимирской области. Скончался 4 апреля 1997 года в Москве. Похоронен в селе Алепино. Родился в крестьянской семье. Окончил школу, поступил во Владимирский механический техникум. Во время Великой Отечественной войны попал в войска особого назначения, охранявшие Кремль. С 1946 года начал публиковать стихи. После войны поступил в Литературный институт. Работал в журнале "Огонек". В 1952 году вступил в КПСС. Много печатался в столичной прессе, но популярность пришла лишь с лирической повестью "Владимирские проселки", которая была замечена и критикой и известными писателями, в частности Леонидом Леоновым, назвавшим Солоухина "одним из интереснейших современных наших писателей второго поколения..." Еще больший шум наделали "Письма из Русского музея" (1966) и "Черные доски" (1969) острополемические документальные повести о сохранении русской культуры. В своих исторических и лирических повестях он формулирует свою "философию патриотизма", становится одним из ярких лидеров так называемой русской партии. С удовольствием Владимир Алексеевич писал и научно-популярные повести о травах, о ловле рыбы, о грибах, о саде... Очень рано написал автобиографический роман "Мать-мачеха" (1964) о собственной жизни. Затем серию автобиографических произведений он продолжил в "Прекрасной Адыгене", "Приговоре" и, конечно же, в итоговой исповедальной книге "Последняя ступень" (1976-1995). Книга пролежала в столе писателя целых 20 лет. Мне довелось читать ее в рукописи сразу после написания, тогда это была бомба посильнее "Архипелага ГУЛАГа". Конечно же, автора ждали крупные неприятности, но и мировая слава. Увы, Владимир Алексеевич не рискнул и даже тянул с публикацией в годы перестройки. Более того, все-таки вышла она в сокращенном виде и большого интереса уже не вызвала. Когда-то в семидесятые Леонид Леонов говорил по прочтении книги: "Ходит человек по Москве с водородной бомбой в портфеле и делает вид, что там бутылка коньяку..." В конце концов, она и оказалась бутылкой коньяку. Интересна она еще и неожиданными обвинениями в адрес своего бывшего старинного друга Ильи Глазунова. Но в ряду острой публицистики перестроечного времени повесть уже не выделялась ничем. Скорее, заметили "Соленое озеро", повесть о палаче хакасского народа Аркадии Гайдаре, и последнюю его повесть о русской эмиграции "Чаша". Был членом редколлегии журналов "Молодая гвардия" и "Наш современник". Последовательно занимал православные и монархические позиции.

ВОЛКИ

Мы – волки.

И нас

По сравненью с собаками

Мало.

Под грохот двустволки

Год от году нас

Убывало.

Мы как на расстреле

На землю ложились без стона.

Но мы уцелели,

Хотя и живем вне закона.

Мы – волки, нас мало,

Нас, можно сказать,– единицы.

Мы те же собаки,

Но мы не хотели смириться.

Вам блюдо похлебки,

Нам проголодь в поле морозном,

Звериные тропки,

Сугробы в молчании звездном.

Вас в избы пускают

В январские лютые стужи,

А нас окружают

Флажки роковые все туже.

Вы смотрите в щелки,

Мы рыщем в лесу на свободе.

Вы в сущности – волки,

Но вы изменили породе.

Вы серыми были,

Вы смелыми были вначале.

Но вас прикормили,

И вы в сторожей измельчали.

И льстить и служить

Вы за хлебную корочку рады,

Но цепь и ошейник

Достойная ваша награда.

Дрожите в подклети,

Когда на охоту мы выйдем.

Всех больше на свете

Мы, волки, собак ненавидим.

Владимир Солоухин

РУССКИЙ ХРАНИТЕЛЬ

ВЛАДИМИР СОЛОУХИН

Владимирское село Алепино стало еще одним памятным местом на карте России. Здесь мы похоронили на старом деревенском кладбище, недалеко от могилы деда, прекрасного русского писателя Владимира Солоухина. Кладбище на высоком угоре, где-то внизу речка, а дальше до горизонта – те самые владимирские проселки, которые воспел в своей прозе Владимир Солоухин.

Еще одно литературное гнездо России. Как верно поступил писатель, отказавшись от Ваганькова или Переделкина. "Время собирать камни" озаглавил когда-то свой знаменитый очерк Солоухин. Даже похороны его превратились в собирание камней русской культуры. Во времена смуты и раздора, во времена разора и насилия Владимир Солоухин могилой своей укрепил родную деревню. Уверен, теперь, точно, и храм восстановят местные власти. Уверен, летом, на день рождения Владимира Солоухина, 14 июня, будут проходить на Владимирщине Солоухинские чтения, куда будут съезжаться русские писатели, как съезжаются в Ясную Поляну и в Тарханы, на шолоховский Тихий Дон и в рубцовскую Тотьму, к Федору Абрамову в Верколу и в яшинский Бобришный Угор. Все-таки писатель на Руси и сегодня, как бы ни сбрасывали его с пьедестала нынешние разрушители, – не просто создатель неких текстов, а подвижник и певец своего народа.

Наш сатанинский ящик, наше телевидение и на этот раз отличилось. Сначала диктор торжественно-печально сообщил о смерти некоего Аллена Гинзберга в Америке – гомосексуалиста, авангардиста, поэта-битника, малоизвестного в самой Америке и уж вовсе не известного миллионам русских граждан, а потом, скороговоркой, добавил: кстати, умер и Владимир Солоухин. Как нас топчут в этом чертовом ящике, как постоянно унижают русскую культуру! Дело не в том, что Аллен Гинзберг – педераст и авангардист, а Владимир Солоухин – традиционалист, реалист, монархист и большой русский патриот. Вполне могло быть, что в Америке бы умер реалист и набожный католик, а в России авангардист и сторонник сексуальных меньшинств. Все равно любого нормального человека резануло бы, если сначала объявили о смерти неведомого американца, а лишь затем – об известном русском мастере слова. Какие все-таки интернациональные рабы и лакеи сидят на телевидении. И как их ненавидел Владимир Солоухин...

Телевидение утеряло вновь всю русскую культуру... А мы – почитатели солоухинского таланта, его друзья, его собратья по славному ремеслу, его ученики – собрались в холодный, но солнечный день 8 апреля в храме Христа Спасителя. Храм собирал людей. Владимир Солоухин и был – собирателем. Как драгоценны такие люди, несущие в таланте своем и дар объединения. Как горько, что так много собирателей ушло из русской культуры за последнее время. Олег Волков и Борис Можаев, Владимир Соколов и Сергей Бондарчук... Даже когда-то непримиримый Андрей Синявский последние годы жизни перешагнул через какие-то свои догмы и вышел навстречу собирателям. А сколь многих объединял Владимир Максимов. На их похоронах, на поминках встречались левые и правые, авангардисты и реалисты, националисты и космополиты. Уйдут еще два-три человека – и уже не будет ничего, что бы связывало Андрея Вознесенского и Василия Белова, Станислава Куняева и Фазиля Искандера, Андрея Битова и Александра Проханова. А молодые растут, даже не зная друг друга, без любви и ненависти, напрочь удаленные друг от друга. Кто остановит эти разбегающиеся галактики?