Текст книги "1812. Великий год России (Новый взгляд на Отечественную войну 1812 года)"

Автор книги: Николай Троицкий

Не менее успешно, чем разведка, действовала в преддверии войны 1812 г. русская дипломатия. Она выведала, что Швеция предпочитает ориентироваться на соседнюю Россию, а не на далекую Францию. Граница с Россией была для Швеции единственной континентальной границей. Со всех других сторон ее защищали от французов море и английский флот. Потерю же Финляндии Швеция предполагала компенсировать захватом Норвегии, на что соглашалась Россия. Что же касается Бернадота, то он с давних пор, еще когда служил под наполеоновскими знаменами, ненавидел Наполеона (хотя получил от него все: маршальский жезл, княжеский титул, даже шведский престол), так как сам метил в «наполеоны», а Наполеона не прочь был бы сделать своим Бернадотом. Используя все это и льстя Бернадоту как «единственному человеку», способному сравниться с Наполеоном и «превзойти его военную славу» (5. Т. 6. С. 503), царизм добился заключения 5 апреля 1812 г. русско-шведского союзного договора, по которому Швеция обязалась помогать России в борьбе с Францией, а Россия – «обеспечить присоединение Норвегии к Швеции» (Там же. С. 324–325, 548–550).

Почти одновременно с этой дипломатической викторией на севере царизм одержал еще более важную победу на юге. В затянувшейся войне с Турцией русская армия под командованием М.И. Кутузова 4 июля 1811 г. выиграла сражение под Рущуком, а 14 октября – у Слободзеи. Турки вынуждены были пойти на мирные переговоры, но тянули время, зная, что Наполеон готовится напасть на Россию. В середине мая 1812 г., когда они все еще торговались об условиях, к Александру I приехал граф Л. Нарбонн. Кутузов тут же изобразил перед турецким султаном вояж Нарбонна как миссию дружбы и убедил султана в том, что если уж непобедимый Наполеон ищет дружбы с Россией, то ему, побежденному султану, сам аллах велит делать то же (32. Т. 7. С. 466). Султан согласился и 28 мая приказал своему верховному визирю подписать с Кутузовым Бухарестский мирный договор (9. Т. 6. С. 412–417), благодаря которому Россия высвободила для борьбы с Наполеоном 52-тысячную Дунайскую армию и еще приобрела Бессарабию.

Таким образом, замысел Наполеона об изоляции России и одновременном ударе на нее с трех сторон силами пяти держав был сорван. Русская дипломатия перед самым нашествием сумела обезвредить двух из пяти предполагавшихся противников. Фланги свои Россия успела обезопасить.

Столь выдающаяся двойная победа русской дипломатии – и на севере, и на юге – превзошла все ожидания царизма. Александр I на радостях спешил «торжественно принести благодарение» не дипломатам своим, не Кутузову, а «Творцу всех благ» – Господу Богу (14. С. 7).

Зато Наполеон был вне себя от досады и гнева, посчитав случившееся (для него тоже помимо всех ожиданий) противоестественным. «Неслыханная вещь! – восклицал он. – Две державы, которые должны потребовать все обратно у русских, становятся их союзниками как раз тогда, когда представляется прекрасный случай вновь завоевать потерянное» (19. С. 121). Особенно негодовал он на турок, по адресу которых «истощил весь словарь французских ругательств» (32. Т. 7. С. 780).

Но борьба между Францией и Россией за союзников на этом не закончилась. Феодальные Австрия и Пруссия были втянуты в союз с буржуазной Францией насильно и помогали Наполеону чуть ли не из-под палки, готовые в первый же удобный момент переметнуться на сторону феодальной России (что они в конце концов и сделали). Посланец Австрии граф Л. Лебцельтерн уже в июне 1812 г. приезжал к Александру I в Вильно, дабы заверить его в том, что и численность, и действия австрийского вспомогательного корпуса «по возможности будут ограничены» и что в любом случае «Австрия навсегда останется другом России» (9. Т. 6. С. 757). Король Пруссии Фридрих-Вильгельм III прислал Царю аналогичные заверения: «Если война вспыхнет, мы будем вредить друг другу только в крайних случаях. Сохраним всегда в памяти, что мы друзья и что придет время быть опять союзниками» (24. T. 1. С. 77).

Готовясь к войне, царизм, естественно, крепил оборону страны на случай, если Наполеон нападет первым. Строились укрепленные линии по Двине и Днепру, превращались в крепости Рига, Динабург (ныне Даугавпилс), Дрисса (Верхнедвинск), Бобруйск, Мозырь, Борисов, Киев, Житомир, но из-за бесхозяйственности, порожденной условиями крепостничества, оборонительные работы продвигались медленно и к началу войны не были завершены[223]223
  Подробно см.: Пугачев В.В. Указ. соч. С. 102–109.


[Закрыть].

В то же время царизм готовился и к наступательной войне, надеясь «сразить чудовище», как выражался Александр I, имея в виду Наполеона (9. Т. 6. С. 503), превентивным ударом. С начала 1811 г. ряд военных деятелей России, в том числе такие авторитеты, как герцог А. Вюртембергский, князь П.И. Багратион и барон Л.Л. Беннигсен, представили Царю планы наступления на Варшаву и Данциг (26. Т. 2. С. 83–93; Т. 5. С. 75–77; Т. 10. С. 253–275). Сам Царь, как явствует из его письма к А. Чарторыйскому от 6 января 1811 г., планировал начать войну с захвата и присоединения Польши к России[224]224
  Беседы и частная переписка между императором Александром I и кн. А. Чарторыжским. С. 147–154.


[Закрыть]. 25 февраля того же года в инструкции своему посланнику при австрийском дворе Г.О. Штакельбергу Александр I подчеркнул, что Россия «непременно должна» овладеть Польшей, и только за то, чтобы Австрия не мешала этому, предложил ей Валахию и Молдавию[225]225
  Мартенс Ф.Ф. Указ. соч. Т. 3. С. 79.


[Закрыть]. Этот план был сорван из-за того, что лидер польских националистов кн. Ю. Понятовский (бывший соратник Т. Костюшко и будущий маршал Франции), которого Чарторыйский попытался было привлечь на сторону России, информировал о русских приготовлениях Наполеона (7. Т. 3. С. 140–142).

Тогда к осени 1811 г. царизм договорился о совместном выступлении с Пруссией так, чтобы русские войска «старались бы дойти до Вислы раньше, чем неприятель утвердится на ней» (9. Т. 6. С. 200). 24, 27 и 29 октября 1811 г. последовали «высочайшие повеления» командующим пятью корпусами на западной границе (П.И. Багратиону, Д.С. Дохтурову, П.Х. Витгенштейну, И.Н. Эссену и К.Ф. Багговуту) приготовиться к походу (26. Т. 5. С. 268–270, 302–304, 313–315). Россия могла начать войну со дня на день[226]226
  См. свидетельства об этом М.Б. Барклая дс Толли (Военный журнал. 1859. № 1. С. 2) и А.П. Ермолова (16. С. 123–124).


[Закрыть].

Вероломство Пруссии, в последний момент отказавшейся поддержать Россию, помешало царизму выступить первым – Наполеон опередил его. Но агрессивные планы у царизма в то время были. Встречающиеся в нашей литературе заверения, будто «подобных планов у русского правительства не было и не могло (?! – Н. Т.) быть»[227]227
  Федосова Е.И. Польский вопрос во внешней политике первой империи во Франции. М., 1980. С. 190–191; Шатов А.В. Битва великих империй. С. 27.


[Закрыть], и попытки опереться на материалы сборника «Внешняя политика России XIX и начала XX века», которые якобы «опровергают утверждение А. Вандаля» о захватнических планах царизма 1811 г.)[228]228
  Нарочницкий А.А. Две тенденции в развитии отношений между СССР и Францией // Новая и новейшая история. 1966. № 5. С. 9.


[Закрыть] выглядят наивно. Дело ведь не в «утверждении А. Вандаля», а в подлинных, официальных документах царизма, таких, как письмо Александра I к А. Чарторыйскому от 6 января, инструкция Г.О. Штакельбергу от 25 февраля и «высочайшие повеления» пяти генералам от 24–29 октября 1811 г. Из того, что эти документы не включили в названный сборник, вовсе не следует, что они перестали существовать, тем более что они уже давно бытуют в литературе разных стран (7. Т. 3. С. 140–145)[229]229
  Покровский М.Н. Указ. соч. Кн. 2. С. 217–218; Kukiei М. Wojna 1812 roku. Т. 1. Krakow, 1937. S. 24; Grochulska В. Ksiestwo Warszawskie. Warszawa, 1966. S. 187.


[Закрыть].

Вместе с тем не выдерживает критики и точка зрения М.Н. Покровского, заключившего, что после опубликования переписки Александра I с А. Чарторыйским в 1811 г. «совершенно невозможно говорить о "нашествии" Наполеона на Россию», оказавшемся-де всего лишь «актом необходимой самообороны»[230]230
  Покровский М.Н. Указ. соч. С. 217.


[Закрыть]. Если бы царизм в 1811 г. начал войну, тогда было бы невозможно говорить о нашествии Наполеона. Но дело обернулось иначе: пока царизм планировал, Наполеон осуществил нападение.

Александр I выехал к армии (из Петербурга в Вильно) раньше Наполеона – 21 апреля 1812 г. Наполеон, узнав об этом, 9 мая оставил Париж (32. Т. 7. С. 250, 461), промчался через всю Европу, по пути устроил грандиозную антирусскую демонстрацию в Дрездене, куда съехались к нему на поклон вассальные монархи, и (в то время как Александр I медлил в Вильно) устремился дальше на восток вслед за своими войсками, которые шли и шли к р. Неман, к западной границе России.

Глава II
НАШЕСТВИЕ

эээ…Шли… племена,

Бедой России угрожая;

Не вся ль Европа тут была?

А чья звезда ее вела!..

А.С. Пушкинэээ

Начало войны

пережая свои войска, стремившиеся к Неману, 22 июня 1812 г. Наполеон прибыл в м. Вильковышки, близ г. Ковно. Здесь на биваке он написал воззвание: «Солдаты! Вторая польская война началась. Первая кончилась Фридландом и Тильзитом. В Тильзите Россия поклялась хранить военный союз с Францией и бороться против Англии. Теперь она нарушила свои клятвы… Россия увлечена роком – да свершится судьба ее!.. Пойдем вперед, перейдем Неман, внесем войну в пределы России. Вторая польская война будет столь же славной для французского оружия, как и первая. Но мир, который мы заключим, будет прочным. Он положит конец тому гибельному влиянию, которое Россия вот уже 50 лет оказывает на дела Европы» (43. Т. 23. С. 528–529).

«Это воззвание, – читаем у Е.В. Тарле, – и было объявлением войны России: никакого другого объявления войны Наполеон не сделал» (32. Т. 7. С. 475). Другие историки вплоть до наших дней утверждают, что Наполеон вторгся в пределы России вообще «без объявления войны» (24. T. 1. С. 160; 34. С. 72)[231]231
  Жилин П.А. Контрнаступление русской армии в 1812 г. М., 1953. С. 79; Хвостов В.М. Проблемы истории внешней политики России и международных отношений в конце XIX – начале XX в. М., 1977. С. 308; История СССР XIX – начала XX в / Под ред. И.А. Федосова. М., 1981. С. 40; Орлик О.В. «Гроза двенадцатого года…» М., 1987. С. 18; История России с древности до наших дней / Под ред. М.Н. Зуева. М., 1994. С. 147; Фролов Б.П. «Да, были люди в наше время…» Отечественная война 1912 г. и заграничные походы русской армии. М., 2005. С. 92; БСЭ. 3-е изд. Т. 18. С. 611; СВЭ. Т. 6. С. 156.


[Закрыть]. Оба этих утверждения неверны. Воззвание Наполеона от 22 июня не было объявлением войны. Оно адресовалось не правителям России, а солдатам Франции – с целью оправдать перед ними начало войны и поднять их моральный дух. Объявление войны Наполеон сделал в тот же день, 22 июня, через своего посла в Петербурге Ж.-А. Лористона, который вручил управляющему Министерством иностранных дел России А. Н. Салтыкову надлежащую ноту. «…Моя миссия окончилась, – уведомлял посол официальную Россию, – поскольку просьба князя Куракина о выдаче ему паспортов[232]232
  Русский посол во Франции кн. А.Б. Куракин затребовал паспорта для себя и всего посольства 11 мая 1812 г. 12 июня министр иностранных дел Франции Г.-Б. Маре, сообщив Куракину о решении Наполеона выдать паспорта, одновременно уведомил его, что император рассматривает это требование как объявление войны (9. Т. 6. С. 755).


[Закрыть] означала разрыв, и его императорское и королевское величество с этого времени считает себя в состоянии войны с Россией» (9. Т. 6. С. 756).

Весь следующий день, 23 июня, французские войска подтягивались к Неману в районе Ковно. Главный военный инженер Наполеона генерал Ж.-Б. Эбле за день навел через Неман три новых моста в дополнение к старому. В ночь на 24 июня Наполеон приказал начать переправу.

Четыре ночи и четыре дня, с 24 по 27 июня, четырьмя бесконечными потоками по четырем мостам шли через Неман чуть выше Ковно с польской на русскую землю войска 1-го корпуса маршала Л.-Н. Даву, 2-го – маршала Н.-Ш. Удино, 3-го – маршала М. Нея, 1-го и 2-го кавалерийских корпусов (генералы Э.-М. Нансути и Л.-П. Монбрен) под общим командованием маршала И. Мюрата. Замыкали это грозное шествие полки Старой и Молодой гвардии во главе с маршалами Ф.-Ж. Лефевром, Ж.-Б. Бессьером, Э.-А. Мортье[233]233
  Thiry J. La campagne de Russie. P., 1969. P. 7.


[Закрыть].

Сам Наполеон с начальником своего Главного штаба маршалом Л.-А. Бертье и неизменной, теперь особо подтянутой и взволнованной свитой наблюдал за прохождением войск с высокого холма на западном берегу Немана. Он мог быть доволен. Его армия шла на войну, как на парад, – сомкнутыми рядами, с развернутыми знаменами, в образцовом, до автоматизма, порядке, мерной поступью конских копыт и солдатских сапог. Усачи-гренадеры в медвежьих шапках с красными султанами, богатыри-кирасиры в нагрудных латах, нарядные гусары в алых ментиках, строгие драгуны в касках с конскими хвостами, артиллеристы, понтонеры, музыканты шли мимо своего императора и восторженно его приветствовали. Они верили в его звезду, привыкнув к тому, что там, где Наполеон, – всегда победа, и отправлялись в очередной поход с воодушевлением и самоуверенностью, как это запечатлел Ф. И. Тютчев:

 
Победно шли его полки,
Знамена весело шумели,
На солнце искрились штыки,
Мосты под пушками гремели —
И с высоты, как некий бог,
Казалось, он парил над ними
И двигал всем и все стерег
Очами чудными своими…
 

Пока Наполеон переправлялся у Ковно, его 10-й корпус под командованием маршала Ж.-Э. Макдональда перешел Неман в районе Тильзита. 30 июня вторглись на русский берег Немана у Гродно 5-й корпус генерала кн. Ю. Понятовского, 7-й корпус генерала Ж.-Л. Ренье, 8-й корпус генерала Д. Вандама и 4-й кавалерийский корпус генерала М.-В. Латур-Мобура, а у Пилон – 4-й корпус вице-короля Италии генерала Е. Богарне, 6-й корпус генерала Л.-Г. Сен-Сира и 3-й кавалерийский корпус генерала Э. Груши[234]234
  Ibid. P.7, 10.


[Закрыть].

Численность наполеоновской армии вторжения различные источники определяют по-разному: от 375 до 500 тыс. Наиболее достоверна подробная роспись вторгшихся войск, которую сделал Жорж Шамбре по данным военного министерства Франции. Из нее следует, что с 24 июня по 1 июля перешли русскую границу 448 083 завоевателя (включая 34-тысячный австрийский корпус генерала К.Ф. Шварценберга). Позднее к ним присоединились 9-й корпус маршала К. Виктора (33,5 тыс. человек в сентябре) и другие подкрепления общей численностью 199 075 человек. Всего, таким образом, Наполеон бросил на войну против России 647 158 человек и 1372 орудия (39. T. 1. Прил. 2). С такой тьмой врагов Русь не сталкивалась и во времена монголо-татарского нашествия. Да и вообще никогда ни один завоеватель – даже Ксеркс и Аттила – не вел за собой таких полчищ.

Какова же была первая реакция государственных и военных руководителей России на вторжение Наполеона? Вечером 24 июня, когда Наполеон переходил Неман, Александр I веселился на балу у генерала Л.Л. Беннигсена (одного из убийц своего отца) в его имении Закрет под Вильно. Здесь Царь и получил из Ковно сообщение о начале войны. Он не выказал никаких эмоций и даже не сразу ушел с бала. Такое его хладнокровие было рассчитано на публику. В душе Царь не мог не содрогнуться. Больше 100 лет, со времени нашествия Карла XII, внешний враг не ступал на русскую землю, и вот теперь он снова вторгся в пределы России – враг, на этот раз более могучий, чем когда-либо.

Александр I, представлявший собой, по выражению К. Меттерниха, «странное сочетание мужских достоинств и женских слабостей»[235]235
  Mettemich C. Memoires. V. 1. P., 1880. P. 316.


[Закрыть], никогда не отличался героизмом. «Под Австерлицем он бежал, в двенадцатом году дрожал…» – пристрастно высмеивал его А.С. Пушкин. Не испытывал Царь и патриотического горения. «С Россией у него не было никакой связи – ни нравственной, ни даже этнографической: внук немца из Голштинии и немки из Ангальт-Цербста, он родился от принцессы из Вюртемберга, вскормлен немкой из Лифляндии, воспитан вольтерьянцем из Швейцарии»[236]236
  Ключевский B.O. Соч.: В 8 т. T. 5. М., 1958. С. 456.


[Закрыть]. По свидетельству современников, Александр I «до конца жизни не мог вести по-русски обстоятельного разговора о каком-нибудь сложном деле»[237]237
  Там же. С. 210.


[Закрыть], хотя по-французски изъяснялся не хуже Наполеона.

Зато Царь был силен классовым чутьем. Он знал, что «благородное российское дворянство» горой стоит за Англию против Франции. Воспоминание о судьбе отца, павшего жертвой дворцового заговора, когда он повернул от союза с Англией к союзу с Наполеоном, стучалось в сознание Александра как постоянное memento mori.

Александр уже давно понял, что его война с Наполеоном неизбежна и если он не нападет на Наполеона, то Наполеон нападет на него. Царю были заранее известны и время, и место наполеоновского вторжения, и силы его. То, что сообщил ему гонец из Ковно на балу у Беннигсена, грозило многими опасностями, но не заключало в себе ничего неожиданного.

Еще А.И. Михайловский-Данилевский с документами в руках опроверг «укоренившееся ложное мнение», будто Наполеон застал русскую армию «врасплох» (24. T. 1. С. 168). Тем не менее иные советские историки отстаивали это мнение (2. С 272; 16. С. 104; 21. С. 13). В 1969 г. А.Г. Тартаковский подтвердил старые и привел новые доказательства его ложности[238]238
  Вопросы военной истории России: XVIII и первая половина XIX в. М., 1969. С. 306–313.


[Закрыть]: оказывается, М.Б. Барклай де Толли уже с 13 июня уведомлял литовского военного губернатора и корпусных командиров о готовящемся вторжении врага, а с 17 июня – и о предполагаемых местах его переправы через Неман. 23 июня командующий 1-м корпусом П.Х. Витгенштейн доложил Барклаю, что французы «хотят делать переправу» 24-го. Не позднее середины дня 24-го (Царь в Закрете только собирался на бал к Беннигсену) Барклай в Вильно написал, а уже с утра 25-го разослал в отпечатанном виде приказ по войскам с призывом отразить нашествие «легионов врагов», «твердо противостать дерзости и насилиям» их[239]239
  Листовки Отечественной войны 1812 г. Сб. док. М., 1962. С. 21.


[Закрыть].

Ошибочно и мнение, будто Александр I и Барклай де Толли не знали или «явно преуменьшали» (2. С 272; 16. С. 141; 32. Т. 7. С 486) численность наполеоновской армии. Документы говорят о том, что русское командование еще в апреле 1812 г. имело роспись войск Наполеона, «предназначенных для войны с Россией», – 490 998 человек (26. T. 11. С. 18–21). Эту и (с начала 1811 г.) подобные ей росписи доставлял царю А.И. Чернышев. Его информацию подтверждали другие источники. Так, 25 февраля 1812 г. А.Б. Куракин – Н.П. Румянцеву, а 17 июня А.П. Тормасов – Барклаю сообщали, что Наполеон ведет на Россию 400 тыс. человек (26. Т. 9. С. 146; Т. 13. С. 40). По авторитетному в данном случае свидетельству Л.Л. Беннигсена, Царь задолго до перехода французов через Неман «был прекрасно осведомлен… о численности каждого корпуса, о постепенном их приближении к нашим границам и т. д.»[240]240
  Беннигсен Л.Л. Письма о войне 1812 г. Киев, 1912. С. 28.


[Закрыть].

М.Б. Барклай де Толли имел основания позднее заявить: «Все было предвидено, и на все взяты были меры»[241]241
  Записка М.Б. Барклая де Толли // Военный сб. 1859. № 1. С. 5.


[Закрыть]. Другое дело – каковы были эти меры и как они были «взяты».

25 июня Александр I вслед за приказом Барклая де Толли отдал по армии свой приказ, текст которого был написан А.С. Шишковым[242]242
  Александр Семенович Шишков (1754–1841 гг.), адмирал и академик, в апреле 1812 г. был назначен государственным секретарем вместо М.М. Сперанского, лишенного власти и царской милости.


[Закрыть]: «Из давнего времени примечали мы неприязненные против России поступки французского императора, но всегда кроткими и миролюбивыми способами надеялись отклонить оные… Все сии меры кротости и миролюбия не могли удержать желаемого нами спокойствия. Французский император нападением на войска наши при Ковно открыл первый войну. И так, видя его никакими средствами непреклонного к миру не остается нам ничего иного, как, призвав на помощь… всемогущего творца небес, поставить силы наши противу сил неприятельских… Воины! Вы защищаете веру отечество, свободу. Я с вами. На начинающего Бог» (9. Т. 6. С. 442–443).

В тот же день Царь подписал манифест о начале войны с Францией (тоже сочиненный А.С. Шишковым). В нем впечатляла эффектная концовка: «Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем»[243]243
  ПСЗ. Собр. 1.Т. 32. С. 354.


[Закрыть].

В 10 часов вечера 25 июня Александр I вызвал к себе министра полиции А.Д. Балашова и приказал ему готовиться ехать с письмом к Наполеону. Балашов выехал во 2-м часу ночи. С рассветом 26-го он был уже на французских аванпостах в м. Россиены. Сначала его принял очень любезно И. Мюрат, потом – холодно и подозрительно – Л.-Н. Даву (тем временем французские войска шли вперед), а к Наполеону он был препровожден только 30 июня, уже в Вильно. Французский император пригласил Балашова в свой кабинет – тот самый, из которого четыре дня назад Балашов был отправлен русским Императором: «Ничто в нем не изменилось, исключая хозяина» (7. Т. 3. С. 525).

Миссия Балашова заключала в себе, по всей видимости, троякий смысл. Письмо Александра I к Наполеону, которое доставил Балашов, весьма учтивое по форме («Государь, брат мой, вчера я узнал, что, несмотря на добросовестность, с которой я выполнял мои обязательства по отношению к Вашему величеству, Ваши войска перешли границы России…»), содержало следующее предложение: «Если Вы согласны вывести свои войска с русской территории, я буду считать, что все происшедшее не имело места, и достижение договоренности между нами будет еще возможно»[244]244
  Tatistcheff S. Alexandre I et Napoléon d'après leur correspondance inédite (1801–1812). P. 1891. P. 587–588.


[Закрыть]. Сам Царь не верил в то, что Наполеон, уже перебросивший в Россию полмиллиона солдат, теперь вернет их обратно ради «достижения договоренности». Но для Александра I было важно в столь критический для него момент продемонстрировать перед Европой «кротость и миролюбие». «Хотя, между нами сказать, я и не ожидаю от сей посылки прекращения войны, – признался он Балашову, – но пусть же будет известно Европе и послужит новым доказательством, что начинаем ее не мы» (14. С. 15).

Думается, Александр I посылал Балашова к Наполеону и с тем, чтобы под видом мирных переговоров выиграть время для военных действий. Наконец, была у миссии Балашова третья сторона, которую впервые раскрыл в 1962 г. А.Г. Тартаковский[245]245
  См.: Тартаковский A.Г. Бюллетень М.Ф. Орлова о поездке во французскую армию во время войны 1812 г. // Археогр. ежегодник за 1961 г. М., 1962. С. 416–438.


[Закрыть]. Оказывается, к Балашову был прикомандирован состоявший при штабе Барклая де Толли военный разведчик поручик Михаил Федорович Орлов (впоследствии генерал, видный декабрист). Он в ходе миссии собрал важные сведения о продовольственных трудностях, фактах начавшегося упадка дисциплины и даже о стратегических планах неприятеля.

Что же касается бесед Балашова с Наполеоном, то о них подробнее всех рассказал сам Балашов (14. С. 14–31), а ему доверять без оговорок нельзя. «Придворный интриган и ловкий карьерист[246]246
  Именно А.Д. Балашов в 1790 г. услужливо доставил Екатерине II книгу А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» на предмет расправы с автором книги (Западов В.А. Державин и Радищев // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1965. Т. 24. Вып. 6. С. 532). Он же в 1812 г. обыскивал и отправлял в ссылку М.М. Сперанского.


[Закрыть]… привыкший очень свободно обходиться с истиной» (32. Т. 7. С. 478), Балашов не мог не приукрасить себя и свое поведение на страницах собственных мемуаров. Так, по его рассказу, Наполеон будто бы задал ему наивный вопрос: «Какая дорога ведет к Москве?», а он ответил: «Карл XII шел через Полтаву». Далее Наполеон якобы сказал с той же наивностью: «В наше время религиозных людей нет», а Балашов отпарировал: «В Испании и России народ религиозен». Е.В. Тарле первый пришел к выводу, что Балашов «присочинил эти свои героические намеки уже позднее», на досуге (32. Т. 7. С. 256). Таково же мнение А.Г. Тартаковского. Большей же частью историки, как отечественные, так и зарубежные, от А.И. Михайловского-Данилевского до П.А. Жилина и от А. Тьера до Э. Терзена (16. С. 89; 24. T. 1. С. 230)[247]247
  Thters A. Histoire du Consulat et de L'Empire. V. 14. P., 1856. P. 58; Tersen E. Napoléon. P., 1959. P. 339. Повторяется байка А.Д. Балашова и в постсоветской литературе (Шишов А.В. Битва великих империй. Слава и горечь 1812 г. М., 2005. С. 95.


[Закрыть], доверились Балашову полностью.

Бесспорно одно: в ответ на письмо Александра I Наполеон предложил: «Будем договариваться сейчас же, здесь, в самом Вильно… Поставим свои подписи, и я вернусь за Неман» (42. T. I. С. 190. Ср.: 14. С. 26). Согласиться на это предложение, унизительное для национального достоинства России, Царь, конечно, не мог.

Более того, Наполеон в письме к Александру I, которое он отправил 5 июля с Балашовым, снисходительно поучал Царя, ущемляя его монаршую гордость: «Если бы Вы не переменились с 1810 г., если бы Вы, пожелав внести изменения в Тильзитский договор, вступили бы в прямые, откровенные переговоры, Вам принадлежало бы одно из самых прекрасных царствований в России… Вы испортили все свое будущее» (43. Т. 24. С. 3). И менторский тон этого послания, и в особенности тот апломб, с которым Наполеон, вторгшийся на русскую землю, заранее перечеркивал «все будущее» Александра I, болезненно ранили самолюбие Царя. С той минуты, когда Царь прочел это письмо, он стал считать Наполеона своим личным врагом. «Наполеон или я, он или я, но вместе мы существовать не можем!» – вырвалось у него в разговоре с флигель-адъютантом А.Ф. Мишо[248]248
  Военский К.А. Две беседы полковника А.Ф. Мишо с Императором Александром в 1812 г. СПб., 1904. С. 14.


[Закрыть]. В условиях войны, которая должна была решить судьбу России, личное чувство Царя оказалось полезным для страны, поскольку оно соединяло волю и власть монарха с патриотическим настроением и мощью всей нации.