Текст книги "На грани жизни и смерти"

Автор книги: Николай Паниев

Соавторы: Константин Фадин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Старый крестьянин степенно откашлялся и рассказал, что он случайно оказался очевидцем расстрела русского солдата. Видел он и как быстро закопали в яму того солдата. Запомнил то место.

Семен Кучеренко подтвердил:

– Да, солдата-бунтаря из госпиталя расстреляли. Расправились, сволочи. Трибунал приговорил. А сами клянутся, трубят, что у них нет военных трибуналов, что в армии сохраняется полный порядок и сознательная дисциплина.

– Действие трибуналов, которые выносят смертные приговоры, – нарушение условий пребывания в Болгарии, – заметил представитель ЦК.

– Надо пойти и сфотографировать солдата, могилу, местность, – предложил Балев, и все с этим согласились.

– Депутаты Народного собрания – коммунисты Васил Коларов, Георгий Димитров и другие наши товарищи собираются выступить с разоблачением подлинных замыслов врангелевской армии, – сказал представитель ЦК. – Поскольку мы находимся в доме рыбного коммерсанта, можно сказать, что на сегодня улов у нас весьма неплохой. Но надо готовиться к большому выходу в море. Нужно выведать тайные планы Врангеля. То, что они есть, не вызывает сомнений. Но какие конкретно, задача со многими неизвестными. Добраться до этих планов – вот это будет большой улов. От врангелевцев останутся только печальные воспоминания.

Кучеренко отвел Балева в сторонку:

– Передай Грининым. Дина сообщает, что профессор Фатьянов готов взяться за излечение их сына.

* * *

Впервые после прибытия в Болгарию врангелевское командование вынуждено было пойти на уступки под воздействием общественного мнения в стране. Кто бы мог еще совсем недавно подумать, что командование, трибуналы, контрразведка не смогут расправиться с нарушителями присяги, изменниками отечества, красными смутьянами? Объявленная Советским правительством амнистия и реакция на это болгарского общественного мнения заставили врангелевскую верхушку умерить свой пыл. Следствие по делу Агапова и Рудского пришлось прекратить. Покровский приказал привести обоих офицеров к нему. Он хотел лично сообщить о милостивом решении командования. Холодно, с напускной важностью человека, оскорбленного до глубины души поступком Агапова и Рудского, генерал назидательным тоном, в котором звучали угрожающие нотки, сказал:

– Когда-то я поздравлял господина Агапова с чином подполковника, который он получил за определенные заслуги. Сегодня мне приходится объявить, что он понижен в прежний чин. Высшее командование проявило к вам, капитан Агапов, гуманность, дав возможность дальнейшей службой искупить свою вину перед Россией. Капитану Агапову, имея в виду ранение ноги в бою, предписывается продолжить службу в интендантстве. Военврач Рудский направляется в госпиталь в городе Пернике. Как вы сами понимаете, господа, после того, как вы осмелились совершить такой недостойный поступок, я обязан установить над вами надзор. Предупреждаю об этом, дабы предостеречь от новых необдуманных поступков.

Покровский умолк. Теперь очередь была за «помилованными». Генерал ждал, что они скажут. Агапов спокойно достал из кармана лист бумаги, положил перед Покровским и сказал:

– Не знаю, как будет истолкован этот наш поступок, но мы с господином Рудским хотим, чтобы служба надзора была осведомлена о нижеследующем нашем желании. Пора, господин генерал, возвращаться на родину. Это наше твердое решение, основанное на личном отношении к политической ситуации и объявленной Советским правительством амнистии истинным патриотам, возвращающимся на свою родину.

– Что ж, откровенность за откровенность. Я бы вас, господа отступники, с превеликим удовольствием расстрелял в назидание всем, кто распространяет эту крамолу, – гневно произнес Покровский.

– Благоволите разрешить, господин генерал, покинуть кабинет? – по-прежнему спокойно сказал Агапов.

Генерал сердито махнул рукой.

* * *

Гринины готовились к возвращению на родину. После получения известия от Дины и выздоровления Кирилла Васильевича начались сборы. Теперь уже, казалось, ничто не могло помешать их отъезду.

Костик снял со стен незаконченную картину Серафима Павловича Рудского, которую автор подарил Агапову.

– Возьмем? – спросил мальчик.

– Конечно, Костик. И повесим на самом видном месте, – сказала Анна Орестовна.

– Это тоже надо сохранить, – сказал Кирилл Васильевич, показывая на газету, которую только что читал.

Анна Орестовна взяла газету, принялась читать.

– Боже мой, да за такое выступление в печати Александра...

– Да, представляешь, черным по белому. Смело сказано, очень смело. Мол, следуйте примеру генерала Слащова-Крымского, возвратившегося в Россию. За такое Александр вряд ли отделается только понижением в чине.

Пришел Христо Балев с большим свертком, торжественно объявил:

– Армянская форель. С родины Тиграна. Пальчики оближешь.

Анна Гринина всплеснула руками:

– Ой, ну и балуете вы нас, Хрис... Простите, господин...

– Здесь я Христо. Точно така.

– Христо, это же дорого стоит... заморская армянская форель, пища гурманов.

– А я, Анна Орестовна, как коммерсант ничего не делаю в ущерб. Только в ущерб не себе, а всем нам, нашему общему и святому делу.

– Что случилось? – спросила Гринина.

– Если о статье Александра Кузьмича, то нам уже известно, – предупредил Кирилл Васильевич.

– Дядя Александр – герой! – воскликнул Костик. – Он никого не боится.

– В маму твою пошел дядя Александр, – подхватил Кирилл Васильевич.

– Мы все гордимся твоей мамой. Точно така, – сказал Балев.

– Ой! – замахала руками Анна Орестовна. – Еще придется держать ответ за то, что так долго в пенаты не возвращалась.

– А мы... болгары, на то вам справку дадим. Поверят нам братушки, – пообещал Балев. – Особенно за...

Балев не договорил, показал глазами на Костика. Анна Орестовна сказала мальчику:

– Сынок, ты бы шел свежим воздухом подышать, а?

– Подышим вместе, – предложил Кирилл Васильевич, сообразив, что у Христо, видимо, важный разговор.

Когда отец и сын вышли, Балев быстро прикрыл окна, дверь.

– Анна Орестовна! – осторожно начал он. – Я уполномочен товарищами, которым поручено чрезвычайно важное дело, обратиться к вам с величайшей просьбой.

– Я вся внимание, Христо.

– Вы, конечно, понимаете, на какой риск пошел Александр Кузьмич, опубликовав антиврангелевскую статью в патриотической русской газете?

– Это опасный, но честный поступок, достойный Александра.

– Я других слов и не ожидал от вас. Если моя Иванка будет хоть немножечко похожа на вас, Анна Орестовна, то я окажусь счастливейшим среди счастливых.

– Дай бог, только боюсь, милый Христо, что вы переоцениваете сбившуюся с пути...

– Нисколько! Вы уже не раз помогали нам, Анна Орестовна. А теперь у нас новая, самая большая, очень важная просьба.

– Какая же?

Балев вытащил листок бумаги и спичечный коробок:

– Прочтите... про себя. Потом сожжем. Текст знают очень немногие верные люди. И вы узнаете. На карту ставится многое. Ответьте лучше... немедленно. Кивком головы. По-вашему.

Когда Анна Орестовна пробежала глазами короткий текст, то от охватившего ее волнения опустилась на придвинутый Балевым стул. Гость зажег спичку, уничтожил бумажку... Он смотрел на Гринину, хорошо понимая, какое впечатление произвело на нее столь неожиданное известие. С каких пор лелеяла она мечту вернуться на родину! И теперь, когда желание должно было стать реальностью, ей надо было решиться на крайне ответственный шаг, чреватый большими опасностями поступок. Люди, ждавшие ответа, были ее близкими и искренними друзьями. Они не раз доказывали свою преданность, свою готовность помочь ее семье, родственникам и знакомым в Петрограде и Москве.

Анна Орестовна посмотрела на Балева и отрицательно качнула головой. Не успел Христо отреагировать, как она засмеялась:

– Ой, извините, все-таки перепутала. Да, да. Согласна, я согласна, Христо.

* * *

На вокзале в Москве Иван Пчелинцев встречал петроградский поезд. Из вагона вышли Дина и Тимка.

– Ну-с, дипломированные родственнички, перед вами шапку долой! – шутливо приветствовал их Пчелинцев, снимая с головы фуражку.

Они шли по перрону радостные и счастливые.

Пчелинцев продолжал балагурить:

– Эх, жаль, фортепиано у нас нет.

– О, нам уже целый оркестр нужен, правда, Тимка? – с гордостью произнесла Дина.

– Печку не забывайте. Печку, от которой начинали плясать, – напомнил Пчелинцев.

– Вот приедет Анна Орестовна и Тимке такой экзамен устроит, что только держись, – смеялась Дина.

– Поеду встречать Анну Орестовну в Одессу, – сказал Тимка. – Они же туда прибудут, дядя Ваня?

Пчелинцев молчал. Дина спросила:

– Ты почему молчишь, Иван? Есть какие-нибудь вести?

– Пока... пока их выезд откладывается.

Хорошее настроение как рукой сняло. В полном молчании доехали до центра города. Выходя на Лубянке, Пчелинцев сказал Дине:

– Ждем из Варны Кучеренко. От него и узнаем подробности о Грининых. Ну а теперь, новоявленные москвичи, осваивайтесь в столице. Вечером устроим пир на весь мир.

Когда Пчелинцев входил в кабинет, секретарь, протягивая бумагу, сообщил:

– Плохая весть из Болгарии.

* * *

Иванка шла по улице, неся на плече тяжелую корзину. Прохожие засматривались на ее стройную фигуру и плавно покачивающиеся бедра. Двое «черных дьяволов» Покровского, сидя в закрытом автомобиле, не спускали с нее глаз. Они видели, как молодая болгарка, опасливо оглянувшись, вошла в небольшой дом с палисадником на окраине Варны, где издавна жили русские переселенцы. Ее радушно встретила маленькая сухонькая старушка, у которой остановился Семен Кучеренко. Соседям Василиса Матвеевна говорила, что родители ее внука, казаки, выселенные из России много десятков лет назад, умерли. У «руснака» были все нужные бумаги, из которых явствовало, что он сын русских переселенцев, прозванных местным населением липованами, поскольку они носили лапти из лыка. Переселенцы так привыкли к этому названию, что и сами называли себя так же. Старики носили длинные бороды, молодые отличались крепким здоровьем, веселым нравом и трудолюбием. Они были заправскими рыбаками, снабжали всю округу осетрами, карпами, раками... Липоване любили кочевать с места на место. Случалось, болгарские липоване поедут в гости к румынским, да и обоснуются в дельте Дуная. Бывало и наоборот: очарованные дикой красотой рек Камчии и Ропотамо, впадающих в Черное море, румынские липоване навсегда осядут в этих заповедных краях, богатых рыбой, дичью и зверьем.

Появление «внука» в доме одинокой, всеми уважаемой русской старушки ни у кого не вызвало подозрения. Только ей одной было известно, что высокий, плечистый, вежливый в обхождении Семен никакой не липованин. Надежные знакомые люди попросили приютить его, заботиться как о родном, сказали, что он, в свою очередь, тоже не оставит «бабушку» в беде, станет ей помощником и кормильцем.

Василиса Матвеевна, знавшая красивую молодую болгарку, которая захаживала и раньше, ввела Иванку в светлую опрятную горницу. Девушка поставила корзину на табуретку и, как только вошел Кучеренко, стала быстро доставать из нее рыбу.

– Ну и уху сварим, – пообещал Кучеренко.

– Семен, ты мне расскажешь, как вы с французом Бланше и певицей Машей в Севастополе самого Покровского обвели вокруг пальца? – спросила Иванка.

– Сейчас бы обвести его вокруг пальца. Сейчас! – Покончив с рыбой, Кучеренко вынул из корзины металлическую коробочку с запиской и быстро пробежал ее глазами.

– Привезу тебе, Иванка, из Москвы подарок. Семь расписных деревянных матрешек мал мала меньше. Одна в другую вставляются. Семь тайников. В каждой по тайне. Только не такой тайне, как в этой железной коробке. – И с улыбкой продолжил: – Любовные тайны.

Все трое вышли на улицу. Старушка еще раз поблагодарила Иванку:

– Спасибо, дочка, за рыбу. Уж такую уху наварю для своего внука! Приходи, раскрасавица моя, с твоим Христо приходи, я вас попотчую.

* * *

В своем кабинете генерал Покровский внимательно рассматривал пачку фотографий. Вот Иванка и старый крестьянин у могилы расстрелянного русского солдата. На другой – мертвый солдат в разрытой яме. Иванка и Кучеренко выходят из дома русской старухи. Кучеренко входит в здание почты... Да, неплохо потрудились его агенты...

Генерал нажал на кнопку, и перед ним тотчас выросли три фигуры «черных дьяволов», готовых выполнить любое задание шефа.

Показав на снимки Кучеренко и Иванки, коротко бросил:

– Обоих немедленно! Без шума.

Террористы исчезли так же мгновенно, как и появились.

К Василисе Матвеевне пожаловали незваные гости. Один из них поинтересовался:

– Внук-то дома, бабушка?

Старуха смотрела на незнакомцев с опаской, заподозрив неладное. Офицерская форма русской армии, правильная русская речь... Что-то она не припомнит, чтобы видела их раньше. Да и Семен не предупреждал, что ждет гостей.

– А вы кто же будете? – настороженно спросила старушка.

– Знакомые твоего внука. На уху приглашал. Рыбка свеженькая, а? Внук наловил или кто принес?

– Не говорил он, что гости пожалуют...

Один из террористов подал условный знак, и второй, наведя на старуху пистолет, втолкнул ее в горницу.

– Говори, откуда взялся этот внук? – спросил он.

– Откуда все люди берутся, оттуда и взялся, – невозмутимо ответствовала старуха, догадавшись, что это и есть те самые врангелевцы, о которых с ненавистью говорил Кучеренко. – А вот изверги откуда берутся?

Сильный удар свалил Василису Матвеевну с ног.

* * *

Иван Пчелинцев смотрел из окна на большую московскую площадь. Сновали люди, с шумным перезвоном шли трамваи, мчались автомобили... Он увидел, что к подъезду подъехала его служебная машина. Вспомнил, как на этой же машине они с Семеном Кучеренко ехали на вокзал, как на прощанье шутливо напутствовал своего друга:

– Если случайно сквозняком прохватит, пей настойки из болгарских трав. Чудодейственные, сказывают, там травы. Сто видов. От всех хворей. Смотри береги себя, Семен. Будем ждать. Обещали на учебу тебя определить. Привет Балеву, всем болгарским товарищам.

– На них вся надежда. Точно така.

– Болгарин, брат, если уж он друг, то друг до гробовой доски. Хорошие, надежные хлопцы!

Пчелинцеву до мельчайших подробностей вспомнилось лицо Семена Кучеренко в раме вагонного окна. Эх, Сема, Сема! Бесстрашный солдат «тихого фронта»...

Вот уже много раз Пчелинцев перечитывал лаконичное донесение о гибели Семена Кучеренко в Варне. Товарищи сообщали: Иванка услышала, как агенты Покровского допрашивали Василису Матвеевну. Когда она бежала, чтобы предупредить Семена Кучеренко, за нею была организована погоня. И все же девушка добежала до телеграфа, предупредила Семена об опасности. Здание телеграфа окружили террористы Покровского. В перестрелке Семен Кучеренко погиб.

* * *

Генерал Кутепов вызвал к себе Покровского и с ноткой недовольства в голосе принялся выговаривать:

– Слишком много проколов в резиновых колесах вашей колесницы, генерал. Ваши люди действуют подчас грубо. Забывают, что они не у себя дома и что, хочешь не хочешь, нужно соблюдать правила игры, отдавать дань уважения местным властям... хотя бы формально. Устроили погоню за этой болгаркой...

– За шпионкой, господин генерал.

– Она болгарка и, следовательно, находится под защитой своего правительства. Чиновники из канцелярии премьера Стамболийского сделали барону официальное представление, причем в весьма строгой, предупредительной форме.

– Выходит, пусть Агаповы сеют смуту, а мы будем оглядываться на демократическое правительство?

– Вашим людям нужно быть поосмотрительней. Работать с умом, гибко. Нас предупреждают, что коммунисты и кое-кто из земледельческого народного союза задались целью раздобыть планы нашего штаба. Это уже не просто акция, которая должна осуществиться под диктовку ЧК. Наши неприятели из болгар видят в нас угрозу демократическому правительству Стамболийского, угрозу правительственного переворота. Ну а если это обстоятельство идет в унисон с задачами большевиков, то выполнение наших задач, – Кутепов особенно подчеркнул эти два слова, – весьма и весьма осложняется, увеличивается риск... Надеюсь, генерал, вы понимаете, о чем речь? Речь о том, что наши враги хотят заполучить секретный пакет.

– Насколько я понимаю, господин генерал, пакет, о котором известно узкому кругу посвященных, находится в надежных руках. Я далеко не новичок в контрразведке, господин генерал, тем не менее не устаю восхищаться вашей проницательностью, дальнозоркостью. Готов поклясться, господин генерал, что лично у вас проколы исключены.

– Плюньте трижды через плечо! – быстро произнес Кутепов. – Будь у меня возможность, я, не задумываясь, спрятал бы секретный пакет у себя в желудке. Не стал бы ни есть, ни пить. Голодал бы до тех пор, пока план не станет реальностью. В осуществлении этого плана, генерал, весь смысл моей жизни. Ради него я готов на какие угодно унижения и муки. Я твердо верю в успех нашего дела.

– Аминь! – воскликнул Покровский.

– Но призываю к осторожности и еще раз к осторожности! – сказал Кутепов, отпуская Покровского.

* * *

На берегу моря Серафим Павлович Рудский склонился над мольбертом. Рисовал или, как он сам говорил, увековечивал эпизод возвращения русского воинства на родину. Рядом с врачом-художником находился его баул. Серафим Павлович торопился. Шла погрузка на пароходы, отправляющиеся в Одессу. Те, кто окончательно решил вернуться в Россию, в конце концов, несмотря на чинимые командованием врангелевской армии препятствия, получили разрешение. Добился своего и Серафим Павлович. День отъезда на родину был для него самым счастливым днем, и он спешил запечатлеть для памяти, для потомков... Рудский не заметил, как к нему подошла Анна Орестовна.

– Наконец-то я вас разыскала. Вы не раздумали, Серафим Павлович? – спросила она.

– О, никак нет, уважаемая Анна Орестовна, так же, как и тысячи наших соотечественников, – сказал он, с улыбкой кивнув на большой поток людей, которые поднимались по трапу.

– Как я завидую вам, Серафим Павлович! – тихо произнесла балерина.

– Неделей раньше, неделей позже... Потерпите, Анна Орестовна. Будем ждать вас в Петрограде. Надеюсь еще увидеть вас на сцене Мариинки.

– Здешний царь Борис предсказывает нашим воинам скорый конец страданиям и возвращение домой, – сказала она.

– Монарх поддерживает наши комитеты содействия возвращению обманутых солдат на родину, в Россию? Разве это не звучит парадоксально, Анна Орестовна?

– Было бы парадоксально. Но царь, как и Врангель, Кутепов и прочие наши воротилы, не отказались от интервенции против Советской России. Так-то, Серафим Павлович. Вот и вы в Россию рветесь, однако же у вас совесть чиста. Надеюсь, вы не помышляете о присоединении к интервентам?

– Нет, увольте. Хватит с меня! Насмотрелся на всяких маньяков, авантюристов... Простым фельдшером пойду в далекую глухомань. России служить можно везде. Помните тургеневские слова о том, что никто из нас без России обойтись не может?

К ним стремительно подошел молодой офицер, энергично козырнул врачу, почтительно поклонился даме. Он явно был смущен неожиданным присутствием знаменитой соотечественницы и не знал, как вести себя. Выручил Серафим Павлович:

– Анна Орестовна, прошу любить и жаловать: мой юный протеже Сергей Волконский. Не прямой потомок декабриста, но все же какая-то очень дальняя родня. – И тут же поспешил добавить: – Свято чтит, как он говорит, своего однофамильца и старается быть во всем достойным декабриста Волконского. Делами своими, поведением, службой России. Вы уж, будьте добры, Анна Орестовна, удостойте этого молодого человека своим вниманием и дружбой.

– Вы следуете благородному примеру большого русского человека. Весьма похвально. Ну а как вы смотрите на поступок Серафима Павловича? – спросила Гринина молодого офицера-подпоручика.

– О, всему свое время, – ответил за Волконского Серафим Павлович. – Моего подопечного и здесь ждут важные дела.

– В военных делах я полный профан, – улыбнулась Анна Орестовна.

Серафим Павлович ободряюще кивнул Волконскому, и тот, обратившись к балерине, начал:

– Мадам Гринина, я не вполне уверен, что своей просьбой не поставлю вас в неловкое положение. Однако важность дела, о котором упомянул уважаемый Серафим Павлович, вынуждает меня решиться. Могли бы вы выслушать меня, Анна Орестовна?

– Ради бога! Извольте, – последовал ответ.

– Так вот, в Велико-Тырново наезжает один болгарин по имени Христо Балев. Весьма симпатичный человек, не только отлично знает, но и боготворит Россию. Так вот, этот Балев рассказал мне о знакомстве, точнее, о дружбе с вами, которой он очень гордится. У меня возникла проблема... Мне нужна поддержка, помощь... Я надеялся на посредничество вашего кузена и моего давнего доброго знакомого Александра Кузьмича Агапова, но его отправили в Югославию. А дело не терпит отлагательства. К тому же, я в этом уверен, оно имеет прямое отношение к Балеву и его друзьям, среди которых, наверное, есть и наши соотечественники. Не согласились бы вы замолвить перед Балевым словечко за меня? В смысле моей готовности быть ему во всем полезным?

– Не могли бы вы объяснить мне более конкретно, о чем речь? – спросила Анна Орестовна.

– Он поймет, о чем речь, если вы скажете, что я служил под началом Александра Кузьмича Агапова, почитаю его как отца родного.

– За вас ходатайствовал бы мой родственник?

– Думаю, что да.

– Тогда, господин Волконский, можете рассчитывать на мое содействие.

– Премного вам благодарен, Анна Орестовна. Даю слово чести, что оправдаю ваше доверие.

Подпоручик откланялся, на прощание крепко обнял Серафима Павловича и поспешил к пристани.

– Вы знаете, на что я обратила внимание, – задумчиво произнесла Гринина. – Те, кто по-настоящему любит родину, могут заблуждаться, пребывать в плену традиций, бояться нарушить чувство долга и чести. Но в конце концов правда берет верх. Эти люди прозревают, поднимают бунт...

– Я не в курсе его дела. Полагаю, однако, что его работа в штабе корпуса не может не заинтересовать подлинных патриотов новой России и наших болгарских друзей, – сказал Серафим Павлович.

Прозвучали последние гудки. Пароходы были готовы к отплытию. Серафим Павлович, сняв с мольберта картину, протянул ее Грининой:

– Одна у вас уже есть, которую я подарил Александру Кузьмичу той памятной ночью. Примите, Анна Орестовна, и этот скромный дар. Мы с господином Агаповым всегда верили, что день возвращения на родину рано или поздно наступит. Сегодня мой день. Завтра будет для вас с Агаповым.

Серафим Павлович склонился к руке Грининой:

– Счастливо оставаться, Анна Орестовна. И до скорой встречи на родной земле.

Анна Орестовна стояла до тех пор, пока пароход, увозивший Рудского, не отчалил. Она и не заметила, как рядом оказался Балев.

– Христо! – сказала она, не оборачиваясь. – С чего начать концерт?

– С Авроры.

– Вы там будете?

– Мысленно.

– Почему же?

– Пока что секрет.

– А Волконский?

– Вы с ним знакомы?

– Он мне внушает доверие. Быть может, этот человек будет вам полезным.

– Ему очень доверяют в штабе.

– Доверяйте и вы. Он оценит.

– Вы так считаете, Анна Орестовна? Откуда такая уверенность?

– Если одной моей веры мало, то почему бы вам, Христо, самому не поговорить с ним по душам? Он высоко чтит Агапова, верен ему и его делу.

После короткого молчания Балев сказал:

– Может быть, предстоящая операция «Концерт» будет начата гораздо раньше. Точно така. Прошу прощения, но и я должен покинуть вас, Анна Орестовна. Срочные дела.

– Ну бог вам в помощь.

Балев ушел, а Анна Гринина еще долго смотрела на пароходы, державшие курс к берегам России.

* * *

План похищения секретного пакета Христо Балев уточнял при встрече с Иваном Пчелинцевым. В Москве встал вопрос об участии в этой чрезвычайно важной операции молодого офицера Волконского.

Христо Балев горячо доказывал:

– Подумай только, Ванюша, выходец из аристократической семьи, доверенное лицо Кутепова сам предлагает свои услуги. Кладет на стол такие козыри... Думаю, Ванюша, что, ознакомившись обстоятельнее с материалом, ты убедишься, что это не...

– Липа?

– Точно така.

Пчелинцев, явно заинтересованный, принялся внимательно просматривать привезенные Балевым бумаги. Христо не унимался:

– Что нам удалось выяснить о Волконском? Вот что говорит о нем Агапов. С детства мечтает быть таким же, как декабрист Волконский. Это легко понять. Мое поколение тоже мечтает быть похожим на великих бунтарей-революционеров Васила Левского и Христо Ботева. Точно така. Волконский рассказал мне интересную историю одной болгарской семьи, которая давным-давно покинула свою родину, проживала сначала во Франции, потом в России. Потомки главы рода, покинувшего Болгарию, жили по соседству с имением декабриста Волконского. Они были на хорошем счету в обществе, молодежь делала успехи в науках и на государственной службе. Да, была такая довольно известная в России фамилия – Булгари. Один из молодых Булгари подружился с блестящим петербургским офицером, и тот посвятил его в тайны заговора горстки военных, готовившихся выступить против царя. Чем кончилось выступление декабристов, знают все. Мало кому, однако, известно имя болгарина, который тоже был наказан, хотя непосредственного участия в вооруженном выступлении не принимал. Оказавшись с врангелевской армией в Болгарии, наш Волконский принялся разыскивать следы этих Булгари. Пока что безуспешно. Надо сказать, что подпоручик Волконский с большой доброжелательностью относится к местным жителям, простым людям, установил связи с нашей прогрессивной интеллигенцией. И, что тоже немаловажно, он в дружбе с Агаповым, который много делает для возвращения русского воинства на родину. Скажу тебе, Ванюша, что Волконский двадцатого века, как у нас говорят, – настоящий юнак, такой же, как и Волконский девятнадцатого века. Точно така.

– То, что ты рассказал, Христо, очень интересно. Среди врангелевских офицеров немало представителей потомственной русской интеллигенции, верных патриотов своей родины, – сказал Иван Пчелинцев. – В нашей операции, однако, все должно быть предельно ясно и четко. Никаких экспромтов, ничего непредвиденного. Я склонен думать, что Волконский именно такой, каким ты его описываешь. И то, что его потянуло к Агапову, и это можно понять. В кутеповском штабе он пользуется доверием исключительно благодаря своему аристократическому происхождению.

– Вполне с тобой согласен, Ванюша. Точно така.

– Одним словом, необходима самая тщательная проверка.

– Успеем?

– Надо успеть. Однако и то, что Волконский уже сообщил, очень ценно для нас. Особенно план похищения секретных документов из штаба. Не знаю местных условий, не бывал и в Софии, но товарищи, которые знают вашу столицу, особенно ее центр, говорят, что, учитывая все меры предосторожности, принятые врангелевской контрразведкой и самим командованием армии, план извлечения секретных бумаг разработан весьма оригинально, практически осуществим... Но ты, Христо, как ни говори, все же предлагаешь идти на риск, большой риск.

Да, Балев предлагал идти на риск. Зная его, Пчелинцев не сомневался, что план разработан совместно с другими болгарскими товарищами, которые посвящены в тайный замысел врангелевцев. Участие в операции русского штабного офицера могло значительно повысить шансы на ее успех.

Пчелинцев должен был поддержать перед высоким начальством предложение болгарских товарищей. Он склонился к тому, что необходима тщательная проверка, осуществить которую поручалось лично Христо Балеву.

* * *

В связи с наступлением нового, 1922 года в Военном клубе в Софии был устроен банкет в честь генерала Кутепова. После первых тостов небольшая группа самых доверенных буржуазных деятелей из «Военной лиги» и других крайне реакционных партий уединилась с гостем и его приближенными в салон, к которому была приставлена сильная охрана.

Воодушевленный таким приемом, генерал Кутепов, манерно растягивая слова, посвящал в общих чертах в ближайшие планы врангелевской армии:

– Уважаемые господа! Встреча нового года ознаменована созданием весьма важного комитета, призванного способствовать сближению русского воинства с лучшими представителями вашей нации. Я уполномочен, господа, уведомить вас о готовящемся наступлении против Совдепии. Центр восстания, разумеется, находится в России. Нашей армии, дислоцированной на Балканах, в связи с этим предстоит выполнить ряд операций чрезвычайной важности. Повторяю: важности чрезвычайной. Уважаемые господа! Нам предстоит нанести сокрушительный удар по большевистской России.

Кутепов повернулся к карте, чтобы показать пункты новой дислокации врангелевских войск в северной части Болгарии, как вдруг его внимание привлекло то, что подпоручик Волконский что-то чертит в своем планшете. После мгновенного раздумья генерал обратился к нему:

– Господин подпоручик, подойдите, пожалуйста. Прошу извинить, господа. Вспомнил о важном поручении. Господин подпоручик, немедленно отправляйтесь в штаб. Через полчаса мне должны позвонить. Передайте, что я жду повторного звонка завтра утром. Выполнив поручение, немедленно возвращайтесь сюда. Планшет оставьте здесь... на столе.

Волконский положил планшет перед Кутеповым и быстро удалился. Кутепов перевел взгляд на офицера с мрачным лицом, и тот вышел вслед за Волконским. Перед тем как продолжить свой секретный доклад, Кутепов мельком посмотрел на планшет и увидел незаконченный рисунок, который явно представлял собой шарж на генерала Покровского, сидевшего недалеко от стола. «Шутник этот подпоручик, – недоуменно пожал плечами генерал. – И что за легкомыслие в то время, когда обсуждаются столь серьезные вещи? Надо будет пробрать его как мальчишку», – решил он и вновь обратился к хозяевам банкета:

– К вашему сведению, господа, в Свиштове расквартирован Дроздовский полк, в Варне – авиационный отряд и военное училище, в Никополе – Алексеевский полк и военное училище, в Казанлыке – Корниловский полк, в Орехове – Марковский полк, в Габрове и Севлиеве – конные дивизионы...

* * *

Волконский вышел из военного клуба, который находился в самом центре города. В нескольких шагах от клуба в большой витрине отеля «Болгария» его внимание привлекла афиша о предстоящем концерте звезды русского балета Анны Грининой.

Волконский медленно брел по улице, выложенной брусчаткой. Его не покидало чувство, что кто-то за ним следит. Остановившись у витрины, увидел в стекле знакомый силуэт. Присмотревшись, он узнал офицера с мрачным лицом.

Волконский вошел в гостиницу, где размещался штаб врангелевских войск в Болгарии, стал подниматься по лестнице.

Балева, Ванко, Чочо и Иванку, которые следили за входом в штаб из окна здания, находящегося напротив, преждевременный приход Волконского сильно озадачил.