Текст книги "Вне рутины"

Автор книги: Николай Лейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

ХХ

– Вотъ какъ живетъ скромный вдовецъ, представшій нынѣ на судъ передъ вашей милѣйшей дочкой Софьей Николаевной! – произнесъ Іерихонскій послѣ того, когда уже налилъ чаю Манефѣ Мартыновнѣ и предложилъ ей трехъ сортовъ варенья и разнаго печенья. – Предсталъ на судъ и съ нетерпѣніемъ ждетъ своей участи, – прибавилъ онъ, отхлебнулъ изъ своего стакана ложечку чая и спросилъ: – Когда-же, глубокочтимая Манефа Мартыновна, когда-же?.. Когда разрѣшатъ мнѣ выслушать мой приговоръ?

Онъ пристально посмотрѣлъ на нее сквозь золотые очки.

– Теперь ужъ скоро, Антіохъ Захарычъ, скоро, – отвѣчала она. – Я ужъ подготовила Соняшу. Мнѣ кажется, завтра вечеромъ мы пришлемъ вамъ извѣщеніе, когда и въ какой часъ вамъ пожаловать къ намъ.

– О, давай Богъ! – вздохнулъ Іерихонскій и опять задалъ вопросъ:– Могу я узнать – отвѣта на мое предложеніе можно будетъ ожидать въ благопріятномъ смыслѣ?

– Вотъ видите-ли… Кажется, Соняша предъявитъ вамъ кое-какія свои требованія, и если вы будете согласны принять ихъ, то и она…

– Понимаю-съ, понимаю-съ! И даже знаю, что колеблетъ Софью Николаевну! – воскликнулъ Іерихонскій. – Скушайте, многоуважаемая, вотъ этотъ кусочекъ, это ромная баба, – перебилъ онъ себя, подставляя Манефѣ Мартыновнѣ тарелочку съ печеньемъ, и продолжалъ:– Отлично понимаю, что ее заставляетъ задумываться. Я вѣдь изрядно пожилъ на свѣтѣ, догадываюсь и иду навстрѣчу, чтобы разсѣять недоразумѣнія. Мы живемъ на одной лѣстницѣ… Тутъ слухи, неизбѣжныя сплетни… Очевидно дѣло идетъ о повивальной бабкѣ Розаліи Сброжской? – сказалъ онъ, понизивъ голосъ.

Манефа Мартыновна вспыхнула.

– То-есть какъ это о повивальной бабкѣ? Не понимаю я, о какой повивальной бабкѣ вы говорите, – произнесла она. – Ничего не слыхала.

– Ну, какъ не слыхать! Навѣрное былъ разговоръ. Прислуга… Языкъ не на привязи… И такъ какъ я человѣкъ внѣ рутины, то пойду навстрѣчу всему этому. Дѣйствительно, былъ у меня грѣхъ съ этой полькой Розаліей Сброжской… Какъ хотите, я все-таки человѣкъ не совсѣмъ старый, мужчина такъ сказать въ соку… Каюсь передъ вами, кое-что было, но теперь прикончено. Прикончено безъ послѣдствій… Она удовлетворена денежно и я заручился роспиской, гдѣ сказано, что она никакихъ претензій ко мнѣ нынѣ не имѣетъ и впредь имѣть не будетъ. Такъ вотъ-съ…

Манефа Мартыновна сидѣла смутившись.

– Что вы, что вы! – замахала она руками. – Да мы ничего объ этомъ и не слышали.

– Слышали или не слышали, но все-таки я васъ предупреждаю и высказываю. Я не такой человѣкъ. Я внѣ рутины. Я не лавирую. Я люблю на прямки, на чистоту… И вотъ если въ этомъ Софья Николаевна видитъ препятствіе, то тутъ препятствія никакого нѣтъ. Оно устранено. Такъ и потрудитесь ей объявить.

– Да вовсе ничего подобнаго, Антіохъ Захарычъ. Напрасно вы безпокоитесь, – отвѣчала ему Манефа Мартыновна.

– Такъ въ чемъ-же? Въ чемъ-же остановка? – задалъ вопросъ Іерихонскій, помолчалъ и опять началъ:– Предполагаю и еще одинъ пунктъ могущаго быть сомнѣнія, по которому тоже сейчасъ радъ охотно высказаться. Если дѣло идетъ о васъ, многоуважаемая Манефа Мартыновна, то-есть какъ вамъ жить, слитно съ нами или отдѣльно отъ насъ, если-бы я вступилъ въ законный бракъ съ дочерью вашей, то этотъ вопросъ я всецѣло отдаю на усмотрѣніе Софьи Николаевны. Какъ вы съ нею рѣшите, какъ она скажетъ, такъ тому и быть.

Манефа Мартыновна просіяла.

– Вообразите, даже и объ этомъ у насъ не было разговора! – сказала она. – Впрочемъ, благодарю васъ за ваше любезное согласіе.

Іерихонскій поклонился и продолжалъ:

– Я внѣ рутины, поэтому скажу вамъ, какъ чувствую и какъ понимаю. Совмѣстное сожительство съ тещей можетъ быть хорошо и нехорошо. Большое подспорье будетъ для дома, если такая вполнѣ цвѣтущая дама, какъ вы, возьметъ на себя хозяйство въ домѣ, потому что молодыя жены въ рѣдкихъ случаяхъ бываютъ способны на веденіе хозяйства. Но есть и отрицательныя стороны. Если, напримѣръ, теща… Простите, досточтимая, тутъ не о васъ рѣчь. Тутъ иксъ…

– Вы боитесь раздора, Антіохъ Захарычъ? – воскликнула Манефа Мартыновна. – О, я не такая, совсѣмъ не такая! Дрязги и раздоры не въ моемъ характерѣ. Вы знаете, я жила съ покойникомъ мужемъ… крутой онъ былъ человѣкъ… иногда и выпивалъ… И ни разу я, ни разу…

– Ну-съ, такъ вотъ вы и передайте милѣйшей Софьи Николаевнѣ все сейчасъ мной сказанное, все съ чѣмъ я навстрѣчу иду, дабы заручиться ея благопріятнымъ отвѣтомъ на мое предложеніе, – сказалъ Іерихонскій. – Такъ завтра она порадуетъ меня чѣмъ-нибудь?

– Сказала она мнѣ, что завтра рѣшитъ, когда. и какъ, а впрочемъ… не скрою отъ васъ, что она такая дѣвушка, которая привыкла къ самостоятельности, – отвѣчала Манефа Мартыновна. – На нее насѣдать, такъ хуже будетъ.

– Гм… Но чѣмъ-же, чѣмъ я могу заслужить ея расположеніе? Какъ мать, вы должны знать, какія вы у ней слабости замѣтили? Скажите. Не могу-ли я ее расположить къ себѣ хорошимъ подаркомъ? – приставалъ Іерихонскій. – Какъ вы на это посмотрите, если-бы я послалъ ей сейчасъ съ вами въ подарокъ брилліантовый браслетъ жены-покойницы?

– Да ужъ право не знаю, Антіохъ Захарычъ, – замялась Манефа Мартыновна. – А если она, паче чаянія… Вѣдь хоть и дочь она, а чужая душа – потемки.

– Отказала-бы мнѣ? – перебилъ ее Іерихонскій. – Ну, тогда вы, какъ честные люди, возвратите мнѣ браслетъ. Не правда-ли: вѣдь возвратите?

– Конечно-же, возвратимъ, Антіохъ Захарычъ.

– Ну, такъ вотъ возьмите и передайте Софьи Николаевнѣ. Я сію минуту… Прошу извиненія…

Іерихонскій поднялся изъ-за стола, отправился къ себѣ въ спальню и вернулся оттуда со шкатулкой палисандроваго дерева съ бронзовыми скобками на углахъ и съ перламутровой инкрустаціей на крышкѣ – очень старинной работы. Онъ отворилъ шкатулку, вынулъ оттуда полинялый красный сафьянный футляръ и, доставъ изъ него браслетъ съ крупными брилліантами и рубиномъ посрединѣ, сказалъ Манефѣ Мартыновнѣ:

– Пожалуйте… Прошу передать отъ меня…

– Мерси, мерси, Антіохъ Захарычъ… – говорила та.

– Но подъ условіемъ возвратить, если-бы дѣло, храни Богъ, не состоялось, – прибавилъ онъ еще разъ.

– Да непремѣнно, непремѣнно. Желаете росписку можетъ быть?

– Вѣрю такъ. Мы сосѣди, и я къ вамъ приглядѣлся.

Онъ махнулъ рукой, помолчалъ и спросилъ:

– Можетъ быть, многоуважаемая, вы интересуетесь посмотрѣть на остальныя драгоцѣнности, которыми будетъ владѣть Софія Николаевна въ случаѣ ея согласія на бракъ?

– Покажите, Антіохъ Захарычъ.

Іерихонскій вынулъ изъ шкатулки три нитки жемчуга, дамскіе часы съ эмалью и брилліантами, съ золотой цѣпочкой, брилліантовое ожерелье, нѣсколько колецъ съ брилліантами, серьги.

Манефа Мартыновна разсматривала драгоцѣнности и шептала:

– Прелесть, прелесть… Восторгъ что такое!

Іерихонскій держалъ въ рукѣ колечко съ брилліантомъ, рубиномъ, сапфиромъ и изумрудомъ.

– Въ виду того, что вы обѣщаетесь возвратить въ случаѣ неудачи моего предложенія, позвольте къ браслету присоединить и это колечко.

– Да ужъ на первый-то разъ, я думаю, довольно, – отказывалась Манефа Мартыновна.

– Возьмите, возьмите. Молодыя дѣвушки любятъ брилліанты. Надѣнетъ на пальчикъ его, оно заблеститъ и это можетъ расположить Софію Николаевну въ мою пользу, – настаивалъ Іерихонскій.

Манефа Мартыновна взяла.

– Балуете вы Соняшу. Ахъ, какъ балуете! – говорила она.

– Боже мой! Только-бы расположить.

Черезъ полчаса она съ дарами для дочери уходила отъ Іерихонскаго домой. Іерихонскій нѣжно поцѣловалъ при прощаньи у ней руку, проводилъ ее по лѣстницѣ до ея квартиры, позвонился для нея, еще разъ приложился къ рукѣ и раскланялся.

XXI

Соняша сама отворила матери дверь, пропустила ее въ прихожую и иронически спросила:

– Насладились-ли?

– Ахъ, Соняша! Напрасно ты такъ насмѣхаешься надъ нимъ, – отвѣчала мать, входя въ комнаты. – Изъ моихъ разсказовъ ты сейчасъ увидишь, что это прекраснѣйшій человѣкъ и рѣдкой души.

– Вы вѣдь и раньше такъ говорили.

– Но сегодня я заручилась многими и многими доказательствами, что это превосходнѣйшій человѣкъ. Не глумиться тебѣ надъ нимъ надо, а пойти завтра въ церковь и поставить свѣчку Николаю угоднику, покровителю бѣдныхъ невѣстъ. Да, да… Это слѣдуетъ сдѣлать.

– Позвольте… Чѣмъ-же это васъ т. жъ очаровалъ Іерихонскій? – спросила Соняша съ усмѣшкой.

– Многимъ и очень многимъ. А вотъ пока получи кое-что – и можетъ быть это и тебя очаруетъ.

Манефа Мартыновна полѣзла въ карманъ, вынула оттуда два сафьянныхъ футляра съ браслетомъ и кольцомъ, открыла ихъ и протянула ихъ Соняшѣ.

Та попятилась.

– Что это? – спросила она.

– Брилліантовый браслетъ и кольцо тебѣ въ подарокъ. Нѣтъ, какая предупредительность!

Дочь не брала.

– Я не возьму, – сказала она. – Пошлите ему ихъ обратно.

– То-есть какъ это обратно? Тебѣ посылаетъ эти два подарка твой женихъ, – проговорила мать.

– Я не считаю еще его своимъ женихомъ, – покачала головой Соняша. – Я ему не давала еще слова.

– Но вѣдь ты въ принципѣ согласилась.

– Мало-ли, что я въ принципѣ согласилась! Вчера я согласилась, а сегодня могла отдумать.

– Соняша! Да вѣдь ты изъ меня подлячку дѣлаешь! – воскликнула Манефа Мартыновна. – Вчера-же ты мнѣ сказала… вчера или сегодня, я не помню хорошенько, что ты въ принципѣ согласна.

– Что такое принципъ? Принципъ – нуль. Но у меня есть еще детали.

– Онъ и на всѣ детали согласенъ. На всѣ, на всѣ… Вотъ я тебѣ сейчасъ все разскажу.

– Да и разсказывать нечего. Нѣтъ, очевидно, вы тутъ что-нибудь перепутали. Какъ можно принимать цѣнные подарки, если мы еще ни въ чемъ не условились.

– На все, на все согласенъ. Онъ даже навстрѣчу намъ идетъ. Предлагаетъ то, о чемъ мы даже еще и не уговорились съ тобой, какъ слѣдуетъ. Онъ мнѣ сказалъ, что согласенъ даже на то, чтобы я жила вмѣстѣ съ вами, если ты этого захочешь.

– Ну, не думаю я, чтобы я на это согласилась, – опять покачала головой Соняша.

– Какъ? Мать родную?.. И ты мнѣ это въ глаза говоришь? – вскричала Манефа Мартыновна.

– Не кричите, не кричите. Это вопросъ второстепенный, – остановила ее дочь. – Но если ужъ вы съ нимъ въ такія откровенности пустились, то намекнули-ли вы о томъ, что я считаю самымъ существеннымъ? Это о безпрекословной выдачѣ мнѣ отдѣльнаго вида на жительство при первомъ моемъ требованіи?

– Разумѣется, не говорила объ этомъ. Какъ я могу говорить о такихъ предметахъ, если человѣкъ мнѣ суетъ брилліантовые подарки для передачи тебѣ! Объ этомъ ужъ ты сама скажешь. Да вѣдь ты говорила, что у тебя будутъ предъявлены ему письменныя условія. Письменныя-то ужъ все какъ-то лучше, деликатнѣе. Возьми браслетъ-то, надѣнь на руку, посмотри, какая это прелесть.

Мать протянула еще разъ Соняшѣ браслетъ. Та, наконецъ, взяла его, надѣла на руку, сдѣлала гримасу и проговорила:

– Стараго фасона. Такіе браслеты носили во времена Очакова и покоренія Крыма.

– Да вѣдь, я думаю, фасонъ-то всегда передѣлать можно, а старые брилліанты всегда дороже цѣнятся. Въ нихъ вода лучше.

– Брилліанты-то крупные… – сказала Соняша, разсматривая браслетъ.

– Еще-бы. А посмотри, какое кольцо. За сто рублей такое кольцо не купишь.

Соняша надѣла кольцо, помотала рукой около лампы и пробормотала:

– Ничего себѣ.

– И остальные брилліанты мнѣ показалъ. У него, Соняша, много брилліантовъ. Колье есть. И все это онъ тебѣ въ день свадьбы…

– Насчетъ капитала-то у него не справились?

– Да развѣ можно, Соняша! Обстановка квартиры у него не особенная. Все старое, подержанное. По разсказамъ Дарьи, я много лучшаго ожидала, но домъ – домъ чаша полная. Много мѣдной посуды, самоваровъ, серебра. Но такъ какъ онъ мнѣ сказалъ, что онъ готовъ перемѣнить квартиру на болѣе просторную, если-бы ты этого пожелала, то, разумѣется, онъ не поскупится и на новую мебель хоть для спальни.

– Значитъ, ужъ онъ совсѣмъ увѣренъ, что я пойду за него замужъ? – спросила Соняша.

– Какъ тебѣ сказать? Колеблется… хотя и уповаетъ, – отвѣчала мать. – Вѣдь это онъ браслетъ и кольцо прислалъ тебѣ, чтобъ задобрить тебя. И, разумѣется, если ты ему откажешь, то придется все это возвратить ему. Я съ тѣмъ и взяла.

– Да не откажу, не откажу. Я ужь рѣшилась продаться, если онъ согласится на мои условія.

– Ахъ, Соняша, зачѣмъ такія слова! Зачѣмъ такія позорныя слова.

Мать даже схватилась за голову и зажмурилась.

– Слова… Слова обыкновенныя. Называю вещи своими именами, – сказала дочь и стала любоваться игрой брилліантовъ въ браслетѣ.

– Если такъ разсуждать, то половину браковъ нужно назвать самопродажей. Какъ хочешь, а всѣ, всѣ свои выгоды соблюдаютъ, когда женятся или замужъ выходятъ. По любви вѣдь очень мало браковъ.

Мать начала переодѣваться. Снимая съ себя платье, она воскликнула:

– Но какъ онъ меня радушно принялъ! Боже мой, какъ радушно! Какъ онъ меня угощалъ! Не зналъ, гдѣ и на какое мѣсто меня посадить.

Она хотѣла сообщить дочери про разсказъ Іерихонскаго о повивальной бабкѣ Розаліи, но подумала, сообразила и умолчала.

«Пожалуй еще хуже раздразнишь Соняшу, – рѣшила она. – Сегодня она все-таки немножко угомонилась».

Переодѣвшись въ блузу, Манефа Мартыновна сѣла разложить пасьянчикъ на сонъ грядущій.

– Ты условія-то свои для него все-таки написала сегодня? – спрашивала она Соняшу.

– Написала.

– Прочти мнѣ ихъ, душечка. Можетъ быть, я что-нибудь и посовѣтую.

– Зачѣмъ? Съ какой стати? Развѣ они до васъ относятся?

– Но, все-таки, вѣдь я мать.

– Матерью и останетесь. Никто отъ васъ этого титула не отнимаетъ.

– Но какъ-же ты рѣшишь насчетъ моего-то житья? Съ вами мнѣ жить или?..

– Ну, ужъ ежели вы такъ настаиваете, чтобы жить съ нами, то живите съ нами.

Манефа Мартыновна помолчала и продолжала:

– Да вѣдь я могу даже платить вамъ за комнату и столъ – ну, хоть рублей двадцать въ мѣсяцъ, а потомъ приму всѣ хлопоты по хозяйству на себя.

– Съ нимъ поговорите объ этомъ, съ нимъ самимъ, съ Іерихонскимъ, – пробормотала Соняша.

– Ну, хорошо. А когда ты его позовешь для сдѣланія тебѣ оффиціальнаго-то предложенія? – допытывалась мать.

– Ахъ, какая это кукольная комедія! Да пусть завтра или послѣзавтра вечеромъ приходитъ.

Манефа Мартыновна встрепенулась и бросилась цѣловать дочь.

– Ну, спасибо, Соняша, спасибо, дочурочка, – говорила она радостно. – Утѣшила ты свою мать, совсѣмъ утѣшила. Только ужъ тогда пусть лучше завтра. Зачѣмъ въ долгій ящикъ откладывать? Завтра, завтра. Завтра я и напишу ему приглашеніе.

И довольная, радостная, вся сіяющая, Манефа Мартыновна начала ложиться спать.

Ложилась и Соняша. Передъ тѣмъ, чтобы снять съ руки браслетъ и кольцо на ночь, она долго любовалась ими и заставляла играть брилліанты при свѣтѣ свѣчи.

XXII

Іерихрнскій былъ приглашенъ къ восьми часамъ вечера. Часовъ съ шести начали приготовляться къ его пріему и освѣтили всю квартиру. Манефа Мартыновна сдернула коленкоровые чехлы съ мягкой мебели въ гостиной и прибавила даже лишнюю лампу, которую сняла со стѣны въ комнатѣ жильца. Сегодня она готовилась встрѣтить Іерихонскаго какъ можно торжественнѣе, вымыла водкой два простѣночныя зеркала, зажгла лампады передъ иконами, купила къ чаю сладкій пирогъ и даже вдобавокъ къ холодной закускѣ приказала Ненилѣ стряпать горячій ужинъ. По ея приказанію, кухарка варила копченый языкъ съ горошкомъ и должна была жарить сига въ сметанѣ. Надѣвъ на себя шелковое платье, Манефа Мартыновна накинула на плечи креповый шелковый вышитый платокъ – вещь старинную, но очень цѣнимую ею, платокъ, въ которомъ она ходила только къ причастію и стояла свѣтлую заутреню на Пасхѣ. Но Соняша, ожидая Іерихонскаго, наоборотъ, ни за что не хотѣла сегодня переодѣться изъ своего будничнаго сѣраго шерстяного платья и только довольно тщательно завила на лбу кудряшки.

– Да надѣнь ты хоть шелковое-то канаусовое платье, – упрашивала ее мать.

– Не желаю, – отрѣзала Соняша.

– Но отчего-же не прифрантиться, у кого если есть во что? Вѣдь прошлые разы ты одѣвалась-же для него.

– А теперь не хочу. Пусть видитъ меня въ моемъ будничномъ одѣяніи.

– Вотъ упрямица-то! Можешь-же ты хоть бантъ розовый на грудь пришпилить? Это отцвѣтитъ тебя, придастъ цвѣтъ лицу.

– Ахъ, оставьте, пожалуйста! Ну, что за праздникъ, что за радость, что дѣвушка продается старику! Будетъ съ васъ и того, что я, по вашему настоянію, его кольцо одѣла.

– Ужасная дѣвушка! – покачала головой мать и сѣла. – У меня сердце не на мѣстѣ въ ожиданіи его, я сейчасъ валерьяновыя капли принимала, чтобы успокоить нервы, а тебѣ хоть-бы что! Вѣдь предстоитъ важный моментъ для тебя, какъ ты это не хочешь понять!

– Очень важный, – согласилась Соняша: – но вовсе не такой, чтобы я могла торжествовать.

Манефа Мартыновна опять вскочила съ мѣста.

– Пуще всего меня тревожатъ твои условія, которыя ты будешь ему предъявлять, – говорила она. – Какъ-то онъ взглянетъ на нихъ? Влюбленъ, влюбленъ старикъ, да вѣдь можетъ и любовь съ него соскочить, если его холодной водой обольютъ. И почему я такъ дрожу? Потому что мнѣ даже не вполнѣ извѣстны твои условія. Вѣдь ты такъ и не прочла мнѣ ихъ. Голубушка, Соняша, покажи мнѣ ихъ, дай прочесть.

– Я ихъ разорвала, – отвѣчала Соняша.

– Когда?

– Сегодня утромъ.

– Стало быть отдумала ихъ предъявлять Антіоху Захарычу? Ну, слава Богу, слава Богу. Какъ это тебя святые угодники надоумили! Ну, я рада, рада теперь.

Манефа Мартыновна совсѣмъ просіяла, но Соняша сказала:

– Все равно, я ихъ ему на словахъ предъявлю. Такъ лучше. И возьму съ него слово.

– Конечно, это легче, мягче, – согласилась Манефа Мартыновна, опять пріунывъ, и прибавила, умоляюще взглянувъ на дочь: – Брось ты, голубушка, совсѣмъ предъявленіе этихъ условій, будь умницей.

– Ни за что, – отрицательно потрясла головой Соняша. – Должна-же я выговорить себѣ свободу. Я не желаю быть подъ гнетомъ. Тогда это для меня равносильно смерти.

Въ это время у дверей раздался звонокъ.

Манефа Мартыновна вздрогнула и перекрестилась.

Въ гостиную входилъ Іерихонскій. Онъ былъ въ вицмундирномъ фракѣ, съ орденомъ на шеѣ и съ бомбоньеркой въ рукѣ. Вся фигура его дышала торжественностью, сапоги горѣли жаромъ. Начались привѣтствія. Поцѣловавъ руку у Манефы Мартыновны, при чемъ та чмокнула его въ лысину, онъ подошелъ къ Соняшѣ, пожалъ поданную ей ему руку, наклонился къ рукѣ и спросилъ Соняшу:

– Надѣюсь, сегодня позволите?

Вмѣсто отвѣта, та сама поднесла къ его губамъ руку, которую онъ и чмокнулъ взасосъ, а затѣмъ передалъ коробку съ конфетами и сказалъ:

– Не бойтесь, многоуважаемая, даръ приносящаго. Я не лукавый данаецъ и въ моемъ сердцѣ нѣтъ ничего, кромѣ теплой любви къ вамъ.

– Боже, съ какими вы прелюдіями! – улыбнулась Соняша. – Зачѣмъ такъ?..

– Въ прошлый разъ вы почему-то стѣснялись принять отъ меня приношенія, шедшія также отъ чистаго любящаго сердца.

– Мало-ли что было въ прошлый разъ. А вчера я ужъ приняла отъ васъ даже присланные брилліанты. Спасибо за нихъ. Кольцо я даже ужъ надѣла. Вотъ оно, – показала Іерихонскому Соняша.

– Очень радъ, что угодилъ, – поклонился онъ.

«Ну, славу Богу… Ласково разговариваетъ. Кажется, она одумалась», – мелькнуло въ головѣ у Манефы Мартыновны, и она, отвернувшись, перекрестила грудь маленькимъ крестомъ, прибавивъ про себя: «и дай-то Богъ, какъ-бы все ладкомъ»…

– Многоуважаемая мамаша, надѣюсь, вы мнѣ позволите пять минутъ остаться наединѣ съ вашей дочерью, добрѣйшей Софіей Николаевной? – обратился Іерихонскій къ Манефѣ Мартыновнѣ.

– Ахъ, пожалуйста, пожалуйста, Антіохъ Захарычъ! – отвѣчала она, вся вспыхнувъ, и тотчасъ-же удалилась въ столовую.

Соняша, чувствуя моментъ приближающагося; объясненія, отвернулась отъ Іерихонскаго въ полъ-оборота и открыла коробку съ конфетами.

– Подарите мнѣ, добрѣйшая Софія Николаевна, пять минутъ аудіенціи… – торжественно сказалъ Іерихонскій.

– Сдѣлайте одолженіе, – отвѣчала Соняша. – Только не дѣлайте изъ этого кукольную комедію. Мы вѣдь не маленькіе. Я очень хорошо знаю, зачѣмъ вы пришли. Я даже сама васъ пригласила. Говорите проще. Будьте безъ рутины. Вы вѣдь все похвалялись, что внѣ рутины. Ну, вотъ вамъ и случай доказать это. Прошу садиться.

Она сунула себѣ въ ротъ конфету и сѣла сама первая.

Опустился противъ нея въ кресло и Іерихонскій, вынулъ носовой платокъ, высморкался, откашлялся и сказалъ:

– Божественная! Я пришелъ оффиціально предложить вамъ руку, сердце…

– Зачѣмъ-же божественная и оффиціально? – перебила его Соняша. – Вы пришли въ семейство, такъ какая-же тутъ оффиціальность!

– Предложить мою руку, сердце, мой чинъ, общественное положеніе и, если я вамъ не противенъ, стать спутницей моей жизни.

– Я-же вѣдь просила васъ, Антіохъ Захарычъ, говорить проще, – сказала Соняша ласковымъ тономъ. – Зачѣмъ такъ? Мнѣ этого ничего не нужно, да и вамъ трудно. Говорите по-товарищески…

Іерихонскій откашлялся.

– Извините, – произнесъ онъ. – Я пришелъ просить васъ протянуть мнѣ руку и согласиться быть моей женой… супругой… законной супругой.

Онъ нѣсколько смѣшался.

– Ну, вотъ и отлично, вотъ и хорошо, – ободрила его Соняша. – Видите, какъ просто. А вы начали съ какими-то введеніями… – прибавила она. – Я согласна, Антіохъ Захарычъ, на ваше предложеніе, то-есть буду согласна.

– Божественная! Вы меня возносите на седьмое небо! – воскликнулъ Іерихонскій, поднявшись съ кресла.

– Постойте, постойте… – остановила его Соняша. – Я буду согласна выйти за васъ замужъ, если вы выполните кое-какія мои условія. То-есть дадите мнѣ слово ихъ выполнить.

– О, я на все согласенъ! Я спокойнаго характера, и хочу услужить… – отвѣчалъ Іерихонскій.

– Нѣтъ, нѣтъ. Вы прежде выслушайте. Присядьте. Можетъ быть вы и не будете согласны.

Іерихонскій недоумѣвающе взглянулъ на Соняшу и присѣлъ опять, приготовясь слушать.