Текст книги "Вне рутины"

Автор книги: Николай Лейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

X

Іерихонскій сидѣлъ у Заборовыхъ недолго. Выпивъ два стакана чаю съ коньякомъ, часу въ десятомъ онъ посмотрѣлъ на часы и поднялся изъ-за стола.

– Хорошіе гости посидятъ, посидятъ да и уходятъ, – сказалъ онъ, поправивъ орденъ на шеѣ. – Не смѣю больше утруждать васъ своимъ присутствіемъ. Мое почтеніе. Позвольте васъ поблагодарить за радушное угощеніе и попрощаться съ вами.

– Что-жъ это вы, Антіохъ Захарычъ, такъ мало посидѣли! – начала Манефа Мартыновна. – Мы только что разговорились, какъ слѣдуетъ.

– Приберегу дальнѣйшій разговоръ для другого свиданія, а сегодня я ужъ замѣтилъ, что барышня начала немножко зѣвать. Очевидно, имъ пора; и на покой.

– Что вы, что вы! Да она у меня прямо полуночница. Раньше двѣнадцати часовъ никогда спать не ложится, да и въ постели-то читаетъ всегда часовъ до двухъ. Видишь, Соняша, какая ты неучтивая! Ты зѣвнула и этимъ прямо выгоняешь отъ насъ Антіоха Захарыча, – упрекнула Манефа Мартыновна дочь.

– И не думала зѣвать. Я не знаю, съ чего это они выдумали, – отвѣчала Соняша.

– Замѣтилъ, замѣтилъ. Но я нисколько на это не претендую. Для перваго визита для меня и того короткаго времени достаточно, которое я у васъ такъ пріятно провелъ. Позвольте проститься, еще разъ.

– Ну, прощайте… А право, посидѣли-бы.

– Въ другой разъ, многоуважаемая Манефа Мартыновна. Надѣюсь, ужъ вы теперь позволите мнѣ посѣщать васъ по вечерамъ?

– Ахъ, пожалуйста, пожалуйста!.. Намъ такъ пріятно ваше сообщество. Вы такой милый собесѣдникъ.

А Соняша молчала и глядѣла куда-то въ сторону.

– Мое почтеніе, – сказалъ Іерихонскій и приложился къ рукѣ Манефы Мартыновны, остановился и спросилъ:– А барышня позволитъ у ней ручку поцѣловать?

– Нѣтъ, нѣтъ. Я этого не люблю, – пробормотала Соняша. – Прощайте такъ.

Она протянула руку. Іерихонскій пожалъ руку и пятился.

– Надо сказать Ненилѣ, чтобы подала пальто, – сказала Манефа Мартыновна и отворила дверь изъ столовой въ кухню, но такъ быстро, что подслушивавшая ихъ разговоръ у двери Ненила и еще какая-то женщина, очевидно, налегавшія на дверь, такъ и выскочили въ столовую.

– Дарья! Что ты здѣсь дѣлаешь? Это моя Дарья, – произнесъ Іерихонскій, указывая на вторую женщину.

Та закрыла лицо передникомъ и заговорила:

– Виновата, баринъ. Я къ ихней кухаркѣ на минуточку.

– Ну, бабы! – покачалъ головой Іерихонскій. – Хороша караульщица квартиры!

– Да тамъ, баринъ, Семенъ сидитъ, – отвѣчала, Дарья.

– Иди скорѣй подать генералу пальто, – сказала своей кухаркѣ Манефа Мартыновна.

Та, шурша юбкой новаго ситцеваго платья, бросилась въ прихожую.

Іерихонскій въ сопровожденіи хозяекъ зашелъ за своей шляпой въ гостиную и сказалъ въ отдаленіи стоявшей Соняшѣ:

– Вижу, что долженъ заслуживать расположеніе молодой хозяйки. Цвѣты, Софья Николаевна, вы изволите любить?

– Люблю.

– Такъ въ слѣдующій-же разъ являюсь къ вамъ съ корзинкой гіацинтовъ.

– Только вы пожалуйста предупреждайте, когда придете, – проговорила Соняша.

– А развѣ непремѣнно нужно? Хорошо-съ. Всякій разъ я буду присылать Дарью съ предупрежденіемъ. За два часа вамъ будетъ извѣстно. Но прошу васъ, дорогія хозяйки, очень прошу не готовиться къ пріему меня… Пожалуйста…

Іерихонскій прижалъ руку къ груди, еще сдѣлалъ поклонъ и направился въ прихожую.

Черезъ минуту онъ ушелъ. Когда затворившаяся за нимъ дверь на лѣстницу хлопнула, Соняша приступила къ матери и воскликнула:

– Послушайте, маменька? Что-же это вы со мной дѣлаете! Вы, должно быть, написали и насчетъ моего согласія на предложеніе его жениться на мнѣ, а я на это васъ не уполномочивала.

– Да нѣтъ-же, Соняша, нѣтъ! – отвѣчала мать.

– Однако-же, онъ сегодня говорилъ въ такомъ духѣ, какъ, будто-бы это дѣло рѣшенное. Помилуйте, тутъ уже была на сценѣ и пенсія, и то, что онъ можетъ меня осчастливить… Онъ прямо такъ высказывался, какъ будто-бы ужъ я его невѣста.

– Нѣтъ, нѣтъ, Соняша. Я вѣдь читала-же тебѣ мое письмо, ты его исправила.

– Но вы пошли его переписывать и, очевидно, потомъ что-нибудь припустили.

– Ничего я, Соняша, не припускала… Клянусь тебѣ!

– Какъ-же онъ могъ такъ самоувѣренно говорить! Вотъ нахалъ.

– Ну? да ужъ и ты хороша! Какъ ты съ нимъ обращалась? Боже мой, какъ ты съ нимъ обращалась! Какія мины! Какіе вопросы! Какой насмѣшливый взглядъ!

– Такъ ему и надо, нисколько не раскаяваюсь, – подтвердила Соняша. – И жалѣю только, что я мало ему выразила все мое презрѣніе.

– Да за что, за что? Помилуй!

– За его нахальство и наглость.

– Ну, какія-же тутъ нахальство и наглость! Онъ угловатъ, у него странная, какая-то канцелярская манера выражаться, но вѣдь сегодня онъ сыпалъ любезностями, а ты смотрѣла на него какой-то букой, неблаговоспитанной дѣвушкой и прямо была съ нимъ дерзка.

– Повторяю вамъ: нисколько не раскаяваюсь въ этомъ.

– Совершенно напрасно. Помоему, онъ прекрасный человѣкъ. И.какъ онъ былъ снисходителенъ на всѣ твои выходки!

– А нравится онъ вамъ, такъ вы сами за него и выходите.

– Да что ты, дура! Какъ ты смѣешь это матери говорить! – возмутилась Манефа Мартыновна.

– А что-жъ такое? Вы вдова, еще не совсѣмъ старая вдова. Вамъ онъ подъ пару, нравится – вотъ и выходите, – отвѣчала Соняша.

– Не мели вздора! Молчи!

– Не понимаю, какой тутъ вздоръ. Васъ два сапога – вотъ и вышла-бы пара.

– Оставь пожалуйста. Одно могу сказать, что этотъ Іерихонскій, очевидно, очень ужъ влюбленъ въ тебя, а то всякій-бы на его мѣстѣ наплевалъ на тебя, видя себѣ такой пріемъ.

– Ахъ, оставьте! Просто онъ чувствуетъ передо мной все свое ничтожество. Ну, да что объ этомъ говорить! Замужъ за него я не пойду. Не видать ему меня, какъ своихъ ушей, – закончила Соняша.

– Горя тебѣ надо хватить, тогда и пойдешь, – сказала мать.

– И послѣ горя не пойду.

– Однако, пенсіей-то поинтересовалась. Спросила у него, велика-ли его пенсія и когда онъ ее выслужитъ.

– Просто изъ любопытства. Нельзя-же сидѣть и молчать. Я ужъ и такъ много отмалчивалась. Цвѣты… гіацинты хочетъ поднести… Ахъ старая обезьяна съ серьгой въ ухѣ!

Соняша пришла въ спальню и стала переодѣваться изъ платья въ капотъ.

Манефа Мартыновна направилась въ столовую и принялась вмѣстѣ съ кухаркой прибирать со стола закуску.

XI

На другой день за обѣдомъ нахлѣбникъ и жилецъ Заборовыхъ студентъ-медикъ Хохотовъ съ полуулыбкой говорилъ Соняшѣ:

– Іерихонскій-то все-таки былъ у васъ вчера?

– Да вѣдь вотъ маменька пригласила. А сама я ни за что-бы на свѣтѣ, – отвѣчала Соняша. Кухарка наша Ненила отъ него въ страшномъ восторгѣ. Онъ ей полтинникъ далъ.

– Да и не одна кухарка. Онъ и мнѣ понравился, – сообщила Манефа Мартыновна:– Прекрасный, солидный мужчина… скромный. Мнѣ почему-то онъ казался, покуда онъ не былъ у насъ, гордымъ и заносчивымъ, а ничего подобнаго. Ужъ Соняша къ нему свысока и насмѣшливо относилась, а онъ хоть-бы что! И какой хозяинъ! Какъ умно и дѣловито разсуждаетъ.

– Я вотъ и совѣтую маменькѣ не упускать его, если онъ, такъ нравится, – полушутя проговорила Соняша. – Она хорошая хозяйка и онъ хозяинъ. Ихъ будетъ хорошая пара.

Студентъ улыбнулся.

– Охъ, барышня! – сказалъ онъ. – Я ужъ говорилъ вамъ и опять говорю: и для васъ онъ Божій даръ. Не совѣтую и вамъ пренебрегать имъ. Да это такъ и свершится, если ужъ вы его пригласили. А мужъ онъ будетъ хорошій. Вы его сейчасъ околпачите, а это только и требуется. Подумайте хорошенько о немъ.

– Да вы шутите, Викторъ Матвѣичъ!

– Съ какой стати? Прямо говорю, серьезно. Что онъ немножко старъ, такъ это не важность. Мужъ всегда долженъ быть старше жены.

– Вотъ и я то-же самое говорю, – подхватила Манефа Мартыновна. – Мой покойникъ, ея. отецъ, на двѣнадцать лѣтъ былъ, старше меня, а жили мы душа въ душу.

– Вы и я! Развѣ есть сравненіе! Не стоило тогда курсы проходить, идеи себѣ усваивать! – откликнулась Соняша. – Вы шли замужъ изъ затхлаго купеческаго дома, читали только «Таинственнаго монаха» Зотова да Булгаринскаго «Ивана Выжигина», а я и съ Боклемъ, и съ Миллемъ, и съ Огюстомъ Контомъ знакома. На педагогическихъ курсахъ была, въ Академіи Художествъ была.

– Позвольте! При чемъ тутъ курсы и Бокль съ Миллемъ! – воскликнулъ студентъ. – Курсы и Бокль при васъ и останутся, а Іерихонскій Іерихонскимъ. Такіе люди, какъ Іерихонскій, нынче въ модѣ. Они вообще въ модѣ. Въ модѣ и въ жизни, и на службѣ.

Соняша сдѣлала гримаску.

– Богъ знаетъ, что вы говорите! – сказала она студенту.

– Говорю, что чувствую, говорю на основаніи того, что вижу въ жизни. Іерихонскій угловатъ немножко – не важность. Эта-то угловатость теперь почему-то и цѣнится.

– Такъ вы мнѣ совѣтуете выходить за него замужъ? – воскликнула Соняша.

– Непремѣнно. Да это такъ и случится… Ужъ если онъ попалъ къ вамъ въ домъ, то онъ будетъ, и вашимъ мужемъ. Зачѣмъ-же тогда вамъ было приглашать его знакомиться съ нимъ, – доказывалъ Хохотовъ.

– И что-же самое говорю, Соняша, говорю, какъ мать, – подхватила Манефа Мартыновна.

– Дѣлайтесь скорѣе генеральшей, дѣлайтесь, – прибавилъ Хохотовъ.

– Вотъ видишь, Соняша, не одна я, старуха, говорю это, а и молодой человѣкъ съ либеральными взглядами.

– Тутъ либеральные взгляды, Манефа Мартыновна, ни при чемъ. Тутъ взгляды должны быть практическіе, Софья Николаевна избалована, съ барскими наклонностями, ей нельзя выйти замужъ за бѣднаго труженика. Она будетъ страдать.

– Э, то я-то– съ барскими наклонностями? – спросила Соняша и иронически улыбнулась.

– Да конечно-же. Вы спите чуть не до полудня, въ столѣ пренебрегаете щами и кашей.

– Я сплю долго, потому что у меня настоящаго дѣла нѣтъ.

– Да и не будетъ. Не такая въ дѣвица. Скорѣй дѣлайтесь генеральшей, скорѣй.

– Благодарю за совѣтъ. А собой я распорядиться съумѣю, – сказала Соняша.

Они встали изъ-за стола. Хохотовъ закурилъ папиросу.

– А ужъ какъ Іерихонскій вчера торжествовалъ насчетъ своей побѣды! – сказалъ онъ.

– Ужъ и побѣды! – возразила Соняша. – Вольно же ему было понимать маменькино приглашеніе къ намъ превратно.

– Какъ онъ пѣлъ! Игралъ на гитарѣ и пѣлъ. Моя комната подъ его кабинетомъ и я слышалъ. Часовъ до двѣнадцати пѣлъ.

– Да развѣ онъ поетъ? – усумнилась Манефа Мартыновна.

– Въ лучшемъ видѣ поетъ, барыня, – откликнулась кухарка Ненила, прибиравшая со стола. – И голосъ у нихъ, какъ труба. Только все духовное поютъ. Играютъ на гитарѣ и поютъ.

– Это для меня новость, что онъ поетъ, – сказала Манефа Мартыновна. – Вотъ видишь, онъ даже и музыкальный человѣкъ, – обратилась она къ дочери и, когда кухарка ушла изъ столовой, сообщила Хохотову:– Вѣдь ужъ черезъ два года полную пенсію въ тысячу рублей выслуживаетъ, да и такъ имѣетъ хорошіе достатки.

– Кладъ, а не женихъ, – закончилъ Хохотовъ и ушелъ къ себѣ въ комнату зубрить «Нервныя болѣзни», какъ онъ выразился.

Послѣ ухода Хохотова, Соняша, удалясь въ спальню, заплакала. Она плакала довольно долго. Ее брало зло на студента такъ говорившаго, такъ выражавшагося о ней. Вошла мать.

– О чемъ ты, дурочка? – спросила она дочь ласково, погладила по головѣ и поцѣловала.

– Я не думала, что онъ такой… Я его считала лучше… Я, про Хохотова, – отвѣчала Соняша. – Вотъ вамъ – былъ либеральный человѣкъ и что говоритъ! Былъ съ прекрасными передовыми взглядами – и вдругъ… Мнѣ даже не вѣрится. И это ужъ во второй разъ. Въ первый разъ я думала, что онъ шутитъ, а ужъ теперь я вижу, что въ серьезъ. Подлецъ! Онъ меня жестоко оскорбилъ.

– Полно, душечка, успокойся. Вѣдь у тебя есть и свой умъ въ головѣ. Ты сама видишь, что онъ правъ, а видишь это и оттого плачешь. По книгамъ жить нельзя. Надо жить такъ, какъ жизнь велитъ. Ты вотъ теперь видишь, какъ жизнь велитъ жить – ну, и плачешь!

– Ахъ, оставьте меня въ покоѣ! Дайте мнѣ хоть плакать-то свободно! – воскликнула Соняша и оттолкнула мать.

Часу въ шестомъ вечера кухарка Ненила доложила Манефѣ Мартыновнѣ, что генеральская Дарья пришла и желаетъ ее видѣть. Дарью пригласили въ столовую. Она вошла вся сіяющая и отрапортовала:

– Генералъ сейчасъ со службы пріѣхали. Они приказали вамъ кланяться и просили сказать, что сегодня въ восемь часовъ вечера у васъ будутъ.

– Хорошо. Благодари генерала. Скажи ему, что кланяемся, просимъ и ждемъ, – отвѣчала Манефа Мартыновна.

Дарья ушла не сразу, а потолкалась немного, переступая съ ноги на ногу, и пробормотала:

– Ужъ такъ вы нашему генералу понравились; такъ, что и сказать невозможно. Сегодня поутру съ Семеномъ только и говорили объ васъ. А ужъ пуще всего онъ у насъ насчетъ Софьи Николаевны распалился!

Манефа Мартыновна полѣзла въ карманъ и дала Дарьѣ двугривенный. Дарья поцѣловала ее въ плечо и удалилась.

– Іерихонскій сейчасъ присылалъ сказать что придетъ сегодня въ восемь часовъ, – робко ообщила Манефа Мартыновна дочери. – Не будь, душечка, съ нимъ невѣжлива. Право, онъ не худой человѣкъ, и тебѣ объ немъ нужно настоящимъ манеромъ подумать.

– Я лучше сдѣлаю. Я уйду изъ дома, – спокойно сказала Соняша.

– Нѣтъ, нѣтъ! Ты этого не дѣлай! Голубушка, не дѣлай! – испуганно воскликнула мать и стала упрашивать дочь одѣться получше и остаться дома.

Соняша плакала.

XII

Второй визитъ Іерихонскаго къ Заборовымъ сопровождался нѣкоторою торжественностью. Минутъ за пять до восьми часовъ пришла Дарья и принесла корзинку гіацинтовъ. Она просила поставить гіацинты до прихода хозяина въ прихожую, а про него самого сказала:

– А онъ слѣдомъ… Совсѣмъ ужъ они одѣвшись, но Семенъ на нихъ сапоги сухой щеткой начищаетъ.

И какъ только часы въ столовой Заборовыхъ начали бить восемь, Іерихонскій ужъ звонился.

На этотъ разъ онъ спустился сверху по лѣстницѣ безъ пальто, но имѣлъ на головѣ шляпу. Онъ былъ въ визиткѣ уже безъ ордена и имѣлъ въ рукахъ небольшую бомбоньерку съ конфетами.

Въ прихожей его встрѣтила Манефа Мартыновна.

– Часы бьютъ, и я у васъ. Кажется, аккуратенъ, – похвастался онъ, здороваясь. – Не могу отказать себѣ въ удовольствіи, при засвидѣтельствованіи вамъ почтенія, поцѣловать вашу ручку, многоуважаемая, – прибавилъ онъ.

– Да что-жъ, поцѣлуйте, – добродушно отвѣчала Манефа Мартыновна и чмокнула приложившагося къ ней Іерихонскаго въ лысину.

– А гдѣ-же Софья Николаевна? – спросилъ онъ, входя въ гостиную.

– Дѣвичье дѣло… Какъ и вчера, одѣвается. Молодежь не имѣетъ обычая быть аккуратной, – проговорила Манефа Мартыновна. – Ужъ вы извините. Она сейчасъ выйдетъ.

– Не тревожьте. Пусть дѣлаетъ свое дѣло. А я сегодня къ Софьѣ Николаевнѣ съ дарами. Она объявила, что любитъ цвѣты – и вотъ я ей гіацинтиковъ привезъ для услады зрѣнія и обонянія, а кстати захватилъ поднесеніе и для услады вкуса. Іерихонскій тронулъ рукой по бомбоньеркѣ.

– Какъ вы ее балуете, Антіохъ Захарычъ! – сказала Манефа Мартыновна.

– Выслужиться, многоуважаемая, передъ ней хочу, выслужиться. Очень ужъ онѣ меня сурово встрѣтили вчера.

– Ну, вы не смотрите на нее, не судите ее строго. Она это такъ… изъ своенравія, а въ сущности она дѣвушка предобрая.

– Я вижу-съ… Я ужъ заранѣе приглядѣлся къ ней, приглядѣлся, пока еще не переступилъ порога вашего дома… Да-съ… Да и справки наводилъ, – говорилъ, Іерихонскій. – Я вижу-съ… Я не обманываюсь, достоуважаемая Манефа Мартыновна. – Я рѣшилъ взять, что есть. Но, простите великодушно, я еще не получилъ изъ ихъ устъ офиціальнаго отвѣта на мой письменный, вопросъ о законномъ бракѣ. Да и вы въ своемъ отвѣтномъ письмѣ изволили игнорироватъ его. Манефа Мартыновна замялась.

– Изволите-ли видѣть, въ чемъ дѣло, Антіохъ Захарычъ….– начала она.

– Знаю, знаю, – перебилъ ее Іерихонскій. – Возможное дѣла, возможно, что вчера, при первомъ нашемъ знакомствѣ, Софіи Николаевнѣ, можетъ быть, и неудобно было намекнуть мнѣ о своемъ согласіи на мое предложеніе… да и я не ставилъ вопроса этого категорически, но сегодня мнѣ хочется поставить дѣло на офиціальную почву. Какъ вы объ этомъ думаете?

Манефа Мартыновна молчала. Іерихонскій ждалъ. Онъ вынулъ носовой платокъ и утиралъ носъ.

– Мой совѣтъ – погодите немножко, – сказала она послѣ нѣкоторой паузы.

– Вы думаете? – спросилъ онъ. – Думаете, чтобы я подождалъ?

– Да… Дайте ей немножко попривыкнуть къ вамъ. Вѣдь оттого и я умолчала въ письмѣ по поводу главнаго пункта вашего запроса.

– Гм… – хрюкнулъ Іерихонскій и многозначительно высморкался. Послѣ чего долго утюжилъ носъ и верхнюю губу платкомъ и прибавилъ:– Послѣдую вашему совѣту на сегодня, послѣдую. Но, скажите пожалуйста, когда-же я могу получить окончательный отвѣтъ? Я къ тому это спрашиваю, что посѣщать васъ аккуратно, безъ отвѣта въ утвердительномъ смыслѣ, является и неудобно, потому что является ужъ огласка черезъ прислугу.

– Полноте… Ничего… Что-жъ тутъ такого?.. Я ничего не вижу особеннаго… – отвѣчала Манефа Мартыновна. – Но я для того говорю вамъ, чтобы вы обождали сегодня ставить вопросъ ребромъ, для того, чтобъ, такъ сказать, немножко подготовить Соняшу къ этому… Тогда можно разсчитывать и на благопріятный отвѣтъ съ ея стороны.

– Вы думаете? Ну, вамъ и книги въ руки, – поклонился Іерихонскій. – Подождемъ. Будемъ имѣть терпѣніе. Чего другого у меня нѣтъ, а терпѣніе есть. Терпѣніемъ и настойчивостью я и въ люди вышелъ изъ ничтожества. Этимъ я могу похвастать.

– Ну, такъ подождите немного, – продолжала Манефа Мартыновна. – Я знаю характеръ Соняши. Съ ней сразу нельзя… У ней удивительный характеръ. У нея вы всегда встрѣтите духъ противорѣчія. Если люди будутъ говорить ей и совѣтовать, она на первыхъ порахъ всегда будетъ возражать и противорѣчить, а оставите вы на нее налегать – она потомъ и согласится. Вотъ какой у нея характеръ.

– Будемъ ждать-съ, подождемъ-съ… – покорно произнесъ Іерихонскій и спросилъ: – А когда-же, многоуважаемая, все-таки можно ждать вожделѣннаго отвѣта?

Манефа Мартыновна подумала и сказала:

– Ну, черезъ недѣлю. Самое наибольшее черезъ недѣлю. А вы по прежнему милости просимъ къ намъ, не оставляйте насъ своими посѣщеніями.

Іерихонскій молча поклонился, но черезъ нѣсколько времени приложилъ руку къ сердцу и началъ:

– Я, многоуважаемая Манефа Мартыновна, вѣдь вовсе не о любви хлопочу. Я очень хорошо понимаю, что со стороны Софьи Николаевны ко мнѣ жаркой любви быть и не можетъ. Мои годы такіе. Но если разсудокъ ей скажетъ, что я могу быть хорошимъ мужемъ и если она скажетъ мнѣ – да, и протянетъ руку для продолженія жизненнаго пути – я и счастливъ. А остальное я потомъ заслужу, я съумѣю, Манефа Мартыновна.

– Понимаю, понимаю, Антіохъ Захарычъ.

– Ну, такъ вотъ-съ… Въ этомъ смыслѣ вы и подготовляйте Софью Николаевну. А недѣлю мы подождемъ. Отчего не подождать! – закончилъ Іерихонскій и поднялся съ мѣста, видя, что въ дверяхъ показалась Соняша.

Соняша на этотъ разъ была въ сѣромъ клѣтчатомъ канаусовомъ платьѣ съ синей отдѣлкой. Мать взглянула на нее и подумала:

«Вишь, какая! И артачится передъ нимъ, и кокетничаетъ. Не захотѣла во вчерашнемъ-то платьѣ показаться».

А Іерихонскій въ это время здоровался уже съ ней, подносилъ ей бомбоньерку и говорилъ:

– Въ знакъ глубокаго уваженія и симпатій.

– Мерси… – кисло отвѣчала Соняша. – Но это совсѣмъ напрасно. Я сладкаго почти не ѣмъ.

– Лукавитъ, лукавитъ, – сказала про нее мать. – Такъ-то сладкое кушаетъ, что въ лучшемъ видѣ.

А Іерихонскій сходилъ уже въ прихожую, вернулся оттуда съ корзинкой гіацинтовъ и, поднося ихъ, сказалъ:

– Гіацинты привѣтствуютъ розу и кланяются ей, признавая ея превосходство и по красотѣ, и по благоуханію.

– Тоже напрасно… – произнесла Соняша, принимая цвѣты. – Да и за что это мнѣ? Вчера я передъ вами даже не отличалась и любезностью, а все спорила, – прибавила она.

XIII

Іерихонскій сидѣлъ у Заборовыхъ во время своего второго визита не долго. Онъ, какъ и вчера, пилъ чай съ коньякомъ, какъ и вчера закусывалъ и пилъ водку передъ закуской, сказавъ Соняшѣ:

– Нарочно пью, чтобъ показать вамъ свои недостатки.

Она пристально посмотрѣла на него и спросила:

– Какое-же мнѣ дѣло до вашихъ недостатковъ?

Онъ замялся и вопросительно взглянулъ на Манефу Мартыновну, какъ-бы прося у нея разрѣшенія пояснить, почему онъ желаетъ познакомить дочь ея съ своими недостатками, но та вывела его изъ замѣшательства и подхватила:

– Антіохъ Захарычъ съ тобой шутитъ, а ты принимаешь его слова въ серьезъ.

Далѣе Іерихонскій опять навелъ разговоръ на свои сбереженія, явившіяся вслѣдствіе его терпѣнія и аккуратности, и коснулся выигрышныхъ процентныхъ билетовъ, жалуясь, что ему ни разу не удалось выиграть хоть пятьсотъ рублей.

– А у васъ ихъ сколько? – вдругъ спросила Соняша.

– Девять-съ, – отвѣчалъ онъ. – По три отъ каждаго займа. Покупалъ такъ: по билету на счастье свое, на счастье жены покойницы и на счастье сына. Жена скончалась, теперь я вдовъ, но какъ только я изберу себѣ новую подругу жизни, въ день брака, послѣ вѣнчанья три билета будутъ ужъ принадлежать ей.

Соняша какъ-бы вышучивала его и опять спросила:

– А много ли у васъ всего капитала?

Мать тотчасъ-же ее остановила взглядомъ и произнесла:

– Соняша! Да развѣ можно объ этомъ спрашивать!

– А отчего-же нѣтъ?.. – отвѣчала дочь. – Мнѣ кажется, мосье Іерихонскій самъ стремится перечислить всѣ свои достатки. На него какой-то стихъ откровенія напалъ. Сколько, Антіохъ Захарычъ?

– Позвольте быть скромнымъ и умолчать. Но o своей заповѣдной мечтѣ я вамъ сообщу. Мнѣ хочется купить себѣ небольшое имѣньице въ Боровичскомъ уѣздѣ, Новгородской губерніи, откуда я родомъ, а тамъ, когда выслужу полную пенсію, проводить лѣтомъ закатъ моихъ дней.

– Но вѣдь это-же глушь и оттуда можетъ отъ васъ сбѣжать ваша предполагаемая подруга жизни, – замѣтила Соняша.

– Я превращу этотъ уголокъ въ рай земной, – проговорилъ Іерихонскій.

– Да вѣдь это для васъ онъ будетъ раемъ-то. А какъ вы можете отвѣчать за жену?

– Эти мѣста на рѣкѣ Мстѣ и вообще живописныя. Особенно, если жена будетъ съ художественнымъ чувствомъ. Тамъ пейзажъ на пейзажѣ. Я провелъ тамъ свое дѣтство въ хижинѣ моего отца-причетника при деревенскомъ погостѣ, тамъ я ловилъ рыбу, тамъ я…

– А почему вы знаете, что жена ваша непремѣнно будетъ художница? – опять перебила его Соняша. – Да и для художницы созерцать картины природы пріятью только въ теченіе извѣстнаго времени, а не коротать свои дни, какъ вы выразились.

Іерихонскій опять взглянулъ на Манефу Мартыновну, какъ-бы ища у нея поддержки на свой намекъ, и улыбнулся, сказавъ:

– У меня есть тайное предчувствіе, что моя жена будетъ художница. Да не художницу я и не изберу себѣ въ подруги.

– Не всякая и художница согласится съ вами коротать дни въ глуши.

– Только по лѣтамъ, только по лѣтамъ, въ дни лѣтнихъ мѣсяцевъ.

– Ну, развѣ только въ дни лѣтнихъ мѣсяцевъ и при условіи пріятнаго общества, а съ вами глазъ на глазъ…

– Ахъ, Соняша, какая ты дерзкая! – пожала плечами мать и покачала головой.

– Не дерзкая, а говорю, что чувствую, говорю правду.

– Пусть Софья Николаевна выясняетъ свой характеръ, пусть… – сказалъ Іерихонскій Манефѣ Мартыновнѣ.

– Да она вовсе и не выясняетъ. Она просто хочетъ вамъ противорѣчить во имя шутки. А шутка ея выходитъ какая-то злая. Все это вздоръ. Она ужасно любитъ природу и когда мы жили разъ въ Любани, на дачѣ, – тоже въ глуши – я помню, какъ она восхищалась заходящимъ солнцемъ, какъ восторгалась лужайками, опушками лѣса! У тебя, кажется, даже есть наброски тамошнихъ пейзажей? – обратилась Манефа Мартыновна къ дочери.

– Что вы, что вы! Я тогда и живописи-то еще не училась, – отвѣчала Соняша. – Вы развѣ сынъ дьячка? – спросила она Іерихонскаго.

– Сынъ дьячка. И вообразите, выбрался на дорогу и достигъ степеней извѣстныхъ безъ посторонней помощи. Отецъ мой послѣ семинаріи далъ мнѣ на дорогу въ Петербургъ для высшаго образованія, какъ сейчасъ помню, всего пять рублей… Только пять рублей… Пришлось бѣдствовать, выбиваться…

– Это похвально, это дѣлаетъ вамъ честь, – похвалила его Манефа Мартыновна.

Іерихонскій просіялъ и поклонился, пригнувъ голову на бокъ.

– И выбился-съ, – продолжалъ онъ. – Выбился и вотъ теперь, благодаря Бога и моего государя, имѣю высшій чинъ, пріятную перспективу на пенсію, изукрашенъ знаками отличія, достигъ извѣстнаго положенія и уваженія.

– Какъ вы любите хвастаться! – тихо сказала Соняша, смотря на Іерихонскаго смѣющимися глазами.

– А отчего-же и не похвастаться, глубокоуважаемая Софья Николаевна, если я все это пріобрѣлъ прилежаніемъ, аккуратностью и неустанными трудами? – отвѣчалъ онъ. – Всѣмъ этимъ я горжусь. Горжусь достаткомъ, горжусь своимъ домомъ, который у меня, можно сказать, чаша полная.

– Ну, ужъ тогда разсказывайте, сколько у васъ шубъ, сколько у васъ въ домѣ посуды мѣдной, сколько серебряныхъ ложекъ, – насмѣшливо сказала Соняша.

– Отчего-же-съ? И про это могу сообщить. Мнѣ это даже въ нѣкоторыхъ цѣляхъ надо. Надо для того, чтобы вы знали, съ какимъ человѣкомъ вы познакомились. Хе-хе-хе… Не смѣйтесь, не смѣйтесь, многоуважаемая, – предостерегъ Соняшу Іерихонскій. – По рутинѣ обыкновенно не принято какъ-то объ этомъ говорить, но я человѣкъ внѣ рутины и хочу вамъ обрисовать себя. Вы спрашиваете, сколько у меня шубъ? Извольте. Шубъ у меня три: енотовая, на собольихъ лапкахъ пальто съ бобровымъ воротникомъ и имѣется шинель, стеганная на атласѣ и пуху и тоже съ бобромъ.

– Бросьте, мосье Іерихонскій, бросьте! Вѣдь я пошутила, – засмѣялась Соняша и замахала руками.

– Зачѣмъ-же бросать, если ужъ я началъ! – не останавливался Іерихонскій. – Кромѣ того, у меня имѣется прекрасная ротонда, крытая бархатомъ и на куньемъ мѣху съ куньимъ воротникомъ. Эта ротонда покойницы жены стоитъ около пятисотъ рублей, тщательно сохранялась и будетъ преподнесена той избранницѣ, которая согласится принять мое сердце и протянуть мнѣ руку для прохожденія вмѣстѣ со мной дальнѣйшаго жизненнаго пути.

– Интересно, очень интересно… – иронизировала Соняша.

– Смѣйтесь, смѣйтесь, но я все-таки выскажу все до конца, – тоже улыбаясь, продолжалъ Іерихонскій… – Я даже радъ, что вы сами упомянули объ этомъ предметѣ. Говорить, досточтимая Манефа Мартыновна?

– Да, конечно-же говорите, Антіохъ Захарычъ. Вѣдь это семейный разговоръ. Я люблю такіе разговоры.

– Есть у меня, кромѣ того, браслетъ съ брилліантами и брошка съ брилліантами, которые я наслѣдовалъ отъ покойной жены. И они поступятъ въ достояніе будущей моей подруги. Есть золотые дамскіе часы. Они ждутъ того-же предназначенія. Затѣмъ, мѣдной посудой у меня заставлена вся кухня, а что до столоваго серебра, то его имѣется у меня на восемнадцать персонъ. Это все послѣ покойницы жены, которая была у меня купеческаго рода.

– Можетъ быть платья остались послѣ покойницы жены? – не унималась Соняша. – Перечислите и ихъ.

– Остались. И очень хорошія, дорогія платья. Есть даже матерія въ кускахъ, – отвѣчалъ Іерихонскій, сдѣлалъ послѣдній глотокъ чая изъ стакана и поднялся изъ-за стола. – Не смѣю утруждать васъ больше своимъ присутствіемъ. Позвольте поблагодарить васъ за радушный пріемъ и угощеніе и раскланяться. Мое почтеніе.

– Посидите еще, Антіохъ Захарычъ… – начала было Мапефа Мартыновна.

– Нѣтъ-съ, пора. Хорошенькаго по немножку. Да надо будетъ просмотрѣть еще къ завтрему кое-какія дѣловыя бумаги. Есть пословица: гуляй, дѣвушка, гуляй, да дѣла не забывай. Будьте здоровы.

Онъ подошелъ къ Манефѣ Мартыновнѣ и поцѣловалъ у ней руку, приблизился къ Соняшѣ, и когда та подала ему руку, спросилъ:

– Удостоите по примѣру мамаши?

– Да ужъ цѣлуйте, – отвѣчала Соняша и Іерихонскій взасосъ чмокнулъ ея руку.