Текст книги "Синие глаза (рассказы)"

Автор книги: Николай Гревцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Белые лилии

На моем письменном столе в узкой вазе из цветного чешского стекла несколько белых лилий. Теперь я знаю: эти лилии называются регале. Тогда я этого не знал.

И мне вновь вспоминается мимолетная встреча в безлюдном уголке Крымского побережья.

…Ловко переступая с камня на камень, она быстро добралась до скалы, напоминающей своими причудливыми очертаниями развалины средневековой крепости, обернулась, помахала мне рукой и скрылась в темной расщелине.

Я долго смотрел вслед девушке, потом нехотя стал одеваться. У самых моих ног равнодушно плескалось море. Солнце только что спряталось за отвесный, сразу помрачневший склон горы, у подножья которой, среди хаоса каменных утесов и валунов, приютилась большая безымянная бухта. Стало прохладно и сумрачно..

Мы встретились часа два назад.

Признаться, я был немало удивлен, увидев на обычно пустынном берегу цветистое пятно женского платья и широкополую соломенную шляпу. Я приходил в это место уже не в первый раз, но, как правило, никого здесь не встречал. Слишком далеко было идти сюда, да и дорога считалась труднопроходимой и небезопасной.

Мне не сразу удалось обнаружить ту, кому принадлежали оставленные на берегу вещи. Она плавала далеко в море, и среди трепещущих на его поверхности ослепительно ярких солнечных бликов едва можно было различить человеческую голову.

Я разделся неподалеку от пестренького сарафана, сел и закурил. Прошло, однако, порядочно времени, прежде чем смелая пловчиха вышла на берег. Она оказалась совсем молодой девушкой лет двадцати-двадцати двух. На смуглой от загара коже, на густо-синем купальнике, подчеркивающем красивые линии ее ладной фигуры, вспыхивали и переливались, отражаясь в капельках воды, десятки крохотных солнц.

Я спросил, как это она не боится так далеко заплывать.

Девушка свободным движением руки отбросила свесившуюся на лоб мокрую прядь волос.

– А я вообще ничего не боюсь.

У нее были светлые глаза и темные, сросшиеся у переносицы, густые брови. Держалась она просто, спокойно и независимо. Казалось, она совершенно не обращала внимания на мое присутствие, а мое появление в этом пустынном месте ее нисколько не удивило. Чтобы как-то расшевелить незнакомку, я сказал первое, что пришло в голову.

– Говорят, в древнем Риме подобные брови считались признаком красоты.

Я уловил в глазах девушки усмешку, а в интонации – иронию.

– Не знаю, мне не приходилось бывать в Риме, тем более в древнем…

Слегка сощурив глаза, она мельком взглянула на меня. Еще мгновение – и девушка уже лежит на теплых голышах, подперев кулаками подбородок и подставив солнцу спину.

Разговор между нами не завязывался. Если я что-либо спрашивал, она отвечала односложно и сдержанно – и снова смотрела на далекий, подернутый сизой дымкой, противоположный берег залива.

Я опять закурил.

– А правду говорят, что никотин, содержащийся в сотне папирос, убивает лошадь? – девушка повернулась на бок, лицом ко мне.

– Не знаю. Мне не приходилось быть лошадью.

Она улыбнулась.

– Ну что ж. Будем считать – мы квиты. – После небольшой паузы она спросила: – А почему вы не идете купаться? Вода теплая… очень теплая. И у берега неглубоко. – В глазах ее опять забегали искорки смеха. – Стоило забираться в такую даль, чтобы просидеть на берегу и даже не искупаться!

– А знаете, – я тоже сделал паузу и с ударением добавил: – стоило!

– Не знаю.

Это «не знаю», прозвучавшее подчеркнуто равнодушно и холодно, задело меня.

Я неохотно пошел в воду, уверенный в том, что, пока вернусь, девушка оденется и уйдет. Но показаться навязчивым мне не хотелось.

Вода по цвету напоминала бутылочное стекло и как стекло была прозрачна. Я поплыл к пятну, темневшему метрах в сорока от берега. Там, ухватившись пальцами за шероховатые на ощупь, буро-оливковые космы водорослей, я долго лежал в воде, прижавшись телом к мохнатой груди подводной скалы.

В глубине залива, за круто обрывающимся мысом, окутанные зеленой пеной садов и виноградников, белели домишки небольшого поселка. А дальше вяло тянулись блеклые, покатые холмы, поросшие сухими колючками.

Все в этот июльский день казалось каким-то по-особенному хорошим и необычным: и ласковая вода, и залитое солнцем бездонное небо, и знойная тишина, и девушка на берегу. И особенно приятно было то, что она все еще не уходила.

Теперь, надев сарафан, девушка сидела, опустив голову и охватив руками колени. Рыжеватые волосы скрывали лицо.

Прошло минут десять, и я вернулся на берег.

Шорох расползающихся под моими ногами голышей вывел девушку из задумчивости. Она подняла голову.

– Хорошо, правда?

– Замечательно.

– Вот теперь можно поверить, что вам действительно стоило сюда добираться.

Снова в ее глазах я увидел смешинки, но на этот раз не колючие, а доброжелательные. И мне стало почему-то легко и радостно…

– Ну что же, будем знакомы, – сказала она после того, как я назвал свое имя. – А меня зовут Иля. Странное имя, да?

Такое имя я слышал впервые и даже повторил его вслух: – Иля…

Она улыбнулась.

– Полностью мое имя звучит торжественно и загадочно: Иллирия. Не знаю уж, в каких святцах откопали его мои родители. Впрочем, я не обижаюсь. Наоборот. Разве плохо, что имя у меня не избитое? Вот только в школе меня почему-то все упорно звали Лилей.

Иля замолчала. Потом, как бы рассуждая сама с собой, сказала: – Странно. Я вот очень люблю цветы… Самые разные. А цветочные имена у людей – терпеть не могу. Какая-нибудь грубая, толстая и еще, не дай бог, пахнущая чесноком или хозяйственным мылом баба и вдруг – Роза.

Я засмеялся.

– А что, неправда? – девушка задорно вскинула голову, и ее рыжеватые волосы рассыпались по сторонам. Она поправила их легким движением свободной руки. – Между прочим, из всех цветов больше всего мне нравятся белые лилии. Они называются регале. Знаете?

– Не знаю, – сознался я.

– Регале – самый лучший, самый душистый сорт лилий… Этой весной мы решили около каждого цеха у нас на заводе разбить цветники. Сейчас перед нашим четвертым механическим чудесный газон с белыми лилиями. Представляете, как это замечательно: огромный корпус из стекла и бетона, всюду металл, машины – а рядом нежные лилии…

До сих пор я жалею, что тогда так и не спросил Илю, где и кем она работает. Честно говоря, я поначалу даже не подумал об этом. Я был под впечатлением неожиданной встречи, восхищался смелостью этой девушки. Действительно, надо быть человеком не робкого десятка, чтобы одной добраться до этой дикой бухты и не бояться так далеко заплывать в море. Поэтому, не придав значения ее словам «у нас на заводе», я поинтересовался:

– А вам часто дарят цветы?

– Нет, наши ребята обычно забывают это делать. – Она на мгновение задумалась, потом решительно заключила: – Я думаю так: если тебе человек нравится – надо стараться делать все, что нравится ему. А если не помнят, что я люблю, – значит, не очень-то и меня помнят. Разве не правда?

Я промолчал. Сказать, что такую девушку, как она, трудно не помнить, было бы просто банально.

– Не знаю, кто как, но, если бы я знала, что кто-то любит лилии, и мне бы хотелось сделать этому человеку приятное, – снова заговорила Иля, – я б эти лилии из-под земли достала.

Лилии – вовсе не такая редкость, чтобы их приходилось доставать из-под земли. Летом их полно в любом цветочном магазине, в корзинах цветочниц. Об этом я и сказал.

– Тем более, тем более, – настойчиво повторила Иля. Она на какое-то мгновение задумалась: – Как вы думаете, – она назвала меня по имени, – быть рыцарем это хорошо или плохо?

Иля смотрела на меня, прищурив свои светлые глаза, и где-то в глубине их я снова уловил усмешку. Разумеется, она не ждала от меня оценки рыцарства как социально-исторического явления. Мне вспомнилась «Перчатка» Шиллера, и я сразу нашелся.

– Таким, как, например, Делорм – по-моему, совсем неплохо. Помните шиллеровскую балладу?

Иля кивнула.

– А вот вы спустились бы на арену к хищным зверям, если бы этого захотела дама вашего сердца?

– Вот уж никогда об этом не думал…

Иля весело засмеялась и вдруг без всякого перехода спросила: – А лазить по горам вам нравится?

– Как сказать…

– А мне очень… – Она показала рукой вверх. – Вы вон туда еще не забирались?

Я скользнул взглядом по суровому ущелью, круто поднимающемуся вверх. Камни, одни голые камни – коричневые, серые, черные. И лишь кое-где зеленые островки кустов можжевельника и держи-дерева. А над всем этим скалистые отроги хребта, увенчанного фантастическими шпилями и башнями.

– Советую побывать там. Карабкаться туда, правда, трудновато. Но зато какой оттуда открывается великолепный вид! Где-то я читала, что Айвазовский сравнивал этот залив в вечерние часы с внутренностью перламутровой раковины. Но пока сама не увидела этого, даже не представляла себе, какая это прелесть.

Я еще раз посмотрел наверх.

Да, не дай бог, как говорят, оступишься и сорвешься. У меня даже вырвалось: – А если?.. – И я подкрепил свой вопрос выразительным жестом.

– Если, если… – передразнила Иля. – Я уже дважды бывала на том вот выступе… Видите? Вон гам… где кусты… Между прочим, колючие-колючие… И, как видите, ничего… Кстати, был здесь один такой. Тоже все… – Она внезапно умолкла, наклонилась, подняла плоский и отполированный, как пуговица, зеленоватый камень. – Там можно часами лежать и смотреть на залив, на эту бухту. Оттуда она, как на ладони, и совсем маленькая. – Размахнувшись, Иля ловко швырнула голыш в море. Камень плашмя ударился о гладкую поверхность воды, высоко подскочил, пролетел несколько метров, подпрыгнул еще раз и, наконец, ребром, без всплеска ушел на дно.

Девушка снова повернулась ко мне.

– В первые дни я упорно пыталась найти «куриного бога». Знаете, камушек с дырочкой. Его цепляют на ниточку и носят на шее, как медальон. На счастье.

– Ну и как?

– Безуспешно. Стало быть, не нашла здесь своего счастья. – Она едва заметно, одними уголками губ улыбнулась. – А вообще мне Крым очень понравился. Особенно горы и море. Раньше я бывала только в Жданове. Но разве можно сравнить Азовское море с Черным? Все равно что сравнивать Волгу с нашим Кальмиусом. – Иля снова весело засмеялась. – Знаете такую реку?

– Кальмиус? Нет, не знаю.

Иля хлопнула в ладоши. – То-то же. А есть! И даже книга написана: «На берегах Кальмиуса». – Потом задумчиво добавила: – Как все-таки мы мало знаем. Вот вы, конечно, часто встречали здесь на склонах стелющиеся растения с большими красивыми белыми цветами. А что это, знаете?

Позже я все-таки разузнал, что это такое. Это оказались каперсники. Именно те самые, казавшиеся мне почему-то загадочными и экзотическими растения, чьи нераспустившиеся цветочные почки под именем каперсов я видел в стеклянных консервных банках и, как правило, выбрасывал из осетровой солянки, подаваемой в ресторанах. Тогда я этого тоже не знал и, естественно, пробурчал невнятное «н-нет…».

– И я не знаю. А надо бы… Надо знать, как можно больше. Знать все. Во всяком случае надо к этому стремиться.

То, что говорила Иля, не являлось откровением, но искренность, звучавшая в голосе девушки, ее убежденность в правоте своих слов – покоряли. И она правилась мне все больше и больше.

– Мы сами бываем часто нелюбопытны, ленивы, безынициативны. Потом виним других или обстоятельства, если жизнь сложится неудачно, если не смогли добиться своего. А ведь если человек действительно чего-то страстно желает, – он своего добьется. Кто ищет – тот всегда найдет. Это не только слова из популярной песенки. Так всегда бывает в жизни. Во всяком случае я в этом уверена. – И тотчас же она стремительно встала. – Ну, мне пора…

– Пойдемте вместе. Я ведь тоже не собираюсь здесь ночевать.

– Нет, не надо. Я пойду одна. – Она коснулась пальцами моего плеча: пальцы у нее были легкие и прохладные. – Не надо.

Ну что же, ей виднее. Но все-таки хочется знать: почему?

– Вам ведь тоже в поселок?

– Угу!

– В дом отдыха или в пансионат?

– Нет. Я, как говорят, дикая. Странно звучит, правда? Дикарка…

Я пытаюсь острить:

– Сейчас это звучит не совсем странно.

– Спасибо за откровенность. Это качество в людях мне тоже всегда нравится.

– Знаете, Иля… – Я начинаю чувствовать себя неуверенно. Не хочется показаться девушке одним из многочисленных искателей курортных знакомств. И в то же время очень хочется снова встретиться с ней… – Мне хотелось бы еще увидеть вас.

– Зачем? – она смотрит прямо, не отводя взгляда. У нее серо-голубые глаза. Они кажутся почему-то прозрачными и глубокими, как море, что вяло шевелится рядом. В них нет ни усмешки, ни даже самого невинного девичьего кокетства.

Действительно: зачем? Сказать, что она понравилась? Глупо. А что еще ответить?

– Ну… может же появиться у человека подобное желание?

– Наверное, может, – лицо девушки становится задумчивым. – Все может быть.

Мы оба молчим. Откуда-то сверху скатывается камень, за ним другой. И вдруг становится слышно, как плещется у берега вода.

– Приходите сюда завтра днем… А сейчас всего хорошего…

…На другой день она не пришла. Вместо Или в бухточке появились два молодых загорелых парня. В черных полумасках с большими овальными стеклами для защиты глаз, с зелеными лягушечьими ластами на ступнях они напоминали беляевского Ихтиандра: таким, во всяком случае, помнится мне по иллюстрациям человек-амфибия. Вооруженные пневматическими ружьями для подводной охоты, парни без устали плавали и ныряли.

Один из них подстрелил «морского кота», и я долго, с интересом рассматривал это странное, уродливое, мало похожее на рыбу, существо. Скат яростно бил по камням своим опасным хвостом, оканчивающимся зазубренной иглой.

Остальную добычу составляли несколько зеленушек и два крупных краба. Ярко окрашенные в зеленые и синие тона с симметричными рядами желтых и красных пятен по бокам, рыбы лежали неподвижно, широко раскрыв большие плоские рты. Что касается шершавых, как грубая наждачная бумага, крабов, то они сердито поднимались на тонких, словно скрепленных шарнирами, лапах, грозно шевелили клещами и все время пытались улизнуть. Бегали они довольно быстро и смешно – боком…

Возвращался я в поселок вместе с парнями, оказавшимися симпатичными и общительными студентами из Харькова. Время шло к вечеру, ждать больше не имело смысла.

Помогая друг другу, мы миновали опасный участок пути и, не спеша, пошли гуськом по узкой тропинке, которая прихотливо извивалась между валунов и осторожно, словно боясь оцарапаться, огибала густые заросли кустов шиповника и боярышника.

Я, разумеется, не был уверен в том, что Иля придет в бухту. И тем не менее надежда увидеть ее не оставляла меня весь день. Теперь этой надежды не оставалось. Впрочем, девушку можно встретить на пляже, в поселке. Судя по всему, она не собиралась уезжать. А встретить ее надо, обязательно надо. Не знаю зачем – но надо.

Из задумчивости меня вывел далекий звон колокольчика. Высоко надо мной, почти на отвесном склоне горы, рассыпалось стадо баранов. Странно было смотреть, как спокойно и уверенно чувствовали себя на головокружительной высоте животные. Они легко перепрыгивали с уступа на уступ, разыскивая редкую на каменистых склонах растительность.

– Молодцы! Смотри, куда взобрались… – услышал я рядом голос одного из своих спутников и повернулся к нему. Парень, должно быть, заметил недоумение на моем лице и пальцем показал на самый гребень хребта…

– Вон там, видите? Правее скалы, похожей на коготь…

Я посмотрел, куда он указал, и увидел две крохотные человеческие фигурки.

– Кто это?

– Парень пожал плечами: – Бог его знает. А вообще, конечно, эти ребята из нашего славного племени туристов.

Студент снова забросил за плечо авоську с ластами и, уверенно шагая по тропке, запел:

 
Я не знаю, где встретиться
Нам придется с тобой…
 

Его товарищ тотчас же подхватил популярную туристскую песню:

 
Глобус крутится, вертится,
Словно шар голубой…
 

…Вернулся я домой затемно. Небо густо вызвездило, в садах неумолчно стрекотали цикады. Луна еще пряталась за горизонтом, но вершина недалекой горы уже начинала серебриться. Приготовленные хозяйкой чебуреки давно остыли, съел я их без удовольствия.

Обычно в такое время, особенно после утомительных прогулок, я немного читал и засыпал. Но на этот раз тесная комнатушка, которую я снимал в домике на окраине поселка, узкая железная кровать, сколоченный из досок хромоногий стол и старый венский стул показались мне нестерпимо убогими, навевали тоску и уныние.

Я вышел на улочку – темную и пустынную. Издалека доносилась музыка, и чувствительный мужской голос пел о неудавшейся любви и о том, что «память больше не нужна»: в доме отдыха начался очередной вечер танцев.

Меня с неизъяснимой силой потянуло к людям. И я не пытался скрыть от себя, что к местам вечернего скопления отдыхающих меня влечет надежда увидеть Илю.

Чем больше я думал об этой девушке, тем все более привлекательной она мне казалась. В ней было что-то необычное, непонятное, а это всегда волнует, наставляет искать объяснение, разгадку. Да и попросту она нравилась мне – юная, стройная, смелая!

Допоздна бродил я по освещенным неверным светом луны улочкам, по асфальтированной дорожке вдоль пляжа, пристально всматривался в лица встречающихся женщин, чутко прислушивался к раздающимся в темноте голосам.

На следующий день я еще раз побывал в бухте, а мотом последующие три дня с раннего утра и до заката солнца – с коротким перерывом на обед – бродил из конца в конец пляжа. От распростертых на мелкой разноцветной гальке и плещущихся в воде белых и загоревших тел, от пестрых купальников и полотенец рябило в глазах. Не один раз, заметив далеко в море едва различимую голову пловца, я бросался в воду, плыл за мерно покачивающиеся на буйках красные флажки и, разочарованный, возвращался назад.

По вечерам я первым подходил к летнему кинотеатру, терпеливо ждал, пока за ограду зайдут все зрители. А когда начинался сеанс, шел на танцплощадку. По пути я не забывал заглянуть в чайную, зайти в чебуречную. В последней я обычно выпивал стакан или светло-золотистого «Рислинга», или густокрасного «Каберне».

Или нигде не было.

Я маялся, не находил себе места и занятий и был рад, что отпуск мой закончился. Но прежде чем покинуть вдруг опостылевший мне поселок, я решил еще раз побывать на том месте, где встретил Илю. Мне хотелось проститься с памятной бухтой, но главное, где-то в сознании шевельнулись необъяснимые по своей властной силе слова: «А вдруг…»

Утро, как назло, выдалось серым, прохладным, неприветливым. Рваные дымчатые облака клубились в лесных зарослях на склонах гор, плотно обволакивали вершины. Темное море, усеянное беспокойными барашками, тяжело наваливалось на берег, недовольно и монотонно гудело. Людей на пляже почти не было: несколько наиболее рьяных купальщиков да жмущиеся друг к другу влюбленные парочки.

И все-таки я пошел.

Часа через полтора, запыхавшийся и разгоряченный от быстрой ходьбы, я подошел к последнему, самому трудному участку пути. Моросил дождь. Подошвы скользили по гладкой поверхности камней. Ветер, порывистый и упругий, трепал волосы, пытался сорвать рубаху, грубо толкал в грудь.

Я был убежден: в маленькой бухте, укрывшейся за этими мрачными скалами, Или нет. И вообще там сейчас нет никого. И тем не менее я стал карабкаться вдоль обрывистого склона.

«Пусть она не пришла, – думал я. – И пусть она даже никогда не узнает, что я был там. А я приду».

Сверху нависла темная громада горы, внизу кипела, пенилась, бесновалась, отливающая чернотой вода.

На этот раз путь вокруг мыса показался бесконечно длинным. В одном месте я поскользнулся и едва не сорвался вниз, на острые осколки скал. Но какая-то непреклонная сила неумолимо влекла меня вперед. Эх, если бы Иля только видела, как я добирался до этой чертовой бухты!

Наконец, с трудом переводя дыхание, я вылез на площадку, откуда начинался спуск к морю. Тяжелые полны грузно бросались на сушу и, откатываясь, тащили за собой жалобно стонущую гальку. Каемка берега у обрывистого подножья горы стала совсем узкой, неприветливой и чужой.

Я долго сидел, прислонившись спиной к мокрому щербатому валуну. Мне были безразличны и моросящий дождь, и налетающий резкими порывами ветер.

Вон на том месте, где сейчас тает воздушное кружево пены, лежал ее пестренький сарафан.

Я повернул голову, скользнул взглядом вдоль сурового ущелья, круто вздымающегося к затянутому тучами хребту. Низко опустившиеся облака почти скрывают маленькую площадку с темнеющим пятном кустов.

Она говорила, что любит, взобравшись туда, смотреть с высоты птичьего полета на лазоревый залив, на эту затерявшуюся в хаосе скал бухту…

Мне подумалось, что Иля могла быть там, когда я сидел здесь внизу, напрасно ожидая ее. Она могла видеть меня сверху, но почему-то не захотела спуститься.

А может, это ее видел я на самом гребне хребта, у похожей на коготь скалы, когда возвращался домой со студентами.

Кто знает…

Я вроде бы все сделал для того, чтобы вновь встретить Илю. Вроде бы все. И в то же время мне казалось, что я все-таки что-то забыл, что-то упустил, чего-то не сделал. Я силился вспомнить что – и не мог.

Усталый, с исцарапанными руками и сбитыми коленями, я вернулся домой. На сердце было тоскливо и пусто.

Я не спеша сложил вещи, взял чемодан и, не обращая внимания на вновь заморосивший дождь, пошел на автобусную станцию.

Из распахнутых настежь окон домов, с обвитых виноградными лозами веранд доносились приглушенные голоса, раздавались всплески веселого смеха, звучала музыка. Посвежевшая листва деревьев выплескивалась через ограды и заборы на улицу…

Я шел не торопясь, изредка посматривая по сторонам. И вдруг… Я резко остановился. В одном из двориков мне бросилась в глаза клумба с изящными белыми цветами на стройных цветоножках.

«…Из всех цветов я больше всего люблю белые лилии… регале… Не помнят, что я люблю, – значит, не очень-то и меня помнят…» – пришли мне на память ее слова…

Хозяйка дома, пожилая болгарка, с удивлением смотрела на мои мокрые волосы, потемневшую от воды ковбойку и долго не могла понять, что я от нее хочу. Потом ушла в дом и, вернувшись с большими ножницами, срезала мне несколько цветков. От денег она отказалась…

Я стою на улице, моросит дождь, в руках у меня несколько белых лилий. Белоснежные, изящно изогнутые лепестки усеяны снаружи крохотными серебряными капельками воды, внутри – желтыми пятнышками опавшей пыльцы. Я жадно вдыхаю тонкий аромат цветов, потом иду дальше. А через полчаса с попутным такси уезжаю в Симферополь.

…Несколько лилий стоят на моем столе в красивой вазе из чешского стекла. Я смотрю на них, и мне вспоминается Иля. Теперь я знаю: первое, что я сделаю для той женщины, которую полюблю, – это подарю ей букет вот таких точно белых лилий…