Текст книги "Янтарное море"

Автор книги: Николай Асанов

Соавторы: Юрий Стуритис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Договорились о «почтовом ящике». Место новой встречи назначит Вэтра. Где-нибудь недалеко от совхоза. После этого они совместно навестят совхоз. Разведку совхоза Вэтра возьмет на себя, у него там тоже есть пособник, ему это сделать легче.

Простились вполне дружески. Чеверс пытался даже навязать подарок – несколько бутылок водки, но Вэтра отказался: в его отряде пьют только по праздникам, но иванов день прошел давно, а на праздник песни они приглашения не получили. Водка разрушает дисциплину.

Чеверс поморщился. Намек был ясен. Один из его сподвижников уже пытался затянуть песню. Под этот вой Вэтра и Ниедре и ушли.

У себя в бункере наскоро провели совещание. Решили как можно быстрее подготовить захват Чеверса и его банды, пока он не натворил новых дел.

К утру бункер опустел. Вход в него был тщательно замаскирован, только знающий человек мог теперь разыскать в куче валежника дверцу, окно, дымоход. Группа ушла на новое место.

Вилкс и Эгле были вполне удовлетворены объяснением о встрече с бандой Чеверса. Теперь они собственными глазами видели еще один отряд, на который могли опираться в будущем англичане. Об этом Вилкс и доложил своим хозяевам.

Впрочем, мало ли было таких приключений за долгое лето!

Вот уже и Делиньш превратился в радиста английской разведки, уже и Граф начал делать успехи на ключе. Уже получены десятки распоряжений из Лондона, туда переданы десятки жалобных радиограмм Вилкса, – шпионить-то он не мог, в лесу жить приходится по-волчьи, так что тут Вилкс вполне оправдал свою кличку, выть – выл, а дела не делал! Уже и осень приближается с каждым днем, а конца операции «Янтарное море» не предвидится. Только и радости – уйти из лагеря на день, на два, прийти к оперработнику, проживающему на ближайшем хуторе, получить пересланные письма родных, отправить свои ответы. Но как тоскливо быть рядом от дома – рукой подать! – и не иметь права зайти, посмотреть на ребят, на жену.

Оставлять шпионов в убеждении, что «лесным братьям» помогают охотно, было опасно, поэтому отряд частенько переходил на «подножный корм». Когда к осени стало худо с питанием, заскучали все, не только шпионы. Тут-то Лидумс и подбросил идейку – ограбить кассира. О, как оживились шпионы! Делиньш не может и сейчас без смеха вспоминать сообщения, какие писали по этому поводу Вилкс и Эгле англичанам. А между тем хуже всего пришлось во время этой операции двум приятелям Делиньша, которые исполняли роль кассира и охранника. Охраннику кто-то из ребят в горячке ткнул в зубы, а кассир, простоявший привязанным к дереву больше двух часов, вспомнил давно забытый им радикулит – место оказалось болотистым. Зато Вилкс получил в виде премии новые сапоги, старые он так изодрал, что не мог бы делать больших переходов.

9

Наступила осень. Была она еще солнечная, ясная, только холоднее стало по утрам, только к вечеру наползали туманы с соседних болот, пригибая дым костра к самой земле, заставляя поеживаться и торопиться поскорее в бункер. На ночного дежурного была возложена новая обязанность – ежечасно подбрасывать дрова в печку, потому что под поношенными пальто и куртками спать стало холодно. Лидумс начал замечать, как его товарищи бросают довольно злые взгляды на шпионов. Еще бы, эти проклятые шпионы просидели все лето за чужой спиной, да так ничего и не сделали для того, чтобы можно было считать операцию «Янтарное море» законченной.

Ну, дали англичанам «безопасные» адреса для присылки денег и инструкций. Ну, написали десяток писем. Но где же разрекламированный Вилксом «план широкого проникновения?» Никто на свидание к Вилксу не идет. «Почтовый ящик» в окрестностях Энгуре пустует, напрасно Вилкс бьет свои новые сапоги, навещая «ящик» каждые две недели. Так и хочется сказать: «А ну, руки вверх! Поиграли – и хватит!»

Но Лидумс молча взглядывает на злых, невыспавшихся от сырого холода людей, и те торопливо отводят глаза, спешат на работу: рубить дрова, собирать поздние грибы, охранять «хозяйство». А сам Лидумс уходит в сторонку, садится на пенек и принимается в десятый раз писать неизвестно откуда забредшую к речке рябинку в окружений ярко-желтого шиповника с красными, как искры, ягодами…

Первого ноября Лидумс получил послание от оперработника с хутора, по-прежнему два раза в день навещавшего придорожное дерево с дуплом. Сопровождавший Лидумса Юрка заметил, что командир повеселел. Письмо Лидумс сжег, пепел развеял.

Вечером Лидумс сообщил Делиньшу и шпионам, что группа идет на встречу с Чеверсом для ограбления совхоза. Шпионы и Делиньш останутся на месте. Юрка выйдет немедленно, чтобы заложить в «почтовый ящик» Чеверса письмо о скорой встрече.

Утром Лидумс, уже отойдя от бункера, сказал:

– Нападать на Чеверса будем сами. Другая группа будет рядом под руководством полковника Балодиса.

Встреча состоится завтра днем. Во время переговоров о нападении на совхоз Лидумс предложит выпить за удачу. Участники группы должны угощать «хозяев» с полным радушием, но сами по возможности не пить. Когда «хозяева» опьянеют, Лидумс подаст сигнал. «Юрка, дай закурить!» – Чеверс не знает, что Юрка не курит. Надо сразу перевязать бандитов. Рассаживаться во время пирушки так, чтобы каждому взять своего соседа справа. До тех пор, пока Лидумс и его товарищи не возьмут бандитов, резервная группа чекистов вмешиваться не будет, чтобы не подвергнуть Лидумса и его людей случайной опасности.

Ну что же, были задания и потруднее. Тут, как никак, действовать будут шестеро против пятерых, да к тому же мы заранее подготовлены, тогда как бандиты несомненно обрадуются «подарку» и постараются нализаться на дармовщинку.

Все произошло примерно так, как и предполагалось. Только Юрке засветили в глаз кулаком, – на его несчастье выбранный им заранее помощник Чеверса оказался крепок на голову, водка на него почти не подействовала. И когда прозвучал сигнал, помощник сразу сообразил, что происходит нечто неладное. Но, кроме удара кулаком, он больше ничего не успел предпринять…

Резервная группа подоспела на сигнал, но все было уже кончено. Связанные по рукам и по ногам бандиты лежали вокруг длинного стола из сосновых плах, Юрка делал примочку из водки и сердито косился здоровым глазом на своего недруга.

– Ну, как, больно? – полюбопытствовал командир у Юрки.

– Ничего, заживет! Зато теперь, когда эту плесень убрали, воздух в лесу будет чище…

Протрезвевший Чеверс скрипел зубами от бешенства, но молчал. Столько лет таиться по лесам и так глупо попасться! Нет, эти чекисты не дураки! А вот он как раз свалял дурака! Попался на такую пустую выдумку! А ведь шесть часов они наблюдали за этими людьми и ничего не сумели распознать!

Но впереди у него еще много времени, чтобы поразмыслить как следует над своей судьбой, а эти шестеро уже собираются и снова уходят в лес. Куда? Зачем? Неужели они будут еще ловить кого-то, сами похожие на лесных бродяг, оборванные, истощенные, с автоматами на груди. Вот они прощаются с чекистами в форме и один за другим исчезают в лесу, легкие на ногу, бесшумные, как привидения. Не привиделись ли они и Чеверсу? Но нет, Чеверс связан, а они свободны. Они уходят…

Лидумс не забыл, что обещал угостить своих «подшефных» свежей свининой. Ведь они ушли, чтобы напасть вместе с группой Чеверса на совхоз. И по лесной дороге пробирается телега с двумя свиными тушами к лагерю у озера Энгуре.

…Лидумс сидит в лесной сторожке рядом с полковником Балодисом, и между ними идет откровенный разговор.

Юрка дежурит на пороге с автоматом и все меняет примочки. Надо еще придумать, откуда появился синяк. Ребята подзуживают:

– Скажи, что при налете на совхоз тебя сбил с ног хряк…

– Нет, он поцеловал прекрасную свинарку, и та оставила ему отметину на память.

Граф понимает, что Юрка вот-вот взорвется, и приказывает:

– А ну-ка, парни, прекратите!

Граф, как всегда, замещает Лидумса, и насмешники мгновенно растворяются в желтеющих зарослях кустарника. Чуть слышно шипит палая листва под ногами.

А разговор в сторожке идет своим чередом.

– Ты видел Анну, Август? – спрашивает Вэтра.

– Да.

– Как она?

– Молчит.

– Да, она умеет молчать.

Пауза. Оба закуривают, как будто можно дымом сигареты прогнать острую тоску по дому, по работе, по людям. Но тут Вэтра снова чувствует себя Лидумсом, на которого возложена сложная задача, и спрашивает:

– Что будем делать дальше?

– Придется переходить на зимние квартиры…

– Неужели оберегать их еще шесть месяцев?

– Надо.

– А что, если англичане просто не поверили Вилксу?

– Может быть. Англичане достаточно хитры, чтобы опасаться провала. Поэтому мы и оставляем, им время для проверки. Сейчас они все равно упустили все сроки для высадки с моря. Началась пора штормов. Теперь надо готовиться к весне. Готовятся они, будем готовиться и мы. Группу можно распустить до верны, а тебе и Делиньшу придется остаться со шпионами. Мы подберем надежный хутор и сообщим адрес. Как похолодает, переселяйтесь туда.

– На всю зиму!

Балодис понимает состояние Вэтры, но говорит как будто о другом:

– Еще никто никогда не подсчитывал моральные убытки, которые может принести советским людям непойманный шпион. Мы привыкли вести счет материальным ценностям. Но даже и с этой точки зрения деятельность какого-нибудь непойманного шпиона может принести такой урон, что потом сто раз пожалеешь, почему был таким непредусмотрительным. Сейчас можно уже откровенно сказать, что ваше лето прошло не напрасно. Разве могли мы без вашей помощи поймать Чеверса и его банду без жертв? Ведь бандиты не собирались сдаваться живыми. А сколько еще совершил бы преступлений этот волк? Нет, если бы я мог, я бы подсчитал твои личные убытки: утраченное время, обиды жены, ненаписанные картины, посчитал бы, сколько положительного труда могли бы сделать за это лето твои люди, и оказалось бы, что это огромная ценность. А затем я положил бы на другие весы несостоявшийся налет на совхоз и прикинул, кого из советских людей там убили бы бандиты? Пусть всего лишь одного человека, скажем, сторожа… И вспомнил, что ты мог бы предотвратить эту смерть. Какая же чаша перевесила бы в этом случае? Твоя – со всеми твоими личными несчастьями, огорчениями, с несделанным трудом твоих людей, или та, на которой лежит жизнь этого спасенного тобой человека? Помнишь, у Достоевского есть такой вопрос: ты можешь исполнить свое желание, но знаешь, что от этого зависит жизнь и смерть неизвестного тебе человека, предположим, китайского мандарина. Так будешь ли ты выполнять это свое желание ценой смерти человека? Это не такой уж казуистический вопрос. Ты только что решил его, рискуя своей жизнью. Люди из совхоза никогда и не услышат, что кого-то из них ты сегодня спас от смерти. И никто из людей, может быть, никогда не услышит о том, как ты прожил год в обществе шпионов и убийц, чтобы спасти чью-то жизнь от рук этих шпионов. Но если тебя спросят: можешь ли ты прожить так год или даже больше, что ты ответишь?

– Пусть в этом хуторе хоть полы вымоют. Прошлый раз нам пришлось остановиться у такого грязнули, что в доме нечем было дышать! – сердито сказал Вэтра.

– Вымоют, вымоют! – засмеялся Балодис. – И баню истопят. Ты, помнится, всегда был любителем крестьянской бани.

– За все лето ни разу не побывал! – жалобно пробормотал Лидумс.

– А как, пишется что-нибудь? – поинтересовался Балодис.

– Какое! – Лидумс махнул рукой. – Так, акварельки! Такие же, какие пишут холодные художники для рижского рынка. Впрочем, есть у меня одна рябинка! – он вдруг оживился. – Когда кончится вся эта маета, перенесу ее на холст и повешу в твоей квартире. Магде, наверно, понравится… – И сразу снова погрустнел. Вероятно, вспомнил о своей мастерской.

Балодис был в мастерской недавно. Анна Вэтра не любила работать в мастерской, поэтому там было холодно, пыльно. Балодис долго смотрел на картину «Девушка и море». Как могло случиться, что картина стала предлогом для семейной ссоры? Ничего опасного для Анны Вэтры не было в этом полотне. Девушка стояла напряженно, было понятно, что она ждет кого-то с моря. Ей совсем и не нужен художник, она не замечает, что ее пишут, что на нее смотрят. Она во власти собственных дум.

Он ничего не сказал об этом художнику. Вэтра и сам знает, что Анна не очень занимается его мастерской. Будет время, он вернется туда, допишет и эту картину и напишет десятки других…

Балодис улыбнулся. Странно выглядел сейчас художник. С этим автоматом, с пистолетом, привязанным на шнурке к поясному ремню и опущенным в карман куртки, он больше походил на Чеверса, лесного бандита. Кто бы мог подумать, что он – мастер пейзажа и портрета, что его картины висят во многих музеях…

Пора было прощаться. Балодис поднялся.

– Через несколько дней я сообщу адрес хутора. Сходи туда, покажи его подопечным. Надеюсь, найдем такое жилье, которое им понравится. А потом распускай людей. Ты знаешь, как это сделать, чтобы не вызвать никаких подозрений.

– Есть, товарищ полковник!

– И напиши домой. Можешь написать, что скоро приедешь на несколько дней…

– Есть, товарищ полковник!

Он вышел из землянки, посвистел. Из леса вынырнули молчаливые люди.

Лидумс посмотрел на солнце. Оно держалось еще высоко. Если поторопиться, то ночевать они будут в бункере.

И пошел впереди, шурша палой листвой, отводя костлявые сучья оголившихся березок и ольховника, сквозь которые солнце выглядело, словно через проволочную колючую сетку. Но это было его солнце, над его землей, и от этого было легко шагать по шуршащим листьям.

10

Тяжелая болезнь Вилкса, простудившегося на последней осенней охоте, несколько омрачила сцену прощания.

Он, правда, надеялся, что зимовка в добротном крестьянском доме, жаркая печь и сытая еда скоро вылечат его, но прощался с «братьями» печально.

Зато как молчаливо радовались те, чья затянувшаяся «командировка» кончалась! Беспокоило только одно: уже каждый понимал, что весной она неминуемо продолжится. Уж сдался бы, что ли, этот Вилкс! Ведь в нем одном вся загвоздка! Но, видно, этот Вилкс никогда не сдастся!

Вот, наконец, появился карауливший в условном пункте Юрка, сказал, что подвода для Вилкса пришла.

Присели на минуту в полной тишине, исполняя обычай, затем поднялись, помогая Вилксу и Эгле, Делиньшу и Лидумсу. Кто нес тушу козули, убитой Вилксом, кто тащил половину разрубленной свиной туши, – на хутор ехали с подарками. Вот уже Юрка, помахав последний раз рукой, скрылся в лесу, уже дернулись сани, колотясь о землю на тонком снегу, и знакомые места медленно отступили назад, скрываясь в синей дымке зимних сумерек.

Эгле временами подсаживался на сани, чтобы поболтать с коллегой, Делиньш и Лидумс молча шли позади, скрипя промерзлым снегом, то отставая, когда лошадь пускалась рысью, то нагоняя. Им было о чем подумать.

Делиньш думал о том, что завтра его товарищи окажутся в городе. Там они увидят свои семьи, вернутся в привычную обстановку, и все это лето им порой будет казаться приснившимся.

А вот для него, Делиньша, и для командира отряда эта «командировка» затягивается на всю зиму и, кто знает, может, на весь будущий год. Сейчас идет декабрь, а англичане все только обещают свои широкие операции по проникновению… Опять они пропустили лучшее время и теперь переносят все на весну, как будто нарочно испытывают терпение Делиньша и Лидумса. Ну, черт с вами, мы тоже умеем ждать! Теперь-то они завязли в этой операции, им захочется получить, наконец, дивиденды. Вот тут мы их и поймаем!

Вот как думал Делиньш, когда уж очень уставал от ожидания…

Лидумс раздумывал о том, как отнесется Анна к его затянувшемуся молчанию… Может быть, она так привыкнет к положению «соломенной» вдовы, что больше не пожелает видеть мужа? Что ему предпринять, чтобы это обоюдное молчание не стало слишком опасным? Не следует ли попросить у Балодиса отпуск для устройства личных дел? В конце концов теперь, когда подшефные устроены в безопасном месте, Балодис мог бы разрешить отлучку хоть на две недели, чтобы художник Вэтра устроил свои дела…

Дорога была длинной, трудной, и трудные думы одолевали усталых пешеходов. Но впереди ехали на скрипящих санях люди, отданные им под охрану и ответственность, и нельзя было свернуть с этого проселка на шоссе, где стоило только «проголосовать» и услужливые шоферы за каких-нибудь три-четыре часа доставили бы усталых путников прямо домой, на квартиру, чтобы они начали новую жизнь, вернее – вернулись к старой, такой милой сердцу и уютной.

Но оба продолжали свой тяжкий путь, даже не перемолвившись словом.

Но было и одно утешение: оба они притерлись друг к другу, усвоили достоинства и недостатки один другого, и, кажется, были согласны между собой, хотя и безмолвно, что выбрали для такой долгой засады товарища по сердцу.

Особенно часто думал о том, как важно выбрать товарища по сердцу, Делиньш. Он был еще молод, горяч, не умел сдерживать свои чувства с той осторожной холодностью, какую проявлял его командир. И теперь радовался хоть тому, что трудную зиму будет не с кем-нибудь другим, а именно с командиром. Командир как-то умел сдерживаться, словно раз навсегда сжал сердце в кулаке, и был ровен, приветлив, никогда не повышал голоса, не хмурился, не печалился, не сердился. А Делиньш давно догадывался, что командиру совсем не легко, видно, что-то случилось у него в семье, хотя Лидумс ни слова не говорил о своих неприятностях…

Прошло рождество, наступал Новый год.

На праздники хозяин хутора устроил для своих постояльцев сюрприз: наварил пива, закупил вина, каждому приготовил маленький подарок. Он был чутким человеком и хотел хоть немного скрасить тяжкую жизнь гостей. Тем более, что она проходила на виду у него, и он видел, как они маются от безделья, неизвестности и неуверенности в будущем.

Даже Вилксу как будто немного полегчало от этих забот.

По радио поймали какую-то церковную службу. Передавали ее не то из Швеции, не то из Западной Германии, но Вилксу было достаточно того, что она напомнила ему о детстве. Пол был устлан можжевельником, на столе стояло угощение, на какое-то время Вилксу и Эгле показалось, что вернулось прошлое. Лидумс и Делиньш не мешали своим подопечным развлекаться, не такой уж сладкой была подпольная жизнь, пусть хоть немного утешатся. Но в назначенное для сеанса радиосвязи время Делиньш все-таки развернул радиопередатчик, настроил его на нужную волну и принял от английского разведцентра очередную телеграмму для Вилкса.

Англичане спрашивали Вилкса о его теперешнем состоянии и интересовались, может ли он приютить и продержать в безопасности одного или двух человек, не знающих латышского языка, пока их дальнейший путь на север не будет налажен…

До сих пор всякий ответ на телеграммы англичан Вилкс обязательно показывал Будрису. Но, то ли сентиментальные воспоминания растрогали его, то ли дала себя знать болезнь, на этот раз не удержался, тут же набросал и зашифровал ответ и попросил Делиньша передать немедленно.

«Могу укрыть ваших людей», —

сообщил он.

И Делиньш, передавая этот ответ, понял, его учитель наконец-то увидел первые плоды своей тяжелой работы. Если уж англичане начали разговор о заброске, он согласен на все, чтобы это дело закончилось как можно быстрее, может быть, англичане догадаются тогда, как сам он нуждается в помощи, и отзовут его из этой негостеприимной страны…

На следующий день Лидумс ушел в район за продуктами.

Пока оперработник, проживавший на соседнем хуторе, ходил по рынку с его кошелкой, Лидумс, вновь превратившийся в Вэтру, звонил Балодису.

– Кажется, англичане от переговоров с нами переходят к практическому осуществлению своих планов, товарищ полковник, – осторожно сказал он. – Но самое главное в том, что речь идет об одном-двух людях, не знающих латышского. Похоже, что мы должны создать перевалочную базу…

В трубке молчание. Наконец Балодис ответил:

– Боюсь, что это опять только пробный камень. Посуди сам, каким путем они попадут к нам в это время года? Скорее всего речь пойдет о подготовке места приземления для весеннего транспорта. А что говорит Вилкс? Он советовался с вами? Просил вызвать меня?

– Он сообщил англичанам без согласования с вами, что берется укрыть людей… Поэтому я и поспешил сюда.

– В чем дело? – Балодис, вероятно, рассердился.

– Я думаю, это оттого, что он очень болен, – примирительно ответил Вэтра. – Он, наверно, надеется, что те, кто придут, заменят его и ему можно будет вернуться в Англию.

– Ну что же, продолжайте ваше дело. Я пока не поеду к вам, подожду, узнаю, насколько самостоятельным чувствует себя Вилкс.

– Как дела у меня дома, Август? – каким-то чужим голосом спросил Вэтра.

– Отлично! – слишком оживленно ответил Балодис. – Передали Анне три ваших письма и ваши деньги. Ответ я привезу.

Он не сказал: «Ответ получен…» или «Ответ посылаю…» Он сказал: «Привезу сам». Это могло означать только то, что ответа еще не было…

Вэтра положил трубку на рычаг.

Он посидел еще несколько минут в пустом кабинете районного уполномоченного, полистал газеты. Но сегодня и с газетного листа требовательно смотрело лицо Анны. А ведь Анна и не подозревает, какой долгой может стать их разлука…

Оперработник принес аккуратно уложенную кошелку с продуктами. Захватив ее, Лидумс отправился в обратный путь.

На другой день Балодис сообщил через оперработника, что выезжает для консультации в Москву. За время его отсутствия Делиньш принял несколько радиограмм для Вилкса. Теперь англичане торопили Вилкса, просили адреса надежных квартир, запрашивали о возможностях приземления вертолетов. Они торопились!

Да и Вилкс начал поторапливать их. Он долго терпел свою болезнь, но, как видно, потерял всякую надежду на скорое излечение и писал требовательно:

«Из-за тяжелой жизни в лесу получил болезнь, подобную параличу ног. Без палки трудно ходить. Обстоятельства не позволяют лечиться. Ответьте, можете ли помочь и вывезти меня? Могу указать место, где в любую ночь может приземлиться ваш геликоптер…»

Об этом же он писал и в тайнописном послании, в которое включал сжатый отчет о своей работе в течение осени.

В середине февраля Делиньш принял из Лондона ответ на радиограмму Вилкса:

«Обсуждаем, как сделать, чтобы вывезти тебя быстрее. Сообщи, кого оставишь вместо себя? С тобой ли еще товарищ по школе? Можешь ли ты попросить вашего руководителя направить с тобой представителя Будриса к нам? Вопрос о средствах и о помощи, как мы надеемся, будет решен успешно…»

Делиньш передал расшифрованную радиограмму адресату. Вилкс, лежавший возле печки на узком топчане, вскочил, схватил палку, проковылял к лампе.

Лицо Вилкса побледнело, затем начало медленно покрываться румянцем. Он как бы выздоравливал на глазах, – так подействовала на него радиограмма. Лидумс, сидевший у стола с книгой в руках, удивленно вскинул глаза на Вилкса. Вилкс повернулся к нему, крикнул:

– Ура, командир! Ты поедешь со мной! Вот когда мы утрем им нос!

– Куда мы поедем? – Лидумс осторожно положил книгу, встал, с усмешкой глядя на взволнованного Вилкса.

– В Англию поедем, вот куда! В Лондон поедем! Понятно, командир?

– Пока нет! – хладнокровно сказал Лидумс.

– Вот для вас виза! – торжествующе продолжал Вилкс. Он помахал бумагой, и свет в лампе заколебался, бросая уродливые тени на стены, на пышущую жаром печку. – Вот! Читайте! – и протянул радиограмму Лидумсу.

Делиньш смотрел во все глаза на командира. Ему очень хотелось понять, что он чувствует? А Лидумс, пробежав расшифрованную радиограмму, равнодушно вернул ее Вилксу.

– Что же вы молчите? – пораженно воскликнул Вилкс.

– А о чем тут говорить? – Лидумс пожал плечами. – Речь идет о том, чтобы направить представителя Будриса, значит решать этот вопрос будет сам Будрис.

– О чем вы говорите? – не выдержал, наконец, Эгле, все время следивший за переходящей из рук в руки бумагой. – Кто едет? Куда едет?

– Я и Лидумс едем в Англию! – торжествуя, словно бы пропел Вилкс. – И ты поедешь, командир! – переходя на неофициальный тон, с ударением повторил он. – Поедешь, или я не буду больше Волком!

– А я? Как же я? – нетерпеливо порываясь схватить трепещущий в воздухе листок бумаги, закричал вдруг Эгле. – А обо мне там есть?

– Есть, есть, – равнодушно буркнул Вилкс. – Спрашивают о твоем здоровье, поскольку ты останешься здесь нашим эмиссаром.

– Как? Я не еду? Не может быть! – лихорадочно забормотал Эгле. И вдруг закричал: – Это все ты! Это твои интриги! Это ты нарочно притворился больным, чтобы тебя поскорее вывезли! Ты нарочно не подпускал меня к рации! Ты боишься, что я расскажу в Лондоне, как ты тут обольшевичился! Что ты тут говорил про англичан! Думаешь, я не помню? Нет, брат, я все помню! Я еще притяну тебя к ответу!

– Молчи, дурак! – бешено закричал Вилкс. Вся его ненависть к этому трусу и подонку, с которым ему, по воле англичан, пришлось делить столько времени и горе и радости, вдруг вырвалась в этом крике. Лидумс молча положил свою руку на его плечо, и она была так тяжела, что Вилкс рухнул на стул. Делиньш предусмотрительно шагнул к постели Вилкса, там под подушкой лежал пистолет, до которого Вилкс мог дотянуться. Как на зло, в обойме были настоящие патроны, не те, что привезли когда-то в бункер, когда еще опасались, что шпионы могут угадать правду. Перед осенней охотой поддельные патроны заменили, и теперь любой выстрел, да еще такой рукой, как у Вилкса, мог принести смерть.

Ошеломленный Эгле отскочил в угол, шаря трясущейся рукой по карманам, совсем забыв, что его пистолет находится в тайнике, под полом, где спрятана радиостанция.

– Сидеть! – тихо, но как-то особенно властно произнес Лидумс, и Вилкс притих, только дрожь била его длинное сухое тело. Эгле, присмирев, тоже присел на скамейку у самого выхода, будто намеревался немедля задать стрекача, если Вилкс повернется к нему. Он забыл, что Вилкс без палки не может передвигаться и все ждал, что на него вот-вот нападут.

– Нервишки разыгрались! – хмуро произнес Делиньш.

– Это верно! – подтвердил Лидумс. – А тебе, Вилкс, надо бы подумать, что от обещания до исполнения – пропасть! Речь идет о весне, а сейчас только половина зимы! Так что вам еще долго придется жить вместе, под одной крышей, есть хлеб от одной буханки. Тебя, Эгле, я тоже не могу простить! Ты знал, куда идешь! Как видишь, хозяева о тебе помнят, – он взял забытый в перепалке листок, медленно прочитал радиограмму, – беспокоятся и о тебе. А уж дальнейшее зависит от них. А теперь – спать! Делиньш, возьми пистолет Вилкса. Получит при надобности!

– Эх, мозгляк, весь праздник испортил! – пробормотал Вилкс в сторону притихшего Эгле, взял палку и проковылял к постели.

Лидумс опять уселся у лампы, как будто ничего не случилось.

Делиньш вытащил из-под подушки пистолет Вилкса, открыл люк подполья и спустился туда.

Выбравшись обратно, он предусмотрительно передвинул свою кровать так, что ножки ее оказались на крышке люка.

Он еще долго лежал не засыпая и все глядел в невозмутимое, словно высеченное из камня лицо Лидумса. Делиньш все пытался представить себе, что скажет Будрис, когда они вызовут его для сообщения о предложении англичан.

По всему выходило, что, кроме Лидумса, идти на связь с англичанами некому. Будриса не пошлют, Силайс чересчур хорошо познакомился когда-то с Балодисом, чтобы забыть его или не признать. Значит, пойдет Лидумс…

Но как он может быть таким спокойным? Ведь он и так в течение этого года был дома только дважды. Правда, и эти посещения, видно, ему не принесли радости, но если ему придется уйти теперь, то это уж будет так надолго, что невозможно представить, когда наступит день возвращения.

Меж тем Лидумс впился глазами в книгу, чуть шевелятся губы, может быть, он повторяет какую-нибудь особенно понравившуюся строку? А за окном метет мокрая поземка, скребется в окно куст, ни звезды, ни луны не видно в небе, бескрайний лес, который гудит за окнами, как океан в бурю, февраль – месяц ветров! С Балтики уже дует теплом, но оно еще долго не осилит эти снега, эти ледяные озера, эти промороженные стены лесов.

Глядя в лицо своего командира, Делиньш все больше утверждался в уверенности, что, если Лидумсу придется ехать в Англию, он проделает это так же спокойно, как жил все лето в лесу, как зимует на хуторе, как готов перейти обратно в лес, лишь только это потребуется. Он будет продолжать эту игру до ее естественного конца, сколько бы она ни продолжалась.

Утром Делиньш, выйдя вместе с Лидумсом из дома под предлогом «разведывательной» прогулки, набравшись храбрости, спросил:

– Товарищ Вэтра, неужели вы действительно вот так и поедете в Англию, оставив родных и близких, никого не повидав? Похоже, что Вилкс поедет только с вами…

– Ну и что же?

– Но ведь неизвестно даже, сможете ли вы когда-нибудь вернуться? Если англичане разоблачат вас, они упекут вас на всю остальную жизнь в какую-нибудь тайную тюрьму…

– Кто-нибудь должен ехать, Линис, – тихо ответил Вэтра. – Мы обязаны знать, что собирается предпринять противник. Ну, а в случае разоблачения… – он помолчал немного, усмехнулся и сказал: – Несколько лет назад американцы с большим шумом объявили, что они арестовали у себя советского шпиона. Был назначен открытый процесс. Собралось сотни две корреспондентов. Полицейские вывели на скамью подсудимых человека, который не говорил по-русски. Он назвался канадцем. От защитника он отказался, так как не считал себя ни в чем виновным. Предложенный судом адвокат ничего не добился, подсудимый только попросил доставить ему несколько альбомов и пачку хороших карандашей. И суд начался.

Со стороны обвинения выступили два свидетеля: финн и американец, которые утверждали, что обвиняемый – русский, что он шпион, что они – свидетели – передавали ему секретные данные. Обвиняемый не отвечал. Он сидел за своим столиком и что-то писал в блокноте. От последнего слова он тоже отказался. Тогда назначенный судом защитник взял слово и сказал, что судить надо не обвиняемого, а свидетелей обвинения, которые продали свою родину: финн даже дважды, – и свою и Америку, – а его подзащитный, не желающий защищаться, если он даже и действительно русский, только боролся за свою родину и притом в неравных условиях. А вам, господа судьи, он ответил вот чем! – и предъявил то, что делал подсудимый во время суда. Подсудимый рисовал! Он рисовал судей, присяжных заседателей, – их в американском суде бывает двенадцать человек, – свидетелей обвинения, и все это были отличные рисунки, одни злые, другие добрые, но это был голос художника. Такого человека действительно можно уважать!

– А где он сейчас?

– Ему дали двадцать лет каторжной тюрьмы.

– И он никогда не… выйдет? – Делиньш хотел сказать: «Не вернется!» – но в последнюю минуту поправился.