Текст книги "Черная шляпа (СИ)"

Автор книги: Николь Беккер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Песня о сновидениях

Мизинец к мизинцу. Крыло к крылу. пепел к пеплу.

Мы касаемся только мизинцами, кончиками фаланг. Холод фарфоровой плоти и оцепенение.

Мы красивы. До невозможности красивы. Прохожие заглядыватся нашими лицами. Взрослые – с насмешливым любопытством, дети – с собственнической жадностью, художники – с желанием разобрать на малейшие детальки.

Мы замерли среди тряпичных декораций, застыли в одинаковых позах и смотрим на мир стеклянными глазами. Безмолвные. Не понимаем друг друга. не знаем друг друга. Мы даже двинуться с места не можем. Всё, что нас связывает – жесткое прикосновение мизинцев. И сиюминутный каприз мастера, тут же забывшего нас. У него было много таких, и он не мог понять, кто лучший. И он творил, творил, творил. Клеил, рисовал, вдевал нитки, шил. Пытался найти совершенство с рвением истинного творца. Истинного ли?

Говорят, внутри нас пусто. говорят, мы бездушны. Говорят, что у нас есть лишь наша красота, и если стереть все краски и раздеть догола, то ничего не останется, только никому не нужный мусор.

Поэтому, когда нас растаскивают, никто не смотрит на нас. Мы не кричим, потому что не может. Мы молчим, и эта тишина громче крика.

– Надо отдать жертву, – шепчет седая девочка, – Кому-то сердце, кому-то голос. Все что-то отдают.

– Но что я получаю? – хриплю я, – Только печальные истории. Хоть бы раз что-нибудь хорошее приснилось.

– Тьма не пропустит. Она окрасит твою одежду и шляпу.

– Вот как? Как окрасила оперение Ворона?

– Как окрасила его оперение. Знаешь, до тебя ведь были такие.

Она ведет меня по ряду кроватей. Словно нарисованные акварелью, они размыты, неясны, причудливы. Мы идем по коридору времени, и я молчу, боясь разрушить всё своими словами.

– Смотри. Справа от тебя.

Лежит. Грудь вздымается, дыхание свистит, словно ночной ветер. Лицо неподвижно и бело, словно высечено из мрамора.

– Он не мертв и не спит, – сказала Королева, но я уже догадалась, – Никто не знает, понимает ли он, что вокруг происходит. Но если ты его ударишь, он не вздрогнет.

Я стукнула его в грудь. Ноль реакции. Даже дыхание не изменилось.

– Наклонись, – приказала Королева.

Я склонилась над его лицом. Мои волосы рассыпались по его подушке. Я почувствовала затхлый запах, исходящий от него.

На секунду я увидела веснушчатого парня. Как будто шоколадом забрызгали. Вокруг него всегда дул ветер – для кого-то это был легкий ветерок, кого-то едва не сбивало с ног ураганом.

– Смерч? – спросила я, – Так его зовут?

– Нет. Теперь у него нет имени. А тогда он назывался Смерчем. Халаты его на дух не переносили. Зато дети обожали.

– Грустно.

– И вот, что теперь от него осталось.

– Я тоже такой стану?

– Кто знает? Может, чем-то похуже. Зависит от того, насколько сильно вцепишься зубами в ту часть себя, которая делает тебя человеком.

– Он тоже видел кошмары?

– А ты посмотри сама.

Я склонилась ещё ниже.

Коридор не был прямым. но не был и разветвленным. он извивался, как змея, ломался, изгибался, рисуя причудливые фигуры. Весь в рисунках, и чем дальше в него заходишь, тем более жуткими они становятся. А назад нельзя – раскаленное дыхание опаляет твою шею, и чтобы не быть схваченным в эти зубы, придется бежать изо всех сил. А чтобы оторваться, нужно бежать в два раза быстрее. А силы уже были на пределе.

Мне хватило пяти секунд. Я отпрянула и зо злостью посмотрела на Королеву.

– Вот что. Мне осточертели эти сказки.

– Сказки? Думаешь, это сказки?

Глаза Королевы угрожающе сощурились. Две абсолютно черные черточки на фоне ослепительной белизны. Мне следовало остановиться, но я зашла уже слишком далеко, так что мне было уже неважно.

– Да, потому что это правда. А все сказки правдивы.

– Ты не понимаешь своего счастья. Чтобы научиться видеть, как ты, мне пришлось многое отдать.

– Ну и отдавай сколько влезет, раз для тебя это так важно. А мне надоело! Я не хочу видеть кошмары, я не хочу, чтобы моя кровь почернела, я не хочу зависеть от нелепой шляпы, которая быстро станет бесполезным куском тряпки. Мне надоело!

– Когда-то я тоже так говорила, – сказала Королева, глядя мне прямо в глаза, – Ты станешь такой, как я.

– Нет у нас с тобой ничего общего, – фыркнула я.

Поправила шапку и ушла в утро.

Весна легким прикосновением распускает на кустах нежно-розовые цветы и пахучие почки. Садовая зелень купается в лучах начинающего набирать силу солнца на фоне перистых облаков. Среди ветвей торжественно возвышающихся деревьев птицы поют свою трель. Оставшиеся сосульки и корочки льда на разлившихся лужах блестят на солнце. Зои вырезает фигурки из льда. Говорит, что это Мартовские Заццы. Больше они напоминают гоблинов. Подтаявшие ещё страшнее.

Весна означала радужную одежду, венки на головах, букеты цветов, которые все дарили друг другу без повода, игры с мычом во дворе, открытые окна и резиновые сапоги до колен. Даже Брайан отобрал у кого-то сапоги, которые доставали ему до бёдер, и гордо в них расхаживал, насвистывая какую-то невыносимую мелодию.

Вскоре к нам явилась Кларисса. Железная леди, рыцарь с непробиваемой броней, она была не похожа на человека, которому нужна была помощь. И только дрожащие ресницы, скрываемые за толстыми стеклами очков, её выдавали. Она расположилась в нашей палате и поначалу ни с кем не разговаривала, только увлеченно читала книги Шарлотты Бронте. А потом перешла на Джейн Остин. Потом перешла на Харуки Мураками. Потом на Урсуллу Ле Гуин. Потом на кулинарные журналы. Потом на аграрно-экономические журналы. Потом на буклеты с отелями в тропиках. Когда чтиво закончилось, она соизволила влиться в нашу компанию.

Брайан всё чаще запирался у себя и не желал ни с кем разговаривать. Сосед предпочел от них с Ромео свалить. Ромео был уже на исходе. Говорил, что у Брайана постоянно истерики, панические атаки и приступы лунатизма. Постоянно ходил в синяках и ссадинах. Даже мы иногда слышали какофонию бессвязных воплей. Из-за нестабильного состояния врачи уволокли Брайана в Клетку.

Душераздирающая сцена. Двое рослых Халата удерживают на кровати брыкающегося Брайана. Третий колет ему что-то в вену. Ему это удается с пятой попытки – Брайан кусается, царапается, пинается, рычит, брызжет слюной и кровавой пеной. Один раз заехал кулаком в глаз колющему, и тот потом неделю с синяком ходил. Все трое матерятся, Зои плачет, Ромео ругается на Халатов и требует, чтобы они аккуратно обращались с другом. Наконец Брайан обмякает, и его, ещё совсем вялого, уводят, взяв под локти. Мы бежим за ними, несмотря на протесты.

Его запирают в Клетке, и я представляю, что его кидают туда, как собаку, и с громким хлопанием и скрипом закрывают ржавую дверь. И он остается там под круглосуточным наблюдением, словно под микроскопом.

Держат чуть больше недели. Потом выпускают. Вялого, безвольного, с ничего не выражающим взглядом тусклых серых глаз. Он тоскливо смотрит на меня и говорит:

– Я же сказал, что они сжирают сны.

– И не только сны, – качаю я головой.

– Не только, – эхом повторяет Брайан.

И он на какое-то время замолкает. Радость конца мая и начала июня проходит мимо него. Когда мы в полночь всем составом бросились к окнам, чтобы нестройным хором возвестить округу о начале лета, он молчал – так сказал Ромео.

Когда мы обдирали кусты, забирая у них последние цветы, он тоже молчал. И когда мы ловили бабочек, и когда мы пытались добыть сок клена, и когда мы плясали в последних лужах, и когда поедали с трудом отвоёванное мороженное – 6 стаканчиков на всех. И даже когда запускали бумажного змея, которого отобрали у какой-то новенькой.

Ромео приносил ему еду и питьё и иногда выводил на крыльцо. Тот сидел на ступенях, без всякого выражения глядя на сад. Иногда он закутывался в клетчатый плед, иногда на нем красовалась кепка, а иногда он держал вертушку. На него было больно смотреть, а разговаривать и того хуже.

А потом кошмары вернулись. Снова всё пошло по второму кругу: крики, визги, сомнабулия, драки, приступы, агрессия и затуманившийся разум. И снова его уволокли в Клетку и долгое время мы то и дело слышали разговоры о нём. Безнадёжный случай, ничего не сделаешь. Кто такое сотворил с ним? – спрашивали Халаты со злостью. Высказывали своё непреодолимое желание по душам поговорить с его родителями и найти ту сволочь, которая превратила его "вот в это".

– Ужас, – сказала Зои.

– И не говори, – согласилась Кларисса.

– И главное, к нему теперь не подобраться, – пожаловался Ромео.

Лето только начинало набирать обороты, но уже было жарко. Мы сидели в одинаковых белых футболках, с одинаковыми пятнами от пота. Кларисса пила колу со льдом, я надвинула шапку на глаза.

– К Эрику присоединился ещё один, – перевела тему Зои, – Ты представляешь, Клэр? Целых два Эрика!

– Июнь – время интенсивного размножения Эриков, – пробормотала я.

В доме послышалась возня. Если вознёй можно назвать радостные вопли, удары о стену и истеричный смех. Мы с Зои побежали на шум.

– Что ты сделал?! Псих несчастный!

– Да ладно? А мы где, изволь уточнить, находимся?

– Ох, и начищу я тебе сейчас рожу! Подставляй табло!

– Что тут происходит? – с холодным любопытством осведомилась я.

Пациенты расступились, освобождая дорогу. На кожанной скамье вальяжно расселся косматый парень, держащий в руках альбомный лист.

– Что ты рисуешь? – полюбопытствовала я, – Ну-ка покажи.

Сзади послышались смешки.

– Это что?! – фальцетом завопила я, – Это чьи?!

– Вот его, – тыкнул парень пальцем долговязого усатого парня с битловскими шмотками.

– Это в твоих краях считается актом вежливости при знакомстве? Типа как у нас привет-пока? – съязвила я.

– Странно, что у вас нет, – в тон мне ответил парень.

– Вот знай теперь, – кивнула я в сторону трясущегося от ярости усатого, – Имя?

– Имя, – ответил парень, – Не отчество же.

– Приятно познакомиться, Имя, – склонилась в реверансе я, – А меня Клэр зовут.

– Неа, – похабно ухмыльнулся парень, – Ты Коварная Колдунья. Приняла облик молодой девушки, а на самом деле горбатая старуха с бородавками.

– А он мне нравится, – протиснулся сквозь толпу Эрик в сопровождении какого-то волосатого парня с размазанными рисунками на руках, – Давай дружить.

– АА ты не ведьма? – недоверчиво спросил парень.

– Неа, – гордо ответил Эрик, – Я вожак этой стаи. Альфа, знаешь ли.

Зои где-то позади истерично заржала.

– Это просто нервное, – махнул рукой Эрик, – Она омега и очень переживает из-за этого.

– А это твоя альфа-самка? – кивком указал парень в сторону волосатого, – Пушистенькая.

Теперь уже заржала я. А Саймон обиженно нахмурился.

– Вот это я понимаю – талант, – наконец сказал он, – Так ломать комедию, лишь бы не говорить своё имя. Далеко пойдёшь.

– Поэтому проси автограф, – жеманно сказал парень, – А имя я сказать могу, почему нет? Меня Блейном звать.

– Саймон, – представился волосатый, – И никакой я не альфа-самка. Да и вообще мы не альфа.

– Это почему не альфа?! – возмутился Эрик, – Очень даже альфа! Девушки штабелями падают к нашим ногам.

– Скорее уж халаты, – ухмыльнулась я, – Вручают вам лавры самых несноснейших из несноснейших. И короноют как королей противнейших.

– Эрик Первый Противнейший! Как звучит-то! – мечтательно сказал Эрик, словно пробуя прозвище на вкус.

Так я и познакомилась с самым проницательным человеком в округе. Блейн – невыносимая язва, любитель раздавать направо и налево длинные глупые прозвища, которые потом надолго к человеку прилипали, художник срамных мест, для которого хорошим тоном считается нарисовать чресла собеседника, поэтому он рисовал везде и всегда, и просто не мог остановиться. Блейн – мальчишка с веселыми янтарными глазами, которые всегда сохраняли задорную искринку, даже когда его лицо было мрачнее тучи.

Как оказалось, он уже здесь лежал, причем вместе с Клариссой, Ромео и Зои. Выходит, они старожилы. Хотя Кларисса лежала с перерывами, а Ромео долгое время был на дневном станционаре. И Ромео с Блейном лучшие друзья. Мы с Зои дружно стонали, представляя их убойный дуэт.

Как Вечность он мне открылся не сразу. Сначала последовала вереница кошмаров. И из этого бесконечного лабиринта он вывел меня, сжимая моё запястье.

– Не бойся, – по-отечески ласково говорил он, – Сейчас я тебя вытащу отсюда. Правда, только на одну ночь.

Он вывел меня на заснеженное поле. Прихожая. Так её называли. Развернул меня к себе.

– Рад знакомству. Я Вечность.

Его глаза светили золотом и пламенем недр земли, солнечным светом и сиянием далеких звёзд. Застывшая смола. Ещё чуть чуть, и я увижу замершую древнюю муху. И правда. Вечность.

– Ты спас меня, – сказала я, – Но сможешь ли ты спасти его?

– Смогу, – сказал Вечность, – Без помощи Кита тут не обойтись. И твоя не помешает. Только контролируй кровь.

И мы собрались втроём, чтобы расчистить пространство. Чтобы запустить птичку сюда. Вольной птице не полагается клетка. Ей полагалось бескрайнее поле и небеса над головой. Мы вырвали из петел ржавую дверцу, и пернатый выпорхнул, благодарно махая своими черноперыми крыльями. Манили фонарем, завели в поле.

– Твори, – сказала я.

По кусочку, по ниточке он мастерил скромный уголок. Заполнил его северным сиянием и громадными причудливыми планетами, застывшим океаном и огнями далекого города. Заполнил звуками праздника и тонким шлейфом аромата булочной.

Мы ревностно охраняли границы, заглушая смехом и болтовнёй скрежет ржавой Клетки. Отгоняли ледяной пронизывающий ветер, грозящий вернуть Ворона "домой".

– С рассветом всё это расстает, – сказала я, – Но после заката возродится заново.

– Спасибо, – с благодарностью в голосе прошептал Ворон. В его глазах показались слёзы.

– Только одно условие, – сказал Вечность.

– Какое? – насторожился Ворон.

– Не исчезай, – сказал Вечность.

Когда мы убедились в защищенности границ и ушли, я спросила:

– А я вам зачем была нужна?

– Кит – для фундамента, – улыбнулся уголками рта Вечность, – Я – для стабильности. А ты – для счастья.

– Это я-то счастье? – фыркнула я, – Не смеши меня. Мне одни кошмары снятся. Да печальные истории.

– Ты знаешь своё имя? – спросил Вечность, – Обязательно узнай его. Я уверен, что он оно очень красивое.

– Что-то загадочное, – сказал Кит, – Типа Ведьмы, Колдуньми…

– Разве? – криво усмехнулся Вечность, – Странные у тебя понятия о загадочности.

– Что-то типа Гадалки, – подхватила я, – Провидицы… Оракула… Ворожеи…

– Во! – обрадовался Кит, – То самое! Вот твоё имя! Оно прямо подходит тебе! Ворожея!

– И кого это я приворожила? – фыркнула я, – Уж не тебя ли?

– Просто ты словно окружена туманом, – смущенно сказал Кит, – И движения у тебя плавные, и голос бархатистый. И ещё эта шляпа… Даже если ты не размалюешь лицо, сразу опытному взгляду будет понятно, что ты Ворожея.

– И ты действительно завораживаешь, – согласился Вечность, – Не знаю, как. Своим молчнием, своей родинкой, своими черными волосами… Ты приручаешь всех.

– И разрушаю всё, к чему прикасаюсь, – горько вздохнула я.

Песня о новых секретах

Даже когда Вечность не прошел Инициацию, он был самым проницательным человеком. Он не видел воспоминаний и трагических историй, как я, зато видел души и читал их, как раскрытые книги. он мог найти скрытую истину во лжи, прекрасное в уродливом и уродливое в прекрасном. При нём не захочешь соврать, стоит только посмотреть в эти золотые глаза.

Его Инцициация была долгой и тихой. Его, как и остальных Знающих, отводили в некий подвал и запирали там в полной темноте. Не позволялось ни разговаривать с ним, ни даже думать о нём. Поэтому мы болтали о чём угодно. Даже о новом сериале с красивыми мальчиками, по которому с ума сходила Кларисса. А под утро он вернулся со снежинками в волосах, оставив после себя мокрые следы. Он молча удалился в комнату Кита, захлопнув дверь. Кит сказал, что его сейчас лучше не беспокоить.

И вся его напряженность куда-то ушла. Раньше он был угловатым подростком: длинные спутавшиеся разлохмаченные волосы, скрывающие почти прозрачные брови, острые коленки и локтя, кривые ноги и прыщи на щеках. После Инициации это всё куда-то ушло. Вечность как будто повзрослел на тысячу лун, он молча рисовал в своём уголке и улыбался, как Мона Лиза, как будто владел какой-то приятной тайной. Рядом с ним даже мне становилось легче.

Буревестник несколько раз запирали, и возвращалась она какой-то выжатой, словно лимон. Однажды из-за стычки с Эриком её долго продержали в Клетке, и её взяла под опеку Ласка. Сам Эрик отказывался говорить на эту тему, да и я не приставала ни к нему, ни к ней. То, что произошло в кладовке, оставалось между ними.

А ещё в это время ненадолго к нам вернулся Ворон. Он больше не кричал по ночам, не кидался на людей. Он спал молча, по многу часов в день, и Вечность говорил, что рядом с ним всегда душно, даже если открыто окно. А Кит и вовсе перестал видеть сны.

– Что ты там делаешь? – спросила я у Ворона, – Мне бы лишь бы не спать, а ты только туда и рвёшься. Так любишь кошмары?

– Они меня затягивают, – сказал Ворон, – Как болото. И ни в одном из них нет её.

– Может, не там ищешь? – спросила я.

– Не там? О чем ты…

Ворон замолчал и нахохлился. Я трясла его, но он даже бровью не повел.

Это был наш последний разговор. Потом он снова оказался в клетке. Его забрали или он сам попросился, я так и не поняла. Но спать стало куда спокойней.

– Клэр, Клэр, просыпайся! Клэр! Клээээр!

Я с трудом разлепила один глаз.

– Это катастрофа глобального масштаба!

Я вскакиваю. Поправляю шапку. На голове бардак, глаза слиплись. А я не могу ни нормально умыться, ни расчесаться. Изловчилась принимать душ в шапке. И спать в ней же, не роняя её.

– Ты представляешь?! Нет, ну ты представляешь?!

Зои носилась вокруг меня, пока я пыталась отрыть косметику, припрятанную в шкафу. Подошла к зеркалу. Впавшие глаза, сросшиеся брови, обветренные губы. Хороша красавица, нечего сказать.

– Ну что там? – спрашиваю я.

Наношу тональный крем, чтобы моя кожа приобрела фарфоровый оттенок. Накрасила глаза, чтобы скрыть их впалость. И губы, чтобы сделать их красными. У меня нет ни пышных ресниц, ни красных губ, только черные глаза и родинка.

– Ты представляешь, их теперь трое! Ужас! Три Эрика! Три, ты пониаешь?!

– Да не кричи ты так, ничего страшного не случилось, – сказала я.

– Не считая того, что самый невыносимый тип теперь размножился до троих, – ядовито уточнила Кларисса.

– Что же мне делать?! – схватилась за голову Зои.

– Тусить с ними, что же ещё? – хмыкнула я.

Зои посмотрела на меня как на извращенку. А я, накинув кардиган, двинулась в сторону палаты этой троицы.

– Окстись, неразумная! – шипела Зои мне в след, – Ты сама не ведаешь, что творишь и с кем связалась!

Я постучала в дверь.

– Мальчики, – пропела я, – Мы с Зои пришли с вами тусить.

Эрик так резко распахнул дверь, что на моём лбу скоро будет красоваться синяк. Из-за него высунулись Саймон и незнакомый парень с бусинками в волосах.

– Привет, – представился длинноволосый, – Меня зовут Грег. Я просто скромный парень, самый-самый скромный в мире. Не нашлось ещё шавки, переплюнувшей меня в скромности.

– А я просто Злобная колдунья, – хмыкнула я, – У меня есть 10 лягушек и 20 бородавок, которые я прячу за слоем заклинаний.

– Здорово! – восхитился Грег, – А со мной поделишься лягушками?

– Нет, они мне для зелий нужны, – сказала я.

Сзади Зои простонала.

– Не ныть, – строго сказала я, – Сейчас будем веселиться. Зои не терпится повесилиться.

– О да, она обожает веселье! – проорал Эрик и схватил нас за руки. Мы побежали по коридорам. Вошли в общий зал. Играла какая-то тоскливая мелодия.

– Жуки? Вот тоска, – фыркнул Грег.

– Сейчас зажжем! – воскликнул Саймон.

Эрик переключил на рок-н-ролл. Схватил Зои и принялся кружить её.

– Да я не умею танцевать, идиота кусок! – выругалась Зои, выкидывая причудливые коленца.

Мы с Грегом загнулись пополам от смеха.

– Я тоже не умею, – перекричал её Эрик.

– Тут все не умеют! – подхватил Саймон и схватил меня.

– Ну ты и лох без пары, Грег, – сказал он оторопевшему Грегу.

– А у меня тоже пара есть, – не растерялся грег и принялся танцевать с плюшевым мишком, отобранным у какой-то малявки.

– Вот это красавица, – восхитился Эрик, – Завидую!

В отместку Зои закружила Эрика со всей дури и отпустила, так что он врезался в шкаф и на него попадали тетради и листочки.

– Так тебе и надо, – с мрачным удовлетворением сказал Грег.

– Да ты просто зверь, – осклабился Саймон.

– Если станционар объявится, которому приспичит лечь сюда, надо бы попросить его принести новые диски, – сказала я, – А то старьё у нас одно. Прямо машина времени какая-то!

– Ты не понимаешь! В этом и есть вся суть! – вдохновенно сказал Эрик, – Барахлящий проигрыватель, потертые диски… Просто сказка, не правда ли, любительница музыкальных магазинов?

– А кого ты бы хотела? – спросила Зои.

– Бритни Спирз, – сказала я, – И Леди Гагу.

Парни присвистнули. Зои уважительно закивала.

– Зато я знаете, че покажу? – спросил Эрик, – Блейн нашел.

Он отвел нас в свою комнату. Порылся в тумбочке. Вывалил: гербарий из осенних листьев, радиоуправляемый вертолет, пульт от радиоуправляемого вертолета, батарейки от пульта от радиоуправляемого вертолета, рисунки дирижаблей, книжку про виды удобрений и их применение, справочник по химии, полосатый носок, клоунский колпак, баночку белил.

– Нихрена себе арсенальчик, – присвистнула Зои, – Неудивительно, что ты самый невыносимый тип в округе. У тебя даже радиоуправляемый вертолёт есть!

– Будешь хорошо себя вести – дам погонять, – подмигнул Эрик, – Во, нашел.

Он вытащил детину 20-го века. Весь пыльный, грязный, вонючий, громоздкий, со множеством ящиков, кнопочек и колёсиков, да ещё и с длиннющей антенной впридачу.

– И как это недоразумение работает? – поинтересовалась я, – Не завидую аллергикам!

– Да уж, – проворчал Грег, зажимая нос.

Эрик воткнул внушительную вилку на не менее внушительном проводе в розетку. Покрутил колёсико. раздалось шипение.

– Разве тут поймаешь что-нибудь? – нервно захихикала Зои, – Ой, насмешил. Когда это у нас что-то нормально работало?

– Не бузи, – сказал Эрик, – Лучше, кто-нибудь, помогите мне поставить его на окно.

Мы с Саймоном и Эриком, кряхтя, водрузили радиоприёмник на подоконник. Саймон покрутил колесо.

– Осторожней, Саймон, – приговаривал Эрик, – Станцию ловить – это целое искусство! Как ювелирное дело, например. Требует высшей точности и живого ума.

– Без тебя знаю, – огрызнулся Грег.

Раздалось невнятное пение. В понимании Эрика лучшего и пожелать нельзя. Он прокричал троекратное "ура" и сказал, что теперь радио будет всё время работать, кроме ночи.

– А нам попользоваться? – жалобно спросила я, – Мне музыка не помешает. Даже такая.

– Вот за "даже такую" я и не дам, – обиделся Эрик.

То, что июнь будет чудесным, я поняла ещё в начале мая. Он и был чудесным. И ещё только начинавшая входить в силу жара, и ласточки, и веснушки на щеках, и мемозы, и сандалии, и раскаленный асфальт, и зелень, купающаяся в солнечном свете, и нагретая на поверхности вода в бочках, и газировка со льдом, и панамки, и тенистая аллея и галькой, и скрипящий качели. Иногда там появлялся странный мальчик. Сколько бы людей не было вокруг, его никто не замечал. И он никого не замечал. Он вел себя так, словно на качелях рядом кто-то качался. Иногда они тоже тихо покачивались.

– Ты кто? – не выдержав, спросила я у него.

– Я? – переспросил мальчик, – Здесь никого нет.

– А с кем я тогда разговариваю? – спросила я.

– Сама с собой, – фыркнул мальчик.

Больше я от него не добилась ни слова.

– Оставь ты его в покое, – вздохнула девочка с сухой веткой в волосах, – Он почти что сиамского близнеца потерял.

– Да ну? – ошеломленно спросила я.

– Ну, не близнеца, а возлюбленную, – дернула плечами девочка, – Но суть всё та же.

Так я и познакомилась с Мариам.

Мариам – хрупкое существо, которое очень легко сломать, разбить на кусочки, как старинную вазу. Она любила пластинки, трещотки, бубны, лошадей и пшеницу. Мальчик с качелей каждый вечер оставлял ей у изголовья кровати ветку, которую она вплетала в волосы. Зачем, я так и не поняла. Но то, что между ними была особая связь, было видно невооруженным глазом. Тут и Блейном быть не надо.

– Просто я его понимаю, – сказала Мариам в ответ на мой немой вопрос, – Это влюбленные-сиамцы. Один не может существовать без другого. Вот он и исчезает. Вся надежда только на ночь, Когда все Двери Открыты.

– А что за ночь? – полюбопытствовала я.

– Ты поступила сюда когда?

– В феврале, – сказала я.

– Значит, пропустила всё веселье, – сказала Мариам, – Я здесь на учете раньше состояла. Ночью к ребятам сбегала. Тут и эпидемия была жуткая, в результате которой умерла девушка. Блейн до сих пор не может простить Клариссу за это.

– А причем тут Кларисса? – раздраженно спросила я.

– Она принесла заразу, – сказала Кларисса, – Пришла сюда с соплями, температурой и натуральным таким баритоном.

– Да, она вроде как проболела месяц, – вспомнила я, – Уроки пропускала, зато на заседания клуба приходила. А иногда не приходила. Своенравная девица.

– Сначала мы думали, что всё обойдется, – сказала Мариам, – Но ей становилось всё хуже и хуже. Как и Блейну. Тот вообще размазня размазней, от дождя мог неделю с больным горлом ходить. А Травница билась в горячке, кашляла как кашалот, задыхалась в соплях и ночью тихо умерла. Халаты её даже спасти не могли. После этого я не хотела приходить сюда. Атмосфера была удручающая.

– А я ничего не заметила, – пожала я плечами.

– Так ведь у тебя тоже жуткая аура, – усмехнулась Мариам, – Спелись вы. Блейн, как только выздоровел, молча собрал манатки и перешел на станционар. Приходил рано утром, ни с кем не разговаривал, потом уходил. Кларисса и вовсе ушла. Правда, мы связь поддерживали. И я уговорила её вернуться. Не место ей там, понимаешь? А она всё прочь рвётся, дура.

– Почему не место? – спросила я.

– Потому что опустошенная она, – сказала Мариам, – Окружающие потихоньку разбирают её по кусочкам – кому волос, кому глаз, кому сердце. сами этого не замечают. и она не замечает. Скоро от неё такими темпами вообще ничего не останется. Нам-то от неё ничего не нужно – со своими бы проблемами разобраться.

– А почему Блейн думает, что она виновата в смерти той девушки? – спросила я.

– Потому что дурак он, – неожиданно разозлилась Мариам, – Хотя, чего ещё ожидать от влюбленного?

– Влюбленный Блейн? Это ж сколько её "портретов" он нарисовал? – заржала я.

– С десяток точно, – совершенно серьезно ответила Мариам, – Причем с разных ракурсов. Чуть в обморок не шлепнулась, когда увидела. А эта давай ржать.

– Да уж, – сказала я, – Сколько всего интересного происходило у меня под носом…

– Радуйся, – сказала Мариам, – У нас чуть до карантина не дошло. Блейн разоряется: это была эпидемия космического масштаба, Кларисса такую заразу к нам принесла, плутовка! На деле заболело от силы человек пять. Причем больше досталось этим двоим. Их и отвезли в инфекционку. Прямо болезнь на двоих, ха! Хором стонали, кашляли и потели… Кларисса ходила с белыми гландами, её сначала уволокли в инфекционку, продержали там полторы недели, и ей этого вполне хватило, чтобы заходиться нервным тиком при одном упоминании этого жуткого места. А я вату в носу таскала и ингаляторами дышала… Мда. Столько шума было. Что, неужели ничего не слышала?

– Нет… Да мне тогда вообще никакого дела не было до происходящего вокруг. Я была занята своими проблемами.

– Ну ты даёшь… У нас до сих пор вспоминают.

– Да ну, – сказала я.

– Впрочем, историю как-то удалось замять. Родители нашлись понимающие.

– Тяжело им, должно быть…

– Верно. Но они отказались от вскрытия. Просто забрали её тело и тихонько похоронили.

Мариам показала мне портрет в черной рамочке. Веснушчатая девочка с множеством косичек и сияющими брекетами. Типичная провинциальная девчушка, она вся лучилась счастьем, казалось, я слышу её смех.

– Так Вечность у нас вдовец… – пробормотала я.

– Ещё какой, – согласилась Мариам, – Теперь на девченок даже не смотрит, а раньше был тем ещё Дон-Жуаном.

– Даже представлять страшно, – поёжилась я, – Как он обольщал, интересно? Рисовал их чресла, что ли? И дарил им на День Святого Валентина?

– Скорее они его обольщали, – фыркнула Мариам, – До чего влюбчивым был типом, жуть просто. Бегал за ними, пытаясь всучить им рисунок…

– А тебе он дарил? – поинтересовалась я.

– Я… – покраснела, как рак, Мариам, – Я не хочу об этом говорить! Блин…

– А я тебя что-то здесь не видела, – сказала я, – Давно пришла?

– Сегодня, – пожала плечами Мариам, – И планирую надолго не задерживаться. Так, до середины лета… У меня на примете один реабилитационный центр есть…

– Который с морем? – уточнила я.

– С океаном, – педантично поправила меня Мариам, – Когда-нибудь я туда поеду…