Текст книги "Война и люди"
Автор книги: Никита Демин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
Повар, как выяснилось, даже не знал суточной нормы довольствия, о коэффициентах замены продуктов имел весьма смутное представление. Вызвали мы хозяйственников полка и батальона. Поговорили с ними, проверили документы. Вскрылась неприглядная картина. Меню-раскладку они считали «лишним» документом. А все недостатки пытались оправдать «весенними трудностями» и «фронтовой обстановкой».
В политотделе мы пришли к выводу, что и сами во многом виноваты. Командир дивизии приказал собрать командиров частей, политработников, хозяйственников. Обязали их наладить и тщательно контролировать питание личного состава. А позднее совместно с работниками тыла собирали поваров. В это же время проверили и продовольственные склады, организацию их работы.
Инициатором всех этих дел выступил секретарь нашей партийной комиссии майор Сурабекянц. Он хорошо знал особенности работы тыловых органов.
Как-то вечером он зашел ко мне довольный.
– В нашем батальоне связи хорошую инициативу проявили, – сказал Сурабекянц. – Выделили отделение, оно начало собирать щавель и молодую крапиву. Такой зеленый борщ сварили!..
Не скрою, мои мысли в этот момент были заняты противником, подходом его танков, как об этом докладывали наши разведчики. Мне так хотелось сказать майору Сурабекянцу: «Танки перед нами. Ударить могут в любой час, а ты тут с крапивой». Но не успел высказать вслух эти мысли, в разговор включился начподив Зайцев.
– А что, неплохо, когда щавель собирают. Свеженький борщ солдату – чудесно.
Я подал разведсводку Сурабекянцу. Он быстро прочитал ее. Но среагировал совершенно неожиданно:
– Пока есть время и возможности, надо солдатам витамины давать. Надо через штаб дать команду, чтобы выделяли людей от батальонов на сбор щавеля и крапивы. Это нужное дело.
После этого были даны указания врачам, поварам, всем работникам продовольственной службы организовать сбор щавеля и молодой крапивы.
В один из дней к нам заехал начальник политуправления фронта генерал Сергей Федорович Галаджев. Я доложил ему о положении дел в дивизии.
Галаджев внимательно выслушал меня. Обратил особое внимание на укрепление противотанковой обороны, на борьбу с танкобоязнью, на обучение личного состава умению всеми имеющимися средствами уничтожать танки врага.
Сергея Федоровича Галаджева мы все очень уважали. Он знал многих командиров, политработников, имел ясное представление об их деловых и политических качествах. И это – несмотря на большое количество соединенихй, которые входили в Центральный фронт.
Большую работу проводила дивизионная парткомиссия. Заседание партийной комиссии в этот день проходило утром, в саду под яблоней. Первым вопросом стоял прием в члены и кандидаты партии. Мне запомнился один совсем юный солдат. Оказалось, что он – опытный фронтовик, дважды был ранен, защищал Москву, дрался у Волги. Принимали его кандидатом в члены партии. Скромный парень. Когда его спросили, как воевал, он ответил: «Как вое, обыкновенно». А на груди воина сверкал боевой орден!
Лучшие воины связывали свою судьбу с партией, в бой хотели идти коммунистами. Приняли в члены партии и старого моего знакомого десантника Николая Никитина. Он пришел на заседание, как на парад: подтянутый, начищенный, наглаженный. Значок парашютиста-спортсмена, боевая медаль блестели на солнце. Даже традиционный десантный нож повесил. Держался сержант солидно. На вопросы отвечал не спеша. Никитина расспрашивали о работе комсомольской организации.
– В роте сейчас много молодых, необстрелянных солдат. Провели недавно встречу с фронтовиками-сталинградцами. Опыт их перенимаем. Оборону заняли крепко.
Все мы тепло поздравили Никитина со вступлением в члены партии.
24 мая 1943 года, в разгар наших оборонительных работ, ЦК ВКП(б) принял постановление «О реорганизации структуры партийных и комсомольских организаций в Красной Армии и усилении роли фронтовых, армейских и дивизионных газет».
Теперь первичные партийные организации стали создаваться пе в полках, а в батальонах. Полковое партийное бюро по своим правам приравнивалось к партийному комитету. Вместо секретарей парторганизаций был введен институт парторгов рот, батальонов и полков, назначаемых приказами.
Этим же постановлением ЦК ВКП(б) было предложено повысить роль фронтовых, армейских и дивизионных газет в политическом и воинском воспитании личного состава, сделать их настоящими агитаторами, пропагандистами и организаторами масс воинов. Была расширена сеть газет, укреплены их кадры.
Произошли изменения и в дивизии. Решением ЦК ВКП (б) должность заместителя командира дивизии по политчасти совмещалась с должностью начальника политотдела дивизии. В этой новой роли оставили по приказу меня.
Жаль было расставаться с Григорием Титовичем Зайцевым. В начале июня он уходил на другую работу. Вроде и немного работали мы вместе, а успел я по-настоящему подружиться с этим скромным человеком, хорошим политработником, прекрасным коммунистом. Зайцева вскоре перевели на дипломатическую работу. Он был послом в Ираке, в Голландии, работал в Министерстве иностранных дел, долгое время был послом в Иране, а сейчас на пенсии, живет в Москве.
Июнь для нас был особенно напряженным. Проходила перестройка партийных организаций. В батальонах создавались первичные парторганизации. Все это способствовало дальнейшему развертыванию политработы. Мы еще и еще раз убедились, как выросли наши командиры. Они стали зрелыми военачальниками, закалились идейно. В то же время политработники приобрели твердые навыки в организации и руководстве боем. Их смело выдвигали на командные должности. Введение института парторгов и создание первичных парторганизаций в батальонах приближало партийное руководство к роте, к солдату, заметно улучшало влияние коммунистов на личный состав.
Это явилось следствием того, что наша партия проявляла постоянную заботу о совершенствовании форм и методов партийно-политической работы в ходе войны, об укреплении партийных организаций в армии.
Обстановка на Орловско-Курской дуге с каждым днем накалялась. Участились налеты авиации противника, артиллерийские обстрелы. Небо беспрерывно бороздили самолеты-разведчики.
А дни стояли чудесные. Кругом благоухали цветы, колосились хлеба. Курские соловьи, не умолкая, звенели по ночам.
В конце июпя, поздно вечером, командир дивизии сообщил:
– Завтра до рассвета выезжаем в штаб фронта. Генерал Рокоссовский вызывает на совещание в район станции Свобода.
Генерал армии К. К. Рокоссовский и член Военного совета генерал К. Ф. Телегин ознакомили нас с положением дел па Центральном фронте, поставили задачи. Я много слышал о Константине Константиновиче Рокоссовском. Сильная рука выдающегося полководца нами ощущалась во всем.
Первая встреча дополнила это впечатление. Очень спокойно говорил товарищ Рокоссовский о больших силах, которые сосредоточили гитлеровцы перед войсками фронта, коротко давал указания. Чувствовалась глубокая уверенность командующего в войсках фронта. Высокий, стройный, подтянутый, корректный, генерал Рокоссовский как бы олицетворял собой образ советского полководца.
Совещание проходило в непринужденной обстановке. Нам многое стало ясно. Естественно, всех беспокоило, когда пойдем вперед, долго ли будем стоять в обороне.
– Я вам могу сказать свое мнение, – ответил Рокоссовский. – Нам невыгодно первыми начинать, а тем более переходить в решительное наступление. Много людей потеряем, а задачу можем не выполнить. Когда же противник начнет наступать, мы перемолотим его ударную группировку, сломаем ему хребет. Вот тогда и пойдем вперед.
Командующий фронтом закончил:
– Сейчас для нас терпение и выдержка – главное. Надо продолжать совершенствовать оборону, учить людей вести бой с танками противника. Части должны стоять насмерть.
После совещания мы с Дударевым поехали в полк к Дружинину. Там с утра проводилась «обкатка» танками прибывшего пополнения.
Приехали к началу занятий. Тяжелые танки выстроились в стороне от окопов. Полковник Дружинин со своим заместителем подполковником Банановым шли вдоль траншеи, проверяли расстановку людей.
– Ну, начинайте, товарищи, – приказал командир дивизии.
По сигналу танки с исходного положения устремились в «атаку». Стреляя холостыми зарядами, они ворвались на позицию, начали утюжить окопы, занятые пехотинцами. Не скрою, впечатление было такое, что засыпало солдат. Но как только машины переваливали траншею, из нее показывались бойцы, и в танки летели учебные гранаты.
– Молодцы. У тебя, Дружинин, бывалые солдаты, не трусят, – удовлетворенно заметил Илья Федорович.
– Не все бывалые. Есть новички... С ними мой замполит работает, – ответил командир полка.
В траншею спустилась очередная рота. Однако сигнал для начала занятий почему-то не подавали. На левом фланге произошла заминка. Один из новичков боялся лезть в окоп, говоря, что он недостаточно глубок и танк может задавить его. Командир взвода строго отчитывал солдата. Замполит Баканов поспешил к ним.
– Чего же ты, браток, испугался? – подойдя к бойцу, спросил подполковник Баканов. – Прыгай за мной. Будем в окопе вместе.
Взревели моторы, танки начали движение. Вот они уже у самой траншеи. Мы все не сводим глаз с того места, где укрылся молодой солдат. Нет, не выскакивает, держится.
Машины миновали траншею. Замполит и солдат поднялись, метнули гранаты.
– Все в порядке? – весело спросил новичка Баканов.
– Так точно, товарищ подполковник, – ответил тот, опуская глаза.
– Не стесняйся, ты поборол слабость – это тоже победа. Главное, чтобы в настоящем бою не сплоховать.
Я решил задержаться в полку. Выступил перед офицерами, рассказал о совещании, об указаниях командующего. Вечером бойцы собрались в своем «фронтовом клубе» – глубоком овраге. Подошел к ним и я.
– Товарищ полковник, видать, серьезное дело готовится, раз у нас тут такая оборона сооружается?
Задал вопрос немолодой уже солдат. Знаки ранения на груди.
– А сам как думаешь?
– Так и думаю. Да не я один, все решили: готовимся к большому бою. Войск-то понапихали, иголке упасть негде. И все в землю ушли, закопались. Не зря же...
Я рассказал, что враг готовится к наступлению, накапливает силы, особенно много у него танковых частей. Возможно появление новых сверхмощных броневых машин.
Зашла речь об истребителях танков. Выясняется, что почти все стрелки успешно выполнили упражнение из противотанкового ружья.
– Вчера наша батарея выезжала стрелять, – вновь вступил в беседу солдат с усами. – Як ним зашел поговорить, хвастаются, что три расчета из шести с первого выстрела цель поразили. Я их остудил: «Это по вас не стреляли, во-первых; во-вторых, мишень-то не маневрировала; в-третьих, полигон, как ладонь. Так что тренироваться надо». Поостыли, говорят, еще постреляем.
Все засмеялись.
– Чего смеетесь? Без тренировки нельзя. В нашем взводе уж на что бывалые ребята, да и то по две связки гранат на танк рассчитываем. Чтоб наверняка. Под Вязьмой с первой бутылки, бывало, жгли...
Вон откуда идет солдат! И наградами не отмечен. Пометил себе его фамилию: Григорий Сидорович Окунев.
Настроение у бойцов было отличное. После беседы начался концерт самодеятельности. То ли «артисты» хотели блеснуть своими талантами, то ли были в ударе, но играли, пели и декламировали они замечательно. Особенно восторженно встречали зрители выступавших в паре «Сашу и Машу». Два солдата сами сочиняли сатирические куплеты на злобу фронтовой жизни. Воины задорно аплодировали им. С большим комическим мастерством, под общий хохот были исполнены короткие сценки, остро и зло высмеивающие гитлеровцев.
Гвардейцы знали: перед ними сильный и коварный враг. Но им было известно и другое: «фриц молодец против овец, а против молодца и сам овца». Вот почему «смехомет» тоже был оружием.
В политотдел я возвратился поздно вечером.
– Для полков прибыли гвардейские Знамена. Генерал Воронов, начальник политотдела армии, по телефону передал, чтобы мы организовали митинги по случаю вручения гвардейских Знамен, сами побывали во всех полках, – доложил мой заместитель подполковник Ф. К. Сорока.
Утром вручали гвардейское Знамя 7-му гвардейскому воздушнодесантному полку, которым командовал подполковник М. Е. Козин. Пожалуй, самой замечательной чертой характера этого умного и храброго офицера была решительность. С необыкновенной настойчивостью проводил в жизнь Михаил Евдокимович свои решения. А внешне он не выделялся ничем: ростом невысок, светлые вьющиеся волосы аккуратно причесаны, серые с хитринкой глаза. Солдаты верили своему командиру, без колебаний шли за ним в бой.
Хорош был у него и замполит полка подполковник Иван Васильевич Журавлев. Грамотный политработник, всегда с народом, там, где он всего нужнее, где решается главная задача.
Ясное летнее утро. Подразделения застыли в четком строю. Тишина нарушалась только далекими артиллерийскими выстрелами. Перед полком – развернутое гвардейское Знамя. Легкий ветерок колышет шелковое полотнище с изображением Владимира Ильича Ленина.
После короткой речи знаменосцы переносят гвардейский стяг на правый фланг полка. Там он встает рядом с шефским знаменем, которое несколько месяцев назад вручили полку московские текстильщики с фабрики «Трехгорная мануфактура». Шестнадцать пробоин получило оно в боевом крещении за Ловатью. Бойцы видели его рядом с собой в самые напряженные и тяжелые дни на Северо-Западном фронте.
Вот оба знамени выносят перед строем полка.
Звучит торжественная клятва. Воины один за другим подходят к гвардейскому Знамени, преклоняя колено, целуют край полотнища.
После торжественной церемонии мы попросили командира полка товарища Козина с группой фронтовиков побывать с развернутым шефским знаменем в других частях, рассказать, как выполняли бойцы наказ ткачей с «Трехгорки».
Жаркое лето вступило в свои права. Зрели хлеба. Весело заливались жаворонки. На переднем крае спокойно. Лишь изредка оттуда доносились одиночные артиллерийские выстрелы.
Однако мы знали – тишина эта предгрозовая.
На рассвете 2 июля командира дивизии предупредили: «Противник может перейти в наступление в период 3– 6 июля. Все части держать в полной готовности к отражению возможного удара противника». Под вечер в штаб поступила шифровка. В ней новые сведения о готовящемся наступлении противника.
С командиром дивизии, начальником штаба мы несколько часов просидели над картой, продумали возможные варианты боя, еще и еще раз прикидывая, где может ударить враг.
Со 2 июля работники политотдела трудились в частях и подразделениях. Они помогали организовывать политическую работу с личным составом, поднимали моральный дух воинов, укрепляли уверенность и волю к победе.
ВЫДЕРЖАЛИ!
В 2 часа 20 минут 5 июля тихая летняя ночь была разорвана гулом артиллерийской канонады. В нашу землянку ворвался Илья Федорович Дударев. Он с радостью сообщил, что проводится артиллерийская контрподготовка по вышедшим на исходные рубежи пехоте, танкам и артиллерии врага. Мы выбежали наружу. Горизонт озарили вспышки артиллерийских залпов. Они слились в такой шум, что казалось, работает какая-то гигантская молотилка. Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась.
– Обалдел небось фриц от такой бани, – первым нарушил молчание комдив.
И оттого, что кругом разлилась удивительная тишина, голос его показался особенно громким. Мы тогда не знали, что наш упреждающий артудар спутал карты фашистского командования, нанес значительные потери, особенно в артиллерии. Ждали ответного удара. Тишина. Подождали еще десяток минут, а потом спустились в блиндаж. Гитлеровцам понадобилось около двух часов, чтобы привести в относительный порядок изготовившиеся к броску дивизии. Только в 4 часа 30 минут началась их артиллерийская подготовка. Впереди, над позициями первого эшелона, встала сплошная стена разрывов. Все заволокло дымом, пылью, гарью.
В 5 часов 30 минут пехота и танки противника под прикрытием огня артиллерии и авиации атаковали на 45-километровом фронте полосу обороны пашей 13-й армии и примыкавшие к ней фланги 70-й и 48-й армий.
Так началось одно из крупнейших в истории войн сражение. «С утра 5 июля, – говорилось в сводке Совинформбюро, – наши войска на орловско-курском и белгородском направлениях вели упорные бои с перешедшими в наступление крупными силами пехоты и танков противника, поддержанными большим количеством авиации. Все атаки противника отбиты с большими для него потерями. За первый день ожесточенных боев советскими войсками было подбито и уничтожено пятьсот восемьдесят шесть немецких танков».
Немецко-фашистское командование, как потом стало известно, бросило па этих направлениях все свои главные силы в составе четырнадцати пехотных, одной моторизованной и пятнадцати танковых дивизий, в том числе цвет своей армии: тапковые дивизии СС «Адольф Гитлер», «Великая Германия», «Рейх», «Мертвая голова» и другие. Накануне этого наступления Гитлер издал приказ, в котором говорилось, что удар, который нанесут немецкие войска, должен иметь решающее значение и послужить поворотным пунктом в ходе войны. Гитлер писал: «Это последнее сражение за победу Германии».
Полки пашей дивизии в ту ночь были приведены в полную боевую готовность. Мы, находясь во втором эшелоне, были готовы встретить неприятеля, если он где-либо прорвет первую позицию. С рассветом большие группы немецких самолетов повисли и над нашими частями. Началась жестокая бомбежка.
Первые часы прошли в напряженном ожидании. На командный пункт поступали сообщения о ходе боя на переднем крае. Упорно и мужественно дрались там отважные воины 8, 15, 81, 148-й стрелковых дивизий.
В 18 часов 5 июля нашей дивизии было приказано частью сил сместиться в сторону Малоархангельска. Быстро поставив задачи полкам, генерал Дударев перешел на новое НП.
Второй день Курской битвы был еще более ожесточенным. С утра вступил в бой наш левый сосед: 17-й гвардейский стрелковый корпус, которым командовал генерал-лейтенант Андрей Леонтьевич Бондарев. С беспримерным мужеством и героизмом в составе этого корпуса дрались с врагом 6, 70 и 75-я гвардейские стрелковые дивизии.
Ночью 6 июля части нашей дивизии, сместившись немного вправо, заняли новый район обороны. Мы поняли этот маневр так: противник атакует на широком фронте, пытается нащупать слабые места и скрыть направление своего главного удара. Вот нас и передвигают на угрожаемые направления. В дальнейшем дивизия еще дважды перемещалась. В конце концов мы заняли почти тот же район, что и прежде.
Во второй половине дня позвонили из штаба армии:
– Противник прорвался в районе станции Поныри. К вашему левому флангу может выйти большая группа танков.
Илья Федорович сразу же предупредил командира 7-го полка подполковника Козина, поставил дополнительные задачи артиллеристам. А уже через час Козин доложил:
– В бой вступил первый батальон. На него вышло до 50 немецких танков с пехотой.
Схватка развернулась жестокая. Огонь по танкам противника прямой наводкой открыли наша артиллерия и бронебойщики из противотанковых ружей. Минометный и ружейно-пулеметный огонь был сосредоточен по пехоте врага. Десантники смело вступили в единоборство с фашистскими танками.
Под вечер я позвонил в 7-й полк. Подполковник Козин только что вернулся из первого батальона. Он коротко рассказал об итогах боя.
– Я насчитал более двух десятков сгоревших машин. Их сожгли прямо на позициях батальопа. А пехоту положили перед траншеями. Она так и не встала, – возбужденно говорил Михаил Евдокимович. Видно, в нем еще не улеглось волнение боя, радость первой победы.
– В общем, понюхали «тигры» русского табачку, зачихали, – добавил Козин.
Поздно вечером я побывал в медсанбате. Расположен он был в густом саду под яблонями. Обошел раненых, поговорил с ними, вручил письма и подарки, присланные со всех концов нашей Родины. Командир медсанбата майор Шапошников (накануне боев он был выдвинут на эту должность), усталый, с покрасневшими от бессоницы глазами, указал мне на одного солдата:
– Восемь ранений в голову и плечи. О нем чудеса рассказывают! Герой!
Вся голова, верхняя часть туловища были у солдата забинтованы так, что осталась лишь узкая щель для глаз. Я наклонился к нему, мне послышалось, что он зовет...
– А я Спичкин, – донесся слабый голос. – Вы меня знаете.
Вдруг я увидел торчащую из-под бинта огненно-рыжую прядь волос. Все сразу вспомнилось. Это к нему в пулеметную ячейку спрыгивал генерал Пухов, это с ним, Спичкиным, разговаривали мы на фланге, когда осматривали оборону. Позднее мне рассказали о подвиге комсомольца. Отважный пулеметчик вместе с товарищами отбил несколько атак противника. Окоп у него был узкий, глубокий. Спичкин пропускал танки и бил по пехоте. Немецкий танк дважды утюжил его окоп. Но Спичкин выстоял. Солдат был восемь раз ранен, но продолжал стрелять до тех пор, пока враг не был отброшен.
Вечером комдива вызвал к телефону генерал Пухов. Он заслушал доклад об итогах боя, а потом поинтересовался, как дерутся люди. Дударев передал мне трубку:
– Докладывай...
Я рассказал о первом батальоне 7-го полка, о его героях, о Спичкипе. Командарм помнил этого солдата. За отвагу и мужество он наградил его орденом Красной Звезды. На другой день командир дивизии вручил боевой орден Спичкину, тепло побеседовал с пулеметчиком, поблагодарил его за воинское умение и стойкость, пожелал быстрее выздороветь. Спичкин – один из первых солдат, получивших награду у нас в дивизии за бои на Курской Дуге.
Ночью стало известно, что гитлеровцам удалось лишь вклиниться на десять километров в оборону нашей 13-й армии. Дорого заплатили они за эти километры. Тысячи вражеских трупов, сотни исковерканных боевых машин валялись кругом.
– Завтра нам придется жарко, – сказал Дударев. – Противпик вошел в соприкосновение с пашей дивизией по всей полосе обороны. Думаю, что главный удар придется на 7-й полк.
Под утро я перебрался на наблюдательный пункт этой части. Козин и Журавлев были на ногах. Командир доложил, что полковой резерв переброшен к первому батальону. Кроме того, из дивизии подошло подкрепление – противотанковая «артиллерия.
Медленно занимался рассвет. Вдруг далеко над горизонтом показались черные точки. Ветер донес гул моторов.
– Передайте в батальоны: «Воздух!» – отрывисто бросил связисту подполковник Козин, увидев вдали группы бомбардировщиков. – Всем в щели! – хрипло крикнул он пулеметчикам, что расположились рядом с НП.
Лицо у Михаила Евдокимовича за эти двое суток почернело, осунулось, голос охрип. Но Козип оставался таким же деятельным и подвижным, как и раньше.
Справа и в тылу загрохотали взрывы бомб. Клубы пыли и дыма заволокли позиции. Затем начался сильный артиллерийский и минометный обстрел.
– Не на шутку за нас взялись, – заметил Козин.
Позвонил Дударев, передал:
– Противник у соседей справа прорвался в направлении на Бузулук. Приготовьтесь к отражению удара. Железную дорогу удержать во что бы то ни стало.
Прошло еще минут двадцать, и вдали, на горизонте, показались танки. Впереди шли приземистые «тигры». На флангах и сзади них в клубах пыли маячили силуэты длинноствольных самоходных орудий. Это «фердинапды». Стальная лавина приближалась. А на позициях полка еще бушевал артиллерийский ураган.
Подполковник Козин внешне выглядел спокойным. Но по его отрывистым командам, по появившимся в голосе металлическим ноткам можно было догадаться о его огромном душевном напряжении. Козин позвонил в первый батальон.
– Танки видишь? – спросил комбата. – На тебя идут. Держись! Главное, старайся пехоту отсечь...
Мы все не отрывали взгляда от вражеских танков и самоходок. Их трудно было разглядеть и сосчитать: впереди – сплошная пелена ныли и дыма.
– К минпому полю подошли, – доложил кто-то из саперов.
Головная машина окуталась густым черным дымом: подорвалась. Ударила паша артиллерия. Танки противника отошли назад, скрылись в балке. Вышли они уже совсем в другом месте: искали прохода в минных полях.
Стальная лавина быстро накатилась на наши позиции и стала утюжить первую траншею. Бойцы пропускали танки, а затем забрасывали их гранатами и бутылками с зажигательной смесью. А вражеская пехота, не выдержав огня, залегла метрах в четырехстах, и гвардейцы расстреливали ее из пулеметов, хотя на их позициях были танки врага.
Михаил Евдокимович что-то говорил, но за шумом боя трудно было разобрать слова. Я наклонился к нему:
– Что?
– Выстоят, выстоят наши...
А танки врага уже на второй траншее. Вся артиллерия прямой наводкой била теперь по прорвавшимся «тиграм». Телефонист подал мне трубку. Я сразу узнал голос Журавлева (он с утра ушел на левый фланг).
– Одиннадцать сожгли, а восемнадцать прорвались. Никто не ушел с места. Сейчас только на НП батальона «тигра» подожгли. Горит, как свеча, наверное, видите.
– Не видим, все в дыму. Где танки сейчас?
– Отходить начали. Артиллеристы их не пустили. Что у Ходырева?
Он интересовался правым флангом. Там было тише. Я сообщил ему об этом.
Уже после боя, когда отошли немецкие танки и остатки пехоты, Журавлев рассказал, как героически дрались люди. Бронебойщик сержант Лозовой подбил два «тигра». На пулеметчика Гусева вышел тяжелый танк, остановился над окопом и разверпулся. Гусева засыпало. Но солдат, как только «тигр» отошел, поднялся на ноги и швырнул противотанковую гранату прямо в моторное отделение. Танк остановился. Гранат у Гусева больше не оказалось: все засыпало, и воин пополз в соседпий окоп за бутылками с горючей смесью, вернулся и поджег «тигра».
Вечером я возвратился на НП дивизии.
Начальник оперативного отделения обрисовал общую обстановку. Ожесточенная борьба разгорелась и на участке 1-е Поныри. Здесь как раз проходил наш левый фланг. Он примыкал непосредственно к станции Поныри, шел вдоль железной дороги.
Ночью я побывал в полку у Дружинина. Роты закреплялись на насыпи вдоль железной дороги. Замполит подполковник Баканов коротко рассказал о прошедшем бое:
– Утром на наш полк с фланга вышла группа фашистских танков. Смотрю, загорелись машины: одна, вторая! Первую подбил сержант Акулов из противотанкового ружья. Она стала взбираться на бруствер, днище обнажила, сержант ее в упор и стукнул.
Здесь, в части, я узнал о необычайном мужестве подносчика патронов Николая Александровича Устинова. Это был уже немолодой солдат. Его рота несколько часов отбивала атаки гитлеровцев. К полудню фашисты подтянули свежие силы, изготовились для нового броска. Устинова в это время послали за боеприпасами (они были на исходе). На обратном пути воин попал под артиллерийский обстрел. Осколком снаряда ему раздробило кисть левой руки. Устинов туго перевязал руку, снял брючный ремень, привязал его к ящику с патронами и под огнем доставил его в роту.
Началась атака. Впереди цепей наступающей пехоты двигались тяжелые самоходные установки. Устинов стрелять не мог. Он стал помогать расчетам артиллерийских орудий, командовали которыми старший сержант Петренко и младший сержант Дряхлов. Меткими выстрелами артиллеристы подбили три самоходки врага. А пехоту встретил ливень пулеметного огня. Николай Устинов сначала подтаскивал снаряды, а потом вернулся к пункту боепитания и принес еще два ящика патронов. Лишь когда атака была отбита, Устинов пошел в медпункт.
Дряхлову и Петренко на поле боя вручили медали «За боевые заслуги», а Устинова представили к ордену.
– Есть у вас солдат Окунев Григорий Сидорович, – обратился я к замполиту. – Помнишь его, жив?
– Это усатый такой, старый фронтовик? Как же, в полку его знают. Командовал взводом в бою. Молодец. Сейчас он у нас в санроте. Царапнуло его. Вернется – в разведку пойдет старшиной. Мы уже решили.
– А мне сказали, что его пока ничем не отметили.
– Наградим солдата. Представление уже готовится...
Разъяренные неудачами, гитлеровцы вымещали свою злобу на попавших в плен раненых бойцах. На одной из высот, которую позднее отбили гвардейцы, мы обнаружили два обезображенных трупа советских воинов. Фашисты подвергли раненых страшным истязаниям. У них были отрезаны уши, носы, выколоты глаза. А у одного снята кожа с правой кисти руки, а на левой – обрублены пальцы. Зверскую расправу учинили гитлеровцы в деревне 1-я Ивань, Малоархангельского района. Отступая, фашистские изверги расстреляли всех жителей этой деревни. Случайпо уцелел лишь А. Г. Ефремов, старик инвалид. Фашисты ворвались и к нему в дом, дали и по старику очередь из автомата. Ефремов, раненный, упал. Он чудом остался жив.
И на высоте, и в деревне провели короткие митинги. В своих выступлениях солдаты клялись жизни не пожалеть, но вызволить родную землю из кровавых лап фашизма. Как сейчас, вижу побледневшее лицо парторга роты сержанта Степанова, слышу его голос:
– Мы отомстим за товарищей! Наступит час, и мы освободим нашу Родину. Мы разыщем и покараем злодеев... Тогда только успокоятся наши солдатские сердца.
В это трудное и напряженное боевое время лучшие воины стремились связать свою судьбу с родной Коммунистической партией. «Хочу идти в бой коммунистом», «Если погибну в предстоящем сражении – считайте меня большевиком» – сколько таких заявлений гвардейцев поступило к политработникам и командирам!
Мпе, как начальнику политотдела дивизии, приходилось ежедневно выдавать по пятнадцать – двадцать партийных билетов непосредственно на переднем крае. Оформление документов в боевой обстановке – дело сложное. И несмотря на все трудности, этой работе мы уделяли особое внимание.
Утром 10 июля мы с инструктором политотдела Горошковым пробрались на передний край для выдачи партийных документов. Обосновались в глубоком подвале железнодорожной будки, километрах в пяти севернее Понырей.
Коммунисты приходили один за другим. Я беседовал с ними, сверял и подписывал регистрационные бланки, учетные и отчетные карточки. У многих солдат – свежие повязки на ранах. С легкими ранениями в те дни пикто не уходил в тыл. Всю ночь мы оформляли документы. Выписали партийный билет и лейтенанту Валиеву. Рано утром молодые коммунисты были сфотографированы. Но потом началась атака. Пришлось и нам взять в руки автоматы. Валиев к нам больше не приходил, а из полка сообщили, что он ранен. Я лишь к вечеру нашел его в санитарной роте. Обе руки у Валиева были в гипсе.
– Очень жаль, что не смогу расписаться и своими руками взять партийный билет, – говорил он с горечью.
Я поздравил лейтенанта со вступлением в ряды большевистской партии, расстегнул левый карман его гимнастерки, вложил туда партийный билет, поцеловал, пожелал выздоровления.
А через несколько дней пришла бумага, сначала из политотдела армии, потом из политуправления фронта! почему нет подписи коммуниста в учетной и отчетной карточках? Пришлось объяснить обстановку.
