Текст книги "Приключения Корзинкиной (СИ)"

Автор книги: Никита Марзан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Глава 29

Емельянов с Анциферовой пытались оттащить официанта от Принца.

А Карзинкина встала на стул и визжала официанту прямо в ухо, чтобы сбить его с толку. Емельянов сделал официанту борцовскую подсечку. Официант потерял равновесие и свалился на пол.

– Подождите, – сказал Принц, – давайте сядем и все обсудим.

– Не буду я ничего обсуждать, – крикнул официант, поднимаясь с пола, – я вызываю полицию. На пиццерию напала банда подростков.

– Я пожарный инспектор, – пискнул Дрын-Дыр голосом Корзинкиной, – ты проиграл спор, дурень с пиццей.

– Аа-а-а-а, теперь я знаю, кто ты, – повернулся официант к Корзинкиной, – ты компьютерная хулиганка, хакер. Попалась, мерзавка?

– Какой вы злой, – сказала Корзинкина, – а еще взрослый человек.

– Да он просто козел, – добавил басом Дрын-Дыр.

Официант погрозил Корзинкиной пальцем:

– Ничего-ничего, вот вызовут в полицию твоих родителей, вот заплатят они мне штраф за козла, обзывайся-обзывайся.

– Да это не я сказала, – крикнула Корзинкина.

– Как это не ты? – завопил официант, – все слышали, что ты.

Корзинкина молчала. Ну не выдавать же Дрын-Дыра. Сама его притащила сюда, сама и ответит.

– Сейчас я тебе устрою праздник, морда масляная, – тихо сказал Дрын-Дыр и стал украдкой тыкать башкой в клавиши компьютера, – пожалеешь, что связался с Дрын-Дыром. Погоди, погоди.

– Ты, Корзинкина, не бойся, – сказал Емельянов, – мы знаем, что пену пустила не ты. Ты бы врать не стала.

– Не стала, – сказала Корзинкина и с благодарностью посмотрела на Емельянова.

– Поэтому, мы с Емельяновым свидетелями пойдем, – сказала Анциферова, – что ты не виновата.

– Вас не возьмут в свидетели, – сказал официант, – вы же первоклашки.

– А, точно, блин, – сказал Емельянов и посмотрел на Анциферову.

– Лично я считаю себя взрослой, – сказала Анциферова.

– Считай сколько хочешь, – заржал официант.

– Рано радуетесь, – проскрипела старуха в сиреневой кофте с меховым воротником. Она стояла за спиной официанта, – я буду свидетелем, я обожаю судиться.

– Да ты же, бабка, ничего не видела, – отмахнулся официант, – ты в двух шагах ничего не видишь. Какой ты свидетель?

– Я свидетель, как ты покалечил этого красивого молодого человека, – старуха ткнула пальцем в Принца, – я все видела.

– Спасибо, мадам, – поклонился Принц, – мне было не больно.

– Вы очень смелы и благородны, – сказала старуха и Корзинкина увидела, что Принц слегка покраснел.

– Тогда я пойду и приведу с кухни пять своих друзей, – сказал официант, – и все они скажут, что я никого не калечил. Пропусти меня, пенсия.

– Никуда ты не пойдешь, – скрипнула старуха, – стой, где стоял.

– Чего? – громко протянул официант и замахнулся на прилипчивую старуху.

Но старуха нырнула под руку официанта и ловко боднула головой в его грудь. Официант сел на стул.

– Ой, – прыснула в ладошку Корзинкина.

– Где вы научились этому приему? – зааплодировал Принц.

– Из боевиков, – сказала старуха, снимая парик и очки с накладным носом, – я их обожаю.

– Ивина, – удивилась Корзинкина, – а я думаю, где ты?

– А откуда ты знала, что я приду? – тут же спросила Ивина, – разговор в школе подслушала?

– Ну, да, случайно, – покраснела Корзинкина, – я из школы не могла выйти. И пошла через запасной выход.

– Ты зачем ты сюда пришла? – надвигалась Ивина, – ну, говори.

Но тут между Корзинкиной и Ивиной влез официант.

– Ах, так ты тоже первоклашка? – обрадовался официант, глядя на Ивину без парика, – вся банда в сборе.

Ивина схватилась за парик, но было поздно.

– Ладно, теперь позвольте мне, – важно сказал Захаров, который все это время стоял в стороне.

Наконец-то наступило его время. Он может всех спасти от официанта. И спасти по-взрослому. А Ивина только и знает, как обзываться и щелбаны отвешивать.

– Изложите ваши условия, – сказал Захаров официанту, – мы их рассмотрим.

– Вот-вот, рассмотрите, – сказал официант, – мое условие – это полный ремонт пиццерии

– Но пострадал только один столик, – сказала Корзинкина, – почему вы говорите про всю пиццерию?

– А побои? – сказал официант, – меня зверски избили.

– Да кто вас бил? – не выдержал Емельянов Виктор, – была одна подсечка.

– Хорошо, мы договорились, – кивнул Захаров Илья официанту, – мой папа отремонтирует всю пиццерию.

– Это другой разговор, – сказал официант, – а папа согласится?

– У папы денег куры не клюют, – хмыкнул Захаров Илья.

– Оно и видно, – фыркнула Ивина, – даже на пиццу тебе не дал.

Корзинкина чуть не задохнулась от злости на Дрын-Дыра.

– Ломал ты, – прошипела Корзинкина, – а ремонтировать будет папа Захарова?

– А ты хочешь наоборот? – едко сказал Дрын-Дыр, – чтобы его папа ломал, а я ремонтировал?

– Не смешно, – сказала Корзинкина.

– А я не шучу, – сказал Дрын-Дыр, – ломал не я, а ты.

– Я просто писала, то, что ты диктовал, – сказала Корзинкина.

– И поэтому с потолка пошла пена, – напомнил Дрын-Дыр.

– Но я же не знала, что ты хочешь включить пену, – сказала Корзинкина.

– Ты знала другое, – сказал Дрын-Дыр, – что тебе придется покупать три пиццы. Не надо было тебе ссориться с официантом.

– Мне? – окончательно возмутилась Корзинкина, – это ты его обзывал, а свалил на меня.

– Скучно с тобой, – нагло зевнул Дрын-Дыр, пропустив слова Корзинкиной мимо своих железных ушей, – ничего, сейчас тут будет весело.

Глава 30

– Мне пора, – Корзинкина достала сумку, чтобы положить в нее компьютер.

– Тебе помочь? – спросил Принц.

– Ну, ты прямо на цыпочки встал, – усмехнулась Ивина.

– Ир, прекрати, – сказала Анциферова, – ты что, завидуешь?

– А чему тут завидовать? Обычный подкаблучник. И Емельянов твой подкаблучник.

– Тебя не спросили, – сказал Емельянов.

– А меня не надо спрашивать, – сказала Ивина, – я сама скажу. И зачем ты сюда Анциферову привел, тоже скажу.

– Ну, зачем? – спросил Емельянов.

– Скажи ему, Захаров, – отчеканила Ивина.

– Не скажу, – сказал Захаров, – что я, подкаблучник, что ли?

– А кто же ты? – прищурилась Ивина.

– Десять, девять, восемь, – отсчитывал Дрын-Дыр время.

Корзинкина обмерла окончательно. А вдруг Захаров скажет, зачем Емельянов пригласил Анциферову в пиццерию? От Ивиной не так легко отцепиться. Нет, Корзинкина просто обязана помочь Емельянову. Но как?

– Семь, шесть, пять, – бубнил Дрын-Дыр.

– Ну, говори, говори, предатель, – Емельянов сжал кулаки, – зачем я пригласил Анциферову в пиццерию?

– А затем, – медлил Захаров, – а затем…

Он все еще сомневался говорить или нет.

– Четыре, три… – считал Дрын-Дыр. – …два… один… Пуск! С праздником! Ура!

И тут со всех стен и потолков хлынули потоки густой пены, заполнившей все пространство пиццерии. Люди вскочили и бросились к выходу. Но пены было так много, что в дверях возникла пробка. Людям пришлось забираться на столы, а тем, кому повезло – выпрыгивали в окно.

Принц схватил Корзинкину на руки и взвился над пиццерией. И сразу все бегающие по залу люди стали маленькими – маленькими. И Корзинкина поняла, что она спасена. Что ее никто не догонит и не заставит спустится вниз, в эту ужасную пену и в эти ужасные ссоры.

– Как ты? – спросил Принц.

– Хорошо, – сказала Корзинкина и посмотрела вниз.

В море пены плавал официант и держал над головой пиццу с мацареллой.

– Отличная пицца, – официант откусил большой кусок, – еда меня всегда успокаивает. Ешьте пиццу, и вы не пропадете.

Но его никто не слушал. В пиццерии стоял шум, раздавались крики, звон посуды и почему-то играла веселая итальянская песенка:

 
Din, Don, Campanon
Din, don Сampanon
quattro vecchie sul balcon:
 

А официант доел пиццу и запел, хотя слова у него выходили странные:

 
Дин Дон, Кампанон,
Дин Дон, Кампанон
Четыре старых на балкон
Одна линия, которая разрезы
Сделать соломенные шляпы,
Тот, кто делает серебряные ножи,
Отрезать голову, чтобы ветер.
 

– Бедный, он пиццы объелся, – подумала Корзинкина, прижимая к себе компьютер и примолкшего Дрын-Дыра.

Корзинкина и Принц были похожи на две летящие звезды, на сверкающий бенгальский огонь, на горящие под солнцем бриллианты. Вокруг Корзинкиной летали золотые птицы с пурпурными хвостами, которые пели так сладко, что хотелось обнять весь мир, превратившись в тягучее, как сливочная помадка, южное небо.

– Корзинкина, – буркнул Дрын-Дыр, – держи меня крепче, а ты ворон считаешь.

– Да я держу, держу, – сказала Корзинкина, с неохотой возвращаясь из волшебного путешествия на землю, – сам ты ворона, Дрын-Дыр, это были сказочные птицы.

– Самая сказочная птица, Корзинкина, это курица – гриль, – сказал Дрын-Дыр, – я бы сейчас десять куриц сожрал. Ты компьютер-то поставь на стол, еще уронишь, ты такая неуклюжая.

Корзинкина нехотя рассталась с компьютером. Она осторожно провела рукой по крышке, где замер ее милый Принц. Он только что вызволил ее из беды, был рядом, и вот он уже снова на розовой компьютерной крышке, молчаливый и загадочный. И тут Корзинкиной показалось, что Принц погладил ее ладонь.

Нет, это Корзинкиной только показалось, потому что Принц верен принцессе, и совсем равнодушен к маленькой и смешной Корзинкиной, которая вечно встревает в дурацкие истории.

Глава 31

– Я вся в пене, – сказала Ивина Захарову, когда они спускались в метро, – парик промок, очки треснули.

– Нечего было выряжаться, – огрызнулся Захаров.

Он был злющий из-за синяка под глазом, который поставил ему Емельянов. Еще друг называется.

– Если бы не Корзинкина, – сказала Ивина, – все прошло бы, как по маслу.

– А важничала как, – сказал Захаров, – подумаешь, компьютер с собой притащила.

– Причем тут компьютер, – сказала Ивина, – она важничала из-за этого принца. Или как там его?

– Да какой он принц, – хмыкнул Захаров, – лох в шляпе.

– Лох не лох, – возразила Ивина, – но, есть в нем что-то дворянское, что ли? И волосы красиво уложены и манеры несовременные. А вдруг он и вправду принц?

– Ага, дурынц.

– И глаза такие выразительные, – продолжала Ивина.

– Что значит выразительные, Ивина?

– Ты не поймешь, Захаров, – сказала Ивина, – у тебя, например, глаза тупые, извини, конечно.

– Ну, и ладно, – оскорбился Захаров, – чего тогда за мной таскаешься?

– Я? – удивилась Ивина, – да ты сам умолял с тобой сходить. Жадина банкирская.

– Иди ты.

– Сам иди, – сказала Ивина, – свободен.

– Ну и пожалуйста, – сказал Захаров.

Ивина смотрела ему вслед и задумчиво наматывала мокрую прядку на палец:

– А принц мне понравился. Зачем дуре Корзинкиной принц? А мне зачем? Нет, ну все-таки, это прикольно гулять с принцем.

Ивина вошла в вестибюль метро. Спускалась на эскалаторе и считала свечки фонарей.

– Первый, второй, третий…а вдруг он настоящий? Я буду принцессой, в классе все сдохнут. Он мне подарки подарит, в любви признается, на танец пригласит, а то наши мальчишки вообще танцевать не умеют. А я бы с ним менуэт станцевала. Я как раз в мамином театре вчера менуэт учила. Раз, два, три, – Ивина кружилась в танце на ступеньке эскалатора, пока не наткнулась на мужчину и женщину, ехавших ступенькой выше.

– Ты в порядке, девочка? – спросил мужчина.

– Извините, – сказала Ивина, – нам в школе менуэт задали.

– Менуэт? – удивился мужчина, – это каком классе?

– В первом, – сказала Ивина.

– У нас дочь тоже в первом, – сказал мужчина, – в первом «А».

– Я тоже в первом «А» – сказала Ивина.

– Корзинкину знаешь? – спросил мужчина.

– Да, – кивнула Ивина. Нет, ну подумайте, всюду Корзинкина. Надоело.

– Потанцуй еще, – сказал папа Корзинкиной, – я обожаю менуэт.

– Фигура называется «променад вправо и влево» – сказала Ивина.

Все актрисы должны уметь и любить танцевать. А Ивина будет актрисой. Она легко шагнула вперед:

– Вот, смотрите, тут основной шаг влево или вправо. Вправо: шаг вправо правой ногой, левая закрещивается спереди, шаг правой – один такт, позировка – левая выходит вперед – один такт…

– Ого, – сказал папа Корзинкиной, – это целая наука. Такая же сложная, как археология, за один раз не освоить.

– Желаю успеха, – вежливо сказала Ивина, ловко запрыгнув в подошедший поезд.

– Корзинкина будет танцевать менуэт, – мечтательно сказал папа Корзинкиной.

– Менуэт? – пожала плечами мама Корзинкиной, – у Светланы Петровны что-то с головой. В двадцать первом веке она ненавидит компьютеры и учит менуэтам. Скоро в школе будут писать гусиными перьями.

– И это прекрасно, – сказал папа Корзинкиной – гусиные перья намного лучше шариковых ручек. Что написано пером – не вырубишь топором. Свою докторскую диссертацию я писал именно гусиными перьями. И теперь я профессор.

Глава 32

День был длинным и Светлана Петровна устала. Она:

– долго возилась с уборкой квартиры.

– долго пила чай с печеньем и смотрела телевизор.

– долго лежала в ванне.

– долго мазала лицо ароматными кремами.

– долго читала книжку перед сном, лежа в кровати.

Мумия просто извелась, дожидаясь, пока Светлана Петровна заснет. Мумия даже шептала старинные египетские заклятия, чтобы усыпить Светлану Петровну. Но на Светлану Петровну заклятия не действовали. Или мумия забыла часть слов из заклятия?

Наконец, Светлана Петровна положила книжку, выключила свет и заснула. Мумия постояла у двери еще пару минут, на всякий случай. Но Светлана Петровна крепко спала и мумия потихоньку выбралась на улицу.

На улице было безлюдно, и мумия никем незамеченной добежала до музея исторических древностей. На входе храпел вахтер Петрович.

Мумия прокралась мимо него. И направилась в зал первобытного искусства. Если бы мумия умела бояться, она бы умерла со страха, потому что со всех сторон на нее пялились первобытные чудовища. Огромные ящеры с оскаленными зубами, гигантские летучие мыши с желтыми глазами, скользкие змеи, черные глубоководные рыбы, даже у муравьев из первобытного времени блестели на спинах острые шипы. Но мумии было все равно, кто на нее пялится. Она уверенно неслась к витрине каменного века. На витрине лежали:

– луки и стрелы с каменными наконечниками,

– каменные топоры,

– каменные гарпуны для ловли рыбы

– каменные тяпки для обработки земли.

Но мумию интересовал обычный булыжник, размером с футбольный мяч. Он стоял на золотой подставке. Мумия отодвинула стекло витрины и достала булыжник. Прижав его к груди, мумия помчалась обратно. Она повернула за угол и с разбегу врезалась в живот вахтера Петровича.

– Ух, ты, – Петрович и схватился за живот, – куда, зачем?

– Привет, страж порядка, – сказала мумия, не выпуская из рук булыжник, – извини, что разбудила.

– Никакой я не страж, а вахтер, – сказал Петрович, – и я не спал. Чего ты тащишь?

– Лучше отойди в сторону, – сказала мумия, – а то заколдую.

– Не страшно, – сказал Петрович и протянул руки, чтобы схватить мумию.

И схватил. Но только не мумию, а черную птицу с острым клювом и злыми глазами.

– Что такое? – удивился Петрович и выпустил птицу.

Птица взлетела и опять превратилась в мумию.

– Ну, что? Поймал?

– Сейчас, – сказал Петрович, – ты меня дурачишь.

Петрович снова схватил мумию. Но схватил не мумию, а тяжелого и мокрого крокодила, который громко щелкал зубами.

– Ох, ты, – сказал Петрович и выронил крокодила из рук.

Крокодил шлепнулся на пол и снова превратился в мумию.

– Опять, твои штучки, – разозлился Петрович, – ну, держись.

И Петрович в третий раз схватил мумию. Но в руках уже висел мохнатый паук, который тут же стал опутывать Петровича липкой паутиной.

– Опутывай, опутывай, – пропыхтел Петрович, таща паука к витрине каменного века.

Но паук действовал быстрее. Паутина таки и вилась в его проворных лапах. Ноги Петровича, обвязанные паутиной, шли все медленнее и медленнее. А паук все трудился и трудился, пока Петрович не остановился. Он больше не мог сделать ни шагу.

– Распутывай меня обратно, – приказал Петрович.

Но паук молчал. И Петровичу стало страшно, потому что рядом стояла мумия. Она не была пауком, она была сама по себе.

– Я не паук, – подтвердила мумия.

– Не может быть, – Петрович попытался вырваться из лап паука, – а кто тогда паук?

– Это просто паук, – пожала плечами мумия, – в музее столько страшилищ собрано, что не понять, откуда этот паук выполз.

– Освободи меня немедленно, – заорал Петрович.

– Я пауков боюсь, – мумия передернула плечами.

– Сними его, – тихо попросил Петрович, – я тебя не трону.

– По чесноку? – спросила мумия.

– По чесноку, – сказал Петрович, – я вообще уволюсь.

– А можно я на память булыжник возьму? – спросила мумия, на всякий случай.

– Конечно, возьми, – сказал Петрович, – и прыгни с ним в реку.

– Какой ты злющий, – сказала мумия, – но я тебе обещала. Ты свободен.

Мумия прошептала заклятие и мохнатый паук исчез. А его липкая паутина растаяла и стекла по одежде Петровича, как теплое мороженое.

– Я пошла, – сказала мумия.

– Иди, только напиши мне расписку, – сказал Петрович, – я мумия, взяла в музее булыжник, обещаю вернуть в целости и сохранности.

– А что с ним будет? – спросила мумия, – его хоть с самолета бросай.

– Ты грамотная? – спросил Петрович.

– Я знаю тысячу языков.

– Напиши хоть на одном, – сказа Петрович.

– Расписка, – написала мумия пальцем в воздухе, – я, мумия, придворная дама из долины Нила, взяла в музее булыжник (инвентарный номер «2002 – МД/ВКВ»), а вахтер булыжник не брал, на него не думайте. На этом все:

чао-какао,

чмоки-моки,

мумия-шмумия,

число, дата, год.

Потом мумия хлопнула в ладони, вверх потянулся белый дым, а в руки Петровича сверху опустилась расписка. И даже с треугольной печатью.

– Ну, все, – сказала мумия, взваливая булыжник на спину, – мне пора.

И исчезла.

Глава 33

Корзинкина не любила рано подниматься. А уж зимой тем более, потому что, во сколько бы ты ни встала, за окном стоит вечная ночь.

Корзинкина села на кровати, нашарила ногами теплые тапки и пошла в ванную комнату. Но там сидел папа Корзинкиной. Он сидел на доске, перекинутой через края ванны. На папиных плечах было разложено чистое льняное полотенце. На полотенце лежали клочья папиных волос.

– Доброе утро, пап, – сказала Корзинкина, сладенько позевывая, – мне нужно умыться.

– Умойся на кухне, – попросил папа, – у меня утренний научный эксперимент.

– Какой эксперимент?

– Твой папа хочет, чтобы я подстригла его вот этим, – сказала мама и пощелкала в воздухе огромными страшными ножницами. Они были похожи на две скрещенные кривые сабли.

– Какие они страшные, – удивилась Корзинкина.

– Такими ножницами стригли в средние века, – важно сказал папа, – причем, только благородных рыцарей, когда они возвращались из походов.

– А еще, рыцарей причесывали вот такими гребнями, – мама случайно уронила огромный костяной гребень. Гребень упал и отколол кусок кафельной плитки.

– В средние века полы делали из камня, – сказал папа, посмотрев на осколок кафеля.

– Никаких каменных полов, – мама грозно постучала ножницами возле папиного уха, – слышал?

– Я понял, – сказал папа и отодвинул ухо.

Мало ли что.

– А где моя зубная щетка? – спросила Корзинкина.

Мама дала Корзинкиной зубную щетку и зубную пасту:

– И больше не отвлекай, а то отхвачу этими саблями папину голову.

– Ой, ой, ой, – сказала Корзинкина, – какие страсти.

Корзинкина пошла на кухню и долго чистила зубы. Потом она села за стол. На столе стояла чашка чая с молоком и тарелка с гречневой кашей.

– Я не хочу кашу – сказала Корзинкина.

– Почему? – выглянула из ванной мама.

– Потому что каждый день одно и тоже, – скривилась Корзинкина.

У нее было зимнее настроение и даже хотелось плакать.

– Ты же не маленькая, – сказала мама, – ну чего ты капризничаешь?

– Я не капризничаю, – сказала Корзинкина, – просто вы с папой не обращаете на меня никакого внимания. И только сюсюкаетесь вдвоем, сю-сю-сю-сю-сю, тьфу!

– Ты плюнула прямо в кастрюлю, – заметила мама, – как теперь есть эту кашу, Корзинкина?

– Я отнесу кашу Дрын-Дыру, он съест, – сказала Корзинкина, сползая со стула, – он единственный, кому еще я нужна. А вам с папой я не нужна.

Вообще-то, эту кашу Корзинкина хотела отнести Принцу, но Принц – это ее тайна.

– Приятного аппетита, Корзинкина, – вошел на кухню папа. Он был подстрижен в черно-белую клеточку, как шахматная доска. Квадратик волос – квадратик лысины, – ты куда собралась?

– Корзинкина хочет отнести кашу Дрын-Дыру, – сказала мама.

– Оставьте мне, – папа погладил себя по «шахматной» голове, – я люблю гречку.

– Ешь, если хочешь, – пожала мама плечами и отвернулась.

Папа сел за стол и придвинул к себе кастрюлю с кашей. Потом взял ложку и хотел копнуть гречку, как Корзинкина забрала у него тарелку.

– Я в гречку плюнула, случайно.

– Ну и что? – пожал плечами папа, – однажды, я ехал на старом верблюде по пустыне Сахара. И на привале этот старый верблюд наплевал мне в котелок с макаронами. Случайно, наверное.

– И что ты сделал? – спросила Корзинкина.

– Ничего, – пожал плечами папа, – съел. Настоящий ученый не должен обращать внимание на плевки. Иначе и ученым не стать.

– Мы не в пустыне, – сказала мама, – я сварю тебе новую кашу.

– Нет, я опаздываю, – папа посмотрел на часы, – через час открытие международной выставки городского мусора. Я могу найти там потрясающие предметы старины.

– Я не отпущу вас голодными, – возмутилась мама и встала в дверях кухни.

– Не волнуйся, я не буду голодным, – папа опять посмотрел на часы, – я пойду в кабинет и съем хвост мамонта.

– Хвост мамонта? – удивилась Корзинкина.

Папа всегда придумывал чего-то неожиданное.

– Угу, – сказал папа, – его нашли в вечной мерзлоте.

– А кто его туда положил? – спросила Корзинкина.

Она уже знала, что вечная мерзлота – это нетающий лед на Севере.

– Положили его туда первобытные люди, – сказал папа, – два миллиона лет назад они поймали мамонта. И засыпали его льдом, чтобы мясо не пропало. Но пошел сильный снег и засыпал мамонта с головой. Первобытные люди мамонта откапывали – откапывали. И не откопали, снега было много.

– А потом? – спросила Миши.

– А потом на улице потеплело, – сказал папа, – и лед стал таять. И мамонт нашелся.

– Каша готова, – сказала мама, помешивая гречку.

– Я не хочу гречку, – сказала Миши, – я хочу хвост мамонта.

– Папа пошутил, у него нет хвоста мамонта, – мама строго посмотрела на папу.

– У меня есть хвост мамонт, – сказал папа, – я купил его в интернете.

– А разве можно купить хвост мамонта в интернете? – не поверила Миши.

– В интернете можно купить целого мамонта, – сказал папа, – но денег у меня хватило только на хвост.

– Пойдем, – сказала Корзинкина, хотя ей было страшно, – пойдем к тебе в кабинет.

В кабинете Корзинкина осталась около двери (на всякий случай), а папа подошел к маленькому холодильнику, встроенному в книжный шкаф. В этом холодильнике папа хранил важные древние рукописи, которые боятся дневного света и сухого воздуха. Папа открыл холодильник и достал оттуда длинный бумажный сверток.

– Ну, что? – спросил папа Корзинкину, – поделим пополам?

– Давай сначала ты, – сказала Корзинкина, – а я потом.

– Ну, как знаешь, – папа вынул из свертка хвост мамонта. И откусил один раз.

– Ну и как? – спросила Корзинкина.

– Ух, – сказал папа и протянул хвост мамонта Корзинкиной.

Корзинкина побоялась брать его в руки и, закрыв глаза, укусила из папиных рук. И не открывая глаз, стала жевать. И прислушиваться к ощущениям. А ничего, вкусно. Похоже на морковку. Интересно, а сам мамонт по вкусу тоже похож на морковку? А вдруг на свеклу? Корзинкина скривилась, потому что не любила свеклу. Вот кочерыжка от капусты совсем другое дело, вот если бы мамонт по вкусу был похож на кочерыжку от капусты, то Корзинкина съела бы десять мамонтов. Корзинкина доела хвостик до конца и только тут поняла, что ничего не оставила папе. Корзинкина открыла глаза и увидела, что папа очень доволен, что хвостик мамонта пришелся ей по вкусу.

– Ой, я весь хвостик съела, – смутилась Корзинкина.

– Да на здоровье, – сказал папа и потрепал Корзинкину по волосам, – я за свою жизнь столько хвостиков съел, ужас. Вот и сейчас, приду на работу и снова начну хвостики есть, только уже не мамонта, а первобытного носорога. Археология – это очень вкусная наука.

– Я очень хочу стать археологом, – сказала Корзинкина.

– Станешь, – сказал папа, – если будешь хорошо учиться. Кстати, вам в школе задали менуэт. Ты разучила?

– Менуэт? – удивленно спросила Корзинкина, – нет, не задавали.

– Значит, ты опять прослушала домашнее задание, – сказал папа, – ты не выучила красивый старинный танец, а хочешь быть археологом. Это невозможно, Корзинкина. Я очень огорчен.

– А ты сам умеешь танцевать менуэт? – спросила Корзинкина.

– Когда я был в первом классе, – сказал папа, – то умел. А компьютер ты освоила?

– Почти, – сказала Корзинкина, – уже умею включать… и …заполнять …эту…как ее…адресную строку.

– Вот это молодец, – похвалил папа и посмотрел на часы, – все, убегаю. Учи менуэт, Корзинкина, вечером проверю. Пока, дочка.

Корзинкина проводила папу до двери. А когда папа выходил на лестничную площадку, то столкнулся с Принцем. Правда, Принц тут же стал невидимым и папа не понял, что так неожиданно встало на его пути.

– Ты чего через дверь? – обрадовалась Корзинкина Принцу, – ты раньше через окно входил. Чуть папу с ног не сбил.

– Не хочу через окно, – сказал Принц, – хочу входить, как нормальные люди.

– Через окно было прикольнее, – сказала Корзинкина, – а что случилось?

– Ничего, – печально сказал Принц, – я ищу принцессу и не могу найти.

– Жаль, – сказала Корзинкина, хотя обрадовалась.

– Компьютер молчит, – сказал Принц, – я решил ходить по улицам и искать.

– Ну и ищи, – сказала Корзинкина, – если, тебе делать нечего.

– Нет дела важнее принцессы, – сказал Принц.

– Ты счастливчик, – сказала Корзинкина, – а у меня столько других дел. Вон, даже менуэт учить задали. Ужас просто.

– А что ужасного в менуэте? – сказал Принц, – церемонные поклоны, проходы вперед, вбок и назад, изящные шаги, легкое скольжение.

– Ты что? Умеешь?

– Все принцы умеют, – сказал Принц, – а что еще им делать? Танцевать и воевать.

– Научи меня, – сказала Корзинкина.

– Ладно.

– С кем ты разговариваешь? – в прихожую выглянула мама.

Принц снова стал невидимым.

– Да я так, стишок перед школой повторяю, – сказала Корзинкина.

И тут Корзинкина увидела в руках мамы целый пучок хвостов мамонта. Ничего себе.

– Мама, а откуда у тебя столько хвостов? – спросила Корзинкина, – тебе папа дал?

– Нет, сама купила, – пожала плечами мама, – в овощном магазине.

– В овощном магазине хвосты мамонта? – не поверила ушам Корзинкина.

– Какие еще хвосты? – пожала мама плечами, – это морковка. Хочу натереть на салат и взять на работу.

– А папа сказал… – тут Корзинкина поняла, что ее разыграли. А она, дура, поверила. Ну, нельзя же быть такой наивной? Вот, если бы она была принцесса, она могла бы просто сидеть у окошка и ждать принца. А она обычная первоклашка, которая должна бороться за свое место в жизни. И она будет за него бороться.