Текст книги "Снова майор Виноградов"

Автор книги: Никита Филатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Проверено электроникой

«Какой воин служит когда-либо на своем содержании? Кто, насадив виноград, не ест плодов его? Кто, пася стадо, не ест молока от стада?… Разве не знаете, что священнодействующие питаются от святилища? Что служащие жертвеннику берут долю от жертвенника?»

Апостол Павел 1-е Кор. 9:7,13

Драка началась неожиданно, как-то сама собой.

Что называется, на ровном месте.

Первым получил по уху здоровяк с папиросой; его сосед, кинувшийся было разнимать, напоролся на локоть охранника, обиженно всхлипнул и стек по стене, исчезая из поля зрения.

Народ возмутился!

Агрессору моментально и с подобающим грохотом раскровенили бутылкой стриженый череп, кто-то задел ногой шнур, обесточив динамики, – и в прокуренной тишине посыпалась на пол посуда с крайнего столика.

– Перемать… мать! Мать…

Через секунду в кафе не было ни одной статичной фигуры – мелькание стульев, ног, каких-то иных, невесть откуда появившихся и вовсе не предназначенных для боевого применения предметов заполнило помещение. Несколько человек, попытавшиеся от греха подальше выбраться к выходу, безнадежно увязли в мистической кутерьме; один только, самый находчивый, решивший покинуть заведение не рассчитавшись, сумел проскользнуть до дверей – но и он был вынужден отступить, будучи впечатлен орденоносной грудью и фиксатым оскалом швейцара.

– Куда, падло?

Местная знаменитость, поэт-беспризорник по прозвищу, разумеется, Пушкин, воинственными кликами и пинками исподтишка не позволял схватке локализоваться. Бармен, так и не добежавший до спрятанного в подсобке телефона, вернулся – и теперь отчаянно пресекал то и дело возникавшие попытки использовать буфетную стойку в качестве арсенала; даже единственная, случайно забредшая на кофейный запах девица, вместо того чтобы естественным своим визгом создавать звуковой фон, деловито швыряла пепельницы и тарелки куда ни попадя.

Словом, равнодушных не было.

– А-а-а… эх!

Щуплое тельце Пушкина прямо по воздуху миновало пространство над грилем и врезалось в гобелен.

Бах! Тара-рах!

Пистолет в руке оклемавшегося наконец охранника на несколько мгновений очутился в центре внимания. Задранный в потолок, его ствол еще раз дрогнул, повинуясь движению надавившего на спусковой крючок пальца.

Ба-бах!

Гадостный запах войны и металлической стружки бесцветной волной раскатился вокруг – резанул по глазам, хлынул в ноздри, мучительно перекрывая дыхание.

– Стоять, сволочи!

Но уже никто никого не слушал. Что такое газовый пистолет, россияне представляли себе неплохо – и огромный, неукротимый, сплоченный общей бедой поток разгоряченных тел устремился вон из замкнутого пространства.

Швейцара снесли, опрокинули, кто-то даже наступил ему впопыхах на живот… и не было тут вины двадцать лет пресекавшего разнообразные побеги отставного конвоира.

– Куда? Стоять!

Но этот вопль носил уже характер безадресный и формальный…

– Одна-ако… Вонючая все-таки штука.

– А че? Че делать-то было?

– Не знаю, – честно признался Виноградов.

Времени прошло уже немало, но несмотря на принудительную вентиляцию, или, проще говоря, на сквозняк, образованный настежь распахнутой дверью и выбитым окном, долго высидеть в помещении разгромленного кафе было невозможно. Помимо всего прочего, свою лепту в ароматический букет вносили нашатырно-камфорные запахи недавно покинувшей поле боя «скорой помощи».

– «Паралитик»?

– Не-ет! «Слеза»…

Скорее всего, охранник не врал – патроны у него были не с нервно-паралитическим, а со слезоточивым газом. Тем более их уже все равно изъяли, вместе с пистолетом – так, на всякий случай.

– Ф-фу! Гадость.

Можно было поинтересоваться, куда смотрела СЭС, выдавая свои документы, – по идее, подобным заведениям положена вытяжка, если посетители курят. Но вопрос был бы не по адресу, и Виноградов приберег его для дальнейшей работы с барменом.

– Если хотите, пройдем на кухню. Там получше.

– Да ладно, я уже закончил! Читай, подписывай.

Охранник принял из рук Владимира Александровича бланк и принялся водить глазами по строчкам, шевеля обметанными аллергической сыпью губами. Ему здорово досталось: пластырь в половину затылка, кровавая паутинка полопавшихся сосудов вокруг зрачков… Завтра сообразит и ляжет в больничку – с сотрясением мозга.

– Виноградов! Не поучаствуешь?

Около столика на скаку замер Филимонов – неизменно стремительный и хмурый, как и положено «при исполнении» начальнику уголовного розыска. Впрочем, во внеслужебное время он был мужиком свойским, жаль только, времени этого оставалось только на сон да на баню по пятницам.

– А что, некому больше? – Возиться с покойниками Владимир Александрович никогда особенно не любил.

– Как обычно! – пожал плечами Филимонов.

– Хорошо, сейчас. А как насчет?.. – Не вполне уместный вопрос сам собою увял, не оформившись: обтянутая китайской дешевой кожей спина уже удалялась, лавируя между остатками мебели.

– Здесь подписать?

– Да! Подожди, я продиктую – тут еще надо добавить…

Владимир Александрович неторопливо, стараясь не опережать непривычную к писанию руку охранника, продекламировал ритуальную формулу.

– Закончил? Молодец.

– Ага! Можно идти?

– Сейчас… Вот здесь черкни и здесь. Отлично!

– Можно теперь идти?

– Куда? – наморщил лоб Виноградов.

– Домой, – растерялся охранник.

– Подожди. Покури пока, я с начальством выясню, доложу, что мы закончили.

Это был, конечно, не самый лучший вариант, Владимир Александрович с удовольствием повалял бы дурака еще некоторое время под предлогом работы со свидетелем. Но охранника было жалко, незачем парню лишний час торчать в собственной душегубке…

– А чего мне теперь будет?

– За что? – Виноградов отвел взгляд и сделал вид, что запихивает в сумку бланки.

– Я же ведь не хотел. Я вообще его даже и не видел толком, честное слово!

Годков охраннику было немногим больше двадцати. Ранее не судимый, после армии…

– Обойдется!

– Честно? – В таком положении человек готов поверить во что угодно. Владимир Александрович даже почувствовал себя чуточку неудобно. – Вы правду говорите?

– Нервы, конечно, помотают… Помотаем! – уточнил Виноградов, вспомнив, где он и в каком качестве.

– А тот, в кожаной куртке, сказал…

– Правильно сказал! Не дай Бог, выяснится, что мужик загнулся, дерьма твоего надышавшись…

– Но это же «слеза», разрешенная! Я ее по лицензии, на Захарьевской покупал…

– А ты про астму когда-нибудь слышал? Или, к примеру, сердечко слабое? – Только что Виноградов и парень сидели вдвоем, и вдруг – на тебе! Филимонов.

– Выдохнул – а вдохнуть никак! Только на том свете.

– Я же не знал!

– Верю, – кивнул виноградовский начальник. – И статья такая в кодексе есть: «неосторожное убийство». Слыхал?

– Нет…

– Статья сто шестая – до трех лет!

Охранник заплакал.

– Александр Олегович! – Виноградов совсем уже было собрался плюнуть на корпоративную солидарность и следственные интересы, объяснив пареньку, что не так уж все просто, даже в теории, но начальник уголовного розыска и сам сообразил, что перегибает:

– Ладно, расслабься… Повезло тебе.

И, скорее для коллеги, чем для недавнего подозреваемого, пояснил:

– Гражданин не от пукалки твоей коньки отбросил.

Помолчали.

Наконец, поняв, что продолжения, во всяком случае прямо сейчас, не последует, Владимир Александрович поинтересовался:

– Молодой человек нам еще нужен?

– Да нет, я думаю… Завтра с утра в отделение. К дежурному. Там объяснят.

– Ясно? – сделал лицо посуровее Виноградов.

– Да, конечно! – засуетился охранник и, дождавшись, когда начальство отойдет на приличное расстояние, шепнул: – Спасибо.

– За что? – искренне удивился Владимир Александрович.

– Просто спасибо…

Худой, вислоносый следователь из РУВД уже заканчивал протокол:

– Та-ак, понятно – распишитесь. И тут, пожалуйста… Привет, Виноградов… Мерси!

– Приветствую. Как дела?

– С «мокрушечкой» тебя!

– В натуре? – Кажется, даже уголовники не испытывают такой тяги к блатной фразеологии, как оперативный состав доблестной милиции.

Не особо стесняясь затихших вокруг работников кафе, следователь почесал в паху и кивнул:

– Сзади в сердце. Заточкой.

– Твоя, между прочим, «земля», Владимир Александрович, – Голос Филимонова сочился дружелюбием. – Флаг тебе в руки!

* * *

Это надо быть полным идиотом, чтобы сейчас пойти работать в милицию! Но даже идиоту в квадрате не взбредет в голову, поплескавшись в этой клоаке десяток лет, выбравшись из нее и устроившись худо-бедно на вольном выпасе, – так вот, даже идиоту в квадрате не придет в голову лезть обратно. Для этого надо быть патологически вредным, опасным для общества идиотом в кубе, а то и в четвертой степени…

– Ты сказал что-то, Саныч?

– Нет, это я про себя! – ответил Виноградов и ухмыльнулся: получилось нечто наподобие каламбура.

– Говорят, уходишь от нас? Опять в ГУВД?

– Кто говорит?

– Да все…

Последнее время Владимир Александрович на подобные слухи реагировал болезненно, но Квазимодыч, в конце концов, был соседом по кабинету и почти приятелем:

– Послушай, я когда восстанавливался… Я Филимонову обещал: год, от звонка до звонка! Опером, все по-честному… Год прошел?

– Нет вроде! – наморщил лоб собеседник.

– Ну и все – какие могут быть базары? Работаем! А там посмотрим…

– Да ты не обижайся, я так… Чего там по «Мутону»?

– А-а! – махнул рукой Виноградов. «Мутоном» в просторечии называли кафе со вчерашним покойником, и ничего общего это название с выделанной овчиной не имело. Официально заведение именовалось «Чайка», а «Мутон» всего-навсего оказывался сокращением от громоздкого словосочетания «мутный глаз». – Вон, получил в канцелярии…

– Эх мать! – попытался выразить сочувствие Квазимодыч. Несмотря на кошмарную внешность – такой вид, по мнению Владимира Александровича, должен был бы быть у непохмелившегося орангутанга, – оперативник обладал некоторым подобием врожденного такта. Минимум словарного запаса он компенсировал богатством интонаций и как-то в минуту откровенности признался Виноградову, что мечтает перевестись в инспекцию по делам несовершеннолетних.

Странно, за те полтора месяца, которые Квазимодыч провалялся в госпитале с простреленным на задержании брюхом, Владимир Александрович успел по нему соскучиться.

Имелся у них в кабинете и третий сосед, смешливый пацан с «красным» дипломом Стрельнинской школы милиции, убывший недавно на какие-то очередные курсы по повышению раскрываемости. Стол его пустовал хронически и охотно использовался личным составом отделения в качестве обеденно-распивочного.

– Сволочь вислоносая! Будто у меня своих дел мало.

– Граммулечку примешь?

– Нет, спасибо. У меня люди сейчас.

– Смотри… – пожал плечами Квазимодыч. Четко выверенным движением он опрокинул в рот содержимое кружки и выдохнул. Затем убрал посуду в сейф. – Зря!

Сам он постоянно уверял руководство, что после разумной дозы спиртного значительно быстрее устанавливает с посетителями психологический контакт.

Виноградов покосился на циферблат – еще не было десяти.

– Схожу в дежурку. Может, сидит уже…

– Подожди, вместе двинем. Я до обеда – в опорном пункте, если что – пусть позвонят!

– Передам.

Оба знали, что телефона в опорном пункте охраны общественного порядка, куда сейчас направлялся Квазимодыч, отродясь не было, но приличия требовалось соблюсти…

Говорят, что утро вечера мудренее. Вероятно! Хотя, впрочем, для кого как.

Вместо того чтобы нежиться в мягкой постельке с диагнозом «сотрясение мозга» или, на худой конец, подставлять свою задницу под заботливые шприцы медицинских сестричек, охранник сидел в грязном, обшарпанном коридоре отдела, прямо под желтым от времени газетным разворотом. Переименованная, но неистребимая «Ленинградская милиция» оптимистично призывала всех на борьбу с пьянством и алкоголизмом, оперируя ценами и статистикой середины восьмидесятых. Знающий человек вполне еще мог угадать на выцветшей фотографии внушительный профиль тогдашнего министра внутренних дел.

К этому стенду настолько привыкли, что, казалось, случись в казенном доме ремонт – и его, аккуратно прикрыв от штукатурки и пыли, оставят висеть в назидание грядущим поколениям.

– Пришел?

– Ага! – Паренек вскочил, обрадованный уже тем, что увидел знакомое лицо, что понадобился в конце концов кому-то в этих равнодушных прокуренных стенах.

– Выспался?

– Да, в общем-то…

– И голова не болит? Со здоровьем порядок? – Собеседник явно не понимал намеков.

– Вроде бы…

– Ну тогда пойдем! – Никуда не денешься, придется допрашивать. Виноградов закашлялся, поманил паренька и, не оборачиваясь, зашагал по направлению к кабинету.

Обматерив заедающий ключ, он толкнул дверь и пропустил свидетеля вперед.

– Присаживайся. Это что?

– Да так… – Матерчатая авоська абсолютно не гармонировала с остальным туалетом охранника. – Мать дала!

– Бельишко тепленькое? Мыло, папиросы? – Владимир Александрович почти захрюкал, старательно сдерживая смех.

– А кто вас знает, чего ожидать, – неожиданно твердо, переборов смущение, вскинулся паренек.

– Хорошо, извини!

Виноградов представил себе его мать – немолодую уже, видимо, да и не слишком здоровую, как и большинство ее сверстниц. Конечно, в стране, где половина населения уже отсидела, или сидит, или только готовится перебраться на нары, любая предусмотрительность не покажется лишней.

– Буду тебя допрашивать.

– Зачем это?

– Не волнуйся. В качестве свидетеля по уголовному делу.

– Я же все уже сказал! Вы и записывали…

Владимир Александрович вытянул из-под стопки бумаг несколько сцепленных за уголок листов и показал их парню:

– Видал? Называется отдельное поручение.

И, скорее для себя, чем для собеседника, пояснил:

– Есть такой народ – следователи. Они должны преступления расследовать… Должны, но очень не любят! И поэтому поручают сию работу нам, грешным.

– А вы не следователь?

– Упаси Господи! – оскорбился Виноградов. – Я – оперуполномоченный уголовного розыска… но не будем о грустном. Вчера ты подписывал объяснение, по материалу. А сегодня уже уголовное дело возбуждено.

– Против меня?

– А есть за что?

– Не знаю! – честно пожал плечами охранник. Виноградову всегда было жаль таких, небитых фраеров, без труда заполняющих собой пустоты в криминальной хронике и победных отчетах милиции.

– Ну и дурак. – Это прозвучало совсем не обидно, скорее дружески-снисходительно. – Дело возбуждено по факту злодейского и вероломного убийства, имевшего место быть вчера на вверенном тебе объекте…

Владимир Александрович и сам почувствовал, что сбивается на какой-то неуместно-шутливый тон, поэтому оборвал фразу и снял колпачок с «паркера»:

– Итак… Фамилия, имя, отчество?

Покончив с персоналиями и дав собеседнику расписаться под информацией об ответственности за отказ от дачи показаний, равно как и за дачу ложных показаний, Виноградов перевернул бланк.

– Ну-с, давай излагай!

– Еще раз?

– Так точно. С самого начала…

По мере того как свидетель рассказывал, Виноградов мягко корректировал ход его мыслей, стараясь не навязывать собственных выводов и формулировок и в то же время не позволяя превратить процессуальный документ в суматошный поток сознания. То и дело сверяясь с первичными объяснениями, делая короткие, одному ему понятные пометки на листе бумаги, Владимир Александрович восстанавливал для следствия картину происшедшего.

Виноградов любил работать вот так – когда эмоциональный фон показаний уже несколько потускнел, но сама версия очевидцев еще не приобрела апокрифической мертвой стройности.

– Значит, ты отошел к телефону?

– Да.

– Сам звонил? Или тебе?

– Мне позвонили. Приятель, насчет… ну, в общем, по делу.

– Сам трубку снимал?

– Нет, Саня. Бармен. Он обычно ближе…

– Проверим ведь!

– Проверяйте, – удивился охранник и повторил Виноградову номер своего вчерашнего собеседника. – Лучше после десяти, он по ночам дежурит.

– Тоже сторожит чего-то?

– Ага! Мы вместе паримся на Пушкарской.

Эту баню Владимир Александрович знал, да и вообще – сомневаться в словах паренька оснований пока не было.

– Подозрительного ничего не заметил? Народу много было?

– Да нет, как обычно… Человек пятнадцать – двадцать.

– Музыка играла, – закатив глаза под потолок, нараспев констатировал Виноградов.

– Как всегда.

– Громко?

– Ну!

– А как же ты в таком шуме-гаме услышал, что тебя к телефону? – кровожадно нахмурился следователь.

Свидетель несколько раз хлопнул ресницами, пытаясь постичь чужую логику, потом облегченно улыбнулся:

– Так это же Михалыч на «воротах»! Его действительно, если что, звать приходится. А я – всегда в зале, точнее, между… – Он положил одну руку на рабочий виноградовский блокнот, другую на бланк и объяснил: – Тут, скажем, гардероб, а тут – зал, посетители. Ясно?

– Ясно.

– Главное – отслеживать обстановку! – процитировал чей-то инструктаж охранник.

– Так какого же… ты ее не отслеживал, а? Прохлопал?

Паренек виновато замолчал.

А что уж тут скажешь? Картина получалась до боли простая.

После того как бармен подозвал его к телефону, описав в воздухе пару кругов указательным пальцем, а затем приложив этот палец интернационально понятным жестом к уху, охранник по диагонали пересек фактически весь зал. И никаких проблем!

Народ сидел себе, пил, жевал чего-то… Пушкин, как обычно, пристроился к парочке поприличнее, в надежде выцыганить пару стопок во имя искусства и за гибель нации. Пушкин считался человеком безобидным, обладавшим отточенным чувством опасности, и всегда вовремя убирался куда посылали, счастливо до вчерашнего вечера избегая плевков и побоев. Терпел его бармен как местного шута горохового – тем более что среди завсегдатаев считалось хорошей приметой налить коньячку настоящему члену Союза писателей. Это как-то возвышало их в собственных глазах…

– Еще кого запомнил?

– Так ведь еще не время было! Рано.

Действительно, постоянная клиентура подгребает обычно поближе к полуночи, а тогда народ сидел в зале в основном случайный, пришлый… Тот, здоровый, которому первому досталось, – он вроде был раньше пару раз. Но это не точно…

– А убитый?

– Да я его даже в лицо не запомнил! Вроде слева сидел, за вторым столиком. Точно, а за крайним – здоровый с приятелем!

– Один? Убитый один сидел?

– Не помню.

– А драка из-за чего началась?

– Не видел я… – сокрушенно вздохнул охранник. – Трубку повесил, выхожу – а там уже махалово. Кожаный тот, в штанах, здорового отоваривает. Кстати! Их трое было.

– Кого?

Радуясь, что вспомнил нечто существенное, паренек уже без подсказок продолжил:

– Трое… Я сначала решил, что «братва», но потом подумал, что нет, не похоже.

– Серьезно? – Виноградова неожиданно искренне заинтересовало, по каким признакам вычленяет представителей новой волны организованной преступности рядовой работник сферы обслуживания. – А почему?

– Спокойные слишком. Без понтов!

– Может, менты? – Сотрудников органов внутренних дел зачастую путали с их оппонентами. Иногда даже не в пользу первых.

– Не знаю… Вряд ли!

Пришлось довериться интуиции собеседника.

– Описать можешь?

– Ну… Основной там – здоровый такой. В куртке и штанах. – Свидетель замолк, тщетно пытаясь выдавить из себя что-нибудь более вразумительное.

– А другие?

– Не помню…

– Давай-ка попробуем поподробнее! – Но через несколько минут Виноградову стало окончательно понятно, что ничего, кроме коротких стрижек, кожаных курток то ли черного, то ли коричневого цвета и просторных штанов наподобие турецкого ширпотреба, охранник не запомнил.

– А обувь?

– Кроссовки! Кажется…

– Тебя-то кто вырубил? Тоже не помнишь?

– Не помню… Вроде из них кто-то – больше не было никого рядом.

– А потом?

Что было после того, как охранник пришел в себя и достал «газовик», Виноградов уже приблизительно представлял.

– А потом я стрельнул и все разбежались. И менты – простите! – вы то есть, приехали…

– Опознать, значит, толком никого не сможешь… Ладно. Подожди, я запишу в протокол.

Через некоторое время уже можно было прощаться.

– Все! До свидания. Найдешь, как выйти?

– Да, конечно… – Свидетель замер у самого порога кабинета. – И чего мне теперь?

– В каком смысле?

– Ну, надо ли еще приходить…

– Вызову, если понадобишься.

– А… вообще?

Виноградов задумался. Лет десять назад он уже успокоил бы паренька, расписал перспективы и посоветовал не забивать себе голову мрачными ожиданиями, но теперь, наученный горьким опытом, просто-напросто опасался прослыть болтуном.

Один приятель Владимира Александровича называл подобную жизненную позицию конструктивным пессимизмом.

– Вообще, всякое может быть. Но пока, на данный момент, ничего страшного. Пока… – И на всякий случай добавил: – Если не врешь, конечно.

Свидетель протестующе прижал к груди матерчатую авоську, попрощался и исчез в коридоре.

Виноградов остался один. Это оказалось очень здорово и сулило целый ряд возможностей по части приятного времяпрепровождения. Можно было расстелить пару шинелей и вздремнуть. Можно было глотнуть квазимодычевской водки. В крайнем случае, не возбранялось забраться наконец в дремучее нутро сейфа, порыться там в поисках самого глухого и пыльного дела – и написать что-нибудь этакое… В принципе, сочинение справок для разнообразных секретных папок требует вдохновения, творческого порыва и чуточку болезненной фантазии, недаром самые выдающиеся мастера детективного жанра выползли на свет Божий из недр отечественной правоохранительной системы.

Ничего этого Владимир Александрович делать не стал.

Придвинув к себе полученный вместе с отдельным поручением толстый, размером в страницу, казенный конверт, он приподнял его за краешек: надо же, печатей-то сколько! Не лень было следаку обклеивать, лучше бы делом занялся… Виноградов подержал конверт на весу, повертел, ощупывая глазами особо выдающиеся неровности спрятанных внутрь личных вещей покойного: что же там может быть-то? Ключи, кошелек, проездной единый… Он аккуратно надорвал короткий краешек.

Вот как раз проездного билета в конверте и не оказалось!

Зато пункт два аккуратно составленной вислоносым Мегрэ описи указывал на наличие в кармане убитого «долларов США тридцатью купюрами по сто долларов США на общую сумму три тысячи…» Пунктом первым, в соответствии, очевидно, с какой-то невесть когда составленной инструкцией, были обозначены «деньги в сумме шесть тысяч триста двадцать рублей ноль-ноль копеек». Покупюрная расшифровка, слава Богу, отсутствовала.

Виноградов вытряхнул содержимое конверта на стол. Торопливо вытер нервический пот – валюта была на месте. Вообще, следователь запросто мог бы получить неприятности, подними Владимир Александрович шум, но лихое фронтовое презрение к подобным процессуальным тонкостям, в основе своей имевшее лень и некомпетентность, по праву считалось визитной карточкой местного отделения.

Тем не менее удавалось пока обойтись без серьезных ЧП, раскрываемость была стабильной – и поэтому редкие прокурорские проверки и наезды из Главка отбивались малой кровью.

Та-ак… Ровно три тысячи. Долларов! Недурно. Болотного цвета брусок, перетянутый аптечно-банковской резинкой.

Ключи: ригельный длинный, еще один, попроще, и третий, от почтового ящика. Простое колечко с обломанным ушком для брелока.

Часы «Монтана» – металлические, с калькулятором и царапинами на стареньком стекле. Довольно дорогие и весьма престижные… назад тому лет десять – двенадцать.

В кошельке обнаружились помимо денег, указанных в начале описи, несколько плохо шлифованных металлических кружочков, увесистых, размером почти со старый, доперестроечный пятак.

Ну-ка! Последним пунктом значилось: «изделия желтого металла круглой формы». Количество, вес даже, размеры с точностью до миллиметра… Виноградов хмыкнул: только человек, всю жизнь предъявлявший в общественном транспорте милицейскую «ксиву», не смог сразу же определить, что это такое.

– Да, кстати, а это – что?

В кабинете стоял, подпирая начальственным плечом косяк, Александр Олегович Филимонов, повелитель и отец родной всех окрестных сыщиков.

– Платиново-иридиевые дегравитаторы. Штучный товар, стратегическое сырье! Бешеные суммы стоят, – сделал умное лицо Виноградов, но шутка разбилась о хмурые брови шефа.

– А серьезно?

– Господи, да это же самопал! Жетоны на метро, их можно и в телефоне использовать.

– Зачем?

– Для экономии. Так, для сведения: один раз прокатиться – шестьсот рублей… Впрочем, уже, может быть, дороже.

Владимир Александрович поправил себя, потому что с тех пор, как он снова надел погоны, цены на проезд в общественном транспорте могли и подрасти.

– Да-а… – Филимонов прошел мимо сейфа и занял место, за которым еще недавно предавался спиртному пороку Квазимодыч. – Какие мысли?

– Охранника вот допросил…

– Хорошо.

– Да ничего хорошего! – Виноградов отложил в сторону пропуск, синюю книжечку с реквизитами некоего акционерного общества «Петровест-студио». С черно-белого фото на него смотрел человек, которому пропуск этот больше уже никогда не понадобится. – Нулевой вариант. И вообще… не вяжется!

– Что?

– Вот это. – Владимир Александрович сгреб к себе нехитрое содержание карманов убитого. – И вот это!

Он оставил валютный брусок на столе, чуть поодаль:

– Может, фальшивые?

– Нет, следователь прямо в баре проверял, у него машинка специальная.

Оба помолчали секунду, представив себе вчерашнее: яркий электрический свет, пространство на полу, тело – костюм производства несуществующей уже ГДР, стертые подошвы туфель…

– «Бедняков не убивают!» Помнишь, был такой роман у Сименона? – Начальник розыска иногда умел удивить Виноградова.

– Сейчас всех убивают! – парировал он для порядка и тут же предположил: – Может, комнату продал? Или машину. Или дачу…

– Домой ему звонил?

– Пока нет. Но вдова, как я понял, в курсе, вчера оповестили. Спасибо хоть опознание следак провел!

– Звони.

– Минуточку… – Владимир Александрович полистал документы, нашел нужную запись, сверился, набрал номер: – Алле?

– Да, кто это? – Голос женщины, поднявшей трубку, показался Виноградову бесцветным и лишенным возраста. То ли старуха, то ли больной ребенок…

– Извините, вас беспокоят из милиции, оперуполномоченный Виноградов. Могу ли я поговорить с Зинаидой Викторовной?

– Ее нет дома.

– А когда будет, простите?

– Вечером… У нас Алеша умер!

– Да, я знаю, – не нашелся что сказать Владимир Александрович. – Я и звоню поэтому. Нужно зайти, вещи его забрать личные. И деньги!

– Какие деньги?

– Извините, а с кем я говорю?

– Это мать Зинина. А Зина на кладбище, насчет места хлопочет…

– А когда она будет?

– Не знаю. Обещала уже скоро… Я за младшенькой в садик схожу, а Володю она с собой забрала, все равно тут не до школы, сами понимаете.

– Понимаю. Тогда вот что… Запишите телефон, пусть когда придет – свяжется… Хорошо?

– Да, хорошо. Сейчас, ручку возьму… вот!

Виноградов продиктовал, что требовалось, объяснил, кого спросить.

– Спасибо. Примите мои самые искренние…

Но трубку уже повесили.

– В адрес не хочешь сходить?

– Придется, видимо. По обстановке. – Владимиру Александровичу абсолютно не хотелось без нужды оказаться в орбите чужого семейного горя. Проще вызвать вдову, допросить, выдать ей, что положено…

– Знаешь, у меня в восемьдесят девятом случай был. Характерный… – Начальника уголовного розыска вдруг потянуло на воспоминания. Виноградов знал за ним такую слабость и вынужден был терпеть ее по двум причинам: во-первых, потому что уважал субординацию, а во-вторых – это иногда бывало забавно. Тем более что можно было на законных основаниях побездельничать.

– Здесь уже?

– Нет, я тогда в области трудился. Так вот… Нашли мужика. Посреди колхозного поля – картошку, видимо, воровал, потому что рядом мешок был, наполовину наполненный… Башка проломлена, как кувалдой, – от макушки до шеи, практически, мозги нараспашку! Следов нет, потому как дождик прошел, свидетелей тоже… Чистый «глухарь».

– Фермеры?

– Какие, на хрен, фермеры! Это сейчас за мешок овощей на тот свет отправят, а тогда… «Все вокруг колхозное, все вокруг ничье!» В худшем случае морду начистят да участковым пуганут.

– И чего?

– Да ничего! Конец квартала, сдохни – но процент раскрываемости не похабь… Я тогда как раз «Науку и жизнь» почитывал, жена таскала из библиотеки. Кое-какие мысли возникли, съездил в Пулково, получил справку, что ежесуточно в верхние слои атмосферы вторгается столько-то тысяч метеоритов, что столько-то процентов из них достигает земной поверхности. Институт такой есть, теоретической астрономии, – так я не поленился, получил еще справку там насчет состава их, массы, скорости…

– Ну вообще! – Виноградов неприлично и неинтеллигентно заржал, предвкушая концовку.

– Вынес постановление об отказе, в связи с отсутствием события преступления. Дескать, небесное тело, состоящее из воды в замороженном состоянии… Шел мужик, шел – а по башке ему – хрясть!

– И прошло?

– А почему нет? Потом, конечно, постановление отменили, возбудились уголовным делом – но это уже после, в девяносто первом. Я тогда уж сюда перевелся.

Филимонов замолк, и каким-то своим сыщицким чутьем Владимир Александрович понял, что последует продолжение.

– Уже когда в архив списали, кто-то из деревенских стуканул: якобы пацаны на танцы шли, в клуб – за речку. Не по шоссе, а срезали, прямиком. Поддатые конечно, как водится! Там с тринадцати лет молодежь на бражке, а в пятнадцать уже и самогон хлестали… Короче, натолкнулись на мужика, не местного. Докопались до него.

– Насчет картошки?

– Да был бы повод! Может, ответил что не так… Завалили мордой в грязь, подтащили валун – и с размаху по черепу. Потом не поленились, откатили камушек в центнер весом в сторонку, землей присыпали… А там и дождик пошел как нарочно.

– Раскрутили дело?

– А кому надо? Мужик – бомжина, заявы на розыск не поступало, родственников нет… Пацанье по-быстрому в армию отправили, от греха подальше. – Филимонов вдруг весело, как случайно возникшему в памяти анекдоту, улыбнулся: – Между прочим, один из тех говнюков, папаша у него механизатор был, Герой Соцтруда, сейчас в органах. Школу милиции заканчивает! Просился сюда, в уголовку…

– Возьмете?

– Не-а! – Филимонов встал, направился к выходу. – Обедать пойдешь?

– Вряд ли! Попробую в кафе, на халяву.

– Тоже верно. – Все равно идти допрашивать бармена придется, так уж лучше сочетать приятное с полезным. – Может, и мне с тобой? Ладно, шучу.

– Всего доброго! До вечера тогда.

* * *

В принципе, Виноградов давно уже научился раскраивать свое служебное время, так что сегодня он мог, ни на что не отвлекаясь, выполнить максимум формальностей по отдельному поручению вислоносого следователя. В доблестных органах внутренних дел, казалось, никто не работал на конечный результат – в сущности, на романтические устремления просто не оставалось ни минуты, важен был сам процесс и далекие от него цифры статистики.