Текст книги "Папа, спаси меня (СИ)"
Автор книги: Ника Янг
Соавторы: Настя Ильина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Глава 28
Нагулявшись вволю, мы идем домой. Садимся на лавочку у подъезда, вытряхиваем песок из обуви и заговорщицки перемигиваемся. Сегодня мы нашли клад – два белых камушка и хотим показать его Жене.
Дом встречает нас ароматами еды и не сразу, но я чувствую тонкий запах корицы.
– А я вас обедать жду, – говорит Женя, показавшись в дверях кухни. – А вы все не идете!
Он улыбается мне, а следом присаживается на корточки, чтобы стать на один уровень с Егоркой.
– Ну что, боец, как дела?
– Мы нашли клад! – сын снимает панамку и доверительно протягивает маленький кулачок, в котором зажаты камешки.
– Клад? – улыбается Женя. – Это очень хорошо! Нам очень нужен клад!
– А я его нашел! Вместе с мамой! – радуется ребенок.
– Мойте руки, кладоискатели, и срочно обедать. Я не стал заморачиваться и сварил пельмени.
– И правильно сделал! – хлопает в ладоши сын. – Не хочу мамин суп!
– Ну уж нет! – встает во весь рост Женя. – Мамин суп нужно есть просто обязательно, чтобы вырасти большим и сильным!
Но Егор уже не слышит – как всякий подвижный малыш, не любит нравоучения. Он со всех ног несется в ванную комнату, и оттуда тут же раздаются звуки морского боя – думаю, лодочкой стало мыло, а большим кораблем, которое нуждается в спасении изх раковины, – мыльница.
– Ты как? – вдруг спрашивает Женя.
– Нормально, – повожу плечом. – Спасибо, что позаботился об обеде.
Его лицо мрачнеет.
– Звонил врач, – от этих слов то волшебное чувство единения, радости и звонкости, которое поселилось во мне на улице, сразу лопается, как мыльный пузырь. И не случайно. – Он сказал, что анализы хуже, чем в прошлый раз.
– Черт, – я устало сажусь на пуфик у двери и поминаю, что во мне нет сил встать и идти переодеваться в домашнюю одежду, чтобы снова становиться привычной женой и мамой, как если бы с халатом можно было одеть личину другого человека.
– Черт, – соглашается Женя. – Я звонил твоему отцу, чтобы он подключил свои связи, и нашел доноров за рубежом.
– Спасибо, – сама не понимаю, что это говорят мои онемевшие губы.
Женя прислоняется плечом к косяку двери.
– Все наладится, – вдруг говорит он, но смотрит в потолок. – Все наладится. Но ты не должна быть такой.
Я недоуменно вскидываю на него глаза.
– Какой?
– Размазней, Тоня! – он понижает голос, чтобы Егор не услышал наш разговор. – размазней. Что я вижу каждый день? Слезы, слезы, слезы. Бесконечно. А я мужчина. Мне нужно…мне нужно внимание, в конце концов!
– Женя…
– А что – Женя? – шипит он, и отворачивается. – Я уже сколько лет Женя.
Когда в кухню входим мы с Егором, Женя, как заправская хозяйка, раскладывает пельмени в последнюю тарелку. Он ставит дымящуюся еду перед Егором, и тот сразу же хватается за ложку. Конечно, пельмени, макароны с сосисками – это же не каша и полезный суп, который мама заставляет есть каждый день!
На столе я замечаю цветы. Красные, желтые, синие, белые герберы и маленькие цветочки, белыми тычинками покрывающие зеленое пространство.
– Это…мне? – говорю Жене, а сама смотрю в сторону.
– Тебе, – буркает он и садится обедать.
Однако больше ничего не говорит, и между нами повисает молчание. Я не могу поблагодарить его, потому что он прав – я обычная размазня. Женя вдруг меняется в лице. Откладывает вилку. Он тоже понимает, что что-то изменилось, надломилось, и склеить этот разлом я уже не в силах, а он просто не понимает, – как.
– Потом поем, – говорит он. Вставая, ерошит Егорке волосы, который дует на горячее тесто смешно вытянув губы. – И это… – добавляет он уже у выхода. – Сегодня с пацанами встречаюсь. Буду поздно.
Я откладываю вилку в сторону со звонким стуком. У меня тоже пропадает аппетит.
Глава 29
– Малая, я тебя ни на кого не променяю, – снова улетаю я в свои воспоминания о встречах с Кириллом тем далеким летом, когда казалось, что мир вокруг радужный и прекрасный. – Даже не думай.
Смеюсь: какой же он забавный, когда смотрит с таким хитрым прищуром.
– И ты меня ни на кого не променяешь! – говорит и вдруг поднимает меня в воздух и кружит вокруг своей оси. Я счастливо смеюсь – ну невозможно не ощущать себя воздушным шариком, заполненным гелием, рвущимся к небу, когда ты находишься в объятиях человека, который может поднять твое настроение, как и тебя саму одним движением!
– Кир, Кир! Ну что ты! – легонько ударяю его по плечу. – Увидят!
– Ах, да, – ерошит он волосы и становится похожим на ворона. – Ты же у нас девочка правильная, с мальчиками встречаться нельзя.
Пожимаю плечами. Отец сразу сказал, как мне только исполнилось пятнадцать лет, что никогда и ни с кем видеть меня не должен. Я и училась в женской гимназии, где всегда ощущала себя под замком в настоящем замке – ни дать, ни взять принцесса Рапунцель, заточенная собственным родителем. И даже боялась увидеть его реакцию – что же будет, когда он узнает, что у меня появился такой непростой ухажер?
– Это мне тоже нравится, – хмыкает Кирилл и утягивает меня под дерево, в тень, с дорожки подальше от любопытных взглядов. – Не хочу, чтобы у тебя был кто-то в голове, кроме меня.
А я же думаю в ответ, что никого там и быть не может. Кирилл слишком броский, слишком сильный, слишком решительный. Он сразу и в одночасье заполнил все мое пространство собой, да так легко, будто бы ему это ничего не стоило.
Он смотрит на меня своими глубокими, черными глазами, и по телу снова бегут мурашки. Он всегда так действует на меня – от одного его вида, одного прикосновения, одного сообщения на телефоне у меня сразу захватывает дух и это не только потому, что прежде я не знала таких отношений с парнями. Все дело в его мощной, подавляющей, пробирающей до костей, ауре.
Кирилл сначала с нескрываемым удовольствием оглядел мое лицо, придвинулся ближе. А потом нагнулся, полыхнув чем-то невозможным в глазах, обдал своим невообразимо приятным мужским запахом.
– Ты не же не будешь кусаться, правильная девочка? – с улыбкой спросил он, изогнув свои полные, мягкие и манящие губы. Я задрожала от предчувствия самого главного сюрприза в своей жизни.
Он осторожно и неторопливо соприкоснулся своими горячими губами с моими.
Я напряглась, но, конечно же, не отстранилась. И тогда Кирилл издал низкий гортанный звук, от которого все во мне перевернулось.
Его губы нежно и осторожно ласкали мои, пока те со вздохом не приоткрылись. И тогда он толкнулся в мой рот своим юрким языком. Меня всю словно огнем обожгло, все чувства обострились, стали такими невероятно полными, что, казалось, это стала не я. Мое сердце трепетало, все жгло и покалывало кончики пальцев, от того, что хотелось прикоснуться к нему везде.
Кирилл на мгновение отстранился, тяжело дыша он посмотрел мне в глаза.
– Поехали ко мне? – выдохнул он.
Я смотрела в его темные, налитые живой чернотой глаза, и понимала, что мир вокруг исчез. Да, что-то рядом существовало: солнце светило, воробьи чирикали, люди спешили по своим делам, проходя через парк. Но я не видела и не слышала никого и ничего. Я полностью погрузилась в его черный космос, в котором плескались звезды и зажигались новые галактики, вспыхивая разными новыми созвездиями.
Как можно отказаться от того, чего желаешь своим сердцем? Никак.
Кирилл едва дождался моего кивка.
Он сразу же схватил меня за руку и буквально потащил к дороге.
– Сумасшедший, куда так спешить, – смеялась я, едва поспевая за ним.
Кирилл только оглянулся, прижал меня к себе на мгновение, чмокнул в щеку.
– Я же Дикий, не забывай. Свою женщину дубинкой по голове – и в темную пещеру за волосы. Поняла?
Он многозначительно поиграл черными, как уголь, бровями.
– Ну точно, Дикий! – расхохоталась я, когда он, наконец, поймал машину и усадил меня на заднее сиденье и рухнул рядом со мной через мгновение.
Кирилл назвал адрес и тут же повернулся ко мне, прижался губами к уху.
– Ничего не бойся, Малая, ты со мной. Я все решу за нас двоих. Тебе ни о чем не нужно беспокоиться.
От его проникновенного шепота у меня волоски встали дыбом и хотелось еще сильнее прижаться к его губам, рукам, горячему телу. О чем я могла беспокоиться в такой момент, когда его губы блуждали по моим щекам, касались висков, обжигали шею? Только об одном: чтобы он не отстранялся как можно дольше. Мне нужно было его присутствие. Мне нужно было его внимание. Мне нужен был он весь целиком, без остатка.
Его квартира встретила нас тишиной.
– Не разувайся, – кивнул Кирилл мне в сторону закрытой комнаты в конце коридора. А сам внимательно глянул на мою реакцию.
Я никогда не была у него дома, и потому, конечно, меня снедало любопытство. Здесь все было не таким, как у меня дома. Затхлый запах, узкие комнаты, старые пожелтевшие обои на стенах. Батарея бутылок у входа.
– Сегодня дома никого, – Кирилл повел меня за собой, но я видела, что он читает мое удивление на лице. Он понимал, что я невольно сравниваю его жилье с условиями, в которых сама находилась всю жизнь, и это его задевало.
– Ни о чем не думай, – жарко сказал он мне в ухо, когда пустил в свою комнату и уложил на покрытый пледом раскладной диван. – Ни о чем.
Я и не могла больше думать. Не могла больше ничего понимать. Я находилась между небом и землей, парила от счастья, волнующих ощущений и понимала, что возврата назад уже не будет. Все стало очень серьезным, все стало таким, каким нужно.
– Девочка моя, девочка, – шептал горячо он мне в ухо, прокладывая дорожки поцелуев по шее ниже. А у меня даже не было возможности отвечать – тело горело и пело, оно все находилось в огне, который шел от него…
– Тоня, я ушел.
Входная дверь хлопнула.
– А?
– Мамоська, ты молчишь, – Егорка погладил своей ладошкой мою щеку.
– Прости, сынок. Задумалась.
– Это потому, что папа ушел? – он посмотрел на меня внимательно, и я вдруг увидела в них те самые глаза, в которых всегда горят и зажигаются новые звезды, пульсирует космос.
Я прижала к себе ребенка, втянула носом его сладковатый аромат.
– Совсем нет. Он ушел на работу, а потом…
Потом он пойдет со своими друзьями, гулять и веселиться. Потому что ему кажется, что в нашем доме стало все слишком серьезно и грустно, тяжелая атмосфера не для тех, кто предпочитает совсем другой ритм и течение жизни…
– А потом мы пойдем спать! – хихикнул Егор.
– Точно! – улыбнулась я ему. Так странно, но сейчас, глядя на его милое личико, я все отчетливее видела схожесть его черт с Кириллом…Как же раньше я этого не замечала?..
– Но сначала… – Егорка состроил умилительную мордочку. – Сначала мы смотрим мультики!
Я засмеялась. Вот уж кто о чем, а ребенок – о мультиках.
– «Щенячий патруль»! – воинственным кличем разразился этот малыш.
– Какой– какой? – сделала я вид, что не слышу и нагнулась к нему, пощекотав. Он зашелся в счастливом смехе, обнажив ровные белые зубки. – «Свинячий»? «Свинячий патруль»?
– Ну ма-а-а-ама! – хихикал ребенок. – Щенячий! Щенячий! Ты ничиво не понимаешь!
Конечно, малыш, конечно. Ничего не понимаю. Особенного – того, почему в моей жизни все стало таким сложным и невыносимо запутанным…
Глава 30
Щенок чувствует себя более чем прекрасно. Дав ему успокоительные, которые прописал ветеринар, я решаю всё-таки поехать в клуб. Возможно, если я найду себе новую бабу, то смогу снять напряжение, смогу стереть следы страстной ночи, проведённой снова с девчонкой, которая ядовитой змеёй заползла в мою душу и принялась разъедать границы сознания, пробивать барьеры, которые я выстраивал эти годы. Мучительные годы, проведенные без неё.
Громкая музыка клуба долбит по ушам, вот только на этот раз она не избавляет от мыслей, так отчаянно стучащих в висках. Тошнотворный ком подтягивается к горлу, стоит мне посмотеть на какую-нибудь пустышку, виляющую бёдрами. Ни одна из них мне не нужна. Они все омерзительны мне, противны. Ненавижу каждую и не хочу! Я понимаю, что они не затмят то, что было этой ночью. Не сравнятся с ней.
Заказываю бокал виски, залпом осушаю его и… Ничего не чувствую. Совсем ничего. Потому что в башке пусто. Я никак не могу повлиять на ту чертовщину, что творится в моей жизни. Тону ещё сильнее в трясине под названием «Малая» и не могу собрать в себе силы, чтобы разорвать Гордиев узел. Потому что она должна была принадлежать мне одному.
– Хой! Ненадолго расстались, друг мой! – орёт мне в ухо знакомый голос.
Седой.
Медленно поворачиваю голову в его сторону и замечаю, что он обжимается с очередной тёлкой, одетой в два лоскутка ткани, размер которых, наверное, не больше моих трусов. Да она же почти голая! Как её вообще пропустили сюда? Неужели мама не прививала здоровый вкус в детстве? Хотя о каком я вкусе вообще? У таких ничего нет… Нет стыда… Нет совести… Нет ни-че-го!.. Она не Малая. И никогда в подмётки даже Малой годиться не будет.
Я снова смотрю на Седого.
Как же хочется размазать его по стенке и спросить, ну какого чёрта не хватает? Почему он сейчас не рядом с женой? Почему не рядом с сыном? Ярость пульсирует в висках, льётся по телу жгучим ядом.
– У меня нет настроения проводить время в компании безмозглых куриц! – бросаю я взгляд на Седого.
Он ловит моё настроение, что-то шепчет девчонке на ухо, и она уходит, хихикая и посылая ему воздушный поцелуйчик. Видимо договорились встретиться чуть позже, когда эта крыса выпьет ещё больше и дойдёт до кондиции.
Я сплёвываю горечь с языка себе под ноги и снова смотрю на него.
Бухой взгляд полностью лишён человеческих чувств. Седой крышей поехал от горя или всегда был такой? Почему-то последнее мне кажется более вероятным.
– Как давно ты ей изменяешь? – спрашиваю я ледяным тоном.
– Я её знаю пару часов только! – лыбится он и заказывает у бармена напиток, что-то обжигающее, ещё сильнее дурманящее и без того отупевший мозг.
– Ты прекрасно понимаешь, о ком я спрашиваю! – почти рычу на него я.
– Ой да брось! Ты пока сам не женат, как женишься, по-другому заговоришь! Ты же понимаешь, что с одной бабой никак?
– Я потому и не женюсь.
Конечно, я не скажу ему истинную причину, не стану раскрывать то, что он украл ту, на которой я готов был жениться. Хотя нет… Она сама ушла к нему. Она облапошила меня и ушла, оставив с рогами до облаков.
– Ты сегодня какой-то слишком напряжённый, брат, чересчур хмурый! Давай будем на расслабоне, жизнь ведь даётся всего один раз!
Я кошусь на него и борюсь с желанием размазать по стенке, потому что этот таракан прав – жизнь даётся один раз, а у его сына она отнимается. С каждой грёбаной секундой. И вместо того, чтобы проводить время со своим ребёнком, эта крыса шастает по клубам, обжимается с тёлками и…
Я негромко ругаюсь себе под нос и всё-таки не могу сдержаться:
– Как, например, твоему сыну? Сколько ему дают врачи? Год? Или меньше?
Седой негромко цокает себе под нос, выдавливает какую-то пластилиновую улыбку и тяжело вздыхает.
– Знаешь, Дикий, мне кажется, что ты уже суёшь нос не в своё дело. Это тебя касаться не должно. Такое чувство возникает, словно ты неровно дышишь к моей жене. Тонька баба красивая, но она верная и почти святая. Почти! – Седой пропускает воздух сквозь стиснутые зубы и снова лыбится. – Хочешь знать, почему почти? Потому что пузо она нагуляла до свадьбы со мной. Понятия не имею, чей это ребёнок, но он мне как кость в горле в последнее время. Я пытался принять его, и у меня почти получилось, но когда он заболел, когда жена с головой ушла в него, я стал его ненавидеть. И если пацану суждено отойти к богам, то так тому и быть. Мы с Тонькой, наконец, будем принадлежать друг другу. Мы станем настоящей счастливой семьей… И тогда, возможно, я перестану изменять ей.
Стук в висках усиливается с каждым словом, с каждой секундой. Я смотрю на него и понимаю, что передо мной стоит бесчувственная тварь. Скотина, гнушающаяся собственного ребёнка. А нет! Не собственного!
Перед глазами появляются сцены горячих встреч с Малой, я подскакиваю на ноги и хватаю Седого за грудки.
Давай, сволочь, скажи мне всё, раз уж начал!
Прижимаю его к барной стойке и заглядываю в глаза. Пустые, с дьявольским огоньком, глаза. Его взор затуманен выпитым алкоголем, но появляется в нём что-то очень свойственное Седому – страх. Конечно же, страх. Эта тварь боится меня. У него поджилки трясутся в моём присутствии. Я негромко зло хихикаю и продолжаю смотреть на него. Он сказал, что Тоня уже была беременна. От кого?
Тогда она встречалась только со мной…
Я не поверю, что у неё был кто-то ещё…
Значит ли это, что?.. Да нет же! Не может такого быть! Как же так?
– Кто его отец? – спрашиваю я, блокируя все барахтанья Седого и попытки избавиться от моей хватки. – От кого она была беременна?
Звучание музыки усиливается, или я становлюсь слишком восприимчивым к каждому звуку. Никто вокруг не замечает нас, все продолжают веселиться, и я ловлю лишь хмурый взгляд бармена, готовящегося вызвать охрану, если потребуется.
– Да мне откуда знать, кто её обрюхатил? Ты думаешь, я проверял? Или свечку держал? Мне плевать было тогда… Хотя сейчас я бы нашёл батю Егоркиного и заставил принять ответственность за собственное чадо!
– Ну и крыса ты! – бросаю я и отпускаю его, потому что понимаю – ещё немного и нас вышвырнут из бара за устроенный тут дебош.
Мне не хочется пачкать об эту тварь руки. Тошнит. Как же сильно меня тошнит от патовости сложившейся ситуации. Голова идёт кругом. Мне хочется бежать. Бежать подальше, скрыться от всех посторонних звуков, чтобы обдумать полученную информацию. А потом найти Малую и вынудить её сознаться. Неужели это мой ребёнок? Мой сын?
– Я крыса? Ты не знаешь, о чём говоришь, Дикий! Ты не знаешь: каково это! Я пытался! Я честно пытался принять этого ребёнка, но я не желаю отчаянно биться за его жизнь, потому что понимаю, что это бесполезно. Рак забирает всех! Помнишь Лысого? У него ведь тоже мать отчаянно боролась, но умерла! Смысл терзать себя и Тоньку ложными надеждами? Лучше, чтобы всё это закончилось побыстрее!
Рука сжимается в кулак, который тут же летит в рожу упыря. Не хочу больше видеть его. Не хочу находиться рядом, потому что я убью его. Седой покачивается и сплёвывает на пол кровь, появившуюся в уголках его губ. Бармен уже тянется к заветной кнопочке под стойкой, а я смотрю на него искоса и медленно мотаю головой, чтобы не делал этого.
– Такой правильный, Дикий? Ну давай выйдем, поговорим! Хочешь начистить мне рожу? Пошли выйдем! – принимается выставлять грудь колесом пьяный придурок, а я разворачиваюсь на пятках и иду к выходу. – Тебе полегчает? Я и без того убитый горем семьянин!
– Чмо ты! А не семьянин! – бросаю я.
Я не буду выходить с ним, хоть и жажду этого, потому что закатаю его в асфальт. Места живого на нём не оставлю.
Меня пробирает всего от мысли, что Егор, тот слабенький мальчик, мой сын. Трясёт. Тошнотворный ком пульсирует в глотке и не даёт сделать вдох.
У меня есть сын.
Скорее всего, так и есть!
И если всё так, то я заберу его, даже если потребуется применить силу.
Я расталкиваю всех, кто попадается на моём пути, пихаю их в разные стороны, а они смеются, как полоумные, словно это игра.
Оказавшись на улице, хватаю ртом воздух. Пытаюсь надышаться, но голова идёт кругом. Я ничего не понимаю, не могу никак прийти в себя. Добираюсь до машины, открываю её с брелка и заваливаюсь в салон.
Алкоголь моментально выветривается из крови, когда я вспоминаю реакцию Малой на мои объятия с пацаном. Она чуть было не закричала, а я не понял, отчего вдруг. А теперь знаю: её маленькая скверная тайна чуть было не раскрылась. Я хочу ворваться ураганом в квартиру, разнести там всё, поэтому пытаюсь успокоиться. Держу себя в руках, сжимаю руль. Рычу себе под нос.
Чёрт!
Чёрт!
Чёрт!
Дьявол!
Мой сын умирает! Но хрена с два! Я буду биться с самим чёртом, если потребуется, и откручу ему рога, но не дам пацану умереть! Я отвоюю его у самой смерти, потому что это мой сын. Теперь нет ни капли сомнений! С силой ударяю о руль кулаком и вою, как раненый зверь, а затем завожу машину и с уверенностью выворачиваю на знакомую улицу.
Я заберу своего сына, даже если Тоня решит остаться с этим уродом.
Она слишком долго скрывала от меня моего ребёнка, и я не позволю делать это ещё дольше!..
Глава 31
Я специально сбавляю газ, чтобы успокоиться, чтобы не сорваться на Малую, чтобы не испугать ребёнка, но стоит притормозить у нужного подъезда, и меня снова начинает колотить. Ярость клокочет в жилах, заставляет совершить необдуманный поступок, о котором я обязательно пожалею впоследствии. И я снова и снова пытаюсь успокоиться, унять сердце, которое долбится в груди с такой силой, что легко могло бы проломить дыру.
Приближаюсь к двери и звоню в домофон. Знаю, что уже поздно, что она легла спать, скорее всего, но мне важно разобраться прямо сейчас. Я не хочу, чтобы эта пьяная тварь вернулась домой и навредила им. Я хочу забрать их от него. Спрятать своё сокровище подальше от лап Седого.
Это не его сын. Всё, что мне нужно знать, чтобы бороться.
Даже если не мой…
Это. Не. Его. Сын.
Хотя… Как он может быть не моим? Не может такого быть. Он мой. Мой!
– Егор спит, Жень, заходи потише! – шепчет Малая в трубку, думая, что это её муженёк явился.
Но нет, милая! Ты не угадала! Это не он! Это я! Твоё проклятие!
Я вызываю лифт и жду. Жду, когда он, наконец, приедет, несколько раз порываясь побежать по лестнице. Однако створки раскрываются, и я принимаюсь отчаянно жать на нужные кнопки в предвкушении этой томительной встречи.
Дверь в квартиру приоткрыта. Я вхожу и вижу побледневшую Малую. Одетая в ночную рубашку и тонкий халатик, она принимается хлопать глазами, смотрит на меня, прикрывая рот ладошкой.
– Кирилл, что ты здесь делаешь? – спрашивает она дрожащим голосом, а я смотрю в её глаза и ищу в них ответы на ещё не озвученные вопросы.
– Где мой сын? – спрашиваю у неё, слыша, как чётко отбивается каждое слово в собственной башке.
– Что? – глаза Малой становятся ещё больше, распахиваются шире. Она мотает головой, поджимает губы, снова мотает.
– Ты прекрасно слышала мой вопрос, Тоня! Собирай вещи моего сына, потому что я забираю его… С тобой или без тебя!
– Ты, вероятно, пьян… Это не твой сын! Это сын… – её голос начинает дрожать, а я смотрю в глаза, которые никогда не умели врать. – Же… Женин.
– Правда? Сколько ты ещё можешь мне врать? Я не дурак, Малая! Я всё уже знаю! Хватит! Хватит оправдываться! Слышишь?
Резко прижимаю её к стене, чувствуя, как ударяется её маленькое сердечко в груди. Малая молотит меня кулачками по плечам, пытается вырваться, но я крепче прижимаю её к себе, даю возможность выплеснуть всю свою ярость. Она всхлипывает, сыплет мне на голову все проклятия, которые приходят ей в головушку, а я лишь стискиваю зубы и жду. Жду, когда она выговорится, когда устанет махать руками и успокоится. Руки Малой медленно скользят вниз и опадают плетьми по обе стороны тела, когда она понимает, что все попытки бесполезны.
– Сейчас Седой в клубе, развлекается с очередной девчонкой модельной внешности, которая в разы моложе тебя!
Во взгляде Малой появляется ужас. Неужели она наивно верила, что муженёк будет соблюдать целибат? Я смеюсь в голос, но замолкаю, не желая разбудить ребёнка.
– Ты не знала, что он изменяет тебе? Святая наивность… Собирай вещи, Тоня, потому что иначе я заберу пацана, и ты останешься одна! А я имею право это сделать после твой лжи!
– Кирилл, ты многого не знаешь! – вздыхает Малая.
– Ты права! Я многого не знаю! И ты должна сказать спасибо за то, что я ещё предлагаю тебе выбор. Потому что только богу известно, что творилось в моей голове, когда я узнал, что сын мой!
– Откуда?
– Инстинкт! – рычу я и отпускаю её.
Понимаю, что мне неприятно прикасаться к ней. Я ненавижу её ещё сильнее за то, что скрыла от меня ребёнка, воспитывала с этой тварью. Она украла у меня право стать отцом, и когда пацану станет лучше… Возможно, я заберу его и уеду. Подальше от неё.
– Я не поеду с тобой никуда. Я останусь с мужем. Если ты хочешь общаться с сыном…
Ярость закипает в жилах. Я снова не могу бороться с собой и прижимаю Малую к стене, схватив её за плечи. Серьёзно? Она узнала о том, что муженёк гуляет от неё, но готова остаться с ним? И оставить с ним моего сына? Вспоминаю его пьяную рожу и кривлю губы.
– У тебя нет выбора!
Она негромко всхлипывает, и я вижу в её взгляде жгучую ненависть.
Что же я такого сделал тебе, Малая, что ты в мгновение перечеркнула то хорошее, что связывало нас? Я обязательно докопаюсь до сути, и если Седой приложил к этому свою грязную лапу, я его убью.
– Собирайся! Если не хочешь, чтобы я раскатал твоего муженька, когда он пьяный заявится обратно, а я могу это сделать!
– Сволочь! Какая же ты сволочь! – шипит Малая, отталкивая меня от себя.
– Я знаю, милая, ты не открыла для меня Америку! – ухмыляюсь я и прислоняюсь спиной к стене, заглядывая через небольшую щель в комнату сына.
Сердце с силой ударяется о рёбра.
У меня есть сын.
И ради него я сделаю всё.
Я вырву его из лап смерти и выращу настоящим мужиком.
Я никому не позволю издеваться над ним!
Никому…
И я убью Седого, если попытается вернуть их.
Мокрого места от него не оставлю!
Малая идёт в комнату, хватает сумку и принимается скидывать в неё вещи трясущимися руками. Я внимательно наблюдаю за ней, чтобы в её головушку случайно не забралась мысль вызвать ментов или не нажаловаться своему папочке.
– Я помогу тебе! Стану поддержкой! Мы вместе вытащим пацана с того света и подарим ему жизнь, Малая! – зачем-то произношу я, и она медленно поднимает голову.
