Текст книги "Александровскiе кадеты (СИ)"

Автор книги: Ник Перумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Федя несколько замешкался – пока возвращал прицел.

– Опаздываем, Солонов! – сделал замечание стоявший за спиной Коссарт. Чего пристал, вообще не его отделение!

– Заряжай! – раздалось тем временем.

– Кадет Ниткин! Что у вас такое? – капитан глядел на несчастного Петю, дергавшего рукоять затвора. – Что вы делаете? Что и как вы вложили в патронник?!

– Прекратить огонь! – загремел господин подполковник, заметив непорядок. – Что такое, Константин Федорович? В чём затруднение, кадет Ниткин?

Вместо ответа несчастный Петя попытался вручить офицерам заклинившую винтовку, простодушно направив дуло прямо в живот Константину Сергеевичу.

– Ниткин!!!

Подполковник ловко извернулся, уйдя с линии огня, выхватил оружие у совершенно растерявшегося Пети.

– Седьмая рота! Команды «встать» не было! – подоспел на помощь и капитан Ромашкевич.

Зашевелившиеся было кадеты плюхнулись обратно. Севка Воротников широко ухмылялся, глядя на попавшего впросак Ниткина.

Офицеры склонились над винтовкой, лежавшей в руках Двух Мишеней, словно врачи над пациентом. Константин Сергеевич с усилием открыл затвор, причём далось ему это непросто.

– Ну, Пётр… – только и сказал он, заглянув внутрь.

Петя обхватил голову руками и лежал сейчас лицом вниз, словно солдат под обстрелом.

– Это ж надо… – начал было Ромашкевич, но тотчас и осёкся под взглядом подполковника.

– Примите командование, Константин Федорович. Кадет Ниткин, встать! За мной, шагом марш! И вы, Александр Дмитриевич.

Аристов с Ромашкевичем повели несчастного Петю куда-то к выходу со стрельбища.

– Кадет Солонов, а вы куда?.. Вам приказа повидать огневой рубеж не было. Отделение, слушай мою команду! Затвор открыть! Патрон вложить! Продолжаем упражнение!..

…Когда рота отстрелялась (Петя, Ромашкевич и Аристов так и не появились), Коссарт велел собрать мишени.

– Не бойтесь, если мало куда попали. Стрельбе, господа кадеты, учатся долго и упорно, и не только тут, на линии огня. Рота, оружие к осмотру!.. – капитан пошёл вдоль линии, придирчиво вглядываясь в открытые затворы. – Хорошо. Рота, становись! По порядку ко мне с мишенями, подходи!

Федор держал в руках белый бумажный лист с чёрным пятном «яблочка» и концентрическими кругами. Из десяти пуль семь легли в «десятку», ещё две – в «девятку» и лишь одна стыдливо темнела в не столь почётной «восьмёрке», хоть и очень близко к внутренней границе.

– Так, кадет Нифонтов… пятьдесят два из ста, заваливаете вправо и вниз, но ничего страшного, поработаем… кадет Воротников, семьдесят один, неплохо, очень неплохо… кадет Бобровский, о, восемьдесят! Стреляли раньше, кадет?

– Так точно, приходилось, господин капитан!

– Где же?

– В… в домашнем тире, – несколько смутился Лев.

– Хорошо иметь таких родителей, – чуть иронично заметил Коссарт. – Кадет Солонов? О! Девяносто шесть, господа кадеты! Девяносто шесть! Где учились, Федор? Небось, отец, полковник Солонов?..

– Никак нет, господин капитан! Оно у меня как-то сразу пошло… ещё в прошлой гимназии…

Нет, на самом деле, конечно, не сразу. Но навострившим уши Нифонтову, Бобровскому и Воротникову об этом знать никак не следовало. Истинный кадет никогда не признается, что прикладывал хоть какие-то усилия, чтобы получить хорошую отметку, всё должно было случаться как бы само собой.

– Вы молодец, кадет. Разрешение на посещение чайной вне очереди.

– Премного благодарен, господин капитан! – выпалил Федор уставное.

И вновь услыхал шипящее, в спину – «Подлиза»»!

Теперь он почти не сомневался, что был это Костька Нифонтов.

Но, само собой, настоящий кадет на подобное внимание не обращает. Потому что если обращает, то надо драться, и вся недолга, а драться сейчас Феде было совершенно не с руки – Петю надо выручать!..

Глава 5.2

– Господин капитан, разрешите обратиться!

– Что вам, Солонов? – капитан Ромашкевич улыбнулся, однако был занят – заносил в тетрадь первые результаты седьмой роты в стрельбе – так себе результаты, если честно.

– Разрешите спросить – про кадета Ниткина…

– А, – кивнул капитан. – Кадету Ниткину требуются дополнительные занятия.

– Но не…

– Станьте в строй, кадет, – чуть строже закончил Ромашкевич.

Седьмая рота промаршировала к выходу со стрельбища. В небольшой каморке за деревянным столом Федор увидел друга Петю – тот моргал глазами, глядя на аккуратно разложенные перед ним на чистой холстине детали разобранной винтовки. С другой стороны над столом нависал бородатый унтер.

– Вот энто, – поучал он Петю, – именуется «стеблем». У затвора тоже он бывает, не токмо у цветка какого. А вот энто – боевая личинка. Сие – выбрасыватель, чтобы, значить, стреляную гильзу наружу выкинуть. Энто – курок, энто – ударник, который по капсюлю бьёт, значить. А вот это – боевая пружина, её сжимает затвор, когда назад его отводишь…

Перед Петей лежали какие-то схемы и чистый листок, где он лихорадочно что-то чёркал карандашом, то и дело бросая на унтера взоры, полные немого обожания. Похоже, любой, кто мог рассказать Пете что-то новое по части техники и машинерии, поднимался в его глазах на уровень если не Господа Бога, то близкий.

Федору очень хотелось спросить, что же такое учинил Петр Ниткин с винтовкой, но разговорчики в строю, как известно, не допускаются.

И после занятий Петя не появился.

В чайную Федя не пошёл. Одному не хотелось, а друг, видать, совсем застрял на дополнительных занятиях. Вокруг корпуса долгое время стояла тишина, однако перед отбоем где-то в Александровской слободе прокатился быстрый горох выстрелов.

Петя всё не возвращался. Поджидая друга, Фёдор высунулся в опустевший коридор только для того, чтобы нос к носу столкнуться со Львом Бобровским.

– Тссс! Тихо! – Лев почти что втолкнул Федю обратно в их с Ниткиным комнатушку. – Поговорить надо, Солонов… Слон.

«Слон» было хорошим, уважаемым прозвищем и Фёдор решил не упрямиться.

– Ну, чего тебе, Лев?

– Сказал же – поговорить надо! – Бобровский по-хозяйски плюхнулся на Петин стул, оглядел ряды книг. – Вот зубрила, тоже мне ещё…

– Ниткин не зубрила, а мой друг, – насупился Федя.

– Ладно, ладно, уж и слова не скажи, – отмахнулся незваный гость. – Слушай сюда, Слон. Только поклянись, что никому! Даже Нитке.

Федя заподозрил неладное.

– А в чём дело-то? – осведомился он не слишком вежливо. – И Нифонтов с Воротниковым, как, знают?

– Да не знают они ничего! – Бобровский скривил губы. – Я к тебе пришёл потолковать, к первому. Костька хитёр, Севка силён, а тут дело такое, что ещё кой-чего требуется.

– Что, например?

– Голова! Мозги требуются, не понятно, что ли? – рассердился Лев.

Ну, если голова, тогда ещё ничего.

– Так дело говори тогда, чего тянешь?

– Да не тяну я!.. В общем… тут такое дело… Слон, ты… ты привидений боишься? – голос Льва упал до шёпота.

– Вот ещё! – как надо отвечать на подобные вопросы, Фёдор научился ещё в 3-ей Елисаветинской. – Придумаешь тоже, Бобёр! «Боюсь»! Ничего подобного! Что, ночью на кладбище прогуляться решил?

– Да ну тебя! Кладбища – это только малышню пугать да гимназисток!.. Не. Я про подвалы Корпуса. Забыл, что ли?

– Ничего я не забыл, – буркнул Фёдор. – А привидения-то тут причём?

– Да старшие возраста болтали… – Бобровский неопределённо покрути рукой. – Что, мол, то ли светилось там что-то, то ли тени какие-то серые бродили… Астахов-Буйновский с четвёртой роты и брякнул, «привидения», мол. Дескать, подвалы в Корпусе старые, Бог весть, что тут на его месте раньше стояло…

– Да ничего особенного и не стояло… Ты ж сам рассказывал, мол, путевой дворец с кордегардией… мол, из главного дворца туда ход тянули…

– А до путевого дворца церковь тут была! – таинственным шёпотом объявил Бобровский. – Нечестивая! Раскольничья! Говорят, завалили её со всеми, кто там служил! В подвалах они спасались, да там и остались!

– Ты откуда это в-взял?

Федя Солонов был не робкого десятка, но уж больно убедительно Бобровский всё это рассказывал.

– Книжки не только Нитка твой читать умеет, – фыркнул Лев и надулся. – Разбирался я с подземными ходами. Про дворцовые немало написано – только надо знать, где искать. Как по мне, так глупости это – про такие галереи рассказывать! А ну как Государю спасаться придётся?.. Но я не про то, Слон, а про церковь эту. Прочитал сперва, подумал… как они умирали там, заваленные… а потом Буйновского услыхал. Тьфу ты, думаю, одно к одному всё!

– Чего «всё»-то?

– В подвалы Корпуса идти договаривались? – наклонился к Федору Боборовский.

– Ну… договаривались, – Феде хотелось отпереться, но, с другой стороны, не являть же трусость!

– Вот и пойдём с тобой. Вдвоём. От Севки с Костькой толку мало. Севка на халдея того и гляди напорется, Костька только и будет, что про то, как всем отомстит, рассказывать. Надоело! – Лев мотнул головой. – Вдвоём пошли, как условились. Идёт?

– Что, сейчас прямо?

– Не. Когда уснут все. Да не дрейфь, Слоняра! У меня всё припасено. И мел, и бечева, и фонарики, и свечи, и спички, и вода…

Приходилось признать, что готовиться Бобровский умел. И впрямь, всё, что надо для подобной вылазки.

– А дежурный по роте?

– Они все внизу, – махнул рукой Лев. – У главного входа, у боковых. Хозяйственную часть стерегут тоже, я сам видел. Туда погромщики могут полезть. Так что у нас никого не будет. Разве что Шульциха, но уж её-то обойдём!

У Феди на счёт Ирины Ивановны Шульц имелись более чем серьёзные сомнения, но Бобровский говорил с такой страстью, что трудно было не поддаться.

– Как же мы её обойдём?

– Да вот так! Она ж барышня, дремать будет! Барышни, они знаешь какие нежные?

– А если нет?

– Тьфу ты, до тебя, Слон, точно, как до слона доходит! Если дремать не будет, спросим, не слышно ли чего в городе. Или, если Нитка не вернётся – где он, мол. Она любит, когда за друзей спрашивают.

– А припасы у тебя где?

– Да что ж я, совсем дурак, тут их держать? – зашипел Бобровский. – Спрятал! Там, внизу, у подвалов! Ну, идёшь?

– Иду, – вырвалось у Феди прежде, чем он успел хоть чуть-чуть подумать. Да и как откажешься? Чтобы настоящий кадет отказался бы от дерзкого, рискованного, смелого? Да ни в жисть!

– Молодец, – Лев хлопнул его по плечу. – Всё, жди давай, я к тебе постучу.

– А если Петя вернётся? Куда он вообще провалиться мог?

– Кадет Ниткин, – хихикнул всезнающий Лев, – винтовку заклинить ухитрился. Зришь, Слон?! Винтовку! Однозарядку! Заклинить!

– Заклинить? – только и пробормотал Федор, ибо это было и впрямь выдающееся достижение.

– Ну да. Я сам слышал.

Лев Бобровский всегда умудрялся всё и ото всех «слышать». Как – неведомо.

– Забрали его на дополнительные задания, покуда не освоит.

– Так ведь отбой уже почти!

– Ну-у… мало ли… может, в лазарет отправили. Нитка – он ведь нежный, а тут такое. Может, с ним обморок приключился, или ещё чего.

– Скажешь тоже! – вступился за друга Федя. – Обмороки – это ж только у девчонок!

– А Нитка и есть девчонка, ну, как девчонка, – пожал плечами Бобровский. – Не пойму, чего ты с ним дружкаешься, Слон, ну да дело твоё. Короче, жди! После отбоя!..

До отбоя Петя так и не появился. Федор извертелся и извелся, стоя в строю на вечерней поверке, так, что даже получил замечание от капитана Коссарта, единственного из офицеров-командиров отделений, пришедшего к седьмой роте. Правда, была ещё госпожа преподаватель Ирина Ивановна Шульц, но она не считалась. Или всё же считалась?

Распустив роту, Коссарт бегло поговорил о чём-то с m-mle Шульц, вполголоса и явно не о приятном, потому что Ирина Ивановна заметно посуровела и несколько раз кивнула, зачем-то сунув руку в полуоткрытый ридикюль и что-то украдкой продемонстрировав капитану, на что тот кивнул одобрительно.

Кадеты разошлись по комнатам. Федор крутился и вертелся, не в силах уразуметь, куда же подевался Петя и что делать, если он вдруг вернётся. Брать его с собой? – ну уж нет, он, конечно, друг и всё такое, но, уж коль он изловчился заклинить затвор, то и с ними в какую-нибудь беду попадёт.

А потом в дверь осторожно поскреблись. Ногтями.

Федю подбросило, словно пружиной. Бобровский!.. Не уснул, не струсил!.. Теперь точно идти придётся!.. А Ниткина так и нет!

– Готов? – прошипел Лев, мигом втискиваясь в узкую щель. – Ага, вижу, готов. Ну, идём.

– А Шульц? Дежурит?

– Не-а, – ухмыльнулся Бобровский. – Вызвали её куда-то. Вестовой прибежал. Она и припустилась. Давай шевелись, Слон, момент не упускай!..

Деваться было некуда.

… Корпус после отбоя словно вымер. Лев уверенно повёл Федора, но не к широкой парадной лестнице, а к неприметной «чёрной», притаившейся в дальнем конце коридора. Конторка дежурного по роте и впрямь пустовала – небывалый случай!

Бах!.. Ба-бах!.. Тах-тах-тах!..

Мальчишки замерли. Это были выстрелы, и совсем близко, у вокзала, может, чуть дальше, к Александровской слободе.

– Бежим! – Лев дернул Федора за рукав. – Как раз и успеем, пока они тут разбираются!..

Побежали. Феде очень-очень-очень сильно хотелось вернуться, но как повернёшь, если какой-то там Бобровский прыгает себе через три ступеньки, словно для него нарушать столь злостным образом распорядок корпуса – самое обычное дело.

По этой лестнице большей частью ходили дядьки-фельдфебели и унтера, солдаты, приданные корпусу, рабочие. Это на парадных маршах всё сверкало и ни единой царапины на стенах – Трофим Митрофанович, ворчливый штабс-фельдфебель следил строго, и чуть чего, вызывал команду маляров – тут же было видно, что таскали тяжелое, частенько задевая штукатурку.

Ступени вели вниз и вниз, сквозь все этажи корпуса. Миновали самый первый, опустились ниже – узкое оконце возле самой земли, забранное частой решеткой и всё – они уже в подвалах.

Сердце у Феди колотилось где-то в горле. Нет, не то, чтобы он был совсем новичком в рискованных кадетских проделках – в Елисаветинской гимназии и не такое откалывали – но отчего-то именно здесь, в Александровском корпусе, ему просто до слёз не хотелось огорчать и Две Мишени, и… и Ирину Ивановну Шульц.

Подвалы, однако, оказались поначалу самым обычным коридором с серым цементным полом, по стенам тянулись трубы, справа и слева – дверные ниши. Правда, царил полумрак, потому что днем свет проникал только через небольшие оконца в торцах, а сейчас возле тех же оконец горели электрические лампы; далеко-далеко впереди её, эту лампу, можно было легко заметить. Федя несколько приободрился, несмотря на то что середину коридора скрывали серые тени.

– Ну? Где припасы-то твои?

– Тут, тут, не фыркай, – несколько обиделся Бобровский. – Вот, гляди!

И точно – Лев нырнул в зачем-то стоявшую тут кадушку, выудив оттуда туго набитый солдатский мешок с лямками, быстро и ловко распустил завязки.

– Вот, держи, Слон – фонарь… свечку тоже… спички… фляжка тебе и фляжка мне… без воды, брат мне говорил, ни в какие подвалы и вообще под землю соваться нельзя… Мел нам пока не нужен, бечева тоже… ну, идём!

Пошли. Коридор шёл прямо, никуда не сворачивая, к далёкому свету одинокой лампы. Вокруг начала сгущаться темнота, впереди мальчишек легли длинные тени. Бобровский засветил фонарик, желтоватый кружок света запрыгал по стенам, потолку, трубам и проводам. Было тихо, пусто и… ну, конечно, страшновато, но пока что ничего таинственного Федор не видел.

Миновали одну дверь, другую, третью… Возле пятой Лев вдруг остановился.

– Вот сюда нам.

– А-а… а ты откуда знаешь?

– Я ж тебе сказал, Слон, старшие говорили! За складом – тут всякая всячина, шанцевый инструмент и прочее. Не шибко ценное, потому и не заперто. Ну, давай!..

Голос у самого Бобровского тоже слегка дрогнул.

Ручка повернулась легко, петли у рачительного Трофима Митрофановича были всегда и всюду хорошо смазаны, хоть бы и на складе шанцевого инструмента, то есть ломов, лопат, кирок и тому подобного.

Тут было темно, тихо и пришлось пробираться осторожно, на цыпочках. Лопаты, штыковые и совковые, пешни, ломы-ледорубы и ломы-гвоздодёры, ломы пожарные лёгкие и ломы пожарные шаровые; кирки, мотыги, а рядом с ними грабли с тяпками – всё стояло в строгом порядке, в специальных пирамидах, наподобие оружейных. Фонарик Бобровского запрыгал вправо-влево, на стенах корчились причудливые тени, настолько жуткие, что Феде и впрямь стало очень-очень не по себе.

Но Солоновые не отступают и не бегут.

– Всё пока что просто… – услыхал он шёпот Льва. – Бечевка не нужна, не заплутаем…

Тем не менее, клубок решили держать наготове и, если что, привязать. Тишина стояла вязкая, хоть ножом режь.

В дальней стене – ещё одна дверь. Низенькая, узкая. Однако подход к ней чист, ничем не загромождён, не завален; значит, этим путём кто-то ходит.

Замка не оказалось и тут, зато петли неожиданно хорошо смазаны. Створка повернулась бесшумно, и Федя сглотнул невольно, направляя луч фонарика в темноту за порогом. Отчего-то он сейчас со всей ясностью видел очертания горбатого существа, затаившегося —

– Слон! Не спи! – зашипел Бобровкий.

За узкою дверью оказался столь же узкий коридор, сразу же делавший крутой поворот. Здесь света не было совсем, было холодно и промозгло, стены – простой кирпич, даже без штукатурки.

– К-куда это в-ведёт?

– Да откуда мне знать, Слон?! Планов корпуса я не нашёл. Нитка твой, может, и сумел бы, а я вот нет. – Бобровский топтался на месте.

Два слабых фонарика не слишком разгоняли тьму. Казалось, там, за поворотом, уж точно притаился кто-то жуткий и злобный.

– Бечеву вязать будем?

– Не, Слон, не будем. Развилок-то нет.

– Тогда не стоим, идём, – вспомнил вдруг Федя папин совет. Когда страшно, нельзя оставаться на месте. Страх обессиливает, паника нарастает, говорил папа. Иди, делай, и остальное всё приложится.

Поворот вывел их в изрядно пыльную каморку, где из стены в стену тянулись ряды труб со здоровенными вентилями на них. Дальше дороги не было, и сама каморка оказалась совершенно неинтересной. Голые стены, чёрной краской крашеные трубы и больше ничего.

Ничего?

– Смотри, Лев – люк!

Люк имелся. В самой середине комнатёнки, массивная чугунная крышка с ручкой на петлях. Не ржавая, отнюдь.

– Люк, – прошипел Бобровский. – И его открывали! Вишь, какой чистенький!

И без долгих размышлений потянул за ручку.

– Помогай, Слон!

Чугунная заглушка подалась легко; из кирпичного колодца пахнуло сыростью. Вниз вели скобы-ступени.

Мальчишки переглянулись.

Темнота там, в колодце была совершенно чернильная. Лучи фонариков тонули в ней, не достигая дна.

– Г-глубоко, Бобер, – поёжился Федор.

– Ага. Слишком глубоко. Мы бы пол точно увидали… Слушай, Слон, это наверняка оно!

– Что «оно»?

– Спуск! В те самые потайные ходы! Может, тут и до дворца дойти можно! С чего он такой глубокий, а? Полезли, Слон! Полезли, покуда нас не хватились!..

И он решительно спустил ноги в горловину.

– Свети мне!

Здесь, под землёй, Лев Бобровский решительно преобразился. Решительный, собранный, готовый идти к цели, несмотря ни на что. И уж, конечно, уступить его кадет Солонов не мог никак.

И потому полез следом.

Было страшно. Ох, и было же страшно!.. И как это Ле-эв ничего не боится?!

Фонарик Федя держал в зубах за специальную петельку; пятно света моталось по старым-престарым кирпичам.

Внизу наконец что-то стукнуло, хлопнуло и голос Бобровского шёпотом предупредил, что вот оно, «дно». Именно дно, как в колодце.

Лев деловито расправил бечеву.

– Вот теперь пора. Клубок большой, надолго хватит. Вообще-то у бывалых спелестологов с бечёвкой ходить не принято. А то в пещерах, знаешь, как случалось – идут себе новички по веревочке, а кто-то бывалый возьмёт, да и перепрячет конец. Вот потеха бывала!..

– Зачем же? – поразился Федор. – Это ж… нехорошо!

– Э, брось, Слон! Будто девчонок не пугал никогда!

– Так-то девчонок…

– Уметь надо под землёй ходить. Бечева хорошо, а собственная голова лучше. Ну, и где это мы?

Были они в невысокой сводчатой галерее, похожей на потерну. Оба конца её заливала тьма; никаких знаков на стенах, ничего.

Глава 5.3

– Так тут всё одинаковое, всё равно, куда идти!

– Погоди, Слон. Мы в правом конце корпуса были, значит… – Бобровский извлек из кармана компас. – Конец наш восточный, значит… значит, идти надо на север.

– Почему?.. А, там же дворец! – сообразил Федор. И тут же встревожился: – Бобер! А вообще-то под дворец государев лезть… Заарестуют и всё, пропали мы! Выкинут из корпуса, поминай как звали!

– Тоже мне, испугался, что ли, Слон? – ухмыльнулся Лева. – Ниткин ты, что ли? Не будет ничего! Немного пройдём, поймём, куда галерея идёт – и назад! Видишь, ничего же страшного не было? Ну, ход, ну, люк, ну, ещё ход и никаких тебе призраков! А старшие-то наболтали!..

– Тогда давай шаги считать, – мрачно предложил Фёдор.

– Зачем?

– Как «зачем»? Чтобы понять, как далеко ушли! И в самом деле ко дворцу подходим, или нет!

– А, Слон, верно. Давай считать. Потом сличимся.

И они пошли.

Ничего тут страшного нет, твердил себе Фёдор. Галерея старая, может, и впрямь потерна, ещё времён государя Павла Петровича? И нет тут ничего особенного, а просто дойдём сейчас до железной решетки – ну, не дураки же его императорскому величеству служат, уж наверняка знают, что тут и зачем?

Через сотню шагов им попалась дверь. Точнее, даже две двери, по бокам, друг напротив друга. Одна направо, другая налево – совершенно одинаковы. Старые, из тёмного дубового бруса, на массивных петлях чёрного железа, словно в амбаре.

– Ух ты! – восхитился Лев. – Давай, Слон, откроем, посмотрим!..

– Мы ещё под корпусом, – напомнил спутнику Фёдор.

Бобровский разочарованно вздохнул.

– Верно. Тоже небось кладовые какие.

Он потянулся, взялся за вбитую в доски простую скобу, и тут за спиной у них в дальнем конце коридора вспыхнул свет, куда ярче их фонариков.

Лев так и замер с разинутым ртом.

И прежде, чем Фёдор сам успел понять хоть что-то или даже испугаться, как руки и ноги его словно вспомнили опыт незабвенной Елисаветинской военной гимназии.

Рванули дверь на себя, впихнули Левку внутрь и заскочили следом сами.

А, ну и захлопнули створку.

– Фонарь прикрой! – шёпотом заорал Федя. Именно «заорал», но притом именно шёпотом.

И сам повернул фонарь в другую сторону от двери.

Что там было, даже и не разглядел сперва.

– Бобер! Бечева?..

Левка уставился на моток в руках.

– Ах, пропасть!..

– Стой! Не рыпайся!.. Может, не заметит ещё!

И они замерли. Сердца колотились, отбивали бешеный ритм, словно в атаке.

Ну или перед повешением, как писал приключенческие романы.

Теперь уже стали слышны шаги, несмотря на толстую и прочную дверь – звук, видать, в сводчатой потерне передавался очень хорошо.

В щели замелькали светлые блики – фонарь приближался.

Приближался, приближался и остановился.

Шаги замерли прямо у их двери.

Как он не отдал концы прямо в тот же миг, Федор так и не понял.

А потом что-то зазвенело, зазвякало, словно связка ключей и негромко щёлкнул замок.

Кто бы ни зашёл сюда, он открыл противоположную дверь!

И зашел туда, что-то негромко насвистывая. Что-то совершенно незнакомое, но весьма, весьма бодрое.

Ну и влипли же!..

Однако, кто ж тут может шариться, в этой потерне?

Фонарик Бобровского давно погас, а тот, что у Фёдора, так и светил себе, и слабый луч прыгал по каким-то ящикам, похожим на снарядные, тёмно-зелёного защитного цвета. Ящики были все разные, большие и поменьше, вытянутые и почти квадратные… отчего-то в тот миг Феде это показалось невероятно важным.

Лев, оскалившись, дёрнул его за рукав.

– Слон!.. Выключай!

Их поглотила чернильная тьма и мальчишки, сами по себе, вдруг взялись за руки, крепко-крепко, словно родные братья.

А тот, кто гремел ключами, меж тем возился там, в комнате напротив. Чем-то постукивал, что-то потрескивало, поскрипывало, и воображение вдруг нарисовало Феде жуткую картину – белый анатомический стол, и на нем человеческое тело, и тёмная фигура тянется к нему паучьими руками-лапами, а в них зажаты ножи, и начинает резать, и тянуть жилы, и вытягивать кости, и что-то делает с ними, так, что начинает появляться какое-то иное, жуткое существо, такое страшное, что можно задохнуться от ужаса, едва кинув на него взгляд…

Рядом Лев безо всякого стеснения стучал зубами. И часто-часто, мелко, словно старушки-богомолки у собора апостола Павла, крестился. И шептал «Господи, помилуй!».

Длилось всё это довольно долго, а, может так только показалось Феде. Но потом перестукивание и пощёлкивания стихли, а потом вновь раздалось бодрое посвистывание. Раздались шаги, кто-то уходил прочь от дверей обратно, туда, откуда пришёл, унося с собой свет.

И лишь когда они стихли окончательно, Федор смог обессиленно привалиться к двери. Лоб был совершенно мокр от пота. Трясущиеся пальцы кое-как нашарили кнопку фонарика.

– Лев… Левка… давай выбираться… Пока не вернулись…

Кое-как, обмирая, Федя высунулся в коридор. Нет, всё тихо, дверь напротив закрыта, как ничего и не случилось. Интересно, почему её заперли, замок поставили, а на этой, за которой они прятались – ничего нет? Эвон, тут замочная скважина, да здоровая какая! Постарались, нечего сказать.

– Бечеву сматывай, Бобёр!

Бледный Лев торопливо кивнул.

Как могли быстро, добрались до вертикального колодца, куда уводила их путеводная «нить Ариадны», как выразилась бы старшая сестра; холодные скобы показались Федору желаннее рождественских подарков.

– Давай, Бобёр!.. Верёвку оставь, сверху смотаем!..

Полезли. И, едва кадет Солонов поставил ногу в казенном ботинке на первую скобу, как в дальнем конце коридора, там же, где и раньше, вновь вспыхнул свет.

Бобровский коротко икнул и вдруг с немыслимой быстрой, словно пиратская обезьянка в книгах о «Кракене», полез вверх по стене колодца.

Федор – следом. И всё-таки, всё-таки – задержался, повиснув на скобах, в спасительной темноте, ощущая себя юнгой на пиратском «Кракене», что, распластавшись на рее, ждёт, пока красномундирники, слуги злого короля Георга, отвернутся, чтобы можно было ускользнуть…

Однако он должен был увидеть, увидеть того, кто их так напугал.

Кадет Солонов не любил, когда его пугали.

Теперь шаги приближались медленнее. И сами стали куда тяжелее.

Федор прижался к холодному влажному кирпичу. Затаил дыхание. Но – глаз не закрыл, смотрел вниз, несмотря ни на что.

Сверху что-то зашипел Бобровский – тот уже выбрался сквозь горловину колодца.

Но нет, Федя просто не мог не посмотреть!..

Вот внизу заметалось светлое пятно, фонарь раскачивался. Ближе, ближе, ближе…

А потом внизу прошла фигура. Прошла, согнувшись под тяжестью длинного вытянутого ящика, очень похожего на те, что были в комнате, где прятались кадеты.

И ничегошеньки, кроме этого, разглядеть не удалось.

– Совсем спятил, Слон! – шепотом ругался Бобровский, когда они выбирались из тесной каморки с трубами. Заставленная шанцевым инструментом кладовая показалась им райскими преддвериями, а уж когда добрались до лестницы, что вела к их спальням…

– Фух, теперь бы не попасться, – Лев торопливо отряхивал форменные брюки.

Однако они не попались. Корпус спал, спал тревожным сном и вновь, когда Федор с Бобровским выбрались из подвалов, стали слышны нечастые выстрелы в окрестностях. Больше всего палили в направлении Александровской слободы.

Где были все офицеры, все дядьки-фельдфебели – Федор Солонов не знал и знать не хотел.

На этаже седьмой роты было темно и тихо. Только несколько лампочек и оставалось гореть – возле выхода на главную лестницу, да ещё пара под потолком длинного-предлинного зала, где они строились.

– Завтра поговорим! – Бобровский шмыгнул за дверь.

Федор машинально кивнул; тут же навалился и новый страх – а ну как Ниткин, вернувшись с дополнительных занятий, старательно запер дверь изнутри?! Что тогда делать кадету Солонову, где коротать часы до побудки?

Обмирая чуть ли не сильнее, чем в подвалах, Федя потянул за ручку – и облегчённо вздохнул, потому что дверь оказалась не заперта.

Уфф, как же хорошо было оказаться в их с Петей комнатке!.. тем более, что в зале уже зацокали хорошо знакомые Федору каблучки Ирины Ивановны, вернувшейся к обязанностям дежурной по роте.

Тихо. Темно. Но темнота тут добрая, уютная, почти домашняя.

Федор ощупью добрался до постели, разделся, не забыв аккуратно повесить форму, залез наверх – и тут на соседней постели взлетела лохматая со сна голова душевного друга Пети Ниткина.

– Федя!!! Ты где было-то?!

– Тихо, тихо! Потом все расспросы! Утром!.. Меня тут, э-э-э… не хватились?

– Нет.

Федя облегчённо вздохнул. Может, и впрямь пронесёт, может, и в самом деле никто так и не прознает про их вылазку…

– Ты. Где. Был?!

– Да чего тебе, Петь? Давай спать, а?

– Какое спать! Не могу спать! Ты куда пропал? Из корпуса вылететь захотел?

– Чего ты меня тут распекаешь, словно классная дама?.. – Петя, конечно, друг, но не хватало ещё от него упрёки выслушивать.

– Ничего не распекаю! А только нельзя так!

– Завтра, Петь, ладно?

– Расскажешь, да? Обещаешь, да?

– Обещаю, – вздохнул Солонов.